А вот какая история приключилась с моим другом литератором Кокотовым.

В середине 90-х он ещё не встретил свою Аннабель Ли и, страдая от безнадёжного безденежья, прочитал как-то в «МК» объявление: знаменитый Фонд Сэроса объявил в России конкурс на лучшее произведение для детей и юношества, где «в живой, доходчивой форме раскрывалась бы антигуманная сущность советского строя, а также рассказывалось о самоотверженной борьбе демократических сил против ГУЛАГа». Обозначенная сумма вознаграждения вдохновляла. Впрочем, для начала соискателям предлагалось представить в фонд лаконичную заявку с изложением идейно-художественного замысла и фабулы будущего сочинения. В случае одобрения автор получал довольно приличный грант, как говорится, – под чернильницу.

Кокотов загорелся и вскоре отправил в фонд краткое содержание, или, говоря точнее, синопсис, который очень там понравился, и Андрея Львовича немедленно пригласили для заключения договора. В дорогом, оформленном в стиле хай-тек офисе, выходящем окнами на Кремль, его приняла немолодая гранд-дама, жилистая, прокуренная, похожая на бывшую балерину, перешедшую на профсоюзную работу, но не переставшую при этом носить рискованные мини-юбки.

– Садитесь, – предложила она и сама устроилась в кожаном кресле, закинув одну жилистую ногу на другую.

– Спасибо, – Кокотов устроился на краешке стула и с ужасом обнаружил дырку на своём носке, выглянувшем из-под брючины.

– Неплохо придумано, очень недурственно… – проскрежетала экс-балерина и закурила.

Особенно сэросихе понравилось, что соискатель предложил не какой-нибудь там новодел, а настоящий разоблачительный сиквел культовой советской повести «Тимур и его команда». Как известно, знаменитое сочинение Аркадия Гайдара, которое раньше изучали в школе, заканчивается тем, что, победив банду разорителя садов и огородов Мишки Квакина, Тимур вместе с соратниками шагает по дачной улице, провожая в действующую армию своего дядю майора-танкиста Георгия Гареева.

«…Они вышли на улицу. Ольга играла на аккордеоне. Потом ударили склянки, жестянки, бутылки, палки – это вырвался вперёд самодеятельный оркестр, и грянула песня.

Они шли по зелёным улицам, обрастая всё новыми и новыми провожающими. Сначала посторонние люди не понимали: почему шум, гром, визг? О чём и к чему песня?

Но, разобравшись, они улыбались и кто про себя, а кто и вслух желали Георгию счастливого пути…»

Однако никто не догадывался, даже помыслить не мог, о чём на самом деле дядя и племянник говорили в ночь перед отправкой. А говорили они об очень важных вещах. Георгий, не ведая, вернётся ли с войны живым, решил открыть Тимуру страшную семейную тайну.

– Запомни, мой мальчик, ты не внук казанского старьёвщика. Нет! Мы никакие не Гареевы, мы Гиреевы!

– Ну и что?

– Как «ну и что»! Мы прямые потомки владык Крыма ханов Гиреев, из ветви Чобан Гиреев, чей славный род после присоединения Тавриды к России верой и правдой служил Белому Царю.

– Не может быть!

– Да, мой мальчик! После революции, лишившись всего, мы, чтобы уцелеть, скрыли происхождение и даже слегка изменили фамилию. И ты родился уже Гареевым. Но мы дали тебе имя великого воина Тимура! Пойми, мы – соль великой империи! Если удастся вернуть трон Романовым, мы вернём наши земли, наши имения, наше положение, снова станем аристократией…

– Что же для этого нужно, дядя? – прошептал поражённый таким внезапным поворотом судьбы юный Гиреевич, закрывая ладонью красную звезду, вышитую на рубашке.

– Убить Сталина! Совдепия держится исключительно на силе и воле этого хитрого тирана. Умрёт Сталин – умрёт большевизм. Измученные народы России под колокольный звон сами внесут Романовых в Кремль. Я попробую объединить здоровые монархические силы в Красной армии. Это очень опасно, но бездействовать нельзя: капля крови точит камень деспотизма. А ты расти и думай!

– О чём, дядя?

– Как убить Сталина! Поклянись!

– Я клянусь, дядя! – мальчик бросился на шею Георгию, не ведая, что снова встретится с ним лишь через двадцать лет.

…Но юный Гиреевич не догадывался, что такой же судьболомный разговор случился не только у него. Тот, кто читал повесть Гайдара или хотя бы видел одноимённый кинофильм, конечно, помнит, как Тимур на мотоцикле мчал по ночной Москве девочку Женю к её отцу. Тот на вверенном ему бронепоезде проезжал через столицу в действующую армию.

«…Время подходило к трём ночи. Полковник Александров сидел у стола, на котором стоял остывший чайник и лежали обрезки колбасы, сыра и булки.

– Через полчаса я уеду, – сказал он Ольге. – Жаль, что так и не пришлось мне повидать Женьку…

Вдруг наружная дверь хлопнула. Раздвинулась портьера, появилась Женя… Лоб её был забрызган грязью, помятое платье в пятнах… Отец взял Женю на руки, сел на диван, посадил её себе на колени. Он заглянул ей в лицо и вытер ладонью её запачканный лоб.

– Да, хорошо! Ты молодец человек, Женя!

– Но ты вся в грязи, лицо чёрное! Как ты сюда попала? – спросила Ольга.

Женя показала ей на портьеру, и Ольга увидела Тимура… У него было влажное, усталое лицо честно выполнившего свой долг рабочего человека…»

Полковник Александров тепло поблагодарил юношу за своевременную доставку Жени и попросил, извинившись, оставить его наедине с дочерьми.

– Дорогие Оля и Женя, – сказал он. – Я знаю, срочный вызов в часть – это, возможно, хитрая уловка НКВД и в поезде меня арестуют…

– За что?! – в ужасе вскричали обе.

– Для этого я должен рассказать вам правду. Я не сын водопроводчика, как вы думали. Я в прошлом белый офицер, командовал конными разведчиками лейб-гвардии Волынского полка. Я честно сражался под трёхцветным стягом за то, чтобы вся власть в России перешла к Учредительному собранию. Но мы проиграли, а потом большевики предложили нам, уцелевшим офицерам, перейти к ним на службу и стать военспецами. Только что родилась ты, Оля, надо было кормить семью, и я согласился. Служить мне пришлось сперва под началом Троцкого, а потом Тухачевского. Оба, конечно, те ещё мерзавцы, но выбирать не приходилось. Когда раскрыли заговор маршалов против Сталина, я воевал в Испании. Это меня и спасло. Но теперь, кажется, пришла моя очередь… Коба ничего не забывает и не прощает. Не волнуйтесь, живым я не дамся! Вы, мои девочки, не станете ЧСВН – членами семьи врага народа.

– Папа, но почему ты встал на путь борьбы с советской властью? – сквозь слёзы удивилась старшая, Оля. – Ведь всё у нас было так славно! Мы ни в чём не нуждались. Мы пели хорошие песни, учились, боролись…

– Поймите, доченьки! За глянцевой вывеской страны, где так вольно дышит человек, на самом деле скрывается преисподняя, а вместо сатаны правит бал усатый кремлёвский горец с широкой грудью осетина! Он уже перемолол в ГУЛАГе жерновами пролетарской диктатуры несколько миллионов ни в чём не повинных людей…»

– Сто миллионов! – поправила сэросиха красным карандашом.

– Сто миллионов никак невозможно! – робко возразил Кокотов.

– Почему?

– Ну как же! Перед революцией население Российской империи насчитывало сто пятьдесят миллионов. Польша, Финляндия, Прибалтика отделились. Это миллионов двадцать пять. Столько же погибли на германской и Гражданской войнах, от голода, эпидемий, многие уехали в эмиграцию. Потом двадцать миллионов погибли в Великой Отечественной войне…

– Тридцать! – поправила гранд-дама таким тоном, словно речь шла об овцах.

– Хорошо – пусть тридцать. Тридцать, двадцать пять и двадцать пять – получается восемьдесят. Если к ним прибавить ещё ваши сто миллионов и вычесть всё это из ста пятидесяти миллионов, то получается минус тридцать миллионов. Даже если учесть высокую рождаемость тех лет, у нас в лучшем случае выйдет ноль!

– Ноль чего? – удивилась она.

– Населения. Никого. Пустая земля.

– Минуточку, Андрей Львович! Вы собираетесь писать художественное сочинение или статистическое? – подозрительно спросила гранд-дама.

– Разумеется, художественное!

– Тогда посидите здесь!

Она встала и, по-балетному выворачивая мыски, скрылась за большой полированной дверью, рядом с которой была прикреплена золотая табличка:

Альбатросов, кстати, был видным писателем, обласканным советской властью. Его шеститомное собрание сочинений пылилось во всех книжных магазинах, а пятикомнатная квартира на Неглинной поражала своими размерами даже заезжих прогрессивных западных литераторов. И вот к какому-то славному юбилею ему за неутомимую литературную и общественную деятельность полагался орден Ленина.

И всё уже было решено, как вдруг его сынок, студент Института международных отношений, редкий дебил, попался на спекуляции валютой. От тюрьмы отец его, разумеется, избавил, сбегав на поклон в ЦК и напомнив о том, как по просьбе руководящих товарищей бодал упёртого Солженицына. Альбатросова пожалели (у самих росли те ещё обалдуи), но решили всё-таки немножко прижучить за существенные недостатки в деле воспитания молодого поколения. В последний момент орден Ленина ему заменили на Трудовое Красное Знамя, каковое у него уже имелось в количестве двух штук. И всё бы ничего, но его одногодок, тоже писатель и, можно сказать, литературный супостат из рук Брежнева в те дни получил именно орден Ленина. Такого унижения Альбатросов не стерпел.

– Позор! В какой стране мы живём! – кричал он жене, плотно притворив дверь спальни и выдернув из розетки телефон. – Даже изверг Сталин говорил: «Сын за отца не отвечает!» А они? Ну как жить в этой стране? Ненавижу!

Ночью ему приснились две аптеки в Харькове, отобранные в 1927 году, несмотря на то что его отец, провизор, снабжал большевиков кое-какими химикалиями (не бесплатно, конечно!) для изготовления метательных снарядов.

На следующий день Альбатросов, всегда сочинявший свои книги с утра пораньше, встал с постели небывало поздно, зато убеждённым антикоммунистом, о чём благоразумно помалкивал до девяносто первого года. Узнав о крахе ГКЧП и победе демократии, он собрал пресс-конференцию и на глазах потрясённых западных журналистов сжёг свой партбилет. (Вторым подобный подвиг совершил Марк Захаров.) Эта картинка облетела все мировые агентства, а «Вашингтон пост» напечатала статью под названием «Альбатрос новой русской революции». И нет ничего удивительного, что знаменитый финансист Сэрос позвонил ему через месяц и предложил возглавить российское отделение своего фонда, назвав такой оклад жалованья, что писателю пришлось вызывать неотложку…

Гранд-дама вышла из-за глянцевой двери и направилась к Кокотову походкой Одетты, измученной артрозом.

– Вот, Андрей Львович, еле спасла ваш проект!

– Да что вы? Спасибо… Не знаю даже, как вас…

– Потом, потом, – потупилась сэросиха. – Слава богу, Борису Леонидовичу очень понравился ваш замысел. А то ведь могло случиться самое худшее. Вот всё, что я смогла для вас сделать…

Она положила перед Кокотовым синопсис, где «100 миллионов» было исправлено на «36,6 миллиона», а на полях, как это делается в бухгалтерских документах, появилась надпись «Исправленному верить» и летучая подпись Альбатросова, действительно напоминающая птицу, реющую над волнами.

…Получив солидный аванс, равнявшийся годовой учительской зарплате, Кокотов уселся за машинку и задумался. Завязка-то у него была – лихая и неожиданная, но вот что делать дальше с Тимуром и его командой, решившей убить Сталина, он понятия не имел. И тогда Андрей Львович отдался на милость вдохновения.

В поезде, оставив дома потрясённых дочерей Олю и Женю, полковник Александров задумчиво смотрел в тёмное окно. Но недолго слушал он мерный колёсный перестук: в ста километрах от Москвы литерный задержали и отогнали в тупик. Выглянув в окно, бывший белогвардеец увидел у насыпи чёрную арестантскую «марусю» и угрюмых кожаных людей вокруг автомобиля. «Да здравствует Учредительное собрание!» – громко крикнул он перед тем, как застрелиться из именного браунинга, полученного из рук маршала Тухачевского за успешное подавление Антоновского восстания. Чтобы не поднимать лишнего шума, самоубийство героя Испании объявили результатом неосторожного обращения с оружием и похоронили полковника со всеми полагающимися воинскими почестями.

Немногим дольше светила удача майору Гарееву. Едва он завёл с личным составом речь о том, что династия Романовых радела о народе получше-то большевиков, на него сразу донесли. Когда в домик, где он квартировал, шурша хромовыми тужурками и скрипя портупеями, вошли чекисты, Георгий крепко спал. В итоге: неправый классовый суд и пятнадцать лет лагерей за попытку организовать монархическое подполье в РККА.

Тимура тоже поначалу заподозрили в измене Родине, но мудрый мальчик, усыпляя бдительность врагов, выступил на комсомольском собрании и громогласно отказался от контрреволюционного дяди. Он хотел также отречься и от мамы, но добрый старичок из райкома, которого расстреляют через полгода за дружбу с Бухариным, объяснил: это совсем не обязательно – достаточно дяди. Гареевых оставили в покое, прогнали только с казённой дачи. Приняв предложение осиротевших Оли и Жени, мать и сын Гараевы поселились в доме у сестёр Александровых.

Отведя от себя подозрения, Тимур задумался о том, как выполнить завет дяди, спасти народ от тирана и вернуть власть законной династии. Конечно, он понимал: совершить это в одиночку невозможно, и после долгих колебаний посвятил в свои планы сестёр Александровых. Оказалось, ради созыва Учредительного собрания девушки готовы на всё! Вместе они стали прощупывать остальных членов Тимуровой команды, и результат превзошёл самые смелые ожидания. Коля Колокольчиков тут же согласился вступить в организацию, так как его дедушка, тайный сторонник Троцкого, ненавидел Сталина за то, что этот марксистский невежда предал дело Ленина, свернул мировую революцию, дал послабление попам и начал строить социализм в одной (вы только подумайте!) отдельно взятой стране. Вскоре к ним примкнул и Симка, сын бывшего руководителя Викжеля, брошенного ныне на клубную работу. «Они низвели рабочий класс до положения бессловесной рабочей скотины и смеют ещё называть этот строй диктатурой пролетариата!» – горячо повторял темпераментный мальчик вслед за своим оппозиционным батькой.

Но и это ещё не всё! Догадавшись о замыслах Тимура, к нему пришёл с повинной бывший враг Мишка Квакин. Оказалось, его отец был кулаком и активным участником тамбовской Вандеи, где и сгинул, отравленный боевыми газами, пущенными в леса продвинутым извергом Тухачевским. Потому-то Мишка и лютовал по садам да огородам, ведь посёлок, где жили Оля, Женя, Тимур и его команда, был не обычной деревенькой. Здесь получили дачи активные большевики и спецы, пошедшие в услужение к богопротивному режиму. Вот им-то и мстил крестьянский сын Квакин. Ненависть к тирану Сталину объединила вчерашних врагов в едином порыве справедливого возмездия.

Попросился к ним в подполье и бывший квакинский прихвостень по прозвищу Фигура, злобный отпрыск начальника расстрельной команды Фигуровского, которого свои же прикончили за избыточные зверства, вредные делу революции. На самом деле Фигура просто хотел втереться в доверие и сдать заговорщиков НКВД, надеясь, что его в благодарность за бдительность возьмут на отцовскую должность, всё ещё вакантную. Но исполнить подлый замысел предатель не успел: утонул в речке, случайно зацепившись трусами за корягу.

Но как, как убить Сталина, которого охраняют как зеницу ока полчища оголтелых опричников? Долгими вечерами, собравшись в своём штабе, оборудованном на чердаке сарая, юные тираноборцы строили самые рискованные планы, но ни один никуда не годился. Это был тупик…

Кстати, в тупике оказались не только Тимур с друзьями, но и сам Кокотов, не знавший, как выпутаться из завязанного сюжета. А срок сдачи рукописи неумолимо приближался. И тут Андрей Львович почему-то вспомнил про писателя Альбатросова, который страшно осерчал из-за того, что его литературный супостат получил орден Ленина из рук самого Брежнева. И автора осенило!

…Следом осенило и Тимура. Он грустно сидел на чердаке и слушал чёрный, похожий на шляпу радиорепродуктор, бодро доносивший о том, как Сталин в Кремле вручает награды героям-полярникам. «Да ведь это же так просто!»-буквально подскочил мальчик. С кем из обычных людей изверг встречается лично? Только с теми, кто совершил что-то выдающееся, особенное, полезное государству: с ударниками, полярниками, героями, победителями, стахановцами, изобретателями, учёными, творцами… Следовательно, нужно стать достойным награды показаться рядом с диктатором в торжественной обстановке. Впрочем, и тут возникала серьёзная проблема: пришедших в Кремль за наградой тщательно обыскивают – и потому пронести с собой оружие невозможно. А это значит, необходимо найти способ уничтожить врага голыми руками. Тимур помчался к своему другу Ван Цзевэю, сыну китайского коммуниста, ответственного работника Коминтерна, тоже получившего дачу в этом посёлке. Мальчики долго о чём-то шептались, и китайчонок показывал товарищу странные движения, напоминавшие восточный танец.

А вечером началось: закрутилось, заскрипело тяжёлое колесо на чердаке, вздрогнули и задёргались провода: «Три – стоп», «три – стоп», остановка! И загремели под крышами сараев, в чуланах, в курятниках сигнальные звонки, трещотки, бутылки, жестянки. Сто не сто, а не меньше пятидесяти ребят быстро мчались на зов знакомого сигнала…

– Соратники! – торжественно начал Тимур. – Мы знаем, как убить тирана. Но это возможно лишь при одном условии…

– При каком? – страстно закричали юные подпольщики. – Мы готовы на всё!

– Надо учиться, учиться и ещё раз учиться…

– Зна-аем… Слы-ышали… Надоело… – приуныли огорчённые вождеубийцы.

– Нет, не знаете! Учиться мы должны, чтобы поступить в вузы, овладеть перспективными специальностями, ударно трудиться и добиться таких выдающихся результатов, чтобы получить награду из рук Самого! Поняли? Атам всего один удар двух пальцев в грудь извергу – и конец. Этому удару, который называется «Поцелуй чёрного дракона», нас обучит Ванька…

– Гениально! – прошелестел по чердаку вздох восхищения.

Именно так, Ванька, друзья любовно называли китайчонка Ван Цзевэя. Его отец, сподвижник Мао Цзэдуна, оттеснённый от руководства партией и сосланный в Москву, прошёл некогда обучение в знаменитом монастыре Шаолинь, овладел тайнами восточных единоборств и отправил на тот свет немало гоминьдановцев. Секретный удар «Поцелуй чёрного дракона» назывался так потому, что со стороны был совершенно незаметен. Он не оставлял на теле ни малейшего следа. Никто ничего не заметит. Просто злодею во время вручения наград станет нехорошо, очень нехорошо, смертельно плохо…

Ребята с восторгом приняли план Тимура и стали тщательно под руководством Ваньки овладевать «Поцелуем чёрного дракона». Волшебную силу этого приёма они, подучившись, успешно проверили на чересчур любопытной бабке-молочнице, заподозрив в ней осведомительницу НКВД. И разносить молоко стало некому…

Организация тем временем стремительно росла, ширилась, разветвлялась: в неё неугомонными потоками вливалась дачная молодёжь из посёлков Красный Полярник, Красный Авиатор, Красный Печатник, Красный Строитель, Красный Писатель, Красный Актёр, Красный Композитор, Красный Академик, Красный Художник, Красный Командир, Красный Эпроновец, Красный Металлург, Красный Кооператор, Красный Зверовод и многих других. Нашлись единомышленники в дачных селениях других областей и республик необъятного СССР. Разумеется, такая разветвлённая подпольная сеть не могла долго укрываться от бдительности НКВД, тем более что одна из самых активных ячеек подполья действовала в посёлке Красный Чекист. Надо было что-то делать…

И тогда Тимур под видом слёта тимуровцев (это движение охватило тогда всю страну) устроил в лесу под Красной Пахрой тайный съезд своей организации. Прибыли делегаты со всех концов Союза. Их посвятили в план устранения Сталина, обучили «Поцелую чёрного дракона», а затем заставили поклясться, что первый, кто получит награду из рук диктатора, убьёт его на месте. Клялись, между прочим, не на пустом месте, а на реликвии, святыне – на подлинной кепке Ильича, которую отец одного из юных заговорщиков, работая охранником в Горках, взял себе на память о парализованном вожде. Поклявшись, сподвижники обнялись и разошлись ветвистыми дорогами своих судеб…

Тут, конечно, надо объясниться: Тимур и сёстры Александровы, конечно, понимали, что Ильич нисколько не лучше, а то и хуже Виссарионыча, но они не стали разубеждать в этом своих доверчивых друзей и вносить смуту в ряды подпольщиков, ибо большинство из них пока ещё свято верили в завиральные коммунистические идеи. Просто, когда все клялись Лениным, Тимур, вслух произнося ненавистное имя, мысленно присягал дому Романовых, а Женя с Олей адресовались безвинно разогнанному Учредительному собранию…

Итак, следуя тайной клятве, в разных частях Советского Союза тысячи юношей и девушек активнейшим образом включились в жизнь своей тяжёлой страны. Именно этим обстоятельством объясняется удивительный факт, давно не дающий покоя западным советологам и русистам в штатском: ну почему, почему, почему народ, изнывавший под железной сталинской пятой, истерзанный коллективизацией, индустриализацией, культурной революцией, ГУЛАГом и прочими ужасами социализма, тем не менее кипел энтузиазмом, совершал беспримерные трудовые и боевые подвиги, великие научные открытия, создавал бессмертные произведения искусства?! Почему? Непонятно. А тут всё объясняется и окончательно встаёт на свои места. Никакой мистики, никаких чудес! Просто тысячи молодых, энергичных заговорщиков, маниакально жаждущих успеха, стали той закваской, на которой и поднялась страна. Они оказались тем пассионарным толчком, который разбудил миллионы и в конечном счёте привёл к «русскому чуду», так и не понятому Западом. Именно они, тимуровцы, обеспечили бесперспективному, по сути, советскому проекту исторический триумф и небывалые свершения, а именно: победу над Гитлером, обретение атомного оружия и выход в космос!

Однако дорога к высокой государственной награде, дающей уникальный шанс убить Сталина, была неимоверно трудна и оказалась по плечу немногим. Первыми вплотную к решению этой великой задачи подошли Мишка Квакин, Оля Александрова и Ван Цзевэй.

Мишка стал знаменитым лётчиком-асом, он сбил над Ленинградом кучу «мессеров» и был вызван для вручения Звезды Героя в Кремль. Да только Сталин в тот день как на грех приболел, и награду вручал дедушка Калинин, которого ввиду его абсолютной безвредности устранять не имело никакого смысла. Но истинный сын тамбовского волка Квакин не отчаялся, продолжил свои удивительные подвиги, снова заслужил награду, однако, прибыв с фронта в Кремль за второй Звездой, обнаружил, что изверг всех времён и народов убыл на Тегеранскую конференцию. Героя озвездил Клим Ворошилов, давно утративший политическое влияние и ставший всесоюзным коневодом. Возможно, в третий раз отважному лётчику повезло бы, но он геройски погиб в неравном бою, совершая таран в небе над Таллином… На месте Мишкиной гибели был воздвигнут бронзовый памятник, но недавно горячие эстонцы его снесли, так как он вдруг стал мешать общественному транспорту…

А вот Оля Александрова, оправившись от потери отца, расцвела и стала знаменитой актрисой. Она играла в основном молодых ударниц труда, которые, несмотря на всю свою девичью неприступность и производственную загруженность, к концу фильма всё-таки влюблялись в хорошего заводского паренька или бравого краскома. Сталин, пристально следивший за развитием советского кинематографа и нередко дававший режиссёрам леденящие кровь мудрые советы, сразу приметил новенькую звезду экрана и даже собирался пригласить её в Кремль на какой-нибудь торжественный приём. Но тут случилось непредвиденное: совершенно некстати в девушку влюбился ужасный Берия, как известно, хватавший всё, что плохо лежит, в том числе и хорошеньких гражданочек. Он поначалу с лаской и обещаниями подкатил к красавице-актрисе, но получил решительный отказ. Лаврентий Павлович пришёл в ярость, пришил Ольге нелепейшую антисоветскую статью и сослал бедняжку в Воркутинский театр.

Но нет худа без добра: именно там, в скорбном отдалении, она после многих лет разлуки встретила дядю Тимура – Георгия Гараева. Обладая хорошими вокальными данными и очевидными артистическими способностями, бывший майор-танкист был замечен лагерным начальством, вызволен из рудника и переведён рабочим сцены в тот же Воркутинский театр. Освободились они вместе в 1954-м, жили долго, счастливо и расстались только во времена перестройки не по личным, а по политическим мотивам: Ольга, как и её отец, была горячей сторонницей демократического пути развития, а Георгий, согласно родовой традиции, так и остался яростным приверженцем монархической идеи…

Третьим на грани торжества исторической справедливости оказался Ван Цзевей. Китайчонок окончил Институт военных переводчиков, стал блестящим полиглотом и должен был переводить встречу Сталина и Мао Цзэдуна в Москве, намеченную на 1950 год. Случай представлялся уникальный: одномоментно покончить сразу с двумя величайшими тиранами мировой истории, а заодно и поквитаться за отца. Предусмотрительный мститель достал два манекена и ночами отрабатывал до бритвенной остроты особенный – двойной «Поцелуй чёрного дракона». Одновременно двумя руками наносились два смертоносных удара, со стороны похожие на почтительные прикосновения. Однако вожди в хлам переругались из-за войны в Корее, и встреча на высшем уровне не состоялась.

Остальным же членам тимуровской команды, несмотря на небывалую трудовую и ратную доблесть, не удалось так близко подобраться к злодею. И всё-таки клятва была исполнена. Сделал это сам Тимур. Вместе с Женей он поступил в медицинский институт, сознательно выбрав специальность кардиолога, позволявшую когда-нибудь добраться до стареющего изверга. Со временем Тимур защитил диссертацию, стал медицинским светилом и после долгих ухищрений, через Симку, служившего при Абакумове, устроился в Кремлёвскую больницу и терпеливо ждал своего часа.

И час пробил.

В марте 1953-го Тимура, солидного, лысеющего кандидата медицины, срочно вызвали к заболевшему Сталину на ближнюю дачу в Кунцево. Вождь, укрытый пледом, лежал на кожаном диване. Приказав всем, кроме доктора Гараева, удалиться и не беспокоить его до утра, генералиссимус подозвал к себе мстителя.

– Ну, мой мальчик, – произнёс он с неистребимым грузинским акцентом. – Ты не забыл ещё «Поцелуй чёрного дракона»?

– Что-о? – опешил врач-убийца и отступил, ожидая немедленного ареста. – Вы… вы всё знаете?

– Конечно! С самого начала, – улыбнулся отец народов. – Но я приказал не трогать твою команду. Я сказал Берии: пусть поработают на державу…

– Как… вы… Почему, товарищ Сталин? – пролепетал, забыв про клятву, вождеубийца.

– Ну сам подумай, Тимурчик! Твои предки правили Крымом. Если верить прохиндеям-генетикам, у тебя должно быть наследственное государственное мышление. Как заставить этот ленивый и неблагодарный народ строить социализм и укреплять державу? Как объединить моих разношёрстных врагов и тоже заставить их работать на страну? Я просто измучился. А тут вдруг ты, дорогой, со своей клятвой!

– И вы…

– Ну конечно, мой мальчик! Спасибо! Ты мне очень помог. Мне и Родине!

– Мы старались, Иосиф Виссарионович…

– Знаю.

– Вы – гений! Вы… Я… Никогда! – окончательно растерялся обычно невозмутимый Тимур и даже заплакал.

– Знаю. А теперь, мой мальчик, сделай то, за чем пришёл!

– Что?! Нет! Нет! – замотал головой потомок Гиреев. – Я всё понял. Вас послал России Бог!

– Я тебя прошу! Понимаешь, я болен. Очень болен. Чувствую, в любую минуту может случиться удар. Возможно, меня неправильно лечили. Извини, но я никогда не доверял врачам. Горный чеснок на спирту – вот мой Авиценна! Но, видимо, и он уже бессилен. Не хочу, как Ильич, стать жалким, беспомощным, немым инвалидом. Не хочу, чтобы от моего имени, пока я полужив, натворили глупостей и подлостей. Пусть не закрываются мною, пусть сами отвечают перед Историей…

– Я вас вылечу! – вскричал раскаявшийся мститель.

– Нет, старость неизлечима. Помнишь, как в песне поётся: «Если смерти – то мгновенной…»

– «…если раны – небольшой…» – подхватил Тимур.

– Вот-вот… Давай! Покажи мне «Поцелуй чёрного дракона»! Очень интересно! Я столько слышал о нём. Давай же, сынок!

Вот и всё… А глупые историки до сих пор гадают, что это было: естественная смерть от инсульта или подлое отравление. Нет, это был «Поцелуй чёрного дракона», не оставляющий, как уже известно читателю, на теле никаких следов…

Готовую рукопись (кстати, так и названную – «Поцелуй чёрного дракона») Кокотов, которого буквально распирало от творческой гордости, представил в Фонд Сэроса день в день согласно договору. Гранд-дама, прочитав сочинение, никакого мнения не высказала, лишь попросила переделать Олю Александрову из актрисы в балерину, так как вождь (это доподлинно ей известно) больше любил танцующих, нежели лицедействующих женщин. Оставался пустяк: выкупить разрешение на сиквел у родного внука писателя-Егора Гайдара. Но это, заверила сэросиха, дело несложное, ведь Альбатросов вместе с его отцом, сухопутным адмиралом, служил в военном отделе газеты «Правда» и даже качал будущего реформатора на коленке. Одна проблема: Егор Тимурович скуповат и может запросить немалые деньги.

– Ну ничего… Сэрос нам поможет! Кстати, Борис Леонидович лично хочет почитать вашу рукопись! – доверительно сообщила она. – А такое желание появляется у него, поверьте, не часто!

Но до покупки прав дело не дошло. Через несколько дней Кокотова срочно вызвали в фонд. Позвонившая гранд-дама была дистиллированно учтива, и ничто не предвещало надвигающуюся катастрофу. Предчувствие беды появилось у Андрея Львовича, когда у входа его встретил охранник в чёрном и, точно арестанта, повёл в кабинет шефа. Тот оказался совершенно седым апоплексическим стариканом, одетым в джинсы и звёздно-полосатую майку. Завидев автора, он нахмурился, побагровел и резво выскочил из-за обширного стола, украшенного сувенирной статуей Свободы.

– Ты что нам написал, сукин сын?! – заорал Альбатросов и выдал такую замысловатую матюговину, что Андрей Львович опешил: – Ты чему учишь нашу молодёжь?!

– Я?

– Ты! Ты хочешь сказать, что всё хорошее в этой стране – от Сталина?

– Нет, не от Сталина, а, наоборот, от ненависти к нему… – попытался оправдаться автор.

– Какая разница! Ты… ты что, меня разыгрываешь? – далее последовала ещё более развёрнутая нецензурщина. – Щенок!

– Но позвольте…

– Не позволим! Мерзавец! Во-он отсюда! – заорал Альбатросов, хватаясь за сердце. – Ни копейки, ни цента…

Дюжие охранники подхватили несчастного писателя и грубо высыпали на лестницу, а сэросиха злорадно швырнула ему вслед папку с рукописью – и бесчисленные листы, испещрённые буквами, рассыпались по ступенькам. Подбирать пришлось долго, но нескольких страниц автор так и недосчитался. Договор с Кокотовым расторгли и даже попытались взыскать с несчастного автора аванс, но, как справедливо заметил Сен-Жон Перс, литератор скорее отдаст душу чёрту, нежели аванс издателю. Вероятно, после этой истории Андрея Львовича внесли в тайный чёрный список, ибо сколько бы раз он потом ни обращался в расплодившиеся по России зарубежные фонды в поисках грантов или простого финансового сочувствия, конверты с его заявками и мольбами возвращались нераспечатанными…

Кокотов погоревал, а потом по заказу одного издательства стал писать под псевдонимом Аннабель Ли женские эротические романы. Первый он назвал «Алиса в Заоргазмье».