Франсуа попросил меня помочь Луи с письменными работами по французскому. У его сестры, как выяснилось, были с этим нелады. Меня же мама расхваливала направо и налево за успехи в области родного языка. У меня, разумеется, не было ни малейшего желания проводить полдня с девятилетним ребенком, но его отец за эти занятия предложил мне кругленькую сумму, так что о своих желаниях пришлось забыть.
Занимались мы в их трейлере. Луи достал тетрадку и открыл ее на последней странице. Стихотворение Превера ждало от будущего сочинителя продолжения.
– О чем ты собираешься написать? – спросила я.
Мальчик смотрел на меня большими черными глазами так, словно не понимал, о чем я спрашиваю. В моей голове сразу же зароилось множество идей, меня так и подмывало взять ручку и заменить Луи, продолжить стихотворение, да еще и новые стихи написать.
– Не знаю, – ответил он.
– Ты понял, о чем стихотворение?
Мальчик затряс головой, покраснев. В его возрасте я исписывала целиком черновики тетрадей, не вмещавшие всех моих мыслей. Когда учителя спрашивали, чем бы я хотела заниматься, когда вырасту, я отвечала – сочинять истории.
Когда я объяснила Луи, чего от него ждали, мальчик приступил к заданию, прикрывая от меня рукой написанное.
Оглянувшись, я увидела на кровати Луизу, которая, лежа на животе, смотрела сериал в телефоне отца. Франсуаза чистила морковку, а Франсуа нарезал ее кружками.
Мои родители тоже часто готовили вместе. Когда папа приходил с работы, он отправлялся к маме на кухню, снимал пиджак и галстук и помогал ей готовить ужин. Я всегда усаживалась рядом с ними и слушала, пока они рассказывали друг другу, как провели сегодняшний день. Они много смеялись. Папа иногда обнимал маму, они целовались, совали друг другу кусочки в рот, пробуя блюда. Эти образы постоянно возвращались ко мне по ночам, когда я закрывала глаза, перед тем как окончательно погрузиться в сон. Мне хотелось найти причину их разрыва. Маленькой десятилетней девочке трудно понять, когда расходятся родители, которые еще вчера целовались.
Я задавала вопросы, но ответы получались неопределенными. Много месяцев каждый раз, когда я слышала, как в замке поворачивается ключ, я надеялась, что это папа вернулся. Мне так хотелось снова услышать его голос в гостиной, увидеть на спинке стула его пиджак, почувствовать запах его дезодоранта в ванной. Я хотела, чтобы наша семья снова стала полной.
Лили было пять лет, она еще ничего не соображала. Я никогда не слышала, чтобы она требовала папу. И никогда не видела, чтобы она плакала. Порой ее одолевали приступы гнева: она просыпалась ночами, рыча от злости, колотила своих одноклассниц, дерзила маме, но со временем это прошло.
Я до сих пор не понимаю, что стало причиной их размолвки, но теперь уже не мечтаю увидеть смеющихся папу и маму, вместе пробующих блюда на кухне.
– Я закончил!
Луи с удовлетворенным видом подвинул ко мне тетрадь. Похоже, он понял задание, продолжение стихотворения получилось подходящим, с рифмами тоже все было в порядке, почерк…
Почерк.
Синяя ручка.
Кровь ударила мне в лицо. Никаких сомнений: передо мной, широко улыбаясь в ожидании моего мнения о дописанных им строчках, сидел мой маленький анонимный поэт.
Когда мы отправились в путь почти два месяца назад, я мысленно добавила в список обязательных мероприятий, которые будет необходимо провести, плавание во фьордах на каяках. Мечта, конечно, из разряда несбыточных, ибо осуществить ее было бы безумием.
Именно безумием.
Но она сбылась.
Перед тем как отправиться в плавание на каяках, я спросила у дочерей, кто из них хочет сесть со мной. Одна кивала на другую. Так что мы спустились на воду каждый в своем каяке, и мне пришлось минут десять в одиночестве учиться работать веслом.
Лили шла впереди нас, она двигалась в хорошем темпе, стараясь не отстать от инструктора и остальных членов группы. После ее каяка оставалась длинная пенящаяся дорожка, прорезавшая прозрачные воды Норвежского моря.
Хлоя держалась рядом со мной. Наверное, она пожалела меня, увидев, что я, вместо того чтобы продвигаться, начала пятиться назад. В русых локонах моей старшей дочки отражалось солнце, и она не переставала восхищаться открывшимся чудесным пейзажем.
– Постой, я сейчас тебя сфотографирую, – заявила она, положив весло поперек лодки.
Она достала фотоаппарат из водонепроницаемой сумки.
– Будь осторожна, не упади.
– Не волнуйся, все под контролем.
Наши каяки остановились, шум весел сменился тишиной. Абсолютной тишиной. Тревожной тишиной. Сердце мое теперь билось в ушах, мурашки поползли по лицу. Вокруг нас стояли черные горы с белоснежными вершинами, отражаясь в безупречно гладкой воде. Мы казались двумя крохотными точками на этом величественном фоне. Дыхание мое резко участилось.
– А не запустить ли нам маленькую паническую атаку, здесь и прямо сейчас? – предложила эмоциональная часть моего мозга.
– Нет уж, благодарю, – ответила ей разумная часть моего мозга.
– И все-таки она сейчас на море, посреди угрожающего вида гор, вдали от всего живого, идеальный момент!
– Очень мило с твоей стороны, но она непременно попробует притормозить этот процесс.
– Поздно! Я уже послала ей немного мурашек в пальчики и заодно тахикардию.
– Значит, тебе придется забрать их назад, потому что она не позволит им перейти к действиям.
– Ну, это мы еще посмотрим! Ты ведь знаешь, что я всегда побеждаю. Прибавим к этому несколько «приливов».
– Послушай меня как следует, роднуля. Ты немедленно уберешь своих чертовых подручных, а не то жару задам тебе я!
Хлоя внимательно на меня посмотрела.
– Мама, ты в порядке?
– Все хорошо, моя птичка. Здесь великолепно.
Пока я наблюдала за Хлоей, заключавшей эту чудную панораму в карту памяти, мое сердце мало-помалу обрело нормальный ритм.
– Улыбнись!
Я подчинилась без труда. Не будь риска свалиться в воду, я, наверное, сейчас начала бы танцевать от радости, что одолела свою панику. Хотя и знала, что она не ушла далеко, что она меня стережет, забившись в угол и выжидая подходящий момент, чтобы вновь о себе напомнить.
– Какая же ты красивая на фото! – бросила Хлоя. – А меня снимешь?
Я подвела свой каяк поближе к ней, поймала камеру и увековечила мою дочь и ее улыбку, которой мне так не хватало.
– Хорошо, а теперь нам нужно поторопиться, а то всем придется нас ждать!
Хлоя убрала камеру, и мы поспешили, чтобы нагнать группу, настолько быстро, насколько это позволило мое сомнительное владение веслом. Вдали мы увидели неподвижные силуэты, только Лили делала нам отчаянные знаки обеими руками. Я постаралась увеличить скорость, но вместо желаемого получила поворот в левую сторону. Тогда я выпрямилась и сказала себе, что останусь спокойной. Слева я увидела устремленный на меня встревоженный взгляд Хлои.
– Что такое? – спросила я, повернувшись к дочери.
– Мама, могу я задать тебе один вопрос?
– Конечно.
Она сделала паузу, что не было для меня хорошим знаком, а потом произнесла:
– Теперь, когда я уже достаточно взрослая, ты можешь мне сказать, почему ты бросила папу?