Хроники Хлои

Мама спросила, действительно ли я так думала. Я, конечно, ответила «нет», чтобы она не чувствовала себя виноватой, но если честно, то я действительно считаю, что она предпочитает мне мою сестру. Мама, разумеется, это тщательно скрывает, при всем желании не найдешь никаких признаков. Однако в душе я в этом уверена, поскольку иначе и быть не может. Лили куда более приятная и милая, чем я. У нее хороший характер, всегда ровное настроение, она забавная, короче, у нее есть все, чего нет у меня. Лили – ребенок, о котором должна мечтать каждая мать.

Ну, представьте только: у вас есть две пары туфель. Одни – удобные, красивые и модные, а другие – неудобные, уродливые и старомодные. Какие туфли вы предпочтете?

– Ты ведь знаешь, что я никого из вас не выделяю? – настаивала мама.

– Знаю, мама, знаю.

Пройдя мимо Лили, я сказала «прости», но она притворилась, что не услышала.

Я тоже не могу ее не любить. Не знаю, может, это потому, что она моя сестра, и ты так запрограммирован, чтобы любить людей одной с тобой крови, хотя вокруг меня полно примеров обратного, так что, скорее всего, я люблю ее просто за то, что это – она.

Мы только что прибыли в Лёдинген, на острове Хиннё, после долгого путешествия по узким извилистым дорогам, граничащим с горами и водопадами. То, что говорили, оказалось верным: в Скандинавии дороги едва ли не лучше самих пунктов назначения. Ветер разогнал облака, перед нами расстилался трехцветный пейзаж: голубое, зеленое, белое. Мама, уставшая от долгого вождения, решила передохнуть, перед тем как отправиться обозревать окрестности, Лили что-то писала в своей красной тетрадке, а я вышла немного размяться. Жюльен и Ной ушли полюбоваться на корабли, а Франсуаза с Франсуа и Марина с Грегом еще не приехали. Диего сидел на складном стуле и грелся на солнышке.

– Эдгар решил вздремнуть, – сказал он, предлагая мне свое сиденье.

Я отказалась и уселась прямо на земле в «позе портного».

Странно, насколько мы иногда ощущаем свою близость к людям, с которыми обменялись всего несколькими словами. Так произошло у меня с Диего. Что-то есть в его взгляде, какая-то нежная грусть, навевающая мысли о любви. Набив свою трубку, он раскурил ее и, несколько раз затянувшись, выпустил белые клубы дыма.

– Я получаю анонимные послания – стихи, – сказала я, чтобы завязать разговор.

Старик молча наблюдал за мной, веки его дрожали.

– Целых три, кто-то написал их и просунул в ручку трейлера, но я не знаю, кто бы это мог быть. Сначала я подумала, что это просто шутка, но теперь уже не уверена.

– О чем говорится в стихах?

– Стихи короткие и немного наивные, какой-то человек признается мне в любви. Он должен быть одним из нас. Что вы обо всем этом думаете?

Он нахмурил брови, и морщины его обозначились еще резче.

– Кое-что думаю, но оставлю свои мысли при себе. Сам-то я никогда не обладал восторженной душой. Но я не считаю, что речь идет о шутке. Этот «кто-то» набрался смелости и пытается осуществить свою мечту.

Я кивнула, а он продолжил:

– А у тебя есть мечта, детка?

– Что вы имеете в виду?

– У тебя есть мечты в жизни?

– Даже несколько, – ответила я, не задумываясь.

– И какие же?

– Я хотела бы найти свою вторую половинку, иметь детей и быть счастливой с ними.

Он улыбнулся, сделал длинную затяжку и выдохнул дым. В его сладковатом запахе было что-то успокаивающее.

– А собственной мечты у тебя нет? Только для себя?

И тут ответ вырвался сам собой, мне даже не пришлось задумываться.

– Мне хотелось бы жить в Австралии.

– Значит, нужно туда поехать.

– Не могу. Маме я нужна здесь, я должна зарабатывать, чтобы ей помочь. Если однажды дела у нее пойдут лучше, тогда посмотрим.

Он вздохнул.

– Я плохо знаю твою маму, детка, но я знал достаточно матерей, чтобы хорошо усвоить одну истину: мать не может быть счастливой, если кто-то из ее детей несчастен.

Он вперил взор в пустоту, загадочно улыбаясь.

– Знаешь, с Мадлен мы хотели иметь троих детей, у нас родился только один, и это уже было хорошо. Мы очень его любили, наш мир вращался вокруг него одного. Ровно двадцать лет мы были родителями, и только родителями. И это вовсе не делало нас несчастными, напротив, этот ребенок сторицей возвращал нам любовь, которую мы ему отдавали, он был веселым, нежным, смешливым, добрым… А когда ему исполнилось двадцать лет, он объявил, что уезжает жить в Канаду, и наш мир рухнул. Мадлен впала в депрессию, а я стал искать способ соединиться с ним там: нам нужны были, конечно, работа, квартира, но в целом все это было не так уж сложно сделать. Но психолог, у которого консультировалась Мадлен, заставил нас изменить мнение на этот счет. Наши дети не принадлежат нам, мы всего лишь садоводы, помогающие растениям набрать силу. Зато если оперившийся птенец взлетит самостоятельно – вот вам и награда. Конечно, это не произошло в одночасье, сначала нам было очень трудно не видеть его каждый день, и поэтому пришлось ставить перед собой новые цели, найти себе другие занятия, но какое же счастье было знать, что он стал полноценным, зрелым человеком.

Он снова замолчал и погрузился в свои мысли.

– Ваш сын все еще живет в Канаде? – спросила я.

– Да. Он хотел бы, чтобы я жил у него, но я против.

– Почему?

Он поправил солнцезащитные очки, надетые поверх обычных.

– Потому, что детей заводят не для того, чтобы потом стать их детьми.

Анна

В одном из бутиков Свольвера я купила пять маленьких троллей. Это традиционные норвежские сувениры, которые продаются везде. Одного я поставлю в гостиной возле телевизора, два других предназначались для моего отца и Жанетты, а еще два для девочек. Забавная фигурка с всклокоченными волосами – Лили, а тролль-воин – Хлое. Чисто интуитивно сначала я выбрала для дочерей одинаковые игрушки, чтобы они не усмотрели в малейшем различии намек на предпочтение кого-либо из них, но потом передумала.

Именно равенству во всем я всегда уделяла много внимания. Следила за тем, чтобы подарки ко дню рождения каждой приблизительно одинаково стоили, старалась проводить с одной столько же времени, сколько с другой. Рассчитывала время внимания, уделяемого каждой, не меньше, чем рассчитывает по минутам свое выступление кандидат на президентских выборах. Я сама так настрадалась от чувства покинутости, что делала все, чтобы дочери его никогда не ощущали. Но все мои усилия оказались тщетными. Где-то я прочла, что старшие дети всегда испытывают чувство соперничества по отношению к младшим, и это неизбежно, что бы мы ни делали. Но я не снимала с себя при этом ответственности: возможно, стараясь обеспечить полное равноправие, я не сумела учесть индивидуальность каждой.

Хлоя и Лили такие разные. Пусть и тролли им достанутся неодинаковые.

Когда я выходила из бутика, зазвонил телефон. Сняв перчатку, я сунула руку в карман куртки. Увидев имя на экране, я не сразу решилась ответить, но, как говорит Лили, это было временное отступление перед стремительной атакой.

– Здравствуй, Матиас.

– Привет, Анна, – елейным голосом произнес он. – У тебя все в порядке?

– Что тебе нужно?

– Мы должны найти решение. Я не хочу воевать с тобой, а действую ради блага своих дочерей.

Я сделала паузу, чтобы немного успокоиться.

– Слушай, Матиас, у меня нет желания с тобой разговаривать, все это – какое-то безумие.

– При чем тут безумие, просто я, как отец, беспокоюсь за них.

Мне хотелось рычать. Я глубоко вдохнула.

– Ты ведь знаешь, – продолжил он, – если ты позволишь мне вернуться, ничего этого делать не придется.

– Ты мне противен! Да и на девочек тебе наплевать, ты думаешь только о себе. Семь лет, черт побери! Ты что, не в состоянии двигаться дальше?

Он долго молчал. Я перестала ходить туда-сюда и переложила телефон в другую руку. Она дрожала. Когда он снова заговорил, голос его звучал куда тверже.

– Как хочешь. Я позвоню своему адвокату и скажу, чтобы он запустил процедуру. Даже не сомневайся в своем проигрыше. У меня найдутся и средства, и весомые аргументы, чтобы доказать, что из нас двоих я – лучший родитель. Потом я позвоню девочкам и открою им правду, что вот уже семь лет ты вынуждаешь меня им лгать. Как, думаешь, они это воспримут, моя дорогая? Как они отреагируют, узнав, что, если бы не ты, они виделись бы со своим отцом гораздо чаще?

Я сглотнула слюну, обжегшую мне горло. Стоило мне представить, как он произносит эти слова, поджимая губы, и меня сразу затошнило. Я слышала его неровное дыхание, он ждал моей реакции, моего страха.

– Как пожелаешь, Матиас, – ответила я в конце концов, пытаясь контролировать голос, чтобы он не дрожал. – Но если ты намерен открыть правду, я тоже буду вынуждена ее открыть.