Ар-Магор напоминал громадный фурункул. Сдави его посильнее, скрипя зубами от боли, – лопнет и потечет. Так казалось. Да так и было на самом деле, вот только сдавить как следует не удавалось вот уже два месяца.

Столица Империи, город-громадина. Как три Марбакау, даже больше. Никем не осаждаемый в течение целых поколений, он выплеснулся за городские стены, оброс предместьями. Еще до подхода унганской армии все они были выжжены дотла на полет арбалетной стрелы. Как всегда в таких случаях, обывателей побогаче пустили в цитадель вместе с их скарбом и, главное, обреченной на съедение домашней скотиной, а лишенных крова бедняков прогнали прочь, не слушая жалоб. Готовясь к драке не на жизнь, а на смерть, разленившийся город-боец встряхнулся, избавился от балласта, расчистил место, где так удобно отстреливать атакующих на выбор, а сам уполз за стены и ощетинился, как еж. Подойди-ка!

Барини и не помышлял штурмовать Ар-Магор с ходу. Ополченцам он приказал рыть траншеи, таскать мешки с землей на брустверы орудийных позиций, строить землянки, копать ямы под отхожие места. Со стен гулко бухали крепостные бомбарды, гудели в небе видимые в полете каменные ядра, шлепались, брызгая землей. Иной раз после орудийного выстрела прилетала туча камней или целая стая стрел, и кто-нибудь вопил от боли и смертного ужаса, обнаружив в своем животе зазубренный наконечник. Но через несколько дней заговорили осадные бомбарды Унгана, сбивая со стен артиллерию защитников города, а когда сбивать стало практически нечего, Барини распорядился начать ломать стены и толстым пальцем сам указал на плане крепости места будущих проломов. Их было три. Удобных мест нашлось бы и больше, стены Ар-Магора проектировал явно не Вобан, но три – это в самый раз. Три пролома, три штурмовые колонны. Достаточно, чтобы заставить защитников города распылить силы, и в то же время не слишком много, чтобы рисковать потерять управление собственными войсками.

Но пусть крепость проектировал и не Вобан – стены ее были сложены на совесть. Они крошились под ударами железных и каменных ядер, но уступали каждому удару столь малую толику, что хоть плачь, хоть рычи зверем. Не плача и не рыча, Барини снял опалу с Дагора, вытребовав в обмен на возвращенную милость всю городскую артиллерию, весь порох и все ядра. Бомбардировка усилилась. Теперь по стенам работали лишь самые крупные бомбарды, а те, что калибром помельче, высоко задрав хоботы, метали ядра в город. Наконец один кусок стены рухнул. И тут пришла осень.

Дожди не прекращались сорок дней. Сырел порох. Траншеи и апроши залило водой где по колено, а где и по пояс. В землянках квакали лягушки и резвилась всякая болотная мелюзга, от клопов-ныряльщиков до тонких, как шнурок, водяных змеек, чей укус вызывал мучительную болезнь. Ничейная полоса земли между траншеями и стеной превратилась в черное клейкое месиво – особенно после первого штурма, на который Барини все-таки решился не столько из трезвого расчета, сколько от злости. Защитники Ар-Магора отбили штурм без особого труда – на подступах к пролому осталось лежать до трех сотен унганцев. Арбалетам и камнеметам дожди были нипочем.

Имперцы отказались заключить перемирие на сутки, и Барини в уме назвал их ослами. Ясно же, что неприбранные трупы, усеявшие раскисшую землю, начнут разлагаться, несмотря на холодные дожди. Это только вопрос времени. Моровой язвы захотели? Ну-ну.

Не сразу осознал он, что комендант Ар-Магора вовсе не осел. Иной на его месте пошел бы на перемирие с радостью, да еще постарался бы выторговать не одни сутки, а трое. Тянуть время в ожидании помощи со стороны – обычная тактика осажденных. Несомненно, в город просачивались обнадеживающие известия о скором подходе габасских, киамбарских, юдонских, магассауских войск. В какой-то мере эти известия соответствовали истине.

Но комендант давал понять: защитники города не нуждаются в поблажках. Они готовы драться в любую минуту. Насмерть. Им не о чем разговаривать с еретиками. Игра идет всерьез. Пощады не будет.

При таком коменданте не было и не предвиделось никакой пользы от заблаговременно проникших в город агитаторов. Те из них, кто не корчился сейчас в пыточных подвалах, по-видимому, затаились, дорожа шкурой. В этом мире инстинкт самосохранения пока еще перевешивал приказ господина. Еще работать и работать было над этим миром.

А дождь все лил. Кисло воняли кожи, прели камзолы и плащи, порты да подштанники. Все воняло. По ночам солдаты дрожали у едва чадящих костров, ругая сырость, холод и упрямство осажденных. Начались лихорадки и кровавый понос. Настроение падало. Лучше других держались наемники, но и им прискучила такая война.

Зато князь развил кипучую деятельность. Несмотря на распутицу, подвоз его стараниями почти не пострадал. Конные были разосланы по окрестностям – ловить синих от голода бедняков, волею войны ставших нищими бродягами. Их толпами сгоняли к Ар-Магору и ставили на работы: дробить камни, мостить щебнем непролазные дороги, чинить пристани на Лейсе. Бежать ничего не стоило, и многие бежали, но многие оставались ради миски похлебки и двух грошей в день. Барини платил. Солдаты попусту не обижали – по всему видно, получили строгий приказ начальника, который очень не любит шутить. И некоторые бежали лишь для того, чтобы вскоре привести своих домочадцев, скрывающихся от войны в невесть каких буреломах. Прачка не нужна ли?.. Детишки могут хворосту натаскать, всего один грош, добрый господин… Моя жена славно стряпает, ваша милость, вы только испытайте…

Без эксцессов не обходилось. Одного ландскнехта поймали со спущенными штанами на визжащей крестьянке. Князь велел было повесить негодяя, но отменил приказ по ходатайству генерала Кьяни. Старый воин, командир ландскнехтов и сам ландскнехт, за сорок лет походов повидавший всякое, настаивал деликатно, но твердо. Солдат не должен ни в чем нуждаться. Солдат не должен скучать. Солдат должен быть доволен жалованьем. Тогда он храбро дерется. Солдат должен быть уважаем – наемники суть уважаемая корпорация, командир им отец, царь и бог, а если кто-либо со стороны, хотя бы и ваша светлость, начнет их запросто вешать, то чего же от них ждать?

С ландскнехтами приходилось считаться – уж очень хороши были в бою. Сошлись на штрафе в пользу потерпевшей и порке провинившегося. Кьяни настоял, чтобы сами же ландскнехты выдрали своего товарища. Барини настоял, что будет лично присутствовать при экзекуции. На том и порешили.

А дождь лил и лил…

В Ар-Магоре заперлись тысяч десять имперских солдат. Численность городской милиции можно было оценить и в десять, и в двадцать тысяч. Пусть милиция неважно вооружена и еще хуже обучена – для защиты стен сойдет и такое воинство. Барини привел под стены восемнадцать тысяч пехоты, не считая ополченцев и союзников, полк рейтарской конницы и без малого три десятка осадных бомбард. На артиллерию была вся надежда. Когда в стенах будут пробиты проломы – настоящие широкие проломы, а не крысьи щели! – ландскнехты Унгана покажут, на что они способны. Придется, конечно, пообещать отдать им город на разграбление хоть на сутки, тогда они порвут на куски и солдат противника, и городское ополчение. Катком пройдут. Но нужны проломы…

Казалось, отличный шанс дает река. Полноводный Лейс делил город надвое. В разрыв стены над рекой был вписан арочный мост с высоким, снабженным бойницами парапетом. Правда, по обоим берегам Лейса в черте города также тянулись зубчатые стены, ну так что же? Небольшая высота этих стен не пугала наемников, а главное – фактор внезапности! В разгар первого штурма Барини послал по реке барки с десантом, штурмовыми лестницами и малыми бомбардами. Маневр, обещавший успех, провалился в самом начале – барки напоролись на колья, вбитые в дно перед мостом, и были сожжены осажденными. Ландскнехты спасались вплавь, бросая оружие и доспехи. Обозленный Барини приказал подвести к самым устоям моста барку с порохом. Мост рухнул в Лейс, но ничуть не приблизил унганцев к взятию города. На колу мочало, начинай сначала…

А поди начни до морозов! Наглотаешься грязи, умоешься кровью, а к стенам даже не подступишься.

Одно утешало: пока льют дожди, пока колеса повозок и копыта лошадей вязнут в дорожной глине, нечего опасаться подхода имперских войск. Против них, потянувшихся было к Ар-Магору из Габаса и Магассау, были выдвинуты корпуса генералов Тригги и Хратта с задачей воспрепятствовать продвижению имперских полков, избегая, однако, генерального сражения. Какие там сражения! Все увязли: и Тригга, и Хратт, и имперцы. С ног до головы забрызганные грязью гонцы привозили депеши: армии стоят, происходят отдельные стычки. Где-то там мокнет под дождем сам император, разумно оставивший столицу, но двинувшийся во главе верных войск на помощь Ар-Магору. Мокнет двадцатилетний красавец с надменно оттопыренной губой, пьет от простуды крепкое габасское вино, скрежещет зубами от бессилия… А ведь понимает, наверное, что бессилен и Барини: пока не ударят морозы, город ему не взять!

Пауза. Сразу и не скажешь, кому она больше на руку. Наверное, все же императору: к нему понемногу прибывают новые войска. Из герцогства Киамбар, как и ожидалось, подкреплений нет, зато эпидемия в королевстве Магассау не удалась – то ли схалтурил дьявол Отто, то ли магассаусцы оказались мало восприимчивы к штамму. Не попы же остановили эпидемию, в самом деле. И уж конечно, не лекари.

Барини часами медитировал, глядя на дождь и не видя его, – уберегал себя и приближенных от бессмысленных вспышек гнева. Оставалось единственное: ждать.

А ведь как расчудесно начиналась эта война! Войска Унгана вторглись в герцогство Марайское и наскоком взяли половину крепостей, прежде чем герцог собрал силы. В открытом сражении герцогу не светило ничего, однако же он попытался решить дело в поле. При первых залпах бомбард, осыпавших марайскую пехоту не булыжным, как обычно, а железным и свинцовым градом, герцогское войско бежало без оглядки, бросая оружие. «Железнобокие» Унгана, охватив бегущих кольцом, в четверть часа набрали толпы пленных. Через три дня Барини осадил герцога в замке Динг и принудил его к сдаче. Договор о мире и кабальном союзе герцог подписывал на виду у всей унганской армии, то и дело бросая трусливые взгляды на густые шеренги аркебузиров, на сверкающие кирасами конные полки, на чудо-бомбарды…

Вобрав в себя кое-как приведенные в порядок отряды марайцев, унганская армия потекла дальше на юг. Охраняемые летучими кавалерийскими отрядами, плыли вниз по Лейсу барки с пехотой, барки с артиллерией, барки с припасами… много, очень много речных судов. Спустя две недели маршей и мелких стычек под ноги победителям пали знамена графства Пим. Еще через десять дней унганская армия затопила графство Варата. Там и сям на покоренных землях саднящими занозами торчали невзятые замки, вынуждая оставлять малые отряды для их блокады, но в целом армия продвигалась к Ар-Магору даже быстрее, чем предполагалось.

Дальше на юг начинались земли Магора – императорского домена. На переправе через речушку, впадающую в Лейс, унганской армии преградили путь имперские войска под командованием cамого маршала Глагра.

Барини с любопытством наблюдал за действиями прославленного полководца. Как и следовало ожидать, маршал попытался навязать качественно превосходящему противнику тесную свалку в топких берегах, надеясь взять верх холодным оружием, – и отступил, едва Барини развернул на своем берегу несколько батарей легких бомбард. Один из имперских полков, прикрывавших отступление, был выкошен подчистую, но стоял до конца и даже нанес унганцам потери арбалетной стрельбой. Такого противника приходилось уважать.

И все же… где теперь прославленный Глагр вместе со спасенной им от разгрома армией и императором? Далеко. Зато Барини – у стен Ар-Магора.

Оба застряли.

Наконец землю сковало, а по реке, уже начавшей подмерзать в заводях, приплыл новый пороховой запас. Вновь во весь голос заговорили осадные бомбарды, и грохот их не прекращался девять дней. На избитых ядрами стенах не осталось ни одного пригодного к употреблению орудия; горожане пытались использовать допотопные камнеметы, установив их позади стен. Барини приказал калить ядра для бомбард, обстреливающих город навесным огнем. В городских кварталах занимались пожары. От беспрестанной пальбы закладывало уши. Наконец с тяжким вздохом осела воротная башня с восточной стороны, и в тот же день обвалилась часть северной стены. Канонада затихла. Войска Унгана готовились к штурму.

Дым коромыслом, вертеп и кабак – вот что такое лагерь наемной армии накануне штурма богатого города. Пьянство, драки, визг девок. Долгая подготовка к бою не нужна – солдаты давно готовы, штурмовой припас запасен в достатке. Пей, веселись, сажай на колени шлюх, задирай маркитанткам юбки! Кто может знать, что ждет тебя завтра? Самой своей профессией солдат уже оплатил право на разгул. Ну так гуляй, пока можно!

Внимательный глаз заметил бы и иное: размах беспорядка все же оставался в неких границах, давным-давно нащупанных ветеранами походов, осад и побоищ. Вот завтра, когда город будет взят, когда последние неизрубленные его защитники взмолятся о пощаде, – завтра можно будет всё! Разве князь не обещал отдать город солдатам на трое суток?

– На сутки, и ни часом больше, – говорил в это время князь, собравший совет в своем шатре. – Вам мало, фьер Кьяни? Пусть ваши ландскнехты поработают как следует. Объясните им, что это в их прямых интересах, поскольку отсчет времени будет дан одновременно с сигналом к штурму. Клянусь честью, послезавтра я повешу любого мародера, пойманного после восхода солнца, будь он хоть генерал. Прикажу перебить и тех, кто позволит себе увлечься грабежом, прежде чем кончится бой. Учтите это.

– Мои орлы не мародерствуют, а пользуются заслуженными плодами победы, – с ноткой обиды возразил Кьяни. – От имени тех, кто завтра умрет, прошу: дайте живым хотя бы двое суток погулять.

Маленький, изящный, ничуть не похожий на ландскнехта, если не видеть сталь в его глазах, Кьяни был верен, необходим… и опасен. Его воинство следовало иногда баловать поблажками, но сейчас нашла коса на камень: Кьяни был убежден, что двое суток грабежа вместо одних – вполне невинная поблажка, но Барини, рассчитывающий превратить Ар-Магор в свою главную базу, а в перспективе и в столицу, уперся.

– Разве ваши орлы не получают жалованья?

– Так-то оно так, но…

– Без «но». Одни сутки. Кстати, это при условии, что город не сдастся на милость.

– Он не сдастся, – пробормотал Кьяни.

– Что?

– Нашего парламентера давно уже нет. Не думаю, что он вернется.

«Типун тебе на язык!» – подумал Барини, но смолчал. Парламентер с белым флагом (удивительны все же некоторые совпадения между ТЕМ миром и ЭТИМ) без помех дошел до северных ворот и был впущен в город. Молодой фьер из княжеского окружения нес гарнизону щедрое предложение: почетная сдача и беспрепятственный пропуск из города всех желающих, разумеется, без знамен, музыки и оружия. Естественно, парламентер не был уполномочен торговаться. Почему же он не выходит вот уже второй час?

Хотелось верить: комендант и отцы города обсуждают, какую бы еще уступку попытаться выторговать у Барини. Попытка не была бы безнадежной…

– Господин!

Встревоженный возглас оруженосца – того самого, что не так уж давно (а может, вечность назад?) заметил горскую засаду на пути к святому Гаме, а позднее спас князя от панцирной гиены. Как бишь его имя?.. Дарут. Фьер Дарут. Но какого черта молокосос вмешивается в беседу?

– Выгляньте наружу, мой господин…

В гаснущих сумерках городская стена казалась просто неровной темной полосой, невесть зачем перегородившей равнину. В одном месте наверху темной полосы разгорался огонек… ярче, ярче!

Барини схватил зрительную трубу – пока единственную в этом мире, рожденную гением Тахти Марбакауского не без осторожной помощи самого князя. Изображение дергалось, вернее, дрожали руки от холода и волнения. Ах вот оно что… Судорожно сжавшись, пальцы князя оставили вмятины на медном корпусе трубы. Вот оно, значит, как…

Ар-Магор отказывался сдаться по-хорошему. Ар-Магор давал понять, что не нуждается в милости гнусного еретика и будет сражаться до последнего защитника, не прося пощады себе и не давая ее врагу. И чтобы князь не тешил себя иллюзиями насчет того, что защитники ослабли духом, чтобы он понял, что в конце концов ждет его самого, на городской стене пылала высокая поленница.

А на ней, прикованный цепями к столбу, извивался молодой фьер из княжеского окружения. Пламя уже лизало его ноги.

За спиной Барини кто-то смачно выругался, не стесняясь князя. Кто-то глухо рычал, как зверь, а кто-то произнес вслух: «Перебить их всех…»

– Бомбарды! – срывающимся голосом крикнул Барини. – Батарея! Картечь!

Он ничем не мог помочь ни в чем не повинному юноше, отдававшему сейчас за него жизнь. Он лишь мог сделать его смерть менее страшной.

– Почему все здесь торчите?! – вне себя кричал князь и топал ногами, как разъяренный зверь шестирог. – Бегом!.. Зарядить!..

Зарядить бомбарду, пусть даже легкую и пусть даже новейшего унганского образца, – не самое быстрое дело. Но в этот раз артиллеристы превзошли сами себя.

– Наводи на огонь!.. Залпом… пли!

В орудийном грохоте потонул крик казнимого. А когда смолк грохот, крика не стало.

Не стало и костра на стене – град железных картечин и булыжников снес его, как взмах руки сносит карточный домик.

Сразу стало тихо и темно.

– Фьер Кьяни! – хрипло позвал князь, чуть рассеялся пороховой дым. И командир ландскнехтов предстал. – Вы меня уговорили. Обрадуйте ваших орлов: на трое суток город в их распоряжении.

Подумал и добавил:

– Но стычки между своими, разумеется, будут караться смертью на месте.

Впоследствии Барини спрашивал себя: что он недооценил в первую очередь – численность гарнизона или его решимость сражаться со всей яростью, не сломленной пока голодом? Наверное, и то и другое. Боевой клич «Унган и Гама!» слился в оглушительный рев. Еще на пути к проломам штурмовые колонны понесли потери от арбалетного огня, а в проломах и вовсе начался ад. Будто тугую пробку пропихивали внутрь бутылки. Барини посылал подкрепление за подкреплением. И одолели! И пропихнули орущую, звенящую клинками, хлопающую аркебузными выстрелами пробку, и полились в город неудержимым, казалось бы, потоком…

Тут-то и выяснилось: защитники города предусмотрели это. Примыкающие к пролому улицы оказались забаррикадированы, каждый дом превращен в крепость. Лучники, арбалетчики и аркебузиры соревновались в скорострельности. Из окон домов летели стрелы, дротики, камни, лился кипяток. И что уж совсем поразило унганцев – осажденные сохранили несколько небольших бомбард, установленных сейчас на баррикадах. А когда они выдохнули огнем, с визгом рассеивая каменную, железную и свинцовую дробь, в ворвавшейся в город кричащей и лязгающей толпе образовались широкие просеки.

К Барини прискакал ординарец – шлем сбит, кираса заляпана кровью и мозгом, остановившиеся глаза – вполлица. Еще подкреплений! Одно, последнее усилие – и баррикады падут!

Барини тоже в это верил. Он послал резерв.

– Бей всеблагих! Ломай, круши! Унган и Гама!

В толчее не размахнуться алебардой – приходится колоть. Тут способнее работать палашом. Среди атакующих много мастеров тяжелого клинка, они рубят и колют методично, не тратя лишнего мгновения. Они карабкаются на баррикады, некоторые скатываются вниз, но другие лезут упорно, как муравьи, они уже на самом верху…

И баррикады пали, но этот успех не превратил побоище в истребление бегущего врага. Наоборот, сопротивление, казалось, возросло. Ландскнехты Кьяни были остановлены – и кем?! Городской милицией. В чистом поле отборные наемники раздавили бы вооруженных горожан с непринужденной легкостью, но в узостях улиц, поражаемые летящими из окон стрелами, осыпаемые черепицей с крыш, спасовали. Добыча была близка, но оказалась не по зубам. Что ж, такое случалось и раньше – досадное, но обычное на войне дело. Теряя людей, огрызаясь огнем, отбивая беспрестанные атаки не очень умелого, но очень многочисленного и очень самоотверженного противника, ландскнехты начали отход…

То же самое с незначительными вариациями творилось на других штурмуемых участках. Нигде солдаты Барини не смогли продвинуться в глубь города далее одного-двух кварталов. Не дошли даже до второй городской стены. «Еще час такого боя, и наша армия уменьшится наполовину», – довольно громко сказал какой-то свитский. Князь сделал вид, что не расслышал, но через минуту приказал трубить отбой.

Ничего другого ему и не оставалось. Разве что попросить Отто покружить низко над городом да стрельнуть разок-другой? Так ведь он наверняка откажется и будет по-своему прав. Да еще неясно, на кого явление дьявола произведет большее впечатление – на чужих солдат или своих? В армии хватает сторонников Всеблагой церкви, особенно среди союзных марайцев, а после визита нечистого их станет гораздо больше. Тем более когда выяснится, что враг рода человеческого помогает князю Барини, а значит, князь с ним в сговоре, что, в свою очередь, означает: продал дьяволу душу…

Нет, с Ар-Магором надо как-то справляться своими силами.

Как?!

Ландскнехты притащили пленного – молоденького ополченца, раненного в руку, – нагло предложив князю выкупить его у них за сто золотых. Темнея лицом, Барини заплатил. Ополоумевший от страха пленник, баюкая руку, подробно ответил на все заданные вопросы, так что железо зря калилось в жаровне. Утром Барини отпустил его, вновь передав коменданту письменное предложение об однодневном перемирии для погребения павших. Никакого ответа.

Пленный рассказал о значительных запасах продовольствия, еще сохранившихся в Ар-Магоре, о действующих в городе оружейных мастерских, о бодром настроении гарнизона, о железной дисциплине, о свирепом пресечении всяких разговоров о сдаче, даже намеков на оную… Рассказы эти повергали в уныние. Ясно было, что после отбитого штурма дух защитников поднимется еще выше, чего нельзя сказать о настроении армии Унгана. Ясно было, что взять Ар-Магор штурмом удастся не раньше, чем он будет обращен в руины бомбардировкой, но где достать столько пороха и ядер? Ясно было и то, что упорствовать, продложая осаду, значит погубить собственное войско, возможно, еще до подхода основных имперских сил с маршалом Глагром во главе. Наконец, было ясно, что вера в скорую победу сохранилась лишь у немногих, а остальные призадумались: не слишком ли князь упрям? Легко ему быть упрямым за счет тех, кто без всякой пользы мерзнет в землянках и льет кровь!

– Собери командиров полков на военный совет, – сказал Барини оруженосцу. – Как он решит, так и будет.

Армия двигалась на запад.

Оставив для осады невзятого Ар-Магора восемь тысяч пехоты, и притом не лучшей пехоты, с незначительной артиллерией, Барини с основными силами спешил теперь навстречу маршалу Глагру. Возникнув неизвестно откуда, но вряд ли без причины, внезапно распространился слух: маршал разгромил посланный против него корпус генерала Хратта, и теперь имперская армия, почти не встречая сопротивления, быстро продвигается на выручку героической столице. Она уже вступила в Магор. Вы слышите? Дрожит земля от поступи имперских полков. Скоро, очень скоро решится: кто кого. Три к одному за Глагра! Нет, пять к одному!..

Несомненно, эти вести проникали и в город. Как – неизвестно. Возможно, через шпионов. Возможно, не без помощи почтовых нетопырей. А может быть, и древними тайными способами, неизвестными унганской деревенщине, зато превосходно изученными таким блистательным военным гением, каков маршал Глагр.

Так или иначе, в одно ясное утро осажденные узрели чудо: армия Барини потянулась гигантской змеей прочь от Ар-Магора. Опустели покинутые валы, исчезли с артиллерийских позиций страшные бомбарды, никто не копошился в траншеях. От множества палаток в лагере осаждающей армии осталось не более трети. А змея все ползла, перетекая с левого берега реки на правый по вмерзшему в лед наплавному мосту, повторяя плавные изгибы дороги; ее голова уже давно скрылась за холмами, а хвост еще топтал настил моста.

Змея уползала прочь.

В городе начался колокольный перезвон. То-то же, унганские еретики! Обломали зубы, а? Умылись поганой своей кровью? Дайте срок, и не так еще умоетесь! Это только аванс, а уж маршал Глагр расплатится с вами сполна, ждите!

Горожане зубоскалили на стенах. Иные, спустив штаны, выставляли ягодицы между немногими уцелевшими зубцами, не боясь страшных унганских бомбард. Немногочисленные орудия, оставленные осаждающими на насыпных раскатах, молчали. Впервые за много дней воздух не сотрясала пальба. А две трети, если не более того, унганской армии отряд за отрядом уходили по киамбарской дороге на запад…

Снежная пыль. Слитный топот ног по замерзшей грязи. Скрип осей.

Громадные звери шестироги, выменянные у кочевников, медленно катили тяжелые бомбарды. На спину такого зверя приходилось карабкаться по веревочной лестнице, а подкова его напоминала Барини предмет, еще не известный в этом мире, – сиденье унитаза. Привычные к жарким степям звери тяжко страдали от холодов, несмотря на теплые попоны. Временами то один, то другой, вскинув страховидную морду, издавал протяжный мученический мык. Было понятно и дураку, что до весны звери не доживут.

Тут уж ничего не изменишь: война – дело накладное. Плати. А коли не можешь без слез видеть мучения животных и людей – сумей обойтись без войны.

Не умеешь – терпи сам и, ожесточив сердце, заставляй терпеть других.

Грузный князь верхом на рослом мерине казался карликом рядом с шестирогами. Его не заботило производимое им комичное впечатление. Князь был погружен в раздумья. Иногда он щелчком пальцев подзывал к себе оруженосца и, отдав приказание, усылал его куда-то.

Затем велел позвать Крегора. Бравый офицер, получивший в эту кампанию полк «железнобоких», не скрывал неудовольствия.

– Вижу, вы тоже считаете, что мы напрасно уходим от города, – сказал князь. – Не так ли, фьер Крегор?

– Я солдат, ваша светлость, – был ответ. – Мое дело повиноваться.

– Несомненно. Но сейчас я держу с вами совет. Что бы сделали вы на моем месте? Говорите откровенно, мне нужны ваши мысли. Наверное, вы повторили бы штурм?

– Да. Но только после тщательной подготовки, а не как в прошлый раз… Возможно, следовало бы решиться на ночной штурм. Взять Ар-Магор до подхода Глагра – вот что нам нужно. Если нет, тогда лучше вообще снять осаду, а не так, как… – Он запнулся.

– Говорите же, говорите, – поощрил Барини. – Вы хотели сказать: не так, как приказал я? Вероятно, вам кажется, что перед сражением с основными силами имперцев нам следовало бы иметь всю армию в кулаке?

– Глагр – опасный противник, – сказал Крегор, глядя в сторону.

Банально, но справедливо… Меньше всего на свете Барини хотелось оказаться в положении Цезаря под Алезией, осаждающего и осажденного одновременно. Он далеко не Цезарь. Он всего лишь самозванец, играющий роль великого воителя. Все победы унганцев – это победы лучшего оружия, придуманного не им, и лучшей тактики, впервые примененной на Земле много столетий назад. Эта тактика уже споткнулась об Ар-Магор, а впереди еще встреча с основными силами Империи под командой маршала Глагра. Глагр – это серьезно…

– Еще чем порадуете меня? Говорите, не бойтесь.

– Я считаю, что надо было снять осаду с Ар-Магора, – нехотя выговорил Крегор.

– Почему?

Бравый кавалерист удивленно поднял брови. Неужели князь не понимает?

– Мы дробим силы, ваша светлость. Отряд, оставленный нами под стенами Ар-Магора, малочислен. Его раздавят.

– Тот, кто хочет быть везде сильным, будет везде слабым, не так ли?

– Хорошо сказано, мой господин. Но, простите, плохо сделано. Под городом наших перебьют, как куропаток.

Рука князя указала вперед.

– Не успеют. Видите этот холм, фьер Крегор? Как только мы перевалим через него, возьмите свой полк и кружным путем ведите его назад. Вас не должны видеть со смотровых башен. В сумерках вы перейдете Лейс по льду выше излучины. Будьте осторожны, лед еще тонок. Вы займете позицию за лесом, в Совиной лощине. Полагаю, до завтра гарнизон из крепости не высунется, но все же держитесь настороже. Не забудьте выставить караулы. Ваша задача – отсечь противнику путь отступления в город и продержаться до подхода всей армии. Сумеете?

Лицо Крегора изобразило радостное понимание.

– Ежовый мех!.. То есть, простите, мой господин, я хотел сказать, что сумею.

– Отлично. Завтра для ваших рубак найдется дело. Постарайтесь не заморозить их ночью, но костры жгите в ямах и не слишком большие. Если противник заподозрит уловку, все пропало. Он не выйдет из-за стен, а нам надо, чтобы вышел. Все понятно? Вопросы есть? Нет? Ступайте к вашим людям. Я очень надеюсь на вас.

Крегор поклонился. Он улыбался так, словно только что съел что-то очень вкусное.

– Стойте… – Барини помедлил. – Завтра… не торопитесь. Не ввязывайтесь в драку сразу же. Дайте крысе забраться в мышеловку вместе с хвостом.

Улыбка Крегора растянулась до ушей. Он понимал. Он все отлично понимал! Зачем он усомнился в князе? Князь – гений.

– И еще скажу вам по секрету, – молвил Барини. – Глагр отнюдь не разбил Хратта, а лишь потеснил немного. Не страшно – Хратт справится.

Задолго до темноты армия разбила лагерь. Ночь выдалась морозная, безоблачная, звездная. Опытные солдаты, разметав случившуюся на пути деревеньку, жгли особые костры из цельных бревен, горящие жарко и долго. Князь ходил от костра к костру, тормошил тех, кому не досталось места у огня, чтобы не спали, понукал ленивых, грубовато шутил, сам рубил хворост палашом, обморозил нос, но был доволен. Холодно, зато нет облаков. А раз нет облаков, нет и зарева от костров, что развел укрывшийся за лесом в Совиной лощине полк Крегора. От леса там, собственно, мало что осталось, но лощина укроет, а зарево не выдаст. Лучше не придумаешь.

Барабанный бой возвестил побудку за час до рассвета. Отставить завтрак! Строиться! Кру-гом! Форсированным маршем к Ар-Магору… арш!

На дороге остался обоз – и дьявол с ним! Сложнее было обойтись в предстоящем сражении без артиллерии, но Барини понимал: она никак не поспеет. Что ж, за нее придется поработать аркебузирам. Главное, чтобы противник вышел сегодня из-за стен!

А выйдет ли он?

Выйдет. Князь верил предчувствию. Слишком долго гарнизон сидел в осыпаемой ядрами крепости, надоело, а вооруженные горожане тем более не захотят ждать. Чересчур уж возгордился противник, отбив два штурма. Надо полагать, в городе сейчас вовсю празднуют победу. И какой соблазн – разом навалиться на оставленный Барини отряд, кажущийся в огромном лагере еще малочисленнее, чем есть на самом деле, истребить или хотя бы отбросить его и снять наконец с города осаду!

Выполнимо ли? Конечно. И даже не очень трудно. По сравнению с жуткой резней в теснинах улиц во время второго штурма – просто пустяк!

Да, второй штурм… Ошибка, которую теперь надо обратить во благо. А третьего штурма не будет. Незачем спешить: Ар-Магор падет сам, как перезрелый плод.

Какой сюрприз ждет горожан! Нужно лишь маленькое, совсем крохотное вмешательство свыше: противник должен выйти из города.

А если он все-таки не выйдет?..

Флаер завис на десятикилометровой высоте крохотной, едва заметной невооруженному глазу точкой. Но кто из суетящихся внизу людей стал бы сейчас задирать голову, вглядываясь в небо? Зато Отто наблюдал приближенную оптикой картину боя во всех занимательных подробностях.

Атака городского гарнизона была хороша. Будто поршнем выдавило из ворот и проломов солдатскую массу. Выхлестнувшись из-за стен, она не потеряла ни одной минуты даром. Несчастные дураки сами сунули голову под топор.

Отто ухмыльнулся. Толька Баринов не разбил себе лоб об Ар-Магор. Правда, даже ему не хватило золота и платины открыть ворота столицы Империи – пришлось терять время и людей. И сейчас еще приходится… Было видно, как вытекающая из города человеческая река бурно разливается по траншеям и апрошам унганцев, окружает батареи, норовит ворваться в лагерь… Чисто муравьи.

Круши, бей! Наша берет, ребята! Раздавим еретиков, втопчем унганское отродье в кровь и дерьмо! Во имя святого Акамы не брать пленных!.. Отто не слышал ни звона клинков, ни хлопков аркебуз, ни одиночных выстрелов из бомбард на картечь. Тем более не слышал он криков, да и зачем? Звуки битв схожи между собой – кто слышал одну, тот слышал все. А вот зрелища – разные.

Он прекрасно видел с высоты, в какую ловушку лезут горожане. Сейчас его занимал только один вопрос: как скоро ловушка захлопнется? Позволит ли Толька перебить еще несколько сотен своих, чтобы завлечь в западню побольше имперских дураков и захлопнуть ее наверняка? Или не выдержит, попытается спасти истребляемых солдат? Страшное это дело, ремесло правителя и военачальника, – не жалеть часть, дабы сохранить целое. Передвигать фигурки по огромной доске и не морщиться, когда фигурка исходит криком, пытаясь запихнуть обратно в живот волочащиеся по грязи кишки. Что с того? Ведь это всего лишь фигурка.

Дьяволу проще, подумал Отто. Дьяволу нельзя верить; поверил лукавому – сам себя наказал. И никто не виноват, даже дьявол, потому что уж таково его свойство. Но у правителя и полководца часто нет иного выбора, чем хладнокровно обрекать на смерть тех, кто ему верит, кто на него надеется…

Фу, глупости! Отто потряс головой, рассмеялся. Стал смотреть, играя увеличением. Ага… две батареи уже захвачены, а основная драка переместилась в лагерь. С точки зрения имперцев бой уже выигран, они ведь не видят ни конного полка в Совиной лощине, ни посаженных на коней ландскнехтов, рысью поспешающих к месту боя и скрытых пока складками местности, ни аркебузиров…

Минут через десять ему стало ясно: пора! Нельзя больше ждать. Если Толик промедлит – конец всей блестящей тактической задумке. И он удовлетворенно хмыкнул, увидев, как зашевелилась за леском бесформенная клякса унганской кавалерии, как вытянулась и потекла она в обход леса, в обход лагеря, в обход траншей и апрошей, в обход противника, готового торжествовать победу… Кавалерийская змея текла близко от городской стены, по ней били немногие оставшиеся на стене арбалетчики, не в силах причинить ей серьезный урон, она шутя рассекла пополам пехотный резерв, несвоевременно вышедший из города, дабы ускорить победу над унганцами, – и заработали палаши.

Как, наверное, сейчас кричали сигнальные трубы горожан на стенах и башнях, как дребезжали колокола на звонницах! Назад, скорее назад, за стены!.. Отто усмехнулся. Сигналь, не сигналь – поздно отступать, лучшие силы защитников Ар-Магора уже в кольце. Единственное, что еще можно сделать, чтобы избежать полного истребления, это наскоро собрать силы в кулак и попытаться пробиться к городским воротам, пока главные силы Барини еще на подходе. Да разве реально собрать ударный кулак в такой свалке?

Еще через пять минут Отто понял, что последний шанс упущен горожанами, – к месту сражения тремя большими кляксами подошли передовые полки унганской пехоты, посаженные на коней. Аркебузиры мигом составили строй, конница расступилась, первый ряд стрелков разом окутался пороховым дымом, а дальше смотреть стало неинтересно, поскольку пропала всякая интрига. Вопреки мнению обывателей, дьявол не находил удовольствия в лицезрении картин истребления одних людей другими. Битва, достойная впоследствии войти в анналы военного искусства, завершалась так же, как завершаются все битвы, окончившиеся решительной победой одной стороны и сокрушительным поражением другой. Это была уже резня, а не битва. В общем-то, всегда одно и то же… Надоело.

Отто развернул флаер и дал малую тягу. Оставалось лишь связаться с Гамой и сообщить ему, что Ар-Магор падет со дня на день. С опозданием против планов Барини более чем на полтора месяца.

А как-то там маршал Глагр?..