Кокотов проснулся ночью от холода и одиночества. Никого. Лишь на полу, словно скомканные гроздья жасмина, белело ажурное бельё Натальи Павловны. Он протянул руку за трусиками, но, ощутив озноб, оглянулся: дверь в лоджию была открыта и сквозняк таинственно волновал занавеску.

«Господи, ушла! Обнажённая! Зачем?» Обжигая пятки о ледяную плитку, Андрей Львович выскочил в ночной холод, однако вместо обнажённой женщины обнаружил там зелёное существо величиной с первоклассника, похожее на гигантского богомола. Тварь сидела верхом на ограждении и, причмокивая, лакомилась рябиной.

– Женщину не видели? – спросил Кокотов, совершенно не удивившись странной встрече.

– Какую? – знакомым голосом уточнило разумное насекомое.

– Нагую.

– Нагую? Кто же в заморозки голышом бегает?

– Да, в самом деле… – пробормотал Андрей Львович, заметив иней, посеребривший перила. – А вам не холодно?

– Я в скафандре.

– А-а-а… – ничего не понял Кокотов и, чтобы завязать беседу, кивнул на рябину: – Вкусно?

– Не очень. Зато полезно. Авитаминоз – болезнь скитальцев.

Богомол повернул треугольную голову с большими переливающимися, как чёрный жемчуг, глазами и шевельнул длинными подрагивающими усами, похожими на гибкие автомобильные антенны. Кокотов заметил, что членораздельные звуки идут не из мощных челюстей, напоминающих каминные щипцы, а откуда-то из-под хитиновых надкрылий.

– Сами-то откуда будете? – поинтересовался он, чтобы поточнее определить источник звука.

– Оттуда! – Гость расправил суставчатую лапку, раскладывающуюся, как перочинный ножик, и махнул длинным коготком в сторону прудов.

Стало окончательно ясно: говорит пришелец, задевая шипастым бедром о край надкрылий, которые помимо прочего служат, наверное, ещё и резонаторами. Только после этого Андрей Львович взглянул в указанном направлении и увидел, что над прудами зависла огромная летающая тарелка. Она, словно на треногу, опиралась на ослепительные лучи, пробивавшие чёрную воду до самого дна. Даже из лоджии были отчётливо видны медленные тени крупных карпов и бесчисленная рыбья мелочь, роившаяся в освещённой глубине. Сама же тарелка не вызвала особого удивления – именно он сам и описал корабль инопланетян в «Космической плесени».

– Гагарина вы забрали? – светски полюбопытствовал Кокотов.

– Нет, мы по металлу, – ответил пришелец. – Цветнину собираем.

– С какой планеты к нам прибыли?

– Тебе-то какая разница? Всё равно не запомнишь. Допустим, с планеты Джи.

– Это где же такая?

– Блин, я сюда что, астрономию прилетел преподавать? Ладно, смотри! – Пришелец разложил свою лапку, заканчивавшуюся коготком, и указал вверх.

Кокотове готовностью запрокинул голову: звёзды сплошь усыпали чёрное осеннее небо. Казалось, кто-то грабанул магазин «Якутские алмазы» и, спасаясь от погони, рассыпал по Млечному Пути всю добычу: попадались яркие «каратники» вроде Полярной звезды, но в основном это была алмазная крошка и даже пыль.

– Ищи Малую Медведицу!

– Нашёл!

– Теперь чуть выше и левей найди две звезды. Видишь? Малый Пёс называется.

– И у вас тоже?

– Глупый вопрос! Имена созвездиям давала Прапрацивилизация. Они у всех «разумников» одинаковые.

– Но ведь вроде…

– Вроде у Мавроди. Продолжаю: если посмотреть в мощный телескоп, видно несколько точек вокруг правой звезды. Это планеты. Самая яркая называется Джи. Это моя родина. Понял?

– Понял.

– А теперь объясни, куда я-то попал? Когда наши прилетали сюда в последний раз, никаких «разумников» не видели. Бродили тут какие-то гамадрилы. Была, правда, в Африке выездная генетическая лаборатория этих засранцев с Андуара. Но мы с ними не разговариваем…

– Видите ли, эволюция за время вашего отсутствия значительно продвинулась… – с внутренней гордостью сообщил Кокотов.

– Вы ещё верите в эволюцию? Наивные!

– Откуда же тогда берутся новые формы? Человек, например…

– Выдумываются.

– Кем?

– Старыми формами.

– А старые формы?

– Восстанавливаются.

– Кем?

– Новыми формами.

– Да? Странно… А вот скажите, я слышал, что разум есть не что иное, как смертоносный вирус вроде СПИДа, которым одна галактика в момент астрального соития заражает другую.

– Возможно. Не знаю, – подумав, ответил «богомол». – Половая жизнь Вселенной ещё плохо изучена. А тут у вас не бордель?

– Почему бордель?

– Ну вопросы интересные задаёте. Голых женщин ищете.

– Нет, тут «Ипокренино» – Дом ветеранов культуры, – с достоинством объяснил Кокотов.

– Даже так? В самом деле, продвинулись… И кто же здесь живёт?

– Поэты, актёры, художники, архитекторы, композиторы, чекисты…

– Не может быть! Ты тоже ветеран?

– Нет. Я писатель и сюда приехал сочинять сценарий с режиссёром Жарыниным.

– Надо же! – От восторга пришелец сложил лапки и молитвенно прижал к груди. – Знаешь, я тоже в юности мечтал стать режиссёром. Но пробиться совершенно невозможно…

– Почему?

– По кочану! Чудовищная семейственность. Мафия!

– И у нас тоже! – обрадовался такому межгалактическому совпадению писатель. – Михалковы, Кончаловские, Германы, Тодоровские, Чухраи, Бондарчуки, Лунгины… Отцы, сыновья, внуки. Страшное дело!

– Как?! Всего-навсего три поколения?! И вы ещё жалуетесь! – вскрикнул «богомол», от удивления затрепетав прозрачными узорчатыми крыльями. – Счастливцы! У вас какой витальный лимит?

– Простите?

– Живёте сколько?

– Лет семьдесят, если повезёт… – вздохнул Андрей Львович.

– А мы – тысячу лет! Вообрази, двадцать поколений одной семейки колготятся одновременно. И все – режиссёры! Не пробиться! Никаких шансов. Кто меня поддержит, я ведь не голубой. Я, как видишь, зелёный и предпочитаю самок. В результате пришлось в космосе челночить. У нас астронавтика – профессия неудачников. Семью-то надо кормить! Вот и летаю туда-сюда, мусор всякий собираю. А ты почему такой грустный? Сценарий не получается?

– Нет, вроде с третьего раза получился.

– Ясно. С дамами проблемы?

– Нет, всё в порядке. У меня в настоящее время две женщины, – печально похвастался Кокотов. – Даже три.

– Не может быть!

– Да: Нинка и Наталья Павловна. Была ещё Валентина. Но это так… для разминки…

– Для разминки? Сума сойти! – заломил лапки «богомол». – У нас, понимаешь, на планете дамократия. Им всё можно – нам ничего нельзя.

– Почему?

– Потому что мы, самцы, можем один раз в год, а самки – всегда. Поэтому они всем недовольны. Слова им поперёк не скажи! Сразу начинается: «Трахнуть раз в год любой дурак может, а ты попробуй хоть одну оотеку отложить – узнаешь, что такое материнство!»

– Что отложить? – не уловил Кокотов.

– Оотека – это капсула с яйцами. А про то, чтобы для разминки, и не мечтай! Один раз налево посмотрел – строгое предупреждение. Если второй раз застукала, приставит яйцеклад вот сюда, – несчастный самец показал на свою тонкую шейку. – Это последнее предупреждение. Ну а если попадёшься в третий раз, просто откусит по закону голову…

– Как по закону?! – воскликнул Андрей Львович.

– Вот так! – «Богомол» грозно щёлкнул хитиновыми сочленениями, словно резаком. – И конец!

– А у вас случайно после спаривания самцов не съедают?

– Ну ты сказал! Это ж когда было! Раньше, конечно, съедали. Ведь мы-то можем один раз в год, а они, сучки, постоянно! В прежние времена так и было: сожрёт, гадина, и берёт себе нового мужа. Но с развитием гражданского общества съедать полового партнёра строго запретили. Вот они теперь и бесятся: посмотреть ни на кого нельзя… Но ты мне так и не ответил, почему грустишь?

– У нас хотят отобрать «Ипокренино»…

– Кто?

– Ибрагимбыков.

– Режиссёр?

– Нет, бандит.

– Это одно и то же. Так в чём же дело? Возьмите у него анализ мочи и откусите голову. По закону.

– Мочи? По закону?

– Ну конечно! У нас на планете Джи полный социальный мир и правовая тишь. А почему? Да потому, что каждый гражданин раз в месяц обязан сдавать анализы, несли в моче находят трипельфосфаты зла, то назначают испытательный срок. Если повторная проверка даёт такой же результат-виновнику просто откусывают голову. Вот так! – Пришелец снова щёлкнул хитиновым бедром о шипастую голень.

– А откуда берутся трипельфосфаты зла? – поинтересовался писодей.

– Сначала дурные мысли – потом нарушение обмена веществ. Зло ведь материально, зло – это дурная биохимия. У нас не только нельзя кому-то навредить, у нас невозможно даже подумать про это – сразу без головы останешься! Но ты такой грустный не из-за Ибрагимбыкова. Нет. Ты заболел?

– Заболел, – понурился Кокотов.

Слеза безысходности, искрясь, сорвалась сего ресниц. «Богомол» ловко поймал её кривым ногтем, полюбовался, точно драгоценным камешком, слизнул длинным чешуйчатым языком, пощёлкал челюстями, помотал треугольной головой, повращал глазами и после недолгого молчания спросил:

– Онкология?

– Да, – еле слышно ответил писатель, борясь с отчаянием.

– Третья стадия?

– Вторая…

– Третья. Но это ерунда! Нашёл из-за чего расстраиваться. Где опухоль-то?

– Здесь, – Андрей Львович осторожно приложил палец сначала к носу, а потом к правому виску.

– У врачей был?

– Был.

– Что говорят?

– Резать.

– Вот врачи – им бы только резать! Погоди… – Зелёный пришелец протянул к нему свои суставчатые лапки. – Все болезни от нарушения космических ритмов. Верни организм в нормальную колебательную систему, и он самооздоровится. Не шевелись!

«Богомол» застучал по писательской голове коготками, словно кленовыми палочками по барабану: трам-там-там-трам-там-там-трам-тарарам-там-там…

Кокотов почти сразу почувствовал светлую лёгкость, знакомую по редким минутам всемогущего вдохновения. В теле появилась давно забытая бодрая истома, с которой он просыпался в далёком детстве. Тогда казалось, что вся твоя юная плоть от макушки до кончиков пальцев есть продолжение весёлой утренней мысли, и хотелось выбежать на солнечный балкон, с хрустом потянуться навстречу новому, полному радостных новостей дню – одному из миллионов дней, ждущих тебя впереди!

– Ну вот – ты и здоров.

– И всё? – удивился исцелённый.

– Всё? Ну ни хрена себе! Наша цивилизация шла к этому тысячи лет: сначала мы не могли понять причину болезней, потом не умели расшифровать космический ритм. А когда расшифровали, боролись с фармацевтическими монстрами, пичкавшими нас химией. Представляешь, обычную мигрень они лечили лошадиными дозами анальгетиков – уроды капиталистические! Пришлось делать революцию. А когда последнему монстру наконец по закону откусили голову, болезни отступили навсегда. Мы здоровы. Запомнил?

– Кажется…

– Кажется! – Инопланетянин ещё раз медленно воспроизвёл последовательность ударов: трам-там-там-трам-там-там-трам-тарарам-там-там. – Повтори!

Кокотов успешно повторил, смутно припоминая, что уже где-то слышал этот исцеляющий ритм.

– Отлично! Стучи себе по голове раз в квартал для профилактики. Проживёшь лет сто двадцать, если не будешь курить…

Тем временем летающая тарелка замигала огнями и хрипло загудела, будто круизный лайнер, предупреждающий туристов, рассыпанных по торговым улочкам, что скоро отчалит.

– Ну, мне пора! – воскликнул «богомол» и отломил от ветки пышную гроздь рябины с перистыми листьями. – Жене. Сожрёт, если без подарка вернусь.

– А ты сказал, у вас мужей теперь не едят.

– По-всякому бывает… – вздохнул обитатель планеты Джи.

– Погоди! – воскликнул Кокотов, изнемогая от благодарности к зелёному целителю. – У меня есть для тебя сюрприз…

Андрей Львович бегом вернулся в номер и стал лихорадочно искать камасутрин – новейшие таблетки для повышения потенции. Он задыхался от волнения, шарил везде, нервно переворачивал вещи и наконец обнаружил упаковку под подушкой. Вот они, все четыре таблеточки! Возвращаясь в лоджию, Кокотов больше всего боялся, что никакого пришельца там нет, что всё это ему привиделось, примстилось, а значит, он не выздоровел и метастазы продолжают неумолимо въедаться в мозг! Но «богомол» сидел на ограждении и любовался рябиновой кистью.

– Вот! – Писатель с гордостью протянул ему упаковку камасутрина.

– Что это? – спросил пришелец, осторожно принимая подарок в коготки.

– Природная мощь Тибета!

– Конкретнее можно? – раздражённо скрипнул хитиновым бедром инопланетянин. – На Тибете у нас ремонтная база. Шамбала. Слыхал?

– Слыхал… С помощью камасутрина ты сможешь… э-э… радовать жену гораздо чаще, чем раз в год!

– Да-а? – «Богомол» изучил таблетки вращающимися глазами, ощупал усиками-вибриссами, даже лизнул чешуйчатым языком: – Химия?

– Ну что ты! Только природные ингредиенты. Закупали в Индии специально для политбюро…

– Смотри! Если что не так, вернусь и откушу голову! – предупредил тот и сунул блистер в карман на брюшке.

– Не волнуйся, жена будет довольна!

– Сомневаюсь. Как сказал Сен-Жон Перс, «легче найти братьев по разуму в космосе, чем довольную женщину в Париже!»

– Вы тоже знаете Сен-Жон Перса?! – изумился Кокотов. – Откуда?

– У меня незаконченное высшее…

Последние слова пришельца потонули в новом, более мощном гудке звездолёта. «Богомол» всплеснул лапками, приподнял надкрылья, выпростал и расправил светло-зелёные, пронизанные прожилками, похожие на занавесочный тюль крылья. Они мелко завибрировали, пришелец, махнув на прощание рябиновой гроздью, взлетел. На покрытых инеем перилах остался тёмный след от лапок. Стремительно уменьшаясь, инопланетянин помчался к «тарелке». В ней как раз отворилась дверь, устроенная так же, как подъёмный мост в замке.

Изумлённый Кокотов увидел, как со всех сторон к звездолёту мчатся десятки, даже сотни «богомолов», и каждый несёт что-нибудь в лапках: куски арматуры, гнутые автомобильные диски, сдохшие аккумуляторы, мотки ржавой проволоки и прочие железяки неясного назначения. Два пришельца, объединив подъёмную силу крыльев, тяжело волокли по воздуху старую чугунную батарею.

«Богомолы» приземлялись на приступке откидной двери, складывали крылья, предъявляли двум рослым тёмно-зелёным стражникам какие-то удостоверения и скрывались со своей добычей внутри корабля. Когда последний летун зашёл на борт, прохрипели прощальные гудки и дверь захлопнулась. Погасли три луча, и пруды, похожие на просвеченные до дна бассейны, превратились в три огромные могильные плиты из чёрного с синими крапинками мрамора. Звездолёт ещё некоторое время повисел в воздухе, а затем исчез, точно лопнувший мыльный пузырь….

Андрей Львович вернулся в номер, лёг, изнемогая от счастья, в постель и живо вообразил, как завтра помчится в «Панацею», потребует повторного рентгена и насладится растерянностью врачей, которые будут тщетно искать в серых размывах снимка следы болезни и скажут, что резать не надо, лучше взять анализ мочи, найти в ней трипельфосфаты зла и откусить ему по закону голову. А дальше он отыщет сбежавшую Обоярову. Нет, она сама вернётся, нежная, трепещущая, и увезёт его в большой дом на берегу, где они будут наслаждаться бронзовыми морскими закатами, а по ночам любить друг друга с неторопливой изобретательностью. Ничего, что пришлось подарить инопланетянину камасутрин, у Виктора Михайловича большие запасы. А главное: Кокотову теперь открыта тайна вечного здоровья и неизбывной бодрости во всех членах. Ах, как жаль, что умерла мама! Он мог бы её вылечить…

Он на всякий случай решил проверить, не забыл ли он чудодейственную последовательность космического ритма. Барабаня по стене трам-там-там-трам-там-там-трам-тара-рам-там-там, Андрей Львович вспомнил: это же тот самый заветный стук в дверь, о котором они условились с Натальей Павловной! Вдохновлённый таким мистическим совпадением, писодей торжественно постучал костяшками по лбу, а потом, радостно смеясь, ещё и ещё раз, всё сильней, сильней, всё громче и громче, всё веселей и веселей. Он колотил себя по голове, пока не услышал грохот, доносившийся из прихожей. Кокотов с трудом разлепил глаза, различил гулкие удары: трам-там-там-трам-там-там-трам-тарарам-там-там – и услышал знакомый голос:

– Мой рыцарь! Вы спите? Это я – откройте…

Он окончательно очнулся: в тёмном окне сиял ломоть луны. В номере было холодно. В приоткрытую балконную дверь сквозняк, пульсируя, втягивал и отпускал занавеску. Никакого дамского белья на полу не оказалось. Кокотов сел на кровати, почувствовал головокружение и опёрся, чтобы не потерять равновесия, о матрац.

– Почему же вы молчите?! – доносилось из-за двери. – Вы спите? Я вас разбужу! Ах, как я вас разбужу!

«Значит, «богомол» приснился!» – Андрею Львовичу показалось, что его позвоночник превратился в сосульку, упёршуюся ледяным остриём в мозг.

– Я привезла гаражное вино! Откройте же!

Значит, нет никакого космического ритма!

– Трам-там-там-трам-там-там-трам-тарарам-там-там! – грохотала упорная дама.

Значит, всё осталось как есть!

– О, мой герой! Проснитесь!

«Значит, я по-прежнему болен и скоро умру…» – вяло сообразил Кокотов.

Это открытие сокрушило его. Он скорчился калачиком и с головой накрылся одеялом, подоткнув края так, чтобы не слышать воплей и грохота. Бывшая пионерка, кажется, принялась бить в дверь каблуком. Но приглушённые звуки доносились и сквозь байку. От её голоса, ещё недавно желанного и волнующего, Кокотова замутило. Он ненавидел Наталью Павловну за то, что она здорова, за то, что своей нахрапистой похотью нарушает его тихий союз с небытием, губит загадочную тишину, в которой разворачивает бутоны страшная орхидея с изысканным именем Метастаза…