Глава 6
Вебер

Беспилотный спортивный авиакар неслышно опустился на газон. По траве побежал сильный ветер и чуть не сдул пушистую белую Субботу – настоящую живую болонку, дорогой подарок Клары. Собака испуганно залаяла. Я лениво повернула голову – вылезать из удобного шезлонга из-под мягких рук Кима не хотелось. Он, впрочем, истолковал мое движение иначе.

– Еще две минуты, леди, – весело сказал Андрей, – заканчиваем. Не больно?

Я отрицательно мотнула головой. У Кима были золотые руки – осторожные и мягкие, совершенно не вязавшиеся с его обликом. «Внешность Чингисхана, сердце нежной лани», – это он правильно про себя сказал. Биоби-мастером Ким был первоклассным. Моим личным теперь.

Он уже закончил с левым моим ухом и сейчас аккуратно накладывал стежки под мочкой правого. В мой череп теперь были вшиты два ультрасовременных микроскопических гаджета – новейшее биоби под названием «Умные волосы». Супер-приблуда, как называл ее Ник, стоила целое состояние – пятнадцать тысяч криптов. Позволить себе такое могли только звезды Икс-Ви, чиновники класса А-плюс и богатейшие люди мира. Мне эта биоби, конечно, досталась совершенно бесплатно.

Биочасы нежно пиликнули. Я откинула широкий рукав блузы из органического шелка и в очередной раз подивилась тому, какие они все-таки красивые. Полгода прошло с тех пор, как их получила, а все никак не могу привыкнуть. Небесно-голубой экран биочасов не был чем-то отдельным, он был частью моей руки. Никаких ремешков, широкий невесомый монитор был вживлен в самую плоть. Выглядело это фантастически.

– Вызывает? – осторожно спросил Ким.

Я кивнула. Ким знал Вебера и не любил его. Я нажала на профиль Макса, и Универсум построил маршрут. Восемь часов полета. Ого.

– Он в Бостонском А-плюсе, – сказала я вслух, – это мне переть через всю Атлантику.

– Уже все, – сказал Ким.

Он аккуратно обработал мне места швов антисептической салфеткой. Отошел на шаг и посмотрел на меня вопросительно. Я едва заметно кивнула, вылезла из шезлонга и прошла десять шагов. Там, между старой яблоней и кангалом, было «слепое пятно» – зона, которая не отслеживалась камерами.

Ким достал из заднего кармана брюк свое раритетное орудие – карандаш и клочок бумаги – и начал писать мне записку левой рукой. Правая, на которой он носил биочасы, его бы выдала. Вслух произнес обычную мантру, которой биоби-мастера всегда заканчивают свою работу:

– Госпожа, вы стали обладательницей биоби-гаджета «Умные волосы». Необходимо подождать сутки, прежде чем данное биоби полностью скоммутируется с вашим организмом. Тогда вы сможете программировать его через биочасы. Обезболивающее автоматически будет поступать в вашу кровь еще пятнадцать минут. Если неприятные ощущения будут возникать и дальше, они будут купированы «Телемедом» автоматически.

Он протянул мне записку. Кривыми печатными буквами там было написано:

«ЖЫЛАЮ НАЙТИ ШТАП».

– Спасибо тебе, Андрей, – сказала я, улыбаясь. – Ты хороший.

Ким, как всегда, забавно покраснел.

– Пошел вон, – это я сказала уже дракею, и тот поспешно откатился в сторону. Нечего тут бельмами светить.

Ким зажег кангал, вверх взметнулся красивый язычок пламени и слизнул записку без следа.

Андрей Ким думал, что он революционер.

Однажды, еще до встречи со мной, он неудачно вживил биосерьгу в мочку Амалии Квирикадзе, четырнадцатибалльницы, дочери высокопоставленного сотрудника Координации зоны А-плюс. Нежная плоть принцессы воспалилась. Вместо крошечного розового бутона, который должен был изящно прорасти из ушка, Амалия получила незаживающую гноящуюся ранку. Конечно, ухо ей вылечили. Но Андрею понизили рейтинг на два балла, лишили места в очереди на минимальную программу продления жизни и запретили появляться в зоне А-плюс.

Желтое оппозиционное изданьице «СекСвойя» тиснуло было статейку о том, что Амалия излишне увлекается новым синтетическим наркотиком мювокс, который исключен из легального наркосписка как раз за несовместимость с биоби-препаратами. Провисела статейка недолго, не более четырех часов, я потом с трудом нашла ее в кэшах. В Сети ничего плохого про Амалию не было в принципе – красивые фото и несколько сдержанных репортажей светской хроники. Папа Амалии, сотрудник Секретариата Координации зоны А-плюс, за этим внимательно следил.

Биоби-специалистом Ким был прекрасным. Именно поэтому его не сослали в одну из нижних зон, а лишь щелкнули по носу, отстранив от А-плюса. В зоне А он при этом мог спокойно продолжать работать. И «плюса»-то его лишили временно – очевидно было, что такими спецами не бросаются. У него оставался внушительный круг высокопоставленных клиентов, которым история с Амалией лишь будоражила кровь, они сочувствовали Киму и писали ему в Универсум письма поддержки. Всем очевидно было, что вскоре его непременно вернут, и рейтинг снова повысится. Всем, кроме самого Кима.

Андрей сделал из своей, банальной в общем-то, истории далеко идущие выводы. Около месяца длилась у него довольно-таки серьезная депрессия, в ментальных скрининг-отчетах Андрея за тот период даже пару раз мелькал суицидальный фактор. А потом его состояние вдруг резко изменилось.

Ким относился к параноикам типа Y, я включила его случай в свою курсовую работу по Системной психологии на Агентских курсах. Y-параноик во всех событиях всегда искал верхний сакральный смысл и, только придумав его, мог жить и действовать. А эти два глагола для него означали одно и то же.

Из меланхолично-подавленного, депрессивного состояния Ким впал в другую крайность – в некую озлобленную эйфорию, если можно так выразиться. Он решил, что история с Амалией Квирикадзе и вопиющая, явленная по отношению к нему, Киму, несправедливость – были, как он выражался, «инициацией». «Ничто не случайно. Иногда Небо указывает человеку на его подлинный путь», – написал он на главной странице своего профиля в Универсуме. В общем, Андрей решил, что Небо самолично дало ему пинка, чтобы он стал революционером. И началось.

Ким думал, что действовал хитро, но, конечно же, был до смешного наивен. Придуманный им заговор был бумажным. Зоны А и А-плюс оставались последними территориями на земле, где среди мириадов ненужных вещей попадалась, в том числе, и писчая бумага. Милый раритет, ни на что она была уже не нужна (ну если не считать Научно-исследовательские институты древности, где немногочисленных студентов учили классической письменности). Андрей, как и все нормальные современные люди, писать толком не умел, – он мог только воспроизводить печатные буквы, не сильно заботясь об орфографии.

Ким сделал из бумаги оружие революции. Через знакомого сотрудника НИИ древности он запасся тремя карандашами и начал писать записки.

«У МИНЯ К ВАМ ВАПРОЗ», – однажды написал он печатными буквами на клочке бумаги и протянул листок Лилиане, владелице крупного бизнеса из зоны А, когда пришел делать ей живой татуаж декольте.

Лилиана, которая, как казалось Киму, недолюбливала Систему, решила, что биоби-мастер с ней заигрывает. Ей было хорошо за сорок, а Ким был отнюдь не урод, поэтому она расстегнула декольте чуть шире, чем того требовала процедура, наклонилась к его уху и сказала жарким шепотом:

– Ну зачем же так сложно, дурачок? Просто спроси меня на ухо.

Так Ким потерпел свой первый провал.

Прошло немало времени, прежде чем он нашел тех, кто действительно сочувствовал Сопротивлению.

«ВСИВО АДИН ВОПРОЗ, – писал упорный Ким очередному подающему надежды кандидату, – НИ ВЫДОВАЙТЕ МИНЯ. Я ПРОТИФФ СИСТЕМЫ».

Большинство тех, кто получал от Кима странные записки, в глубине души считали его сумасшедшим, но предложенная им игра понравилась. Было в ней свежее и щекочущее нервы чувство какой-то еще, превосходной степени свободы. Концепция глобальной безопасности, реализованная через тотальный контроль над мыслями, действиями и поступками, сидела у всех в печенках. Особенно в зоне А.

Заговорщиков набралось человек пятнадцать. Они собирались в слепых для камер зонах (то есть это им так казалось, реально слепых зон в А почти не было) и под предлогом какой-нибудь респектабельной раритетной игры типа покера или шахмат обменивались записками. А потом сжигали их в ретрокаминах или кангалах.

«А ВДРУК АНИ ЧИТАЙЮТ МЫСЛИ?»

«ЦИФРАВОЙЙ ФОШЫЗМ»

«Я БАЮСЬ ДА ЖЕ ДУМАТЬ…»

Потом от письменных словоизлияний они попытались перейти к делу и начали думать над тем, как разрушить Систему. Отключить рейтинги. Около полугода им понадобилось, чтобы прийти к выводу: это невозможно. Сотрудница НИИ иннервации и соответствия, носившая белое и ставившая на мне эксперименты в одиночной испытательной палате, была совершенно права. Разрушить мировую Систему было так же невозможно, как разрушить Интернет или электричество. Все, кроме Кима, были разочарованы. Андрей же верил, что Система имеет уязвимые места, надо лишь их обнаружить. И с упорством маньяка продолжал вербовать сторонников и искать эту уязвимость. Его кружок редел, на встречи приходило все меньше людей, но Ким продолжал жадно искать.

Было очень любопытно наблюдать за ними… Ах да, я же не сказала, как мы это делали. Конечно, со стороны Кима было полной наивностью думать, что Система не может прочесть его записки. Конечно, она могла. Ее глазами в данном случае был сотрудник ГССБ, внедренный в Кимов кружок под видом одного из заговорщиков. Он внимательно читал записки, активно писал ответы, и все это перекачивалось на сервер нашего отдела через интерактивные биоби-линзы, надетые на карие и хитрые глаза Никиты. Иногда Nick777 (а это был именно он, мы работали в паре) делал скрины смешных или необычных записок – для этого ему достаточно было зажмуриться – и присылал их мне в спецканал, защищенный гээсэсбэшным кодом шифрования.

Раз в неделю кто-то из старших в дежурном порядке просматривал Кимовы записи. Ничего нового там, как правило, не было. Фашизм, рабство, все тот же старый баян. Интересно, что люди, писавшие это, жили в исключительных условиях, о которых большая часть населения планеты могла только мечтать.

Таких вот смешных ячеек, типа Кимовой, было много, и ГССБ смотрела на них сквозь пальцы – реально навредить Системе они никак не могли. Революционеры из них были как из дракеев Системники, но Вебер почему-то заинтересовался Кимовым случаем. И дал мне задание встретиться с Андреем. Так мы познакомились.

Хорошо помню нашу с ним первую встречу. Я официально вызвала Кима через его профиль в Универсуме в эмиссариат зоны А по месту его жительства. Он пришел, сел, набычившись и согнувшись одновременно, и вся его крупная фигура излучала столько пронзительной наивности, что мне стало от души его жалко. Вот же глупенький. Революционер скребаный. Мошка в паутине.

На мое предложение сотрудничать с ГССБ Ким, как и предполагалось, ответил решительным и гордым отказом. Слышно было, что его язык прилип к гортани.

– Хотите воды?

– Нет.

Я все-таки встала и налила ему стакан дорогой воды категории А-плюс.

– Ну хорошо, Андрей, – сказала я. – Вы не хотите с нами сотрудничать. Вы не хотите изменить поведение. А вы не задавали себе вопрос, зачем мы с вами разговариваем? Знаем-то мы про вас уже давно. Отправь мы информацию по обычным каналам, вы бы давно уже лежали на койке в медблоке зоны Е. Зачем я вообще веду с вами эту беседу?

– Вы хотите, чтобы я стал предателем, – ответил Ким, выпрямляясь.

У, какой симпатичный. Понимаю богатых теток в зоне А, которым в туманно-революционных Кимовых записках все время мерещился сексуальный подтекст.

– Вы хотите, чтобы я назвал своих людей. Этого не будет.

Дурачок. Во-первых, всех «его людей» мы знали до единого. Скучающие пенсионеры и три восторженные студентки. Во-вторых, «его» людьми они могли считаться настолько же, насколько его собственностью мог считаться стул, на котором он сейчас сидел. Первая же беседа любого из нас с любым из них развалила бы все Кимовы представления о его революционном братстве.

– Господин Ким, – заговорила я официальным тоном, глядя сквозь него, – уведомляю о том, что ваша деятельность нелегальна и подпадает под действие «Закона о сохранении основ Общества абсолютной Свободы» (том пятый, глава шестая «Свода Системных прав и законов»). Согласно Закону о сохранении, рейтинг лиц, участвующих в вашей деятельности, может быть понижен до одного или двух баллов. Вам, как инициатору нелегальной деятельности, рейтинг может быть понижен до нуля.

Я договорила и посмотрела ему в глаза. Надо отдать должное, держится он неплохо. Только губа нижняя немного дрожит. И на биочасы косится, боится, что прямо сейчас начнется.

– Убивайте меня и будьте прокляты, – глухо сказал он наконец.

– Я не сказала «будет понижен», – продолжила я бесстрастным тоном. – Я сказала «может быть понижен».

– Я не стану предателем!

– Ни о чем подобном я вас и не прошу. Вы Свободны.

Мне пришлось повторить последнюю фразу три раза, прежде чем до него дошло.

– В каком смысле я Свободен?

– В том смысле, что вы можете идти.

– Ага, – неприятно засмеялся он, – я понял. Выйду отсюда и свалюсь с нулевым рейтингом на ваших ступеньках.

– Нет, Андрей, – ответила я, – ничего подобного не произойдет. Ваш рейтинг сохранится. Рейтинг членов вашего кружка тоже. Повторяю: вы Свободны.

Он совершенно растерялся. Встал. Потоптался на месте. Пошел было к двери, потом вернулся. Было видно, что ему хочется задать вопрос, но он не решается – гордый. Постоял. Снова пошел. И все-таки остановился в дверном проеме.

– Да… Но… Что же теперь со мной будет?

Ага! Вот он, момент истины! С деланым безразличием я пожала плечами.

– Ничего не будет. Я еще раз говорю: вы – Свободны!

Он ушел в совершенном недоумении.

Потом, следуя плану Вебера, мы провели еще пять или шесть встреч, причем каждая последующая была ровно в два раза теплее предыдущей. Ну да, мне помогал «Телемед» – во время общения со мной биочасы Кима поставляли в его кровь новый и замечательно легкий препарат Q-10, вызывающий приятное волнение и короткую эйфорию. Мерзковато, конечно, но в этой моей новой работе на многое приходилось закрывать глаза, иначе жить было бы просто невозможно.

В итоге мы подружились – Ким мне поверил. Думаю, он решил, что ему очень повезло – в ряды его революционного кружка вступила сотрудница ГССБ, дочь одного из творцов Системы, мечтающая отомстить за отца. Побывавшая на грани смерти в зоне Е. Потерявшая отца, мать, мужа. От души ненавидящая человека, которому подчиняется. Чем, конечно, хороша была моя история, так это тем, что и придумывать ничего особенно было не надо, и все мои эмоции были подлинными. Разговаривала с ним я действительно искренне.

Ким стал моим личным биоби-мастером, другом, младшим товарищем и – наполовину записками, наполовину жарким эзоповым шепотом – рассказал мне, на что, собственно, рассчитывает.

Он не был дураком и не считал себя единственным лучом света в царстве тьмы. Он искал этот луч. Он верил, что где-то существует штаб настоящего Сопротивления. Умные люди с возможностями – где-то в высших, элитарных слоях, среди А-плюсового чиновничества или крупного бизнеса. Ким искал этот штаб, верил, что найдет его, и эта вера придавала смысл его жизни.

Я доложила об этом Веберу и спросила:

– Что вы собираетесь с ним делать? Зачем он вам вообще? Он же безобидный.

– Ни за чем, – ответил Макс холодно. – Просто держи руку на пульсе.

Больше вопросов я не задавала. Держать руку на Кимовом пульсе было приятно и несложно: он был милым и романтичным, читал мне стихи и искренне верил, что однажды Сопротивление победит.

– Прощай, Андрей, – сказала я, подавая Киму руку. – Заберешь к себе Субботу, пока меня не будет?

– Конечно, моя госпожа.

Это дурацкое обращение биоби-мастера к заказчику было очень популярно в зоне А, а еще больше в А-плюсе. Все не могу привыкнуть.

– Просила же не называть меня так…

Я еще раз сжала его теплую и крепкую ладонь и полезла в авиакар.

– Вот это да, – сказал мне Андрей в спину, – скоро вы увидите самого Тео Буклийе.

В интонациях Кима сейчас явственно читалось: «ШТОП ОН ЗДОХ».

– С ума сойти. Вот бы оказаться на вашем месте, – продолжал он деревянным тоном.

– Напьешься – будешь, – ответила я знакомой с детства бессмысленной фразой, которую почему-то говорил в таких случаях отец, и устроилась в белом кожаном кресле. Герметичная дверь бесшумно закрылась.

Авиакар оторвался от земли, на мониторе замелькали сообщения – автопилот связывался с авиадиспетчером, и начал набирать высоту. На лужайке стоял Ким с Субботой на руках и махал мне вслед. Я смотрела на него сверху вниз и вдруг почувствовала, что буду по нему скучать. Он был простым и добрым человеком с одной внятной жизненной целью и, как говорится, одним дном. Вебер – тот имел множество доньев. А великий Тео Буклийе, знакомиться с которым я летела, вообще, наверное, был сволочью совершенно бездонной…

Зелень, парки и жилые кварталы обетованной зоны А стремительно уменьшались, превращаясь в геометрически правильные фигуры внизу. Я летела в А-плюс – в рай на земле.

Для удобства я перевела Универсум с экрана биочасов на монитор перед собой и откинулась на белую мягкую спинку сиденья из органической кожи. Что там у нас новенького?

Новостные ленты обитателей зон А, В и А-плюс отличались друг от друга. В зоне А было больше бахвальства, в В – больше смысла. Двенадцатибалльники из А выкладывали дорогие личные беспилотники и хвастались друг перед другом новейшими биоби. Девяти-десятибалльники из В часто писали что-то в прикладных целях: обсуждали приложения по доставке хороших продуктов, налоги на детей, особенности доступных им биоби и лайфхаки по поднятию рейтинга. Интересно, что ценности и интересы жителей зон А и В при этом в целом совпадали – просто в А сетевая бытовая практичность считалась признаком дурного тона. А вот А-плюс – это был действительно другой мир. Инопланетяне.

По работе я теперь имела доступ к профилям плюсовиков, более того, Вебер прямо велел подписаться на некоторых суперзвезд – в том числе на Дану Буклийе и Хелену Фишман. Я это сделала, сгорая от любопытства, но быстро разочаровалась. Ярко, красиво – и все. Бесконечные фото и видео килограммов лакшери-плоти. Подружкам было по семьдесят три года, выглядели они на двадцать пять, на их месте я бы, наверное, тоже испытывала потребность ежедневно этим хвастаться…

Гораздо интереснее были закрытые профили. Например, у шестнадцатилетней Катрин Че, высокий пост отца которой не мешал ей вести в Универсуме насыщенную виртуальную жизнь. Когда Вебер дал мне доступ к профилю Катрин, у меня волосы встали дыбом.

Катрин была звездой закрытого сегмента Универсума, собирала миллионы лайков, и термин «золотая молодежь» к ней не подходил, молодежью она была как минимум платиновой. Она была дочерью Координатора зоны F и пользовалась такими же биоби-линзами, какие носил Ник в служебных целях, когда шпионил за Кимом. Только ее линзы были в разы дороже и лучше. При помощи этих линз она снимала так называемые «эмоушенс» – модный жанр у А-плюсового молодняка. Видео, которое вызывает эмоции. Не важно какие, лишь бы сильные. Смех, или страх, или ужас, или отвращение. Катрин прекрасно справлялась со всеми чувствами.

Новенький ролик от Катрин висел в ее новостной ленте всего два часа, но уже набрал почти пятьсот тысяч лайков. Ролик, кстати, странный, я такого еще не видела. Катрин идет по какому-то городу в явно небогатой зоне, смотрит на прохожих, и прохожие падают. Потом в кадре крупно возникает искаженное широкоугольником лицо улыбающейся Катрин:

– Говорят, красота убивает. Мы проверили. Моя – убивает точно.

Я не поняла. Увеличила изображение. Прочитала комментарии. Она что, обнуляет прохожих, что ли? Или снотворное как-то мгновенно им вводит? Подкупила кого-то в «Телемеде»? Или это постановка? Но Катрин дорожит своим статусом модного эмоушенс-автора. Если она попадется на постановке, подписываться на нее больше не будут…

Мои размышления прервал Nick777.

«Начальница, привет, – пиликнуло сообщение. – Ты уже в раю?»

«Нет, – ответила я. – Только по дороге туда. Предвкушаю».

«Ясно. Куда нам, простым смертным. Какие будут распоряжения? Я тут скучаю. Как там твой кореец и твоя собачка?»

«Так, пятнадцатый, даже не думай!!!»

«Так точно, отставить думать», – ответил Ник и прислал мне делано смиренный эмодзи.

Мы оба шутили. Ник имел сексуальный статус номер пятнадцать и не скрывал его. В равных долях его интересовали мужчины, женщины, дети, немного зоо и совсем чуть-чуть некро. Претендовать в этом смысле на двух близких мне существ он, конечно, не мог. Они были живы, не были детьми, у Кима в профиле черным по белому стояло «гендер традиционный», а Суббота не была зарегистрирована в зоореестре «свободный секс». Из-за этого, кстати, налог на нее был существенно выше, но вносить собаку в реестр у меня не поднималась рука.

«Кстати, хочешь поспорим? – продолжил Ник. – Я думаю, твой кореец скоро завяжет со своей революцией».

Я уточнила, какой период времени Ник определяет как «скоро», и с удовольствием приняла вызов. Мы поспорили на сто криптов. Я в Кима верила. Не таковский он человек, чтоб завязать.

Отношения с Вебером у меня были плохие. Точнее, вообще никаких не было. Я его ненавидела, боялась и не понимала, зачем я ему нужна. Ни происшествие в четвертом районе женского сектора зоны Е, ни, тем более, мою мать мы с ним никогда не обсуждали. Мы вообще разговаривали мало, сухо и только о работе. Может, он держит меня для какого-то иезуитского случая, когда нужно будет пожертвовать дешевой фигурой? Каждый раз, когда он показывался в поле моего зрения – долговязый, нескладный, со своим перебитым носом – меня начинало трясти от неприязни. Не знаю, чувствовал ли он это. Если и чувствовал, то виду не подавал, ему, очевидно, было на меня наплевать.

По линии ГССБ он имел высокий допуск и широкие возможности, но был ли он кадровым сотрудником и имел ли звание, я не знала. Во всех шести зонах он был известен как модный ученый, популяризатор и идеолог Системы, светский лев, приятель самого Теодора Буклийе-Ружа, рядом с которым показывался время от времени.

Вебер проходил программу продления жизни – ему было семьдесят, но больше сорока пяти дать ему было невозможно – и демонстрировал все повадки здорового активного мужчины. Было неизвестно, есть ли у него семья, дети, родственники. Вебера вообще окутывала тайна. Разгадывать ее не хотелось. Мне хотелось, чтобы он умер. ШТОП ОН ЗДОХ. Вот уж не знала, что можно так истово желать чьей-то смерти.

При этом надо было откровенно признать – уровень жизни, на котором я оказалась благодаря связи с ненавистным и таинственным Максом Вебером, – раньше мне не был доступен даже в самых смелых мечтах.

Нажатием кнопки я превратила одиночное мягкое кресло спортивного авиакара в полноценную кровать. Времени у меня было полно. Я собиралась принять душ, поужинать и завалиться спать.

Авиакар скользил среди облаков, из кухонного блока доносился запах запекающегося куска телятины с молодым картофелем и моей любимой спаржей (это явно Ким позаботился и кинул заказ на кухню авиакара – мне бы и в голову не пришло). Все натуральное, ни намека на суррогаты. Даже вода в душевой кабине и та была высшей категории.

Я включила душ, с наслаждением выдавила на ладонь новейший биошампунь на органических маслах, доступный только от тринадцати баллов, помылась, накинула купальный халат из натурального хлопка и пошла ужинать.

«Вы довольны степенью прожарки? – прозвучал вкрадчивый голос автоповара, когда я отрезала острым ножом краешек великолепного стейка. – Не желаете ли немного молотого перца?»

«Да. Нет», – ответила я повару вслух.

Поужинав, я отправила тарелку и приборы в специальную прорезь для грязной посуды, почистила зубы, с наслаждением вытянулась на постели и щелкнула по значку «Телемеда». Я давно отключила опцию пуш-уведомлений о состоянии моего организма, терпеть не могу, когда ни с того ни с сего напоминают о том, сколько калорий я съела и сколько часов мне сегодня нужно спать. Но необходимость строго следить за состоянием здоровья входила в мой трудовой контракт. Так что каждый вечер приходилось вникать.

«Ежедневный скрининг-отчет о состоянии вашего организма», – забубнил «Телемед», и пошло-поехало. Жиры, углеводы, шаги, калории, стресс, проценты, эффективность, рекомендации для нано-принтера, какие вещества для меня печатать и что вводить в мою кровь (а то они по умолчанию сами не введут, что им хочется, нет же, информируют, видите ли, лицемеры). Да, кстати.

Я подключила к биочасам крохотный разъем для зарядки. Заряжать биочасы было не нужно, мой организм сам служил для них даровым источником энергии. Но в ежедневной зарядке нуждался картридж встроенного в биочасы нанопринтера, который в течение дня печатал необходимые моему организму препараты – в соответствии с рекомендациями «Телемеда».

– Входим в зону турбулентности, пожалуйста, пристегните ремни, – перебил автопилот голос «Телемеда». Тот повысил уровень звука в ответ. Автопилот тоже повторил на тон громче. «Телемед» угрожающе предупредил о наказании за нарушение прав человека на Свободное получение информации о здоровье. Автопилот сообщил, что он вообще-то дело с жизнью и смертью имеет и понес в ответ длинную цитату из «Системного свода прав и законов». Я велела им заткнуться, но они не отреагировали. Потом я вспомнила, что они у меня не скоммутированы, я же не настоящий плюсовик, у тех роботы никогда не ссорятся, для этого специальная программа имеется…

В конце концов они как-то сами договорились, от чего больше зависит моя жизнь: от пристегнутых ремней или от инфы про нанопринтер, – и сообщили, что и в какой последовательности мне делать. Я послушно нажала на подлокотник, силиконовые ремни мягко прижали меня к постели. Автопилот успокоился, и «Телемед» забубнил дальше про текущее влияние на мой организм имеющейся биобижутерии: о моих биоби-ногтях, вшитой в подбородок антивозрастной капсуле и «Умных волосах», – больше я ничего не подключала.

Да, надо не забыть запустить эту штуковину завтра. Вебер велел изучить на себе.

Впервые про «Умные волосы» я услышала на Агентских курсах ГССБ, это была новинка Би-Си долины, которая раз и навсегда решала вопрос с любой растительностью на теле человека. Это биоби контролировало рост волос по всему телу и позволяло его программировать: замедлять, ускорять, прекращать совсем.

Женщины получали дополнительные преимущества: помимо того, что про болезненные процедуры эпиляции теперь можно было забыть навсегда, был и еще один приятный бонус. Богатые модницы из А-плюса теперь могли программировать прически на месяц вперед – заранее задавать пышность, длину, цвет и форму волос – к конкретной дате. К свадьбе, например, выпускному или просто к какому-то важному дню. «Умные волосы» к назначенному времени сами отрастали, пышнели, укорачивались или удлинялись, завивались локонами или, наоборот, выпрямлялись, самоокрашивались целиком или фрагментарно в один или несколько цветов солнечного спектра. Была опция «долой» – день или два можно было походить совершенно лысой, это никогда не выходило из моды, а потом за недельку снова отрастить натуральную косу толщиной с кулак.

Пятнадцать тысяч криптов за это биоби были суммой, конечно, неподъемной для простого населения, и разработчики рассчитывали отбиться исключительно через зоны А и А-плюс. Большие надежды возлагались на киноиндустрию и Икс-Ви – продажи там уже шли, и очень бойко.

Но самое интересное было не в этом. Программа «Умные волосы» реализовывалась через два микроскопических биоби-гаджета, которые Ким аккуратно вшил мне в кожу головы. Так вот, как объяснили нам на Агентских курсах, этими гаджетами можно было дистанционно управлять – без ведома их владельца. Впрочем, как и любыми гаджетами вообще – при наличии ордера, конечно.

На курсах нас научили дистанционно менять программу «Умных волос» без ведома их обладателя. Например, выставить вместо опции «густые пышные» опцию «долой». То есть кто-то, вместо того чтобы блистать на собственной свадьбе шевелюрой, после нашей операции явится туда лысым.

Это было смешно, но странно, особого смысла в этих действиях я не видела, какое-то мелкое хулиганство; непонятно было, зачем такие шуточки агентам всемогущей ГССБ. Я спросила об этом преподавателя. И получила ответ, что нам лишь объясняют принцип дистанционного управления гаджетами без ведома их хозяев. А волосы – лишь пример.

На всех моих биоби, конечно, стояла защита. Но только не от Вебера. Он-то мог влезть в мой профиль и в мои биоби когда угодно и на сколько угодно глубоко… Иначе мне не предоставили бы столько свободы. Реальной свободы, а не той, что с большой буквы С.

Знаете, какой у меня сейчас был рейтинг? Никакого.

«Вы невнимательны! Пожалуйста, воспринимайте предоставляемую информацию внимательно!» – на тон выше забубнил «Телемед». Да, он сечет, когда отвлекаешься. Я могла бы выключить зануду, но тогда он отправит Веберу уведомление о том, что его подчиненный, рядовой первого класса группы «Игрек», такого-то числа без уважительных причин повел себя внештатно. Оно мне надо?

Я заставила себя сосредоточиться и выслушала рекомендации. Больше позитивных мыслей (я стиснула зубы, чтобы не взвыть), коррекция диеты (не выедаю я у них, оказывается, свою норму по белкам), коррекция препаратов (ну это нанопринтер сам разберется). Для позитива «Телемед» настоятельно рекомендовал мне новый йога-комплекс в сочетании с психокорректирующим музыкальным рядом (пси-музлом, как это называл Ник). «Телемед» хотел, чтобы я выполнила хотя бы часть йога-комплекса немедленно, но настаивать не мог, ведь был поздний вечер, и степень моей физической и умственной усталости подбиралась к восьмидесяти шести и восьмидесяти девяти процентам соответственно. Поэтому он лишь робко спросил, не чувствую ли я непреодолимого желания заняться йогой немедленно, и, получив ответ «нет», наконец заткнулся.

Теперь я могла отдыхать и наслаждаться тишиной, но вместо этого почему-то начала вспоминать, как сдавала Агентские экзамены. Разбила медицинский дрон о мостовую, переврала несколько терминов и страшно переживала, что они теперь выставят мне рейтинг меньше десяти. Я, как и все остальные, очень уж не хотела назначения в нижние зоны… А вечером пришло сообщение: «Вам присвоен рейтинг согласно результатам аттестации». Чувствуя начинающуюся дрожь в пальцах, я торопливо вошла в Универсум. И в главном окошке профиля, вместо цифры, которая определяла всю нашу жизнь, я увидела… Прочерк?!

«Эй, Ларчик! – посыпались в тот же момент сообщения от Ника. – Смотри-ка, у меня барабанные палочки! Одиннадцать! Выходи за меня замуж. Ой, нет, сначала покажи, сколько у тебя, а то мало ли…»

Он был в приподнятом настроении. Я – нет.

«Думаю, что меня замуж лучше не брать, потому что у меня вечно какая-то скребь, – ответила я мрачно. – Рейтинга вообще никакого нет».

«Как нет?»

«Обыкновенно. Прочерк поставили, суки».

«Ну дрон вдребезги, а ты что хотела…»

«Умеешь ты поддержать…»

Мы так трепались какое-то время, а потом к нашей беседе внезапно подключился Вебер. Причем по видеосвязи, чего он, как правило, не делал. Он куда-то спешил и говорил быстро и сухо.

– Информирую о том, что аттестационная комиссия приняла решение по итогам сданных экзаменов.

Мы молчали, затаив дыхание.

– Ник, тебе присвоен статус действующего агента ГССБ с рейтингом в одиннадцать баллов. Поздравляю.

– Спасибо, шеф. – Слышно было, что Ник очень доволен.

– Всего хорошего, – добавил Вебер и собрался отключиться.

– Подождите! – чуть не крикнула я. – А я? Почему у меня вместо рейтинга прочерк?

– А, – сказал Вебер, – и ты тут. По результатам сданного тобой экзамена комиссия приняла решение отказать тебе в агентском статусе.

Так и знала…

– Мы берем тебя сразу в штат. У кадровых сотрудников нет рейтинга.

– Что??

– То есть, – поправил Вебер сам себя, – рейтинг может быть каким угодно, в зависимости от типа задания. Ты сама его будешь себе выставлять.

– Я что, буду независима от Системы?!

– Ну полностью независимых от Системы людей не бывает, ты будешь под строгим контролем, но возможности определенные у тебя, да, появятся. Тебе присвоено звание рядового первого класса. Работать будете вместе. Лара – номер первый, Никита – номер второй.

По лицу будущего напарника было видно, что ему это все не понравилась.

Думаю, что с тех пор под десятками ежедневных шуточек и милых эсэмэсок Никита тщательно скрывал неприязнь ко мне. Рейтинг – даже высокий – держал своего хозяина на крепком поводке. Прочерк был показателем топовых возможностей. У Вебера был прочерк.

Рейтинг я теперь действительно выставляла себе сама – перед тем как приступить к выполнению задания, в зависимости от зоны и характера миссии. Например, когда Вебер возил меня на вечеринку к Хелене Фишман – подружке Даны Буклийе, – мы вообще выставили себе по двадцать восемь баллов, иначе Система просто не пустила бы нас за Хеленин винтажный забор. Помню пьянящее чувство, которое охватило меня, когда на голубом экране показались эти цифры… Конечно, это были не совсем настоящие двадцать восемь – доступа к продлению жизни они не давали. Продать эти баллы Свободному банку за миллионы криптов я тоже не могла. И никто, кроме меня и Вебера, этих баллов не видел. И все-таки это была свобода…

«Мы вышли из зоны турбулентности, отдыхайте!» – сказал автопилот. Силиконовые ремни уползли назад в свои гнезда, я перевернулась на живот и подумала о том, что всю эту историю Никита должен воспринимать как несправедливую. Мучились в испытательных палатах НИИ соответствия мы вместе. Учились вместе. Рисковали на тестовых заданиях вместе. Экзамены он, кстати, сдал лучше меня. Но потом мне – легенду класса А-плюс, приусадебный участок с газоном и живой собакой, личного биоби-мастера, шелковый халат и вечеринки у Фишман. А ему – обычные апартаменты в зоне А и выполнение моих заданий. Которые сводились к тому, чтобы прикрывать тылы и нянчить особо активных пенсионеров. В зоне А-плюс он со своими одиннадцатью баллами работать не мог. К звездам первой величины доступа не имел. Почему?

Никите должно быть обидно. Веберу стоило, конечно, как-то объяснить причины моего возвышения и что-нибудь пообещать Нику, чтобы хоть немного сгладить обстановку в нашем маленьком коллективе, но ему, как обычно, было на все наплевать. Я не знала, чем именно так впечатлила экзаменационную комиссию. Никита тоже.

Мне не хотелось об этом думать, но я теперь была сотрудником ГССБ и такой роскоши, как беспечность, позволить себе не могла. Я отчетливо понимала, что Никита мне, мягко говоря, не друг. И вопрос удара в спину – это вопрос времени.

Зря я вспомнила обо всем этом сейчас, над Атлантикой, – спать мне теперь расхотелось совершенно. Авиакар опять затрясло. Я щелкнула по экрану биочасов, чтобы посмотреть, долго ли еще лететь. Пять часов. А потом меня представят самому Тео Буклийе – один этот факт уже должен страшно выводить Ника из себя. Зачем, интересно, Вебер вообще начал вводить меня в высшие круги?

Впервые я увидела членов Единого координационного правительства – всех семерых Координаторов – на так называемом «Овальном столе», ежемесячном полузакрытом совещании. Семеро сидели вокруг легендарного Белого стола, раньше я видела это только по Икс-Ви, – вокруг расположились помощники, прислуга и пресса, всего человек пятьдесят. Я сидела на стуле у стены, выглядывала из-за спин, слушала, смотрела и давалась диву.

Председательствовал Дэвид Джонсон, британец, всемогущий Координатор самой А-плюс. Когда он стучал золотой ложечкой по каемке фарфоровой чашки, гул голосов начинал стихать… Помню, как меня поразило совершенное несоответствие скромной внешности и гигантских возможностей этого человека. Дэвид был очень маленького роста, на левой руке у него не хватало одного пальца (родился четырехпалым), он носил неприметный серенький костюм, не пользовался никакими ультрамодными биоби (во всяком случае, их было не видно), заикался, когда говорил, и краснел от этого.

Никогда бы не подумала, что этот тихий заика контролирует земной рай. Встреть я его год назад в зоне Е – легко приняла бы за одного из санитаров. Особенно с учетом того, что Дэвид имел привычку говорить тихо и глядеть при этом в пол. Глаза на человека Джонсон поднимал редко, но если это происходило, он смотрел в упор, и о его взгляд можно было порезаться.

Мвагу Тамогу сидел по правую руку от Джонсона и был полной его противоположностью – во всех смыслах. Он координировал нижнюю зону Е, почти целиком находящуюся в Африке, и насколько Дэвид был бел, мелок и холоден, настолько же Мвагу был черен, крупен и горяч. Огромный лоснящийся красавец, увешанный всеми мыслимыми и немыслимыми биоби, одетый в яркие национальные лоскуты, – он громко говорил, громко спорил и имел обширный запас однотипных шуток про мусор, ассенизацию и свою в этом во всем роль. Очень богатый человек он был, к слову.

Напротив Мвагу сидел, развалясь в кресле в самой непринужденной позе, знаменитый Филипп Че, отец неподражаемой Катрин, дальний родственник Тео Буклийе, так называемый «Координатор смерти». Феноменально красивый человек. Он был единственным, кто никак не реагировал на нетерпеливое постукивание золота о фарфор и все время с кем-то болтал через бионаушник.

Зон у нас на планете было шесть, а координаторов в ЕКП – семь. Конечно, так было устроено исключительно для того, чтобы Единое правительство могло принимать решения простым большинством голосов – для этого ввели седьмого Координатора, формально отвечающего за зону 0. Злые языки прозвали его Координатором смерти, это, конечно, было чепухой, но прозвище прилипло. Великолепный Филипп Че лишь курировал вопросы смертности и рождаемости, программы по сокращению населения, противозачаточные проекты, но не он решал, кого отправлять в печку в зоне Е. Это решала Система. И иногда ГССБ.

Я смотрела на Координатора смерти и дивилась его обаятельной наглости и природной красоте, идеальному, фарфоровому лицу с тончайшими чертами. Мне очень хотелось заглянуть к нему под черепную коробку – кто он такой и как устроен изнутри на самом деле. Но я понимала, что его ментальных скринингов мне не видать как своих ушей. Это тебе не Ким.

Джонсон постучал по чашке еще раз, а затем тихо и с запинкой произнес какую-то фразу. Филипп неторопливо с кем-то попрощался и отключил наушник. Я ничего не поняла, спохватилась и включила переводчик.

– Коллеги, на сегодня несколько важных тем, – зашелестел на русском голос в моем ухе. – Секретарь мне т-только что подсказал, что…

Дальше стало скучно. Координаторы начали обсуждать текущее положение дел в зонах, преимущественно речь шла о цифрах – крипты, баллы, численность населения. В центральном сегменте Овального стола замелькали графики.

С докладом о том, как все прекрасно, выступил Координатор зоны А, полный низкорослый араб Усама бин Халиви. Западная Европа и страны Персидского залива, Индонезия, Австралия и Филиппины, входящие в зону А, – со слов Усамы, процветали. Уверена, что он не кривил душой, ибо все время ссылался на графики Системы. А Система, как известно, никогда не лжет.

Потом слово дали тонкой длинноногой уроженке Гонконга Пик Ван Кхонг, самому молодому Координатору во всем ЕКП, ей было всего двадцать девять. Пик курировала зону В, куда входила Московия, и соответственно была моим бывшим Координатором. Я жадно разглядывала ее смуглое точеное лицо, которое раньше видела только по Икс-Ви. Биосерьги были у нее изумительные – две змеи с изумрудными глазами, они обвивали уши и шевелились в такт словам.

Пик говорила много и быстро; я очень скоро потеряла нить и начала слушать невнимательно, потому что говорила она, в основном, банальности. Восточная Европа, Московия, Гонконг, Западный Китай и Япония, входящие в зону В, жили в целом сносно, но могли бы жить гораздо лучше, если бы люди тщательнее работали над собой и над улучшением рейтинга… Графики, примеры, сравнения.

Интереснее стало, когда слово взяли промышленники – Индира Бхупада и Мурат Исинбердыев, Координаторы зон С и D, где было сосредоточено девяносто процентов промышленности планеты. Слушали их внимательно, особенно Мурата, который, помимо тяжелой металлургии, курировал еще среднеазиатские заводы по переработке и захоронению ядерных отходов.

В конце своего доклада Мурат сказал, что недоволен коммуникацией с руководством зоны Е. Точнее, полным ее отсутствием. Мусор-то – это работа зоны Е. Ядерные отходы, строго говоря, являются мусором. Исторически они присутствуют в зоне D, и он, Мурат, с этим окончательно примирился бы, если бы кураторы мусорного Е-хаба, расположенного в Монголии, делали бы хоть что-то. Мвагу Тамогу немедленно вышел из себя.

Они начали препираться на повышенных тонах. Все это транслировалось в Универсум и выглядело довольно натурально. Я сначала удивилась, но потом вспомнила, что на заседаниях ЕКП всегда происходят какие-то стычки – Валентин говорил когда-то, что это делается нарочно: народу необходимо знать, что Координаторы работают, тратят силы и эмоции на то, чтобы сделать жизнь людей лучше. А не просто читают доклады.

Исинбердыев и Тамогу планово доругались, потом сделали официальные заявления для прессы, после чего секретарь Джонсона объявил, что «Овальный стол» закрыт. Это означало, что завершена открытая часть заседания, все, что произойдет дальше, уже не будет доступно в Универсуме всем подряд. Народ пополз к выходу. Я встала и подняла глаза на Вебера. Он едва заметно покачал головой: нет, мы остаемся. Я уселась и стала ждать.

Когда в зале, кроме Координаторов, осталось еще человек десять, двери закрылись. Пик Ван Кхонг достала сигариллу и чиркнула раритетной зажигалкой – она закурила, и никто ничего ей на это не сказал, даже «Телемед» как в рот воды набрал. Я поняла, что в А-плюс законы Системы работают как-то по-другому.

Вокруг стола замелькали дракеи, расставляя напитки.

– Ну, – сказал Координатор смерти Филипп Че, молчавший всю официальную часть, – теперь можно нормально поговорить?

Джонсон едва заметно поморщился.

– О чем еще?

– Нет, подождите, меня одного, что ли, это волнует?! – Филипп хохотнул, подскочил и в возбуждении пересел на край Овального стола. – Ну вы даете. Да не вопрос, парни, можем и по домам, нет так нет. Только сначала я вам песню поставлю…

Филипп пришел в биобийсболке – новейшем, очень дорогом и совершенно бесполезном, на мой взгляд, биоби – этот, с позволения сказать, головной убор позволял включать аудио– и видеофайлы при помощи мысли. А то руками пользоваться, видите ли, долго.

– Прощай, Махаааааааааааааатмааааааааа!.. – хором завыли несколько голосов, довольно, кстати, мелодично.

Я узнала этот мотив. Песню под названием «Ямайка» ставил мне в детстве отец, она была страшно старой. И вот под эту раритетную мелодию биобийсболка Филиппа крутила над его головой новый скандальный клип. Он вышел только вчера, но я уже посмотрела. Глумление над известным чиновником Махатмой Дзонгом, такое грех было пропустить. Авторы песни перечисляли все этапы жизненного пути этого достойнейшего человека и неприкрыто злорадствовали насчет суровой судьбы, постигшей его сейчас. Творческий коллектив, создавший песню и выкинувший ее в Универсум, тщательно замел следы в сетевом пространстве, – но ГССБ всех их скоро найдет, конечно.

– А? – весело торжествовал Филипп. – Каково?

– Махаааааааатмеееееееееее смеееееееееееееееерть!!!

Филипп залился хохотом, Координаторы смотрели клип молча, не улыбаясь.

– Ладно, – сухо сказал Джонсон. – Выключи это говно. Поговорим.

Филипп подчеркнуто повиновался, снял биобийсболку, пересел со стола на стул, положил подбородок на руки и, всем своим видом демонстрируя покорность, собрался слушать.

Я понимала, что их волнует. Махатма Дзонг, Секретарь Координации зоны С, обаятельный индус, всегда выступавший по Икс-Ви в традиционной темно-синей чалме, позавчера слетел с катушек. С восемнадцати баллов он скатился до двух, и его – чиновника высшей категории – увезли на медицинском беспилотнике в зону Е как простого смертного. Как меня когда-то. Естественно, эта новость произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Сейчас у медблока, где вместе с остальными смертниками лежал Махатма, круглосуточно дежурила пресса, передавая во внешний мир сводки о состоянии здоровья бывшего Секретаря зоны С. Жена и дети от него, естественно, отказались. Многочисленные ток-шоу на добром десятке Икс-Ви-каналов взахлеб обсуждали эту тему, с пеной у рта отрабатывая две основные повестки: полную справедливость Общества абсолютной Свободы (слезы на глазах и восторги насчет беспристрастности Системы, для которой все равны) и важность чистоты мышления. Второе особенно педалировалось. Видите ли, дескать, что может случиться с каждым из нас. Даже с восемнадцатибалльником! Вот как важен контроль над собой!

Слушая все это, я, честно говоря, сначала подумала, что история Махатмы – просто показательная порка. Хозяева рая – Буклийе-Ружи, Нор-Манны и прочие – периодически проводили акции устрашения для слишком уж спокойных чиновников, окончательно решивших, что их жизнь – мед. Приятной «побочкой» от таких акций была возможность лишний раз показать беспристрастность Системы нижним зонам. В общем, такие случаи на верхних этажах Системы происходили периодически и строго по команде. Но, судя по растерянным лицам Координаторов, на этот раз команды не было.

– А может, его действительно Система понизила автоматически? – спросил Усама бин Халиви, Координатор зоны А. – Вот вы думаете про какой-то заговор. А если его нет?

– Ага! – иронично откликнулся Филипп и продолжил издевательским тоном, копируя эмиссарские интонации: – «Махатма Дзонг часто допускал негативные мысли, а восемьдесят процентов его вокабуляра свидетельствуют о том, что он был очень тревожен…» Какую же чушь несет сегодня Координатор Усама!

– Ладно, я скажу, – резким надтреснутым голосом заговорила Индира Бхупада, Координатор зоны С, бывшая начальница Махатмы, – вы же все на меня с подозрением смотрите.

– Хинди, душечка, ну что ты! – заголосил Филипп. – Тебя подозревать?! Никогда.

А вот я заподозрила: Филипп, похоже, пришел на совещание под дозой мювокса.

– Фил, сделай милость, – лениво сказала Кхонг, гася сигариллу в железную ладонь дракея, – заткни фонтан. Что ты хочешь сказать, Индира?

– Махатма был стабильнейшим, вернейшим Системе, надежнейшим человеком, – сказала Индира твердо.

Меня резануло слово «был». Вообще-то Махатма еще жил и лежал со своей последней единицей рейтинга в медблоке зоны Е где-то у Сереги…

– Он у меня курировал Урал и Сибирь, я была за ним как за каменной стеной. Наказывать его было не за что. Более того. Когда я последний раз была у Тео, – это имя она, как и все, произносила с легким придыханием, – прозвучало мнение, что у Махатмы скоро может произойти повышение рейтинга.

Все молча переваривали.

– Случайностью произошедшее я не считаю, – продолжала Индира Бхупада, – и в этом плане согласна с Филиппом. Остается только один вариант…

– Черные программисты. Ломаные технологии обнуления, – подал голос Мурат Исинбердыев, Координатор зоны D, где коротали век бедолаги с рейтингом в три-пять баллов. – Я тоже так думаю. Его заказали черным нулевикам.

Филипп громко заржал.

– Ну и термины у вас там в нижних зонах, наслушались вы бэпэвэшников!.. «Заказали нулевикам»! Это ж надо так выразиться!! А-ха-ха-ха!..

– Ну сути это не меняет! – резко ответил Мурат, сильно покраснев. – Какая разница, как говорить…

Координатором он стал недавно, видно было, что еще не привык к Филипповым манерам и не умел сдерживаться.

– Еще мнения? – Джонсон обвел взглядом присутствующих.

– А почему у нас господин Вебер сегодня так упорно молчит? – спросил Мвагу Тамогу. – Или ему нечего сказать? Вот кого особенно интересно было бы послушать. Случай-то – ну прямо по его части.

– С радостью, друзья, с радостью поделюсь своим мнением! – с улыбкой Вебер оторвался от стены, которую подпирал почти все совещание, подошел и сел к столу, уверенно втиснувшись между Тамогу и Филиппом.

Сбить Вебера с самодовольного тона было крайне трудно, я ни разу не видела, чтобы его вообще кто-то когда-то сбивал.

– Уважаемый Мурат Салтымбаевич, – начал Вебер, кланяясь в сторону Координатора зоны D и обнаруживая хорошее знакомство с евразийской традицией имен-отчеств, – высказал мнение о черных программистах. И я в целом был бы с ним согласен. Если бы не один вопрос, который я хочу задать всем собравшимся. А кто такие эти черные программисты? Так называемые нелегальные нулевики. Кто они?

– Ну, – сказала Кхонг, – это же общеизвестно. Раньше это называлось «хакеры». Профессиональные программисты, достаточно глупые для того, чтобы встать на путь абстрактной преступности, и достаточно умные, чтобы какое-то время не попадаться.

– Мисс Кхонг, – сказал Вебер, широко улыбаясь, – вы настолько умная и очаровательная женщина, что я всегда заранее согласен со всем, что вы говорите. Но тут я позволю себе заявить, что вы высказались слишком общо и неконкретно. Я спросил, кто такие черные программисты? Ну вот, например.

Вебер включил на центральном сегменте Овального стола видеотрансляцию с улицы. Заседание проходило в Вашингтоне, мимо здания, где мы сидели, шли прохожие.

– Сейчас, – сказал Вебер, быстро перемещая красный квадратик Face ID с одного лица на другое, – поищем тут программистов и попробуем провести цифровую дифференциацию, кто черный, кто белый, кто серо-буро-малиновый, как говорили в моем далеком детстве… Ну вот, пожалуйста.

Программа распознавания лиц вывела на стол фото и Единый идентификационный код какого-то прохожего. Белобрысый, худой, на правой щеке царапина.

– Мартин Стаут, тридцать три года, тринадцать баллов, программист, работает в Корпорации Системного транспорта, – прочитал Вебер громко (а я вдруг вспомнила Тима; они с этим Мартином были чем-то похожи). – Он может быть, как вы это называете, «черным»?

– Ну допустим, может, – не выдержала Индира Бхупада, – дальше-то что?

– Не может! – прогремел Вебер. – Дорогая Индира, в том-то и дело, что не может! Обычный тринадцатибалльный программист, работающий в транспорте и гуляющий по центру Вашинтона, даже очень умный и глупый одновременно, как тонко пошутила госпожа Кхонг, – не может быть так называемым черным нулевиком! Мартин Стаут или соответствующий его уровню человек не мог провести операцию по обнулению Махатмы Дзонга. Ни в одиночку, ни в группе из десяти себе подобных. Ни при каких обстоятельствах. Это я вам официально заявляю от имени организации, которую здесь представляю.

– Ну а кто мог-то? Провести такую операцию? – спросил Мвагу грубо. – Если ее вообще проводили. Словоблудие какое-то, ближе к делу нельзя? Кто они, если они существуют?

– Вот! – возгласил Вебер, подняв палец и пропуская мимо ушей оскорбительный тон Мвагу. – Важнейший вопрос: кто они?

Фото Стаута пропало со стола, Вебер встал и, заложив руки за спину, пошел вдоль залы. Все семь Координаторов молча смотрели на него и ждали, что он скажет дальше. Сквозь всю толщу неприязни, которую я испытывала к Веберу, я вдруг почувствовала восхищение. Он не боялся Координаторов. Он ими манипулировал. По крайней мере в данный момент.

– Так называемые «черные программисты» существуют, – сказал Вебер спокойно. – И это не обычные люди. Они не просто обладают знаниями и ремесленными навыками. У них есть прямой доступ к новейшим технологиям класса А-плюс. К технологиям двойного назначения. И… – он как будто на секунду замялся, – к персональным данным представителей элиты.

– Н-да? – спросил вдруг Дэвид Джонсон, поднял глаза и посмотрел на Вебера в упор.

– Да, мистер Джонсон, – ответил Вебер, не отводя глаз, – вы все поняли правильно.

– Сопротивление, мать его, – сказала Кхонг, постукивая пальцами по крышке стола, на каждом ее биоби-ногте при этом подпрыгивала голограмма. Издалека казалось, что над пальцами Пик пляшет радуга.

– Заметьте, – улыбнулся Вебер, – не я первый употребил это слово. Но если хотите, да, Сопротивление пытается наносить удары по Системе. То есть по нам с вами.

– И что же всемогущая ГССБ? – протянул Мвагу Тамогу, широко осклабясь. – Ничего не может с этим сделать?

– Всемогущая ГССБ, – ответил Вебер подчеркнуто спокойным тоном, – может быть одной из платформ, на которой Сопротивление гнездится.

– Ха!.. Вот так заявление, – засмеялся африканец, – это вы сами про себя так?..

– Да, господин Тамогу, – заговорил Вебер жестко. – Более или менее свободными в Обществе абсолютной Свободы являемся только мы, штатные сотрудники ГССБ. У нас исключительные полномочия. Мы можем сами себе выставлять рейтинги. Мы можем повышать баллы, понижать их, а можем вообще обнулить человека – при наличии соответствующего ордера. Мы влияем на то, что люди думают. И через биоби – на то, что они делают. А наш технический отдел имеет доступ к центральным серверам Системы. Поэтому да, уважаемый Мвагу, Генеральная служба Системной безопасности, к сожалению, может быть одной из платформ, на которой растет Сопротивление. А второй из таких платформ можете быть вы, Мвагу. И все ваше окружение – высшее чиновничество.

Мвагу отвел взгляд от Вебера и усмехнулся. Он явно хотел ответить, но сдержался.

– Ну тогда уж… – через паузу неуверенно сказала Кхонг, – если мы рассуждаем, где искать эту заразу… Третьей платформой должны быть… – она посмотрела на Филиппа и запнулась.

– Ну что ты, девочка моя, – весело ответил Координатор смерти, – конечно же, ты ошибаешься. Даже и не думай подозревать Тео и его семью. – Он погрозил Пик пальцем. – Вся Система создана для того, чтобы Тео хорошо себя чувствовал и долго жил, – в этом месте Филипп препохабно ухмыльнулся и осенил себя Свободным знамением, копируя знакомый жест Системников.

Не будь Пик Ван Кхонг такой смуглой, она бы покраснела.

– Ладно.

Дэвид Джонсон хлопнул ладонью по Овальному столу:

– Я лично доложу Тео о результатах нашего совещания. Господин Вебер, вы приложите все усилия для того, чтобы найти так называемое Сопротивление, или черных нулевиков, или как их там вы предпочитаете называть. Такие случаи, как с Махатмой, повторяться не должны. Вы меня слышите?

У меня не было впечатления, что Джонсон имеет право отдавать Веберу такие приказы. По лицу Вебера я поняла, что он считает так же, но виду не подаст.

– Да, мистер Джонсон, – ответил он, помедлив ровно на секунду дольше, чем требовала ситуация.

На этом совещание и закончилось. Я уехала из Вашингтона, охваченная самыми противоречивыми чувствами. Мне очень хотелось при первой же встрече с Кимом написать ему записку: «ТО, ЧТО ТЫ ИЩЕШЬ, – СУЩЕСТВУЕТ», – но я понимала, что это убьет нас обоих.

…Не надо, не надо обо всем этом вспоминать сейчас! Во что бы то ни стало необходимо выспаться перед завтра… Всего четыре часа полета осталось.

Поняв, что заснуть естественным путем не получится, я зашла в Универсум и попросила помощи. «Телемед» удовлетворенно заикнулся было про йога-комплекс, но потом смилостивился и предложил мне на выбор психомузыкальную колыбельную или банальное снотворное. Я выбрала второе. Не люблю эти их программы, воздействующие на подсознание, скребь их знает, что туда подмешивают…

Покалываний многочисленных иголочек в запястье я не ощущала уже давно, мои новые биочасы были скоммутированы с биофизикой напрямую, лекарство мгновенно поступило в кровь. Теперь нужно было, строго в соответствии с рекомендациями «Телемеда», начать расслаблять пальцы ног, потом ступни, щиколотки, икры, голени, колени… Рекомендовалось также представить себе огромный светящийся шар, который медленно катится по твоему телу – от пальцев ног вверх. Думать о шаре, последовательно расслаблять части тела и не пропускать в сознание ни одной посторонней мысли.

Так я и поступала, благополучно докатив шар до середины тела, но в районе пупка он, как обычно, застрял. Не знаю почему, но психотехника с шаром всегда заедает у меня именно на этом месте. «Телемед», кстати, присылал мне два длинных психосоматических отчета на эту тему – что-то про обиды и желудок, – но я их целиком не читала, конечно. И, как всегда, стоило шару застрять на уровне живота, как в голову пролезла посторонняя непрошеная мысль. Не имеющая никакого отношения к рекомендованной «Телемедом» процедуре отхода ко сну. Как же найти представителей Сопротивления? Тех, кто так лихо обнулил бедняжку Дзонга? Тот самый Кимов «ШТАП»?

Я вспомнила свой первый месяц работы в ГССБ. Мне тогда сгрузили ворох ментальных скринингов сотни чиновников класса А, аналитику и отчеты по ним и велели отобрать «латентных врагов Системы». Отобранных я должна была передать во фьючерсный отдел, чтобы те просчитали вероятность перехода этих чиновников от слов и мыслей – к делу. Мне сказали, что это обычная рутинная текучка. Я честно погрузилась в эти авгиевы конюшни и вскоре с гигантским удивлением обнаружила, что Системой в той или иной степени недоволен каждый! Я бросила все и срочно набрала Вебера.

– Без тебя я бы не догадался, – ответил он раздраженно – слышно было, что он что-то жует.

– Но почему Система их всех не понижает? – недоумевала я.

– Потому что недовольство существующим положением дел свойственно интеллигенции вообще. Каким бы это положение ни было. А тем более у интеллигенции класса А. Это вариант нормы. Это же не санитары из зоны Е. Ты удивительно необразованна.

Я пропустила оскорбление мимо ушей и продолжила нарываться:

– Но тогда что я ищу? Если они все враги Системы, то я уже всех нашла!

– Ты нашла хоть одного человека с реальными возможностями? Кто действительно может навредить Системе? Нет? Тогда иди и поищи.

Да, но как это сделать?!

…Светящийся шар никак не сдвигался выше пупка, но я, вместо того чтобы бросить крамольные мысли и сосредоточиться на психотехнике, упорно думала о Сопротивлении…

Их надо найти. Надо. Найти.

Ненавистное лицо Вебера со сломанным носом всплывало сквозь сонную одурь, маячило передо мной и заслоняло тех, кого я ищу.

Засыпая, я твердо пообещала себе, что найду. А потом обнулю Вебера.

На авиаплощадке меня ждала Меланья. Маленькая, круглая, пушистые рыжие кудри развеваются на ветру; она махала мне рукой и улыбалась. Я физически почувствовала тепло где-то глубоко внутри грудной клетки. Меланья была единственным на земле человеком, с которым я дружила не потому, что велел Вебер. И он мне это разрешал – вот что удивительно. Система показывала ему все мои знакомства, и далеко не все ему нравились. Дружить с Кларой, например, он мне категорически не рекомендовал, и живая белая Суббота – подарок на мой день рождения – была единственным воспоминанием о наших трех походах в кафе, во время которых мы пили вино и болтали о мужиках. Потом Вебер запретил, и все закончилось. А Меланья как-то просочилась сквозь Веберову паутину контроля. Он ее как будто и не заметил.

Мелли была одета в какую-то голубую полусетку-полухламиду, которая вошла тут у них в А-плюсе в моду. Наноткань сама регулировала температуру тела и отгоняла москитов – в жарком климате удобно.

– Привет, я так соскучилась, – сказала я ей искренне.

Меланья засмеялась, обняла меня и что-то ответила, я ничего не поняла и, спохватившись, включила опцию «переводчик». В бионаушнике зазвучал синхронный перевод.

– Еле доехала, – сказала Мелли добродушно, – я тоже рада тебя видеть.

Мы говорили на разных языках. Она родилась и выросла в Лос-Анджелесском А-плюсе, другой жизни не знала, но надо отдать ей должное, практически не страдала классическими пороками этой зоны: повышенной эмоциональной зависимостью и бессмысленным бахвальством. Она любила искусство, неплохо в нем разбиралась; собственно, благодаря искусству мы и познакомились, когда я, ошалевшая после первого визита в А-плюс, решила провести пару часов в музее и ухитрилась подвернуть там ногу, поскользнувшись на гладком мраморном полу.

Все посетители музея с равнодушно-сочувственной улыбкой проходили мимо меня, сидящей на полу, понимая, что сейчас явятся дракеи и окажут помощь, что бы там со мной ни случилось. А может, и не нужна мне помощь и я валяюсь на мраморе, неестественно вытянув ногу, по собственному желанию – мы же живем в Обществе абсолютной Свободы, кто мне может это запретить? Мелли была единственной, кто сел рядом на корточки и участливо осведомился, не нужно ли чего. Потом она поехала со мной и дракеями в медицинский центр, смотрела, как мне накладывают шину, и шутила с роботами.

Она покорила меня простотой, гармоничностью и глубоким внутренним спокойствием. Я ни разу не видела, чтобы Меланья нервничала, или повышала голос, или была чем-то недовольна. Мы подружились, и с тех пор я останавливалась у нее каждый раз, когда прилетала в Эл-Эй.

Беспилотник Меланьи привез нас в ее квартал – один из лучших районов Лос-Анджелесского А-плюса; там у меня всегда страшно разыгрывался аппетит, наверное, что-то было такое с воздухом. Дверь апартаментов при виде нас распахнулась сама – Меланья внесла меня в программу распознавания лиц, и прикладывать запястье к транскодеру было не нужно.

– Как ты?

– А ты?

Оказалось, что с Питером они расстались, сейчас у нее Майк, но она не знает, не уверена и вообще все как-то… Искусствоведке Мелли почему-то было очень важно, чтобы мужчина за ней ухаживал. В классическом смысле этого слова. То есть цветы, подарки и чтоб платил за нее в ресторане. Это было старомодно и странно, Меланья была очень богатой женщиной и легко могла оплатить ужины всего своего района на год вперед, но ей было важно, чтобы за нее платили. Майк не платил. Хоть ты тресни. Он сидел, гад, улыбался и ждал, когда она внесет свою половину. Меланью это бесило. Прямо она Майку об этом говорить не решалась, поэтому вредничала – в основном, это выражалось в том, что Мелли не отвечала на звонки, сообщения и приглашения. Майк в ответ пожимал плечами и переставал звонить и приглашать. Мелли выходила из себя еще сильнее и громогласно призывала ухажера. Майк охотно призывался, они шли в ресторан, а там он снова не платил, и все начиналось сначала…

– Но все это ерунда, – сказала Мелли, решительно отодвигая тарелку. – Я хочу поговорить о тебе!

Я в этот момент с аппетитом жевала бейгл с мягким сыром и красной рыбой, поэтому замычала и помотала головой – говорить о себе мне сейчас совершенно не хотелось.

Но Меланья была непреклонна.

– Ты же плохо себя чувствуешь, – сказала она прямо. – Надо с этим что-то делать.

Я запротестовала:

– А вот и нет, спроси «Телемед», здоровье девяносто пять процентов, кто из людей моей профессии может этим похвастаться?

– Во-первых, должно быть сто, – сказала Мелли, подняв палец, – а во-вторых, я не об этом.

Я вздохнула, отодвинула тарелку с остатками бейгла и взялась за кофе. Я знала, что она сейчас скажет. Что я несчастна и все такое. Будет права, расстроит меня и себя, вот зачем это все? Эту – спасительно-поучающую ипостась моей подруги – я терпеть не могла. Ей позарез надо было меня осчастливить. Не в состоянии она, видите ли, переносить мой тщательно скрываемый грустный взгляд и еще более тщательно маскируемый внутренний разлад.

– Общество, в котором мы живем, – начала Мелли менторским тоном, – предоставляет все возможности для счастья. Глупо и даже безнравственно губить себя и не пользоваться ни одной из…

Тут биочасы запиликали, прервав Мелли на полуслове, а я впервые в жизни обрадовалась звонку Вебера.

– Вижу, что ты на месте, – сказал в бионаушнике знакомый хриплый голос, как всегда не здороваясь, – у своей лицемерки. Заберу тебя через полчаса. Тео нас примет.

– Это Макс? – оживилась Мелли. – Передавай ему привет.

Они виделись мельком один раз и произвели друг на друга совершенно разное впечатление. Вебер почему-то считал ее лицемерной и отзывался об этом иронически. А сам при этом очень понравился Меланье.

– Вот это мужчина, – вспоминала она его временами. – Умный и решительный. Способный на поступок. Не то что эти мои… В жизни не принимали никаких решений. Какой сироп добавить в капучино, разве что. И то им дракей чаще подбирает.

Настоящих мужиков, по мнению Меланьи, в А-плюсе вообще не водилось.

Меланья знала, что Вебер работает на Фонд Буклийе, считала меня его помощницей, ну и круглой дурой, безусловно, раз не могу, имея прямой доступ, заарканить такого мужика.

– Я бы с таким хоть куда, – сказала Меланья мечтательно. – На край света. В любую зону!..

Ну это она хватила лишку, поскольку совершенно не понимала, о чем говорит.

Рай – зона А-плюс, где всю свою жизнь прожила Меланья, – покрывал территории Северной и Южной Америк, Великобритании, Новой Зеландии; выносная зональность охватывала лучшие курорты: Сейшельские острова, Мальдивы и Маврикий. Здесь был самый лучший воздух, самая чистая вода, самые здоровые продукты. Здесь не болели дети. Здесь люди могли жить долго – только в этой зоне Биоби-банк реализовывал свои знаменитые программы продления жизни. Мелли показывала мне рекламу доступных ей программ:

80 – «Красота и долголетие»

90 – «Возможность»

100 – «Ровесник века»

120 – «Базовый капитал»

150 – «Ева»

170 – «Адам»

200 – «Эдем»

Цифра слева являлась гарантией возраста, раньше которого точно не умрешь, надбавкой при этом всегда шел подарок от Банка – год или два. Больше двухсот наука дать пока не могла, но очевидно было, что это вопрос времени.

Мелли была из богатой семьи. Она проходила программу «Ева», имела двадцать два балла рейтинга, более миллиона криптов на счете и никогда в своей жизни не видела людей с рейтингом ниже десятки. Если бы она узнала мою подлинную историю, ее бы хватил удар. Попасть в Меланьин обетованный рай человек низкого рейтинга не мог физически. Государственных границ, конечно, давно не было, в Обществе абсолютной Свободы каждый имел право перемещаться, куда пожелает. Границы не имели охраны как таковой. Зонирование Общества абсолютной Свободы осуществлялось исключительно при помощи биоби-турникетов. Которые не пустят вас, если ваш рейтинг ниже тринадцати.

Конечно, турникеты стояли только в официальных местах, вдоль шепчущих побережий А-плюса колючую проволоку никто не натягивал. Так что вы могли приплыть сюда, например, на лодочке. И никто не стал бы хватать вас за руки и тащить в полицейский участок или эмиссариат. Но! С рейтингом ниже тринадцати вы физически не сможете находиться на территории зоны А-плюс дольше нескольких минут. Начнется тошнота, сильная головная боль, рвота, и вам придется уехать. Ну и Системе, конечно, не понравится ваш поступок – она понизит вам баллы. А кому это надо? Поэтому нарушителей границ у нас нет.

За пределы А-плюса Меланья выезжала только один раз, с образовательными целями. Она съездила на трехнедельный обзорный тур по Зоне А (Координатор зоны А, Усама бин Халиви, приходился ей каким-то четвероюродным дядей по отцу, и поэтому Мелли решилась поехать). Она осмотрела Западную Европу, пару стран Персидского залива и Израиль. Ей понравились музеи, а все остальное – не очень. «Какие-то они там странные, – говорила она мне потом за чашечкой органического какао, – вот что этим людям мешает развиться и поднять свои баллы? Что? Ты же вот смогла!»

Меланья знала, что я русская, ее очень интересовала Россия, и она жадно расспрашивала меня. Устройство мира ниже зоны В Меланья представляла себе с трудом, в основном, по моим рассказам. Это от меня она узнала, что Зона С – шесть-восемь баллов – включает в себя территорию бывшей Уральской республики, всю Сибирь, часть Индии и Таиланд и что руководит всем этим беспокойным хозяйством жесткая и решительная Индира Бхупада.

Это я ей рассказала, что D – это Средняя Азия, а Е – Африка. В мои рассказы про зону Е она, кстати, не очень верила и говорила, что я просто начиталась желтой прессы. Меланья и мусора-то не видела никогда в жизни, не говоря уж о мертвецах, все неприглядное и хоть чуточку грязное вокруг нее немедленно подбирали и увозили дракеи. Она представить себе не могла, что где-то бывают горы мусора. Что люди болеют, умирают и воняют. Слово «радиация» ей было знакомо только понаслышке, что-то страшное из прошлого. Ее изящные ноздри, подправленные биоби-косметологом, никогда не вдыхали запахов хуже сбежавшего кофе.

А я пугала ее. Я рассказывала ей про выносные зоны Е, которые находятся на территориях бывшей Великой Украинской империи, Турции, Монголии и Мексики; объясняла, что это хабы для вывоза мусора разного рода: человеческого, органического и неорганического, – вблизи от благополучных зон. Мелли не верила. А сослаться на собственный опыт я не могла.

Как-то раз при мне ей позвонил Координатор смерти, сам Филипп Че. Я обалдела и чуть не упала со стула, а Мелли поговорила с красавцем Филом сухо и быстро закончила разговор. Они обсуждали, насколько я поняла, что-то светское – чью-то свадьбу и список гостей (они тут в А-плюсе на удивление обожали устраивать свадьбы). На немой вопрос в моих глазах Мелли пожала плечами.

– Ну да, он подлец. Он просто приятель моего отца, поэтому я не могу послать его подальше. Вот зачем он завел дочь, скажи? Он же ею совершенно не занимается, он сам ребенок! И статус у него незнамо какой. И как это его вообще угораздило попасть в правительство Координатором!

Это действительно был хороший вопрос.

В народе цвели самые разнообразные слухи про то, чем на самом деле руководит Филипп Че. Рассказывали, что у нуля баллов тоже есть своя зона, и буква F в школьной табличке № 1 стоит не просто так. Меланья, кстати, разделяла эту точку зрения и коллекционировала такие слухи. Со ссылкой на знакомых влиятельнейших знакомых, которые «сами не видели, но слышали от тех, кто видел», она рассказывала, что зона F существует, и это – вполне конкретное место, которого нет на картах. Искусственный остров, затерянный где-то не то в Атлантическом, не то в Тихом океане.

В Сети я натыкалась на рассказы о том, что с нулем баллов, дескать, умирают не все, кое-кого сохраняют для опытов и свозят на этот самый остров – то ли для научных экспериментов, то ли для специфических развлечений богатейших семей планеты.

– Этот остров круче, чем вся наша А-плюс вместе взятая, – говорила мне Меланья жарким шепотом, – там нет Системы и биочасов! Криптомешки построили зону F для себя, чтобы отдыхать!..

Это, конечно, было полной ерундой, а Мелли просто была романтичной. За все время работы в ГССБ мне ни разу не попадалось мало-мальски серьезное подтверждение того, что так называемый «остров зоны F» существует физически.

– Ну ладно, – сказала Мелли, отпуская меня к Веберу и целуя на прощание. – Будь умницей и не упускай шансы, которые предоставляет тебе Небо!

Вебер ждал меня внутри личного кара – дымчато-серебристый удивительно красивый был у него агрегат.

– Они нанесли следующий удар, – сказал он без приветствий, когда я села рядом.

Кар медленно начал набирать скорость.

– Что случилось?

– Вчера в зону Е переехала личная помощница Пик Ван Кхонг.

– Что?!

– Что слышала.

Я повернула голову и посмотрела на Вебера. Странный он был сегодня, таким я не видела его еще ни разу. В зеленых надменных глазах появилось какое-то новое выражение. И он был очень серьезен.

– Рейтинг у помощницы Кхонг упал с восемнадцати баллов до двух за несколько часов.

Я свистнула. Они явно решили скрыть этот случай – в прессе ничего не было, я бы знала.

– Но есть и плюсы. Теперь по крайней мере мы знаем, что это не случайность, не совпадение – это звенья одной цепи. История падения Махатмы один в один совпадает с историей падения помощницы Кхонг.

– Но как?..

– Очевидно, у них есть доступ к программе экстренного обнуления.

– К чему?!

– Стой! – это он сказал кару.

Серебристая калоша прижалась к обочине. Вебер смотрел на меня.

– Лара, ты какая-то дремучая, честное слово, – сказал он в сердцах. – Ты что, в Системном храме работаешь? Ты на Агентских курсах ворон считала? Как ты можешь не знать про техническое обнуление?

Да, сегодня он какой-то другой. Человеческим, да еще и таким нервным тоном он со мной не разговаривал ни разу. Это было что-то новое. Я пожала плечами. Вебер неодобрительно покачал головой.

– Ладно, смотри.

Он щелкнул по биочасам и выбросил в пространство голограмму.

– Это специальная программа, – сказал он, – смотри и запоминай.

Я прочитала и перевела на Вебера ошалелый взгляд.

– Очевидно, – повторил Вебер, – что у НИХ есть версия этой программы.

– Это так просто? – пробормотала я. – Это программа? И ее можно установить на биочасы?

– Да.

Он посмотрел на меня, и я вдруг поняла, что с ним сегодня не так. Зеленые глаза скрывали страх. Он боялся. Вот это да.

Я вдруг вспомнила, как падают и застывают в неестественных позах люди, а вдоль тел быстрой уверенной походкой идет модная эмоушенс-автор, красавица Катрин Че… У нее тоже, что ли, есть эта штука?..

– Эта программа была создана только для сотрудников ГССБ? – спросила я.

Вебер кивнул.

– Но, конечно, она есть и у высших чиновников?..

Вебер снова кивнул – неохотно.

– Мы это делаем только в тех случаях, – он сынтонировал на «мы» и «только», – когда ущерб от деятельности человека доказуемо высок. И нам это, кстати, не так-то просто устроить. Каждый приказ на экстренное обнуление визируется тремя людьми: лично Координатором, главой Системной полиции и Верховным судьей зоны проживания. Если кто-то один отказался подписать – обнуление не состоится. Такие операции проводятся редко.

– А насчет развлечений высших чиновников и их детей, – добавил он через паузу, – я сказать тебе ничего не могу.

– А если это как раз дети? – спросила я. – Баловались и заодно обнулили Махатму?

– Думаю, что не в баловстве дело, – ответил Вебер резко.

– А если эту программу как-то сперли обычные люди? И взломали ее? Или ваши… – я поправилась, – наши программы нельзя взломать?

– Программу не взламывали, – ответил Вебер, чуть помедлив. – Я сегодня собственными глазами видел официальные приказы на обнуление Махатмы и помощницы Кхонг. Цифровые подписи трех уполномоченных лиц на месте. Все как положено.

– Тогда в чем проблема? – продолжала не понимать я.

– В том, что они и не подозревают, что что-то подписывали! Приказы проведены изнутри! Система не смогла распознать фейк и привела их в исполнение!

Я свистнула.

– Девяносто процентов вероятности, что это делает кто-то из своих, – сказал Вебер. – Либо гениальные программисты с мозгами круче всех наших суперкомпьютеров, вместе взятых. Либо то и другое…

Я вдруг поняла, что он уже не первую ночь не спит, пытаясь решить этот ребус.

– Ладно, поехали к Тео, – Вебер подавил вздох. – Выставляем по пятьдесят.

Мы накрутили на биочасах требуемый рейтинг, и кар тронулся. Вебер молчал. Я переваривала. Сопротивление – это кто-то из своих. Ким так и думает, кстати. Кто же это?

– Вопрос можно? – спросила я.

– Да.

– Зачем вообще была создана программа обнуления? Изначально? Система – блага и совершенна, она всех, кто может причинить ей вред, понижает в рейтинге сама.

Вебер вздохнул.

– Не всех, – ответил он. – Прочитать тебе лекцию по Системоустройству? Система не просто блага и совершенна, она – высшее, математически доказанное благо для всех. Она слишком добра, если угодно. Она всегда дает человеку фору, шанс, время для исправления. Система либеральна, она не занимается политикой, она занимается всеобщим благом. Иногда она готова допустить ущерб для какой-то части Общества, даже для значительной его части, чтобы дать шанс исправиться одному-единственному подающему надежды индивиду. Потому что главный приоритет для Системы – права и Свобода отдельного человека!

Он то ли был слишком хорошего мнения о Системе, то ли лицемерил как обычно, но я решила, что сейчас лучше не спорить.

– Мы отслеживаем все такие случаи и докладываем Координаторам. И прикладываем к докладу наши рекомендации. Иногда стоит сработать на опережение – обнулить человека раньше, чем это сделает Система. И не допустить того ущерба, который он нанесет Обществу, пока Система будет его, что называется, «терпеть» и надеяться на исправление.

– Да, но если он исправится?

– А если нет? Повторяю еще раз: Система либеральна. Она не создавалась для того, чтобы управлять Обществом. Она создавалась для того, чтобы реализовывать Закон о Всеобщем благе. Нашу высшую ценность. При этом надо понимать, что кто-то должен исполнять и консервационные функции, если мы хотим жить в безопасности. И вот эти функции мы берем на себя.

Я подумала о том, что напрасно ГССБ решило стать святее Верховного Системника, от этого теперь все проблемы с программой обнуления, но промолчала.

Жилые кварталы закончились, мы ехали по побережью, красиво здесь было безумно, я отвлеклась и в очередной раз пожалела, что не имею права выложить в Универсуме селфи: я, океан и пятьдесят баллов на биочасах. После чего найти и зафрендить Тима. ШТОП ОН ЗДОХ от зависти.

Мы остановились у шлагбаума под табличкой «Beverly Digital» и по очереди протянули руки к транскодеру. Шлагбаум открылся. Мы въезжали в святая святых райского сада, в сердце лучшего региона планеты. Я тут еще ни разу не была и жадно вертела головой. Замелькали фонтаны, лужайки, белки, павлины, потом начались скамейки, детские и спортивные площадки.

Жилой сектор райских кущ был поделен на участки, отгороженные друг от друга высокими заборами. Вскоре кар начал парковаться около особенно массивного забора, из-за которого торчала буйная тропическая растительность.

– Да, – сказал Вебер, – забыл предупредить. Тео – немного эксцентричен. Все, что он говорит, надо выполнять. Не задумываться, не спорить и не медлить ни секунды, он этого не любит.

Так.

– И никакого Face-ID. Только ручной режим.

Мы вышли из кара, прошли через турникет, с той стороны забора ждал другой беспилотный транспорт, который и доставил нас к центральному подъезду огромного особняка. Слова «подъезд» и «центральный» тут, впрочем, можно было употребить лишь условно. Где тут центр, известно было, наверное, лишь Небесам и архитектору. Мы стояли у грубого неправильного куба, вросшего в землю в положении, исключающем любую возможность равновесия. Это был шедевр современной архитектуры – в Беверли Диджитал только такое и строили.

На углу того, что издалека можно было принять за вход, стоял полный человек высокого роста и громко орал на кого-то в наушник. Это был Теодор Буклийе-Руж, идол, кумир и звезда обоих полушарий, собственной персоной.

– Скребал я этого президента!.. – тут он увидел нас, резко оборвал разговор и энергично пошел навстречу.

– Макс, дружище, – он обнял Вебера, – наконец-то я тебя дождался. А это Лара, о которой ты рассказывал? Мило, мило…

Тео пригласил нас в дом и быстро повел сквозь анфиладу комнат. Куб внутри оказался довольно уютным, хоть и был выдержан в духе последних дизайнерских трендов: «чем шершавее, тем лучше» и «спрячь всю цифру». Цифровая вселенная была в этом доме тщательно спрятана, хотя в каждом светодиоде и в каждом цветочном горшке, вне всякого сомнения, торчал какой-нибудь полезный гаджет.

Я обратила внимание, что Тео при ходьбе сильно размахивает руками, он вообще оказался неуклюжим и каким-то нескладным, я все боялась, что он зацепит рукой мебель. Но за Тео неслышно скользил дракей, видимо, знающий об особенностях хозяина и готовый ловить все, что падает.

– Стойте! – Тео внезапно остановился, и я, шедшая последней, едва не воткнулась носом в широкую спину Вебера. – А куда это я вас веду? Пошли-ка лучше на берег, а?

Мы, естественно, согласились.

Тео провел нас через свой куб насквозь, мы вышли с противоположной от входа стороны и оказались на уютной террасе со спуском к океану. В разные стороны брызнули возившиеся на песке роботы-уборщики и крабы.

– Ну вот, – сказал Тео удовлетворенно, – теперь можно и погулять. Разувайтесь.

Я, помня наставление Вебера, немедленно скинула свои кроссовки с дышащими паттернами, мужчины сделали то же самое. Мы закатали брюки и пошли по белому песку побережья. Оглянувшись, я увидела, что дракей подобрал всю нашу обувь и медленно катится следом.

– Я родился в те времена, – сказал Тео, – когда биочасы еще можно было снять. И если мне нужно было поговорить с людьми тет-а-тет, мы снимали биочасы, шли вот так на берег моря и разговаривали, понимая, что все сказанное останется только между нами. Я предложил вам прогуляться чисто рефлекторно…

Он засмеялся.

– Те времена давно прошли. Сейчас каждое ваше слово, каждый шаг, каждый поступок и каждая крупная мыслеформа останутся в вечности. Навсегда. Вот так сбылось древнее пророчество про «написанное пером»… С одной стороны, это великолепно, это же форма бессмертия. С другой стороны, я иногда сильно скучаю по временам своей юности. Как человек, сидящий в новейшем авиакаре, скучает по самокату и разбитым в детстве коленкам…

Он снова рассмеялся, мы с Вебером улыбались из вежливости.

Тео посмотрел на вынесенное из моря приливом полено.

– Сейчас я предложу вам сесть на это грязное полено, и вы легко согласитесь, а сам я все равно мысленно вздрогну, когда буду садиться. Вы ведь не застали те времена, когда одежда намокала и пачкалась. Это сейчас брюки из наноткани не мнутся, не пачкаются и не становятся мокрыми, а в мои времена…

– Тео, – почтительно сказал Вебер, улыбаясь, – вы меня с кем-то путаете. У нас с вами не такая уж и большая разница в возрасте…

– А, ну да, я и забыл. Сейчас никто не разберет, сколько кому лет, все молодые.

Они сели рядом, я осталась стоять, но их это не смущало.

Тео нагнулся и начал чертить пальцем на мокром песке.

– Знаешь, чем продиктован этот весь современный дизайн? – сказал он Веберу. – Почему в моде эти сучковатые поленья, грубые формы, деревянная мебель, от которой остаются занозы, и вообще вся эта «антицифра»? Нам не хватает вещественных, материальных ощущений. Я вот технологиями дополненной реальности сыт по горло и рисовать пальцем на песке мне гораздо приятнее… Кончики моих пальцев хотят чувствовать грубую материю, а не только тачпад…

Мы корректно молчали. Под ногами плескалось море, над мелкой волной сновали удивительно толстые чайки, мне очень хотелось дотянуться и погладить одну из них по жирному пушистому животику. Моим пальцам тоже, видимо, не хватало прикосновений к живой материи… Солнце вышло из-за тучи, Тео сощурился, и его зрачки резко потемнели (эти новые солнцезащитные биоби-линзы действительно были великолепны).

– Ну а вы? – спросил он вдруг. – Вам это все нравится?

– Что именно? – вежливо уточнил Вебер.

– Ну это все, – Буклийе-Руж сделал рукой широкий жест вокруг себя. – Весь этот мир. Цивилизация. Удобства. Сис-те-ма.

Я вдруг поняла, что это он меня на самом деле спрашивает. Что отвечать, я знала.

– Система, – сказала я, выкатывая глаза подальше, – это высшее достижение человечества. Никакие технологии допреальности, цифровые и биоби-игрушки не идут ни в какое сравнение с Системой. Система – самое совершенное средство защиты людей. Она защищает нас от самих себя. И от себе подобных. Проблема лишь в том, что саму себя Система защитить не может. Но на это у нее есть мы…

Они рассмеялись почти одновременно – Вебер строго на секунду позже, чем Тео.

– Девочка, да ты не напрягайся так, – сказал Тео, – ты же не на Агентских экзаменах. Расслабься и скажи, что на самом деле думаешь.

Я запнулась и невольно посмотрела на начальника.

– Правды она все равно не скажет, – бархатный тон и угодливый смешок Вебера, видимо, должны были показать, что Макс оценил спонтанную откровенность хозяина. – Нет смысла ее спрашивать, отвечать все равно будет по инструкции, вышколена…

– Правда… – вздохнул Тео. – Давненько я правды не слышал… А в чем она, правда-то?..

– Правда в том, – сказала я неожиданно для самой себя, – что вам самому это все не нравится!

– О-о-о… – Тео удивленно приподнял на меня биоброви, – ишь какая!.. А что именно мне не нравится, позволь спросить?

Взгляд Вебера сверлил мой профиль. Я жалела, что влезла в этот разговор.

– Ну? – настаивал Тео. – Чего смолкла?

– Что нет никакой свободы на самом деле, – угрюмо пробормотала я.

– Ах вот ты про что, – сказал Тео. – Ну это ты ошибаешься, позволь мне тебя разубедить. У меня-то свобода как раз есть. Я-то, в отличие от вас, могу снять биочасы, выбросить их в мусорное ведро и уехать на любой из островов Филиппа.

Я поперхнулась. «Любой»?! Остров существует, да еще и не один?!

– Хоть на месяц, хоть на год, хоть навсегда, – продолжал Тео. – Я в любой момент могу свалить в царство полной свободы от абсолютной свободы. Чего-чего, а свободы – и такой, и сякой – у меня как раз жопой жри. Я ведь этим торгую, детка. И жить при этом буду двести лет. Так что за меня и мою свободу вы не переживайте. Вы подумайте лучше о себе и своем будущем. Потому что не нравится мне совсем другое.

Тео встал и пошел вдоль берега. Мы понуро двинулись за ним.

– Мне не нравится бюджет ГССБ, – сказал Тео резко.

Я поняла, что началась основная часть нашего визита.

– Сейчас в моду вошел термин «Сопротивление», – продолжал Тео, – давайте сразу договоримся, что это такое. Употребляя этот термин, мы не имеем в виду дурачков вроде вашего Кима.

Ого, про Кима-то он откуда знает?

– Мы имеем в виду организованную силу с политическим весом, влиянием, техническими и финансовыми возможностями навредить Системе и с устойчивой и внятно сформулированной целью – подорвать существующий строй Общества абсолютной Свободы.

Вебер молчал, под смуглой кожей его лица гуляли желваки.

– Раньше я думал, – продолжал Тео, – что никакого Сопротивления, а тем более его штаба, в природе не существует и существовать не может. Сэр мистер Вебер, напомни мне, что ты однажды сказал про это. И погромче, пожалуйста.

– Я сказал, – ответил Вебер нехотя, – что если бы штаб Сопротивления существовал и действовал, это означало бы, что меня самого, да и всю ГССБ нужно срочно обнулять…

– Вот! – Тео поднял палец. – Вот! Именно так ты и сказал! Сам сказал, за язык никто не тянул. Не пришла ли пора так и сделать?

Вебер молчал.

– А теперь оказалось, что они, сука, существуют!!! – заорал вдруг Тео. – Да еще как существуют!!!

– Тео, я…

– Заткнись!! Это твой отдел упустил технологию обнуления и дал ей оказаться не в тех руках!! Это ты лично упустил Махатму Дзонга и до сих пор не нашел виновных!! Это из-за вас сегодня помощница Пик Ван Кхонг загремела к мусорщикам!!! И вы не понимаете, тупые дебилы, что все это – только начало?!?

– Тео… – снова попытался Вебер.

– Я сказал заткнись!!! Ты не понимаешь главного!!! Это Сопротивление сидит у тебя под носом, это же очевидно!! Один из Координаторов сливает технологии этому вашему сраному штабу! А может, и не один! А может – все!!! И все их подчиненные!!! Ты – тупой дебил – не понимаешь этого!!! Или ты сам и слил?

Я видела, что лицо Вебера побелело, он едва сдерживался.

– Моли Небеса, чтобы я не подумал на тебя всерьез! – завизжал Тео еще на октаву выше, так, что скользивший за нами дракей едва не выронил шлепанцы хозяина. – Вы, сраные умники, кто создавал Систему, сами же подложили под нее бомбу!!! Все это чиновничество – сплошная скребь!! Ладно бы их назначала Система, она все-таки беспристрастна. А в вашей схеме Координатор ставит на ключевые посты своих людей… Это же скребаный заговор элит, прямо из учебника, это же очевидно!!!

Тео немного охрип.

– Единственная среда, где могло вырасти Сопротивление, – высшее чиновничество! Оно и выросло! Гнили дровишки, гнили, а потом на этих гнилушках вон какой пожар вспыхнул. Мне нужно раз и навсегда устранить проблему. Громко и во всеуслышание. Выжечь так, чтобы больше никому неповадно было.

– И ты, – продолжил Тео, тыча в Вебера пальцем и отдуваясь, – ты мне принесешь головы предателей. Всех до единого. Ты отдашь мне их, а я их уничтожу. Три дня тебе даю.

– Подождите, – сказал Вебер упрямо, – срок несуразный. Тут все не так просто. Даже если действительно это кто-то из своих, в три дня я их не вскрою. Мне нужны…

– Так, мне это надоело, – перебил его Тео.

Он внезапно стал очень спокойным, положил пальцы на биочасы и посмотрел на Макса в упор:

– Господин Вебер, посмотрите на свои баллы.

Вебер вздрогнул, закатал рукав и уставился на небесно-голубой экран. Пятьдесят там было. Мы и выставили пятьдесят… И тут на моих глазах его рейтинг начал падать.

– Мне не нравится, как ты работаешь в последнее время, – сказал Тео буднично, глядя на Вебера в упор и продолжая держать пальцы на экране своих биочасов.

Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь…

– Ты какой-то вялый стал. Ты как будто не дорожишь тем исключительным доверием, которое я тебе оказывал все эти годы.

Девятнадцать, восемнадцать, семнадцать… Вебер, не шевелясь, переводил взгляд с часов на Тео и обратно.

– И я задумался, – продолжал Тео, – а тому ли человеку я оказал доверие. Подарил свою дружбу. Не ошибся ли я с выбором. Понимает ли этот человек, кому и во имя чего служит… И понимает ли он, что это служба, а не веселое времяпрепровождение за мой счет…

Одиннадцать. Десять. Девять.

– А побудь-ка вон в ее шкурке, – сказал Тео, указывая на меня подбородком. – Расходный материал, девочка-дурочка на одно задание. Нравится быть таким же? Ты действительно, дружок, забыл, кажется, благодаря кому ты имеешь все, что имеешь…

– Я не забыл… – сказал Вебер хрипло.

Восемь. Семь. Он кашлянул.

– А не забыл, тогда встань, скотина, на колени и поклянись мне Небесами или во что ты там веришь, что через три дня ты найдешь и отдашь мне предателей.

Шесть. Пять. Вебер молчал.

– Не слышу.

Четыре. Три. Вебер закашлялся.

Я вдруг поняла, что, если он не сдастся, Тео доведет дело до конца, и к моим ногам свалится труп Вебера, о котором я так долго мечтала. Почему-то сейчас эта мысль меня не обрадовала. И даже не потому, что собственные мои перспективы в этом случае были весьма туманными. Я посмотрела в лицо Вебера, полное боли, унижения и ненависти, и неожиданно для самой себя пожалела его…

Тео улыбался. Два. Единица.

– Мне продолжать? – весело спросил Буклийе-Руж.

Вебер раскашлялся еще сильнее – неужели тело может разрушаться так быстро?! – и отрицательно покачал головой.

– Не надо, перестаньте.

– На колени и клянись.

Ни на кого не глядя, гордый Макс опустился на песок.

– Клянусь, – сказал он, опустив голову.

– Громче!

– Клянусь! Я найду всех… Верните мне мои цифры.