О жизни Геракла рассказывает Овидий, но в совершенно нетипичной для него манере: очень кратко, избегая живописных подробностей. Подвиги героя ему неинтересны, он предпочитает душещипательные истории. В связи с этим кажется странным, что Овидий обходит вниманием сцену убийства Гераклом жены и детей, но этот эпизод мастерски изложен поэтом V в. до н.э. Еврипидом. Возможно, именно потому Овидий и не касается данной темы. Он вообще почти не использует сюжеты, обработанные греческими трагиками. Овидий игнорирует и один из самых знаменитых мифов о Геракле — миф о спасении Алкесты, которому посвящена еще одна трагедия Еврипида. Смерть героя описана у современника Еврипида Софокла. О борьбе младенца Геракла со змеями сообщают Пиндар (V в. до н.э.) и Феокрит (III до н.э.). В своем повествовании я следую главным образом двум великим трагикам и Феокриту, а не Пиндару, который крайне трудно поддается переводу и даже пересказу. Источником остального материала служит Аполлодор, писатель I или II в. н.э., единственный, кроме Овидия, у кого представлено полное описание жизни и подвигов Геракла. Здесь я обращаюсь именно к нему, поскольку на этот раз — редчайший случай! — он превосходит Овидия в подробности изложения.

Геракл был самым великим греческим героем, совершенно иного масштаба и склада, чем легендарный афинский герой Тесей. Перед Гераклом преклонялась вся Эллада, за исключением Афин. Афиняне стояли особняком среди греков, поэтому и герой у них был особый. Тесей, как и положено герою, обладал непревзойденной храбростью, но в нем, в отличие от многих удальцов, отвага сочеталась с милосердием, а огромная физическая сила — с глубоким умом. Такой тип героя вполне соответствовал духу афинян, которые, как никто из жителей Греции, ценили мысль и широту взглядов. Тесей полностью отвечал их идеалам. Зато в Геракле воплотилось то, что высоко почитала вся остальная Греция. Ему были присущи качества, которые вызывали у эллинов наибольшее уважение и восхищение, и, за исключением смелости, качества эти были совсем другими, чем у Тесея.

Геракл был самым сильным человеком на свете, и осознание своего физического превосходства над другими людьми наделяло его невероятной уверенностью в себе. Он ставил себя на одну ступень с богами — и не без оснований. Небожители не смогли бы справиться с гигантами без Геракла. В окончательной победе олимпийцев над дикими, чудовищными сыновьями Земли его стрелы сыграли важную роль, а потому к богам он относился без всякого трепета. Однажды, когда пифия в Дельфах не дала ответа на его вопрос, Геракл схватил ее треножник с намерением унести его и устроить собственное прорицалище. Аполлон, разумеется, такого не потерпел, но Геракл выразил готовность сразиться с ним. Пришлось вмешаться самому Зевсу. Помирить соперников удалось легко. Геракл не злился и не хотел ссориться с Аполлоном, ему нужен был лишь ответ пифии. Пусть бог-предсказатель изъявит согласие, и дело с концом. Аполлон, впервые столкнувшийся с Гераклом лицом к лицу и восхищенный его бесстрашием и удалью, повелел пифии огласить пророчество.

Всю свою жизнь Геракл был твердо убежден, что никакому противнику не дано его одолеть, и раз за разом удостоверялся в своей правоте. С кем бы он ни боролся, исход схватки был ясен заранее. Победить его могли только сверхъестественные силы. Именно их использовала Гера, сводя с ним счеты, и только из-за колдовства герой в конце концов погиб. Больше никакими средствами никто из тех, кто жил на земле, обитал в море или летал по воздуху, не могли сокрушить Геракла.

В отличие от физической мощи, сила мысли в его подвигах почти не прослеживается, а зачастую откровенно отсутствует. Однажды, донельзя измученный жарой, Геракл прицелился из лука в солнце, собираясь его подстрелить. В другой раз, когда волны начали швырять его корабль, он пригрозил наказать их, если не угомонятся. Выдающимся умом Геракл не блистал. Зато чувства в его душе бурлили могучие. Он легко впадал в раж и терял над собой контроль. Например, во время похода за золотым руном он оставил «Арго» и, позабыв обо всем — и о товарищах, и о цели плавания, разыскивал, безутешный, своего юного оруженосца Гиласа. Как ни трогательна такая чувствительность у грубого силача, бед она натворила немало. Внезапные вспышки ярости Геракла плохо заканчивались для жертв его неистового темперамента, зачастую ни в чем не повинных. Когда гнев стихал, опомнившийся буян исполнялся совершенно обезоруживающего раскаяния и готов был понести любую кару. Наказать Геракла без его на то согласия не мог никто, но при этом он подвергался наказаниям больше, чем кто-либо еще. Значительную часть жизни ему приходилось искупать один свой проступок за другим и безропотно выполнять самые сумасбродные, почти неосуществимые требования. Иногда он наказывал себя сам, даже когда другие готовы были его оправдать.

Передать ему во власть какое-нибудь царство, как Тесею — Афины, было бы нелепо: он и с собой-то не всегда мог совладать. Выдвигать новаторские идеи и заниматься грандиозными преобразованиями Геракл, в отличие от легендарного героя афинян, горазд не был. Его замыслы не простирались дальше того, чтобы найти управу на очередное угрожавшее ему чудовище. И тем не менее Геракл был поистине велик. И дело здесь не в беспредельной отваге героя, проистекавшей из неодолимой силы (это само собой разумеется), а в его внутренней сущности. Искреннее раскаяние Геракла в своих прегрешениях и готовность искупить вину любой ценой говорят о подлинном величии его души. Ему бы еще немного величия ума — ну или хотя бы чуть больше здравомыслия и рассудительности, — и был бы идеальный герой.

Геракл появился на свет в Фивах. Он долгое время считался сыном выдающегося полководца Амфитриона и носил полученное при рождении имя Алкид, то есть потомок Алкея, как звали отца Амфитриона. Однако на самом деле Геракл был сыном Зевса, посетившего супругу Амфитриона Алкмену в облике ее мужа накануне возвращения того из военного похода. Алкмена родила близнецов — Геракла от Зевса и Ификла от Амфитриона. Разница в происхождении четко проявилась в том, как единоутробные братья повели себя в минуту смертельной опасности, настигшей их, когда им не исполнилось и года. Гера, как всегда движимая ревностью, замыслила убить Геракла.

Однажды вечером, искупав и накормив молоком сыновей, Алкмена уложила их в колыбель и принялась баюкать: «Спите, младенцы мои, спите сладко, а после проснитесь. / Спите вы, сердце мое, двое братьев, чудесные дети, / Счастливо нынче засните и счастливо встаньте с зарею». Очень скоро младенцы заснули, но глухой ночью, когда дом погрузился в тишину, в детскую заползли две огромные змеи. В комнате горел светильник, и, едва над колыбелью закачались змеиные головы и замелькали раздвоенные языки, малыши проснулись. Ификл с воплями стал выбираться из колыбели, Геракл же сел и схватил чешуйчатых гадов за горло. Они извивались, били хвостом, пытались сдавить младенца кольцами, но он держал тварей крепко. Мать, услышав визг Ификла, разбудила мужа и кинулась к детям. В колыбельке сидел хохочущий Геракл, сжимая в каждой руке по обмякшему змеиному телу. Свои трофеи он радостно протянул Амфитриону. Змеи были мертвы. Всем стало ясно, что этого ребенка ждет великая судьба. Слепой фиванский прорицатель Тиресий сказал Алкмене: «…Много ахеянок, знаю… / Мягкую пряжу крутя и под вечер напев запевая, / Вспомнят, Алкмена, тебя, ты славою Аргоса будешь. / Мужем таким, кто достигнет до неба, несущего звезды, / Выросши, станет твой сын и героем с могучею грудью. / Между людей и зверей с ним никто не посмеет равняться».

В семье усердно заботились о воспитании Геракла, однако учить его чему-то против воли оказалось не просто трудно, а и опасно. Неизвестно, что ему не понравилось в непременных для любого греческого мальчика занятиях музыкой — игра на инструменте или учитель, но Геракл, тогда еще совсем юный, разозлившись, пришиб наставника кифарой. Так он первый раз в жизни нанес смертельный удар, сам того не желая. Геракл не собирался убивать бедного музыканта Лина, просто стукнул в запале, не рассчитав силу. Он горько сожалел о случившемся, что не помешало ему совершать такие же неумышленные злодеяния снова и снова. Зато обучение ратному делу — борьбе, владению мечом, управлению колесницей — Геракл воспринимал весьма благосклонно, судя по тому, что никто из наставников не погиб. К восемнадцати годам он окончательно возмужал и в одиночку расправился с нападавшим на людей и стада огромным львом, который обитал в лесах возле горы Киферон. Шкуру убитого зверя Геракл с тех пор носил как плащ, а львиную голову использовал вместо капюшона.

Возвращаясь с охоты на киферонского льва, герой оказался втянут в войну и разгромил минийцев, обложивших Фивы обременительной данью. В благодарность фиванский царь отдал ему в жены свою дочь Мегару. Геракл был предан ей и их детям, однако этот брак принес ему самое большое в жизни горе, повлекшее за собой испытания и опасности, каких не довелось изведать никому ни до, ни после. Когда у них с Мегарой было уже три сына, он потерял рассудок. Безумие наслала на него мстительная Гера, никогда не прощавшая обид. Геракл убил своих детей и Мегару, которая пыталась спасти самого младшего. Придя в себя, он обнаружил, что стоит в залитых кровью покоях над мертвыми телами сыновей и жены. Геракл не понимал, что произошло и как они погибли, ведь еще мгновение назад, как ему казалось, вся семья мирно беседовала. Увидев растерянность и замешательство Геракла, перепуганные свидетели страшных событий, наблюдавшие за ним издали, догадались, что приступ бешеной ярости закончился, и тогда к нему отважился подойти Амфитрион. Скрывать правду от Геракла было бесполезно. Он должен был знать, как случился этот кошмар, и названый отец рассказал ему все. Выслушав его, Геракл ужаснулся:

— Так я и есть убийца тех, кто был мне дорог!

— Да. Ты, лук твой и желавший смерти бог. Весь этот ужас — дело рук твоих, — ответил Амфитрион, содрогаясь. — И ты был вне себя, ты бесновался.

Геракл не воспользовался скрытым в его словах оправданием.

— Я это слушаю, и я еще живу? <…> Зачем с утеса в море не спрыгну я, чего я медлю в сердце меч вонзить?

Но ринуться из дома и покончить с собой он не успел, хотя уже порывался. Отчаянный поступок был предотвращен, и жизнь героя спасена. Чудо, иначе это не назовешь, побудившее Геракла перейти от безудержного самобичевания и неистовства к благоразумию и скорбному смирению, сотворил не бог, спустившийся с небес. Это чудо совершила обычная земная дружба. Перед Гераклом стоял Тесей и протягивал руки, чтобы коснуться его рук. Так, согласно общегреческому поверью, он сам становился запятнанным пролитой кровью и брал на себя часть чужой вины.

— Не отстраняй моей руки. Делить несчастье друга не боюсь я. Что скверна для тебя, то для меня не скверна, и помни: благородный муж удар судьбы перенесет без жалоб.

— Ты знаешь, что я натворил? — спросил Геракл.

— Все видел я и обо всем узнал, — подтвердил Тесей. — Ведь до небес главою скорбь твоя.

— И от нее избавлюсь я, уйдя из жизни, — отвечал Геракл.

— Где подвиги твои, герой, где стойкость?

— А что еще мне остается? — вскричал Геракл. — Жить? Чтобы встречать повсюду взгляд неприязненный и ненависть? <…> «А, это тот Геракл и сын Зевеса, который перебил свою семью?» Повсюду мои тюремщики — те языки, что жалят посильнее скорпиона. Ведь до того дойдет, что уж не люди, а реки, море, земли закричат: «Назад! Не смей касаться нас, несчастный!»

— Не спорю: легче требовать терпенья, чем самому терпеть от рук судьбы, — согласился Тесей. — <…> Ты в Фивах, обычаю покорный, жить не должен. Но в град Паллады ты войдешь за мной; от крови пролитой очистив руки, я дам тебе приют и прокормлю. <…> Наградой же Афин достойной будет та слава, что в Элладе мы пожнем за помощь мужу славному в несчастье, позволь и личный долг мне уплатить: надежный друг теперь Гераклу нужен.

Воцарилось долгое молчание. Наконец Геракл заговорил, через силу, тяжело роняя слова:

— Да будет так. Скреплю я сердце, и смерть я приближать не стану.

Они отправились в Афины, но там Геракл надолго не задержался. Рассудительный Тесей убеждал сограждан, что человека нельзя обвинять в убийстве, если он пребывал в безумии и не ведал, что творил, и те, кто окажет поддержку такому горемыке, не могут считаться оскверненными. Афиняне согласились с ним и приняли несчастного героя. Однако на самого Геракла эти доводы не действовали. Он вообще не мог толком осмыслить случившееся. Им управляли только чувства. Он убил свою семью, а значит, осквернил себя и оскверняет находящихся рядом с ним. Все должны отвернуться от него с негодованием и презрением — он это заслужил. Пифия в Дельфах, куда Геракл отправился за ответами к знаменитому оракулу, рассудила так же: ему нужно очиститься от греха, а сделать это можно лишь путем суровейших испытаний. Он должен пойти к своему двоюродному брату Эврисфею, царю Микен (в некоторых источниках — Тиринфа), и покорно выполнить любые его приказы. Геракл повиновался, готовый на все, лишь бы избавиться от скверны. Судя по дальнейшим событиям, пифия прекрасно знала нрав Эврисфея и не сомневалась, что у него на службе Геракл искупит свою вину с лихвой.

Эврисфей был далеко не глуп. Более того, он обладал весьма изобретательным, хитрым умом, поэтому, когда самый сильный человек на свете смиренно попросился к царю в услужение, тот взялся придумывать небывало каверзные задания, одно другого труднее и опаснее. Впрочем, идеи эти, надо отметить, царю подавала Гера. Ревнивая богиня так и не простила Гераклу до самой его смерти, что он сын Зевса. Испытания, на которые посылал героя Эврисфей, вошли в историю как «двенадцать подвигов Геракла». Каждый из них граничил с невозможным.

Первым поручением было истребить немейского льва, которого не брало никакое оружие. С этой трудной задачей Геракл справился, задушив зверя голыми руками, а потом взвалил огромную тушу на плечи и принес в Микены. После этого осторожный Эврисфей распорядился не пускать героя в город и отдавал ему приказания только через глашатая.

Второй подвиг Гераклу предстояло совершить в окрестностях Лерны. Он должен был убить девятиглавую гидру, обитавшую в болотах. Одолеть змееподобную тварь оказалось невероятно сложно, поскольку одна из голов у нее была бессмертной, а на месте каждой из восьми остальных, едва Геракл отрубал их, тут же вырастали две новых. Но герою помог его племянник Иолай — он принес горящие головни, которыми стал быстро прижигать свежие обрубки, чтобы головы больше не отрастали. Наконец Геракл все их отрубил, а бессмертную голову обезвредил, закопав глубоко в землю и привалив огромным валуном.

Третье испытание заключалось в том, чтобы привести живой священную золоторогую лань Артемиды, обитавшую в керинейских лесах. Подстрелить ее Гераклу удалось бы в два счета, но доставить в Микены живьем — иное дело, поэтому охотиться за ланью ему пришлось целый год.

Четвертым героическим деянием стала поимка огромного вепря, логово которого находилось на горе Эриманф. Измотав зверя неустанным преследованием, герой загнал его в глубокий снег и там связал.

Наступил черед пятого задания: нужно было за один-единственный день вычистить Авгиевы конюшни. Скотный двор царя Авгия, владевшего тысячными стадами, не убирался очень много лет, но Геракл перегородил две ближайшие реки и отвел воду туда, где содержался скот: мощные потоки в одночасье смыли и унесли горы навоза.

Затем Эврисфей назначил Гераклу прогнать полчища птиц, донимавших жителей Стимфалы. С помощью Афины Геракл заставил зловредных птиц покинуть свои недоступные лесные укрытия и подняться в воздух, после чего перестрелял их из лука. Это был шестой подвиг.

Седьмой состоял в том, чтобы доставить с Крита великолепного быка, которого подарил Миносу Посейдон. Зверь этот отличался необыкновенной свирепостью, но Геракл укротил его и на корабле привез Эврисфею.

На восьмой раз Гераклу выпало добыть кобылиц фракийского царя Диомеда, питающихся человеческим мясом. Для того чтобы их заполучить, Гераклу пришлось сначала расправиться с самим Диомедом.

Далее у Эврисфея возникла новая, девятая по счету, прихоть. Ему понадобился пояс царицы амазонок Ипполиты. Прибывшего морем Геракла она встретила ласково и пообещала отдать пояс, но тут вмешалась Гера. Богиня посеяла среди амазонок слух, что Геракл собирается похитить их царицу, и они ринулись к его кораблю. Не думая об оказанном Ипполитой гостеприимстве — и вообще не думая ни о чем, — Геракл тотчас убил царицу, решив, что в нападении на корабль, несомненно, виновата она, захватил пояс и, отразив атаку амазонок, отчалил с ним восвояси.

Десятым испытанием стало похищение коров Гериона, трехтелого чудовища, жившего на западе, на острове Эритея. По пути туда Геракл достиг дальнего края Средиземного моря и в память о своем походе водрузил на противоположных мысах, разделенных узким проливом, две огромные скалы, которые с тех пор звались Геракловыми (Геркулесовыми у римлян) столбами (ныне Гибралтар и Сеута). После этого он угнал коров и доставил их в Микены.

Одиннадцатый подвиг был труднее всех совершенных до сих пор. Эврисфей пожелал заполучить золотые яблоки Гесперид, а Геракл не представлял, где их искать. Тогда он отправился к отцу Гесперид, титану Атланту, подпиравшему небесный свод, и уговорил того принести яблоки, вызвавшись на это время взять небо на свои плечи. Атлант охотно принял предложение, увидев возможность навсегда освободиться от мучительного бремени. Однако, вернувшись с яблоками, Гераклу он их не отдал, а велел и дальше держать небесную сферу, объявив, что хочет собственноручно доставить сокровище Эврисфею. На этот раз Гераклу пришлось действовать только умом, поскольку все силы уходили на борьбу с непомерной ношей. У него получилось обмануть Атланта, но только потому, что тот оказался еще глупее. Изобразив полное согласие, Геракл попросил титана снова поменяться местами и подождать всего пару мгновений, пока сам он положит подушку себе на плечи, чтобы было удобнее держать небосвод. Уловка сработала. Оставив простодушного Атланта с его тяжким грузом, Геракл забрал яблоки и поспешил прочь.

Самым опасным в итоге стал двенадцатый подвиг. Чтобы выполнить поручение Эврисфея, Гераклу потребовалось спуститься в царство мертвых, именно тогда он и освободил Тесея, приросшего к скамье забвения. Геракл отправился в загробный мир за трехглавым псом Цербером. Аид разрешил увести сурового стража преисподней, если Геракл справится с ним без оружия. Герой скрутил чудовище голыми руками, а потом взвалил на плечи, вынес на поверхность земли и предъявил Эврисфею. Микенский царь благоразумно решил не оставлять пса себе, поэтому Гераклу пришлось возвращать Цербера в царство Аида. Это был последний великий подвиг Геракла на службе у Эврисфея.

Достойно пройдя все испытания и полностью искупив вину за убийство жены и детей, Геракл, казалось бы, заслужил право провести оставшуюся жизнь в мире и спокойствии. Но нет. Покой и безмятежность были не для него.

Подвигом не менее трудным, чем знаменитые двенадцать, стал поединок с великаном Антеем — могучим борцом, принуждавшим путников к схватке, по условиям которой победитель убивал побежденного. Черепами жертв Антей покрывал кровлю храма. Победить исполина было невозможно, покуда ему удавалось касаться Матери-Земли: когда его валили наземь, он вскакивал с новыми силами. Геракл поднял его в воздух и прикончил, сдавив в объятиях.

О приключениях Геракла сложено множество легенд. Он сразился с речным богом Ахелоем, влюбленным в юную царевну, на которой Геракл хотел жениться. Как и все к тому времени, Ахелой не горел желанием вступать в единоборство с не знающим поражений героем, поэтому попытался уладить дело переговорами. Однако на Геракла никакие увещевания не подействовали, а наоборот, только разозлили его: «Моя сила не в языке, а в руках. Одолеешь в борьбе, тогда и поговорим». Ахелой ринулся на него, обернувшись быком, но в укрощении быков Геракл уже поднаторел изрядно. Он победил Ахелоя и отломал ему один рог. Царевна Деянира, из-за которой вышел спор, стала женой Геракла.

Путешествуя по разным землям, он совершил за свою жизнь немало разных героических поступков. В Трое спас дочь царя Лаомедонта Гесиону, приговоренную к той же участи, что и Андромеда: ее оставили на берегу на съедение морскому чудовищу, не принимавшему никаких иных жертв. Лаомедонт отказался отдавать Аполлону и Посейдону причитавшуюся им плату за строительство крепостных стен, которые боги возвели вокруг Трои по приказу Зевса. В отместку Аполлон наслал на город чуму, а Посейдон — морского змея. В награду за спасение царевны Геракл попросил коней, подаренных Зевсом деду Лаомедонта. Царь пообещал, но, когда герой расправился со змеем, отказался от своих слов. Спустя время Геракл собрал войско, захватил город, убил Лаомедонта, а царевну Гесиону отдал в жены своему другу и сподвижнику Теламону Саламинскому.

По пути к Атланту за золотыми яблоками Геракл прошел через Кавказ и освободил Прометея, застрелив из лука орла, клевавшего титану печень.

Однако помимо великих, славных деяний на его счету хватало и бесславных. Неосторожным движением он убил мальчика, поднесшего ему воду для омовения рук перед пиром. Это был несчастный случай, и отец погибшего простил Геракла, но тот сам себя не мог простить и какое-то время провел в добровольном изгнании. Гораздо хуже было другое преступление, когда он умышленно убил своего доброго друга Ифита в отместку за обиду, которую Гераклу нанес отец юноши, царь Эврит. За это позорное преступление Геракла наказал сам Зевс — отдал в рабство лидийской царице Омфале, по одним данным — на один год, по другим — на три. Госпожа забавлялась как хотела, временами заставляя силача наряжаться в женскую одежду и выполнять женскую работу — ткать или прясть. Геракл, как всегда, покорно подчинялся, но чувствовал себя униженным и, несправедливо виня в своем постыдном положении Эврита, клялся разделаться с ним, когда обретет свободу.

Все мифы о Геракле так или иначе показывают его характер, но самое ясное представление о нем дает эпизод, случившийся при совершении одного из двенадцати великих подвигов — во время похода за кобылицами Диомеда. Геракл остановился на ночлег у своего друга, фессалийского царя Адмета, но день для визита, сам того не зная, выбрал неудачный: дворец был погружен в глубокий траур. Адмет только что потерял жену, причем при весьма необычных обстоятельствах.

Причины ее смерти были связаны с давней историей. Аполлон, разгневанный тем, что Зевс убил его сына Асклепия, уничтожил циклопов, ковавших Громовержцу молнии. В наказание лучезарному богу пришлось целый год провести на земле в рабстве у смертного, и хозяином он выбрал (или ему так назначил Зевс) не кого иного, как Адмета. За месяцы своего служения Аполлон подружился с домочадцами, особенно с главой семьи и его женой Алкестой, и, когда представился случай доказать свою благосклонность, он не преминул им воспользовался. Узнав, что мойры уже почти закончили прясть нить судьбы Адмета и вот-вот ее обрежут, Аполлон договорился с ними об уступке: если кто-то согласится умереть вместо Адмета, царь останется жить. Бог сообщил об этом Адмету, который тотчас принялся искать себе замену. Сначала, уверенный, что не встретит отказа, он обратился к своим родителям. Они уже старые, любят его — наверняка кто-то из них согласится занять его место в царстве мертвых. Но, к изумлению Адмета, расчеты не оправдались. «Просил ли я, чтоб ты заменой был мне в доме том бессолнечном? Нимало. И ты меня о том же не проси, — ответил отец. — Сам любишь жизнь ты, кажется. В отце зачем признать любви не хочешь той же?» Их не пронял даже брошенный сыном в сердцах презрительный упрек: «О, старики так часто смерти просят, а стоит ей приблизиться — никто уж умирать не хочет».

Но Адмет не сдавался. Он по очереди умолял друзей принять смерть вместо него. Свою жизнь он явно считал безусловной ценностью, которую кто-нибудь обязан спасти, пожертвовав собой. Тем не менее повсюду его ждал отказ. Отчаявшись, он вернулся домой и там наконец нашел замену. Умереть за него вызвалась Алкеста. Как догадывается любой дочитавший до этих слов, возражать Адмет не стал. Ему было несказанно жаль ее, но еще больше себя, ведь он теряет такую прекрасную и преданную супругу. Он неустанно рыдал, когда она умирала, а потом, скорбя и горюя, велел устроить самые пышные похороны.

В этот момент и явился Геракл отдохнуть и набраться сил в доме друга по пути на север к Диомеду. Прием, оказанный ему Адметом, как нельзя лучше демонстрирует, насколько строгими были законы гостеприимства и какая огромная забота ожидалась от хозяина.

Как только Адмету сообщили о прибытии Геракла, царь вышел его встречать, ничем, кроме траурного наряда, не выдавая своей скорби. Всем своим поведением он выражал безграничное радушие и дружелюбие. На вопрос Геракла, кто в доме умер, Адмет ответил, что хоронить будут женщину из числа домочадцев, но никого из родных смерть не коснулась. Геракл сразу же заявил, что не станет обременять его своим присутствием в такое неподходящее время, однако Адмет решительно пресек все возражения и никуда его не отпустил: «Нет, не бывать тому, чтоб очага ты шел искать другого». Слугам он велел проводить Геракла в дальние покои, где ему не слышны будут стенания, угостить по-царски и устроить как подобает. Незачем докучать гостю своим горем.

Геракл отужинал в одиночестве, понимая, что Адмету положено участвовать в похоронах, но отсутствие хозяина нисколько не мешало ему пировать. Приставленные к нему слуги сбились с ног, ублажая его ненасытную утробу и наполняя моментально пустеющий кубок. Наевшись досыта и напившись допьяна, Геракл начал буянить и во всю глотку орать песни, в том числе откровенно непристойные, то есть вел себя совсем не так, как подобает в траурной обстановке. Видя неодобрительные взгляды слуг, он кричал, что нечего хмуриться. Неужели нельзя улыбнуться гостю и быть поприветливее? От их угрюмых, кислых лиц у него портится аппетит. Он требовал, чтобы слуги тоже пили и веселились. Один из них заикнулся робко, что «теперь не до вина и не до смеху в доме».

— Но умерла чужая ведь! — пророкотал Геракл. — Чего ж вам горевать, когда свои-то целы? <…> Из-за чужих же мертвых нам не плакать!

— Чужих? — изумился слуга.

— Коли Адмету верить… — пояснил Геракл, начиная сердиться. — Он от меня не скрыл беды, надеюсь?

— К гостям-то он не в меру добр, Адмет, — отвечал слуга. — Иди, пируй. Господ мы делим горе.

Слуга шагнул было к кратеру за вином, но Геракл удержал его за руку, а от такой хватки еще никому не удавалось освободиться.

— Неладное здесь что-то, — сказал он перепуганному слуге. — В чем причина?

— Над домом нависло горе. Ты ведь видишь? В черном мы все, остригли кудри…

— Но почему? Иль речь идет не о чужой беде? — недоумевал Геракл. — Так кто же умер?

— Алкеста, — выдавил слуга. — Адметова жена, царица наша.

Воцарилось долгое молчание. Его прервал Геракл, швырнув кубок оземь.

— Мне следовало догадаться. В глазах его, конечно, были слезы: печаль лица и стрижки он не скрыл… Но объяснил, что в землю опускают чужого человека. И, прогнав сомнения, в распахнутые двери вошедши, пил под кровом друга я, пока он здесь стонал. <…> Зачем беду таил?

Геракл, по обыкновению, принялся казнить себя. Остолоп, скотина, как мог он хлестать вино, когда дорогой друг раздавлен горем! Правда, очень скоро привычное самобичевание сменилось такими же привычными поисками способа искупить вину. Вот только что тут поделаешь? Но ведь нет ничего такого, чего он не мог бы совершить. В этом Геракл был уверен. Как же помочь Адмету? И тут его осенило. «Жену… верну на радость другу.…Царя над мертвыми выслеживать отправлюсь, его настичь надеюсь у могил, до близкой жертвы жадного. Засаду покинув, пряну я и обовью руками Смерть. И нет руки на свете, чтоб вырвала могучую, пока мне не вернет жены. А коль охота… не сладится… я опущусь в подземное жилье… царя глубин… Я умолю, уговорю богов; и мне дадут Алькесту, чтоб в объятья Адметовы я мог ее вернуть.…Он чтил во мне так благородно гостя. <…> Я отплачу добром!» Чрезвычайно гордый собой и своим замыслом, он пустился в путь, предвкушая славный поединок.

Когда Адмет вернулся в свой осиротевший дворец, его встретил Геракл. Рядом с ним стояла женщина. «Погляди ж. Что? На кого похожа?» — спросил Геракл. Адмет вскричал, не веря своим глазам: «О боги… Нет… Иль это чудо? Передо мной Алькеста. <…> Не призрак ли ее, смотри, Геракл!» На это герой ответил: «Она твоя. С владыкой мертвых я за нее сразился и заставил вернуть ее на волю».

Ни один другой сюжет с участием Геракла не раскрывает настолько полно сущность этого героя в представлении греков. Здесь видны и его простота, и наивность, и непроходимая глупость, и неспособность отказаться от неумеренных возлияний в доме, где кого-то хоронят, и мгновенное раскаяние, и желание загладить вину любой ценой, и непоколебимая уверенность, что даже смерть и владыка преисподней не смогут ему противостоять. Вот истинный портрет Геракла. Для большей точности к нему следовало бы добавить разве что всего одну деталь — нечаянное убийство кого-нибудь из слуг, раздражавших героя своим угрюмым видом, но Еврипид, излагающий эту историю, воздерживается от подробностей, не касающихся непосредственно смерти Алкесты и возвращения ее к жизни. Еще чья-то гибель, пусть и вполне естественная там, где появлялся Геракл, размывала бы цельную картину, созданную поэтом.

Верный своей клятве, данной в период рабства у Омфалы, Геракл, едва обретя свободу, ринулся мстить царю Эвриту за понесенное от Зевса унизительное наказание. Он собрал войско, захватил город Эврита и убил его самого. Но и Эврит не остался неотмщенным, поскольку именно эта победа послужила косвенной причиной гибели самого Геракла.

Прежде чем окончательно сровнять город с землей, он отправил домой, где верная Деянира ждала его возвращения из лидийского рабства, группу пленниц. Среди них была и дочь царя Эврита, несравненная красавица Иола. Человек, доставивший их Деянире, шепнул ей, что Геракл без памяти влюблен в царевну. Деяниру эта весть огорчила гораздо меньше, чем можно было ожидать, поскольку как раз на такой случай — появление соперницы в доме — у нее было припасено могущественное приворотное зелье. Сразу после свадьбы, когда Геракл вез молодую супругу домой, им пришлось преодолевать реку, через которую путников переправлял кентавр Несс. На середине переправы Несс начал приставать к сидящей у него на спине Деянире. Она закричала, и Геракл подстрелил кентавра, едва тот достиг противоположного берега. Умирающий Несс попросил Деяниру взять немного его крови и использовать как любовное зелье, если Геракл когда-нибудь предпочтет ей другую. И вот теперь, услышав про Иолу, Деянира поняла, что пора применить чудодейственное средство. Она отправила Гераклу с гонцом роскошный хитон, смазанный кровью кентавра.

С героем, едва он надел хитон, случилось то же, что с невестой Ясона, получившей в подарок от Медеи отравленную накидку. Жгучая боль терзала Геракла. Он был словно весь объят пламенем. Первый приступ гнева обрушился на посланца Деяниры, который, разумеется, был совершенно ни в чем не виноват. Геракл схватил его и швырнул в море. Невыносимые страдания не лишили его физической силы. Он по-прежнему был в состоянии прикончить кого угодно, тогда как сам, казалось, умереть не мог. Отравленная коринфская царевна погибла мгновенно, а Геракла яд не брал. Он страшно мучился, однако был жив, и его привезли домой. К тому времени Деянира, узнав обо всем, наложила на себя руки. Геракл в конце концов поступил так же, решив, что придет к смерти сам, раз она к нему не спешит. Он приказал сложить на горе Эта огромный погребальный костер и отнести его туда. При мысли о смерти Геракл чувствовал лишь облегчение. «Там я обрету покой, — сказал он. — На этом все». Геракла подняли на костер, и он возлежал на нем, будто на ложе у пиршественного стола.

Поднести факел и запалить костер он попросил своего молодого спутника Филоктета. Ему же он подарил свой лук со стрелами, который впоследствии обретет в руках нового владельца громкую славу под Троей. Пламя взметнулось высоко вверх, вознося Геракла на Олимп, где его приняли в сонм небожителей. Там он помирился с Герой и женился на ее дочери Гебе.

По бесконечной земле он и по морю много скитался;

Страшного много и сам совершил, да и вынес немало.

…Ныне на снегообильном Олимпе во сонме блаженных

Он обитает вседневно вдали от забот и печалей…

Вот только с трудом верится, что Геракл позволит себе, как и блаженным богам, довольствоваться покоем, негой и безмятежностью.