Наиболее полно об этом путешествии рассказывается в эпической поэме «Аргонавтика», написанной в III в. до н.э. и очень популярной в античные времена. Ее сочинитель Аполлоний Родосский обстоятельно излагает всю историю похода, за исключением встречи Ясона с Пелием. Этот эпизод взят мною у Пиндара, который посвятил ему одну из самых знаменитых своих од, написанных в первой половине V в. до н.э. Поэма Аполлония заканчивается возвращением героев в Элладу, но я добавила сюжет о дальнейшей жизни Ясона и Медеи, позаимствовав его из величайшей трагедии Еврипида, жившего в V в. до н.э.

Три названных автора очень отличаются друг от друга. Никакой прозаический пересказ не способен дать представление о мастерстве Пиндара, разве что отчасти указывает на его исключительный талант создавать живые, красочные, чрезвычайно подробные описания. Тем, кто читал «Энеиду», Аполлоний напомнит Вергилия. Сравнение образа Медеи у Еврипида с Медеей Аполлония и Дидоной Вергилия помогает понять, что такое греческая трагедия.

Первым героем Эллады, отправившимся в дальние земли, был предводитель похода за золотым руном. Считается, что он на целое поколение опередил самого знаменитого греческого путешественника — Одиссея. Поход, разумеется, совершался по воде. Реки, озера, моря были тогда единственными путями сообщения, других больших дорог не существовало. Водная стихия таила множество угроз для странствующего человека, но опасности подстерегали его и на суше. В темноте никто не отваживался плыть, а любое место, где удавалось пристать на ночь, могло оказаться логовом чудовища или владением могущественного чародея, встреча с которыми грозила бедами пострашнее бури и кораблекрушения. Для путешествий, особенно за пределами Греции, требовалась недюжинная храбрость.

Лучшим доказательством тому служат злоключения участников плавания за золотым руном на корабле «Арго». Вряд ли кому-то еще из мореплавателей довелось пережить столько разных бед и невзгод. Но все аргонавты были прославленными героями, некоторые величайшими в Греции, так что испытания выпали им под стать.

Рассказ о золотом руне начинается с того, что греческий царь Афамант прогнал свою постылую супругу и женился на другой — царевне Ино. Первая жена, Нефела, очень боялась (и небезосновательно) за двух своих детей, особенно за мальчика, Фрикса, от которого мачеха могла избавиться, освобождая дорогу к трону собственному отпрыску. Вторая жена происходила из благородной семьи. Отцом ее был славный фиванский царь Кадм, мать и три сестры вели жизнь безупречную и праведную. Ино, увы, оказалась другой. Она и вправду вознамерилась сжить пасынка со свету и тщательно все продумала. Перед самым севом она сумела пробраться к запасам зерна и пережарить его, чтобы оно не взошло и хлеб не уродился. А когда царь отправил гонца к оракулу узнать, как справиться с этой напастью, Ино (скорее всего, прибегнув к подкупу) уговорила посланца объявить, что оракул предрек земле оставаться бесплодной до тех пор, пока не принесут в жертву юного царевича.

Напуганный голодом и бескормицей народ вынудил царя согласиться на заклание сына. В более поздние времена мысль о подобном жертвоприношении ужасала греков не меньше, чем нас, поэтому, когда оно играло сюжетообразующую роль, ситуацию почти всегда старались как-то смягчить и исправить. В дошедшей до нас версии мифа к жертвенному алтарю, откуда ни возьмись, прискакал дивный баран с шерстью из чистого золота, подхватил царевича с сестрой на спину и умчал по воздуху прочь. Златорунного спасителя послал Гермес в ответ на мольбы Нефелы.

При переправе через пролив, разделяющий Европу и Азию, царевна, которую звали Гелла, не удержалась на баране, упала в воду и утонула. С тех пор пролив носит ее имя — Геллеспонт, море Геллы. Царевич же был благополучно доставлен в Колхиду, на берег Понта Аксинского, «негостеприимного моря» (Черного, тогда еще не переименованного в Понт Эвксинский — «гостеприимное море»). Колхи были народом суровым, но Фрикса приняли по-доброму, а их правитель Ээт годы спустя отдал ему в жены одну из своих дочерей. Казалось бы, странно в благодарность за спасение приносить в жертву Зевсу того самого барана, который тебя спас, но именно так Фрикс и поступил, а драгоценное золотое руно отдал царю Ээту.

У Фрикса имелся дядя Эсон, который по законному праву должен был править одним из греческих городов — Иолком, но власть захватил сводный брат Эсона Пелий. Сын и законный наследник свергнутого царя, Ясон, в младенчестве был тайно переправлен в безопасное место, где и вырос, а став взрослым, храбро явился отвоевывать царство у своего злокозненного сородича.

Узурпатору Пелию оракул предсказал гибель от рук родни и велел опасаться человека, обутого в одну сандалию. В должное время именно такой человек и явился в Иолк. Он был бос на одну ногу, больше в его облике не замечалось ни малейшего изъяна: одежда плотно облегала крепкое тело, подчеркивая мощь и стать, плечи покрывала шкура леопарда на случай дождя, по спине струился сверкающий каскад ни разу не стриженных кудрей. Красавец пересек город напрямик и без страха вышел на рыночную площадь, в этот час полную народа.

Никто не знал его, но тут и там при взгляде на ладного юношу начинали перешептываться: «Ужели сам Аполлон? Или супруг Афродиты? Не может быть, чтобы кто-то из доблестных сыновей Посейдона, ведь их уже нет в живых». Когда слухи дошли до Пелия, тот стремглав примчался и похолодел от страха, заметив у незнакомца сандалию только на одной ноге. Но виду не подал, а спрятав ужас в сердце, принялся расспрашивать: «Из какой ты земли, странник? <…> Не пятнай себя мерзкой ложью: назови свой род». Тот ответил учтиво:

Я пришел в мой край

Принять недолжно правимый удел моего отца,

Древнюю честь от Зевса…

Ибо дошло до меня, что беззаконный Пелий…

Силою обездолил правовластного родителя моего.

<…> Я — сын Эсона,

Я пришел в нечуждую землю, как свой к своим…

мне имя — Ясон.

<…> Не нам делить

Медью мечей и дротов

Великую почесть пращуров.

Ни овцы,

Ни рыжие паствы быков,

Ни все поля, которые ты пасешь,

Отнятым у моих родителей сдабривая твое добро,

Не печалят меня: бери их!

Но царский посох и трон…

Оставь их мне,

Чтобы новое зло не встало от них.

Пелий не стал возражать, но сказал, что нужно выполнить волю оракула — привезти в Иолк золотое руно и таким образом вернуть на родину душу Фрикса, умершего на чужбине. Это обеспечит благоденствие их роду. Самому ему совершить сей подвиг не позволяют года. Вся надежда на Ясона.

…Вокруг меня

Старческая уже витает доля,

А в тебе

Только что вскипает юношеский цвет, —

И тебе одному под силу

Рассеять гнев подземных богов:

Ибо Фрикс повелел

Вызволить его душу с Эетова одра

И увести глубокорунный покров…

<…> Прими тот подвиг,

И я клянусь:

Будешь ты царствовать и властвовать!

Порукой — Зевс,

Родитель — свидетелем!

Он предлагал это Ясону, свято веря, что из такого похода невозможно вернуться живым.

Ясона же мысль отправиться в далекое опасное путешествие привела в восторг. Он согласился и попросил объявить повсюду, что набирает спутников в плавание. Цвет молодежи со всей Греции охотно откликнулся на зов. К Ясону захотели присоединиться лучшие из лучших, в том числе величайший из всех героев Геракл, непревзойденный музыкант Орфей, братья Кастор и Полидевк, отец Ахилла Пелей и многие другие. Это Гера, покровительница Ясона, зажгла в сердце каждого из молодых людей желание даже в смерти «меж сверстных своих искать крепчайшее зелье — доблесть», а не вести спокойную, безмятежную жизнь дома под родительской опекой. «Арго» поднял парус. Ясон, взяв золотой кубок, окропил вином море, как велит обычай, и воззвал к Зевсу-громовержцу, метателю молний, прося сделать недолгим их путь.

Невероятные опасности ждали их впереди, и некоторым героям суждено было заплатить своей жизнью за возможность испить «крепчайшего зелья доблести». На первый ночлег аргонавты встали у Лемноса, необычного острова, населенного одними женщинами. В свое время лемнийки восстали против мужчин и истребили их всех, кроме престарелого царя. Пощадив старика отца, Гипсипила, предводительница восставших отправила его по морю в пустом сундуке, который волны в конце концов вынесли на твердую землю. Однако аргонавтов эти жестокие создания приняли радушно и щедро одарили, снабдив в дорогу провизией, вином и одеждой.

Вскоре после отплытия с Лемноса из команды аргонавтов выбыл Геракл. Его дражайшего оруженосца Гиласа утащила под воду нимфа источника, из которого юноша хотел зачерпнуть воды. Залюбовавшись прекрасным отроком с нежным румянцем на щеках, нимфа пожелала поцеловать его, обвила руками за шею и увлекла в пучину — там он и сгинул. Геракл в отчаянии искал своего любимца повсюду, звал, удаляясь от морского берега все глубже и глубже в лесную чащу. Он позабыл и о золотом руне, и об «Арго» — обо всем, кроме Гиласа. На корабль Геракл не вернулся, и аргонавтам пришлось отчаливать без него.

Следующим тяжелым испытанием для них стали гарпии — ужасные крылатые существа с крючковатым клювом и когтями, оставляющие после себя страшное зловоние, невыносимое для всего живого и дышащего. «Арго» пришвартовался на ночь у берега, где жил одинокий горемычный старик, которого Аполлон-правдолюбец наделил пророческим даром. Ясновидец безошибочно предсказывал грядущее, чем страшно прогневал Зевса, предпочитавшего окутывать свои планы завесой тайны, — весьма благоразумное стремление, как подтвердил бы любой знавший Геру. Зевс подверг прорицателя мучительному наказанию: стоило ему собраться поесть, как тотчас слетались гарпии, «гончие Зевса», и оскверняли пищу, лишая старика возможности даже приблизиться к ней из-за вони, не то что положить в рот. Когда страдалец — звали его Финей — предстал перед аргонавтами, от него остались лишь кожа да кости. Он напоминал безжизненный призрак. Бедняга еле ковылял на дрожащих ногах и трясся от слабости. Мореплавателям он, однако, обрадовался и принялся умолять их помочь ему. Благодаря своему дару Финей знал, что избавить его от гарпий способны лишь два храбреца, которые как раз входили в команду аргонавтов, — сыновья Борея, могучего северного ветра. Все прониклись к старику сочувствием, и двое избранных охотно согласились избавить его от мучительниц.

Аргонавты разложили еду, Бореады встали по обеим сторонам от старика, обнажив мечи. Не успел он отщипнуть даже кусочек, как из-под облаков стрелой спикировали мерзкие чудовища и, в мгновение ока уничтожив все яства, умчались, оставив смрадный шлейф. Быстрые как ветер сыновья Борея кинулись вдогонку, настигли гарпий и принялись разить их мечами. Они, несомненно, изрубили бы тварей на куски, если бы не вмешалась спустившаяся с небес Ирида, радужная посланница богов. Она предостерегла Бореад от расправы над «гончими Зевса», но дала нерушимую клятву водами Стикса, что больше Финея никто не тронет. Герои вернулись с радостными вестями к старику, и тот, возликовав, пировал с аргонавтами до самого утра.

В благодарность он поведал им, как преодолеть некоторые смертельные ловушки, поджидающие их в пути, — в первую очередь сдвигающиеся скалы Симплегады, которые то с грохотом сшибались, то расходились, заставляя непрестанно бурлить окрестные воды. Прорицатель посоветовал выпустить в просвет между скалами голубку — если она пролетит насквозь благополучно, то, скорее всего, сможет пройти и «Арго». Если же голубка погибнет, нужно поворачивать обратно и оставить всякую надежду добыть золотое руно.

Наутро они отчалили, разумеется взяв с собой голубку, и вскоре впереди показались огромные сталкивающиеся утесы. Казалось, никому не проскользнуть между ними, но аргонавты все же выпустили птицу. Голубка пролетела невредимой. Только кончик хвоста зажали врезавшиеся друг в друга скалы, выдернув несколько перьев. Герои как можно быстрее устремили корабль следом. Скалы разошлись, гребцы налегли на весла изо всех сил — и тоже проскочили благополучно, хотя и на волосок от гибели: сомкнувшиеся утесы успели отсечь украшение на самом конце кормы. Разомкнуться им было уже не суждено — пропустив «Арго», Симплегады застыли навеки и больше не угрожали мореплавателям.

Неподалеку от этого места лежала страна неистовых воительниц — амазонок, приходившихся, как ни странно, дочерьми самой что ни на есть миролюбивой нимфе, восхитительной Гармонии. Однако отцом их был Арес, свирепый бог войны, и дочери пошли в него, а не в мать. Герои охотно причалили бы и сразились с ними — битва намечалась кровопролитная, поскольку племя амазонок было противником не из слабых. Но ветер дул попутный, поэтому аргонавты поспешили дальше. Стремительно промчались они мимо побережья Кавказа, увидели высоко над головой скалу с прикованным Прометеем и услышали шелест огромных крыльев орла, летевшего на свой кровавый пир. Ни разу не причалив, на закате того же дня они достигли Колхиды, страны золотого руна.

Ночь аргонавты провели в раздумьях, гадая, какие им предстоят испытания, и понимая, что могут рассчитывать только на себя. Между тем наверху, на Олимпе, шло совещание. Гера, обеспокоенная грозившей аргонавтам опасностью, явилась к Афродите. Богиня любви удивилась ее визиту, поскольку дружбу с Герой она не водила, но, когда великая царица Олимпа стала молить ее о помощи, польщенная Афродита обещала сделать все, что в ее силах. Замысел был такой: сын Афродиты Эрот должен заставить дочь колхидского царя влюбиться в Ясона. Превосходный план, спасительный для Ясона. Царевна, которую звали Медея, умела колдовать, и ее магический дар, безусловно, пригодился бы аргонавтам, если бы она приняла их сторону. Афродита отыскала Эрота и пообещала в награду за исполнение ее желания подарить ему чудесную игрушку — блестящий золотой мяч с лазурной эмалью. Обрадованный проказник схватил лук с колчаном и понесся с Олимпа по воздуху в далекую Колхиду.

Тем временем аргонавты отправились в город просить золотое руно у царя. По дороге никакие опасности им не встретились, потому что Гера окутала своих подопечных густым туманом и до дворца они добрались, никем не замеченные. У ворот пелена рассеялась, и стража, неожиданно увидев перед собой отряд бравых иноземцев, любезно проводила их во дворец и доложила царю о посетителях.

Царь тотчас явился и тепло приветствовал гостей. Слуги принялись за работу: разводили костры, грели воду в купальнях, готовили угощение. Воспользовавшись суматохой, царевна Медея прокралась во двор посмотреть на прибывших. Едва ее взгляд упал на Ясона, Эрот проворно натянул лук и послал стрелу прямо в девичье сердце. Жарко запылала в нем любовь, наполняя душу сладким томлением, от которого лицо царевны то бледнело, то горело огнем. В смятении и растерянности тихо вернулась она в свои покои.

Только после того, как герои освежились омовением, подкрепились мясом и вином, царь Ээт спросил, кто они и зачем прибыли. Крайней неучтивостью считалось расспрашивать гостей о чем бы то ни было, прежде не накормив и не дав отдохнуть с дороги. Ясон ответил, что он и все его спутники благородного происхождения, сыновья либо внуки богов, и приплыли из Греции, чтобы исполнить любое поручение правителя колхов в обмен на золотое руно. Они готовы разгромить его врагов или совершить иной угодный ему подвиг.

Царя Ээта обуял гнев. Чужестранцев он не любил еще больше, чем сами греки, поэтому желал только одного: чтобы они поскорее убирались прочь с его земли. «Не угощай я их за своим столом, немедля бы расправился со всеми разом», — досадовал он, но после недолгих размышлений у него сложился план.

Ээт сказал Ясону, что благоволит храбрецам и, если аргонавты докажут свою отвагу, отдаст им руно. В качестве испытания он предлагает им совершить только то, что когда-то ему удалось выполнить самому. А именно: запрячь двух его огнедышащих медноногих быков и вспахать на них поле, после чего засеять пашню зубами дракона, из которых тотчас вырастет целое полчище вооруженных воинов. Когда они пойдут в наступление, неустрашимый жнец должен срезать их под корень. «Я проделывал все это сам, — заявил Ээт, — и отдам руно только тому, кто не уступит мне в удали». Ошеломленный Ясон какое-то время сидел молча. Испытание казалось невыполнимым — кому же такое под силу?! Наконец он решился: «Я принимаю эти условия, какими бы трудными они ни были, пусть даже мне суждено умереть». С этими словами он поднялся и увел товарищей на корабль, но Медея мыслями устремилась за ним. Всю долгую ночь после того, как он покинул дворец, ей казалось, что она видит его, прекрасного, величавого, и слышит сказанные им слова. Царевна разгадала замысел отца, и сердце ее разрывалось от страха за Ясона.

Вернувшись на «Арго», герои стали держать совет, и то один, то другой вызывался взять испытание на себя, но Ясон не уступил эту тяжкую долю никому. Во время разговора к ним пришел один из внуков царя Ээта, вызволенный когда-то Ясоном из беды, и поведал о колдовских способностях Медеи. Ей подвластно все, уверял он, даже остановить звезды и луну. Если заручиться ее поддержкой, она поможет Ясону укротить быков и победить воинов, взошедших из драконьих зубов. Только этот план вселял какую-то надежду. Аргонавты настояли, чтобы царевич вернулся во дворец и попытался убедить Медею стать их союзницей, не зная, что бог любви уже все сделал.

Медея в своих покоях рыдала и казнила себя за несмываемый позор: неужели ей настолько дорог какой-то иноземец, что она готова уступить безумной страсти и пойти против родного отца? «Лучше умру!» — решила она и взяла в руки ларец со смертоносными травами, но размышления о жизни и всем прекрасном, что в ней есть, остановили ее. Свет солнца казался ей теперь милее, чем когда-либо прежде. Медея убрала ларец. Отринув все сомнения, она твердо вознамерилась использовать свое колдовство, чтобы выручить любимого. У нее имелась волшебная мазь, которая на целый день делала человека неуязвимым для любых опасностей. Изготовлено это колдовское средство было из травы, проросшей там, где упали на землю капли Прометеевой крови. Спрятав его на груди, Медея отправилась на поиски племянника — того самого царевича, спасенного некогда Ясоном, а юноша как раз искал ее с намерением уговорить на то, к чему она сама только что склонилась. Медея мгновенно согласилась помочь и велела царевичу передать Ясону, чтобы он без промедления встретился с ней в условленном месте. Предводитель аргонавтов тотчас устремился туда, сияя неотразимой красотой, которой по пути наделила его Гера. Когда он предстал перед Медеей, ее сердце словно вырвалось из груди и порхнуло к нему, взор затуманился, ноги застыли на месте. Безмолвно стояли Ясон и Медея друг перед другом, будто высокие сосны в безветрие. И как сосны, разбуженные порывом ветра, вдруг начинают шептаться, так и эти двое, повинуясь дыханию любви, повели речь о сокровенном.

Первым заговорил Ясон, умоляя Медею проявить милость к нему. Он смеет надеяться на это, потому что ее прекрасный облик свидетельствует о несравненной доброте. Медея не знала, с чего начать, ей хотелось излить ему все свои чувства разом. Не вымолвив ни слова, она достала спрятанное на груди снадобье и протянула Ясону. Медея и душу бы отдала ему, если бы он попросил. Оба то смущенно опускали очи долу, то снова вскидывали взгляд друг на друга, сияя влюбленными улыбками.

Наконец Медея обрела дар речи и рассказала, как применить зелье, велев намазать им не только тело, но и оружие с доспехами, чтобы они тоже стали неуязвимыми. Если рать землерожденных окажется слишком велика, пусть Ясон бросит в их гущу камень, тогда воины ополчатся друг на друга и будут биться, пока не истребят сами себя. «Помни, когда придется назад домой возвратиться, / Имя Медеи! А я о тебе, где бы ты ни случился, / Буду помнить всегда», — закончила она. «Я убежден, никогда, ни ночью, ни днем, не забуду / Я о тебе, грозной смерти избегнув… <…> Если ты в наши дома и в страну Элладу прибудешь, / Cтанешь меж жен и мужей всегда в почете великом. <…> Ты мое ложе в супружеской спальне со мною разделишь, / И ничто не будет разлукой в любви, кроме смерти, / Смерти одной неизбежной дано разлучить нас обоих», — горячо заверил ее Ясон.

Они разошлись. Медея вернулась во дворец плакать, что предала отца, а Ясон поспешил на корабль отрядить двух товарищей за драконьими зубами. Сам он тем временем опробовал чудесную мазь и сразу почувствовал несокрушимую дерзкую силу. Герои возликовали. Однако, стоило им дойти до поля, где их дожидались колхи во главе с царем, и увидеть вырвавшихся из подземного стойла быков, изрыгающих огонь, страх обуял аргонавтов. Но Ясон стоял перед несущимися на него свирепыми чудовищами непоколебимо, как утес, перед которым бессильны морские волны. Сначала первого, затем второго быка заставил он опуститься на колени и запряг обоих в ярмо под изумленные возгласы собравшихся, пораженных его необыкновенной мощью. Ясон погнал быков по полю, твердой рукой налегая на плуг и бросая в борозды драконьи зубы. Едва закончил он пахать, как показались первые всходы и, ощетинившись копьями и мечами, ринулись на него выросшие из земли воины. Вспомнив наказ Медеи, Ясон бросил в эту орду огромный камень — воины восстали друг на друга и полегли, затопив борозды потоками крови. Так Ясон с триумфом выдержал испытание, к великой досаде Ээта.

Царь удалился во дворец, замышляя новое коварство и клянясь себе, что золотое руно аргонавты не получат никогда. Но им покровительствовала Гера. Она побудила Медею, разрывающуюся между любовью и угрызениями совести, решиться уплыть с Ясоном. Ночью царевна выскользнула украдкой из дворца и по темной тропинке прибежала к кораблю, где аргонавты праздновали победу, не подозревая о готовящихся кознях. Медея на коленях умоляла героев взять ее с собой — нужно не мешкая забрать руно и мчаться прочь, потому что здесь их ждет гибель. Руно сторожит ужасный змей, но она сумеет его усыпить, тогда он никого не тронет. Несмотря на тоску и боль в голосе Медеи, услышанное обрадовало Ясона. Он ласково поднял царевну с колен, обнял и пообещал, что введет ее в свой дом законной супругой, едва они ступят на землю Эллады. Аргонавты взяли Медею на борт и, следуя ее указаниям, доплыли до священной дубравы, где висело руно. Чешуйчатый страж и вправду повергал в ужас, но Медея бесстрашно приблизилась к нему и убаюкала чарующей волшебной песней. Проворно сняв золотое чудо с дерева, Ясон с Медеей со всех ног поспешили на корабль. Уже занималась заря. Аргонавты посадили на весла самых сильных, те налегли что было мочи, и «Арго» стрелой понесся по реке в море.

Царь Ээт, узнав о пропаже, тут же послал в погоню за похитителями своего сына Апсирта, брата Медеи. Тот вел с собой войско, такое огромное, что ни отбиться, ни спастись бегством у маленького отряда не было никакой надежды, если бы не Медея, которая снова помогла героям, на этот раз совершив ужаснейшее преступление. Она убила собственного брата. По одному преданию, она послала ему весточку, что отчаянно хочет вернуться домой и принесет руно, если Апсирт встретится с ней ночью в назначенном месте. Он пришел, не заподозрив подвоха. Ясон сразил царевича наповал, и темная кровь обагрила серебристые одежды его сестры, отвернувшейся, чтобы не смотреть. Потеряв предводителя, колхидское войско рассыпалось в беспорядке — путь к морю для аргонавтов был свободен.

По более древнему преданию, Апсирт отплыл из Колхиды на «Арго» вместе с Медеей (зачем, не сказано), а преследовал их сам Ээт. Когда корабль царя настиг «Арго», Медея собственноручно заколола брата, разрубила на куски и один за другим стала бросать их в море. Царь прекратил погоню, чтобы собрать части тела любимого сына. «Арго» был спасен.

На этом приключения аргонавтов почти закончились. Однако еще одно страшное испытание предстояло им — пройти между гладкой отвесной скалой, у подножия которой в пещере обитало шестиглавое чудовище Сцилла, и бешеным водоворотом Харибда, где неустанно ревело и бурлило море, вздымая неистовые волны до самых небес. Но стараниями Геры рядом вовремя оказались морские нимфы и играючи вывели корабль в спокойные воды.

Дальше по курсу лежал Крит, где аргонавты хотели высадиться, но их остановила Медея. Она рассказала, что подступы к острову охраняет Талос, последний человек из поколения медных людей, чье несокрушимое тело все же имеет одно-единственное уязвимое место под лодыжкой. Не успела она договорить, как на берегу появился великан собственной персоной. Беснуясь, швырял он в море огромные куски скал, грозя раздробить корабль в щепки, если тот приблизится к острову. Аргонавты прекратили грести, и Медея, преклонив колени, воззвала к Аидовым демонам, моля отнять у Талоса жизнь. Жуткие силы зла повиновались. Подбирая очередной обломок скалы, чтобы запустить им в «Арго», Талос раскроил лодыжку об острый камень и начал истекать кровью, пока не рухнул замертво. Тогда герои пристали к берегу, чтобы отдохнуть перед дальнейшей дорогой.

По возвращении в Элладу отряд распался. Герои отправились по домам, а Медея с Ясоном понесли золотое руно Пелию. Но, как выяснилось, за время похода много ужасного произошло в Иолке. Пелий заставил отца Ясона свести счеты с жизнью, и мать Ясона умерла от горя. Ясон, не собираясь оставлять эти злодеяния безнаказанными, вновь обратился к Медее, которая еще ни разу его не подвела. Она задумала уничтожить Пелия хитростью. Шепнув дочерям царя, что знает секрет омоложения, Медея зарезала у них на глазах одряхлевшего барана и бросила куски в кипящий котел, а потом произнесла заклинание. Когда после этого из котла выскочил ягненок и резво убежал прочь, Пелиады поверили. Медея напоила Пелия сильнодействующим сонным зельем и позвала царевен, чтобы те разрубили отца на куски. Как ни хотелось им омолодить престарелого родителя, поднять руку на него стоило им немалых душевных терзаний, но в конце концов страшное дело было сделано, куски опущены в котел, осталось только дождаться Медеи, чтобы та произнесла заклинание, которое вернет им отца, а самому царю — молодость. Однако Медея исчезла. Ее не было ни во дворце, ни в городе. Пелиады в ужасе осознали, что стали отцеубийцами. Ясон отомстил Пелию сполна.

Более того, по одной из версий, Медея воскресила и омолодила отца Ясона, а самому Ясону вообще раскрыла секрет вечной молодости. Все поступки, и добрые, и злые, она совершала только ради него — и что же получила взамен? Ничего, кроме предательства.

Расправившись с Пелием, Медея с Ясоном перебрались в Коринф. Там у них родилось двое сыновей, и все вроде бы сложилось хорошо, даже для нее, которая, как и многие люди, чувствовала себя на чужбине сиротливо. Лишь огромная любовь к мужу заглушала тоску по родине и отчему дому. А потом Ясон явил свою подлую натуру, даром что представлялся когда-то доблестным героем: он посватался к дочери коринфского царя. Это была блестящая партия, Ясоном двигало только честолюбие, ни о какой любви и благодарности он не вспоминал. Из уст сраженной таким вероломством Медеи вырвалось несколько угроз, заставивших коринфского царя испугаться за свою дочь (судя по всему, он был человеком на редкость наивным, если не задумывался о возможных кознях со стороны колдуньи прежде). Он велел Медее немедленно убираться с его земли вместе со своими сыновьями. Это было равносильно смертному приговору. Женщина в изгнании с маленькими беспомощными детьми не имела возможности защитить ни себя, ни их.

Медея погрузилась в тягостные думы — о своей дальнейшей судьбе, о совершенных злодеяниях, о своей несчастной доле. Она то желала умереть, чтобы избавиться наконец от невыносимых мук, то вспоминала со слезами отца и родной дом, то содрогалась при мысли, что навсегда запятнала себя кровью брата и Пелия и грех этот не искупить, но больше всего проклинала свою дикую, безрассудную страсть, которая толкнула ее на страшные преступления и обрекла на несчастье. За этими горькими размышлениями ее и застал Ясон. Она смотрела на него, не произнося ни слова. Вот он здесь, но при этом как же далеко от нее, оставшейся в одиночестве со своей поруганной любовью и разбитой жизнью. Ясон между тем пришел не для того, чтобы молчать. Он холодно отчитал Медею за ее вечную несдержанность. Если бы она не распускала свой дурной язык и не посылала злобные слова в адрес его невесты, могла бы спокойно жить в Коринфе. Он со своей стороны сделал для нее все, что мог: только благодаря его заступничеству ее отправляют всего лишь в изгнание, а не на казнь. И пусть не думает, что убедить царя было легко, однако он, Ясон, не пожалел усилий. А сейчас он пришел к ней, потому что не в его характере бросать друга в беде, и он позаботится о том, чтобы Медея была щедро обеспечена золотом и всем необходимым для дальней дороги.

Это было слишком. Обуревающие Медею чувства хлынули наружу.

О низкий… О негодный…

<…> хуже, злее

Нельзя уж быть, чем ты для нас, и к нам

Ты все-таки приходишь…

<…> У нас зовут такой недуг — бесстыдство!

Но все ж тебе я рада… сердце я

Хоть облегчить могу теперь и болью

Тебя донять… <…>

Вот первое из первых… Я тебя

Спасла <…> когда ты

Был послан укротить быков, огонь

Метавших из ноздрей, и поле смерти

Засеять. Это я дракона, телом

Покрывшего в морщинистых извивах

Руно златое, умертвила <…>.

Сама ж, отца покинув, дом забыв,

В Фессалию с тобой ушла <…>.

Пелий, царь,

Убит был тоже мною — нет ужасней

Той смерти, что нашел он — от детей!

И все тебя я выручала, — этим

От нас ты не побрезгал, а в награду

Мне изменил.

<…> Куда же нам идти прикажешь? Или

К отцу, домой? Тебе в угоду дом

Я предала. К несчастным Пелиадам?

<…> О друзьях

Подумаю ли старых, — ненавистна

Я стала им, а те, кому вредить

Пришлось мне — не для себя — в угоду

Тебе ж, Ясон, — теперь мои враги.

О, горе мне! Так вот она, та слава,

Блаженство то меж эллинов, что мне

Тогда сулил ты лживо…

Да, гордиться

Могу я верным мужем, это так…

<…> Извергнута из города, одна

И с беззащитными детьми, скитаясь,

И с нищими та, что спасла его,

Пойдет дивить людей своим несчастьем.

Ясон возразил, что его спасла вовсе не она, а Афродита, внушившая ей любовь к нему, и Медея перед ним в долгу за то, что он привез ее в цивилизованную Элладу. Кроме того, он восславил ее как помощницу аргонавтов и тем немало облагодетельствовал, обеспечив ей почет у греков. Если бы Медее достало благоразумия, она бы только порадовалась его предстоящей женитьбе, которая будет выгодна и ей, и детям. Ей некого винить за изгнание, кроме себя самой.

Медею можно было упрекнуть в чем угодно, но только не в отсутствии ума. Она решила не тратить больше слов на Ясона — лишь отказалась напоследок от предложенного золота. Она не возьмет у подлеца ни крохи и никакой помощи не примет. Ясон возмущенно отпрянул. «Своей упрямой гордыней ты отталкиваешь всех, кто добр к тебе, надменная, тебе же хуже», — заявил он.

С этой минуты Медея твердо решила мстить. Как именно, она уже знала.

Смерти, о, смерти пускай

Иго подъемлю, но только

Дня изгнанья не видеть…

Она убьет невесту Ясона, а потом… О том, что она сделает потом, Медея старалась пока не думать. «Сперва ее», — внушала она себе.

Медея достала из сундука красивейшую накидку и, пропитав ее смертельным ядом, уложила в ларец, с которым отправила своих сыновей к сопернице. Мальчикам она велела просить царевну сразу же примерить наряд в знак того, что она принимает подарок. Царевна встретила детей приветливо и просьбу исполнила, но, едва надев убор, запылала жгучим всепожирающим пламенем и, объятая им, упала замертво. Вся плоть ее растаяла, как воск.

Узнав, что задуманное исполнено, Медея обратилась к следующему своему замыслу, еще более ужасному. Она знала, что защиты и помощи ее детям ждать неоткуда. Впереди у них только рабство. Но Медея не могла допустить, чтобы кто-то глумился над ее сыновьями.

…Прикончу их и уберусь отсюда,

Иначе сделает другая и моей

Враждебнее рука, но то же; жребий

Им умереть теперь. Пускай же мать

Сама его и выполнит.

<…> О, не давай

Себя сломить воспоминаньям, мукой

И негой полным; на сегодня ты

Не мать им, нет, но завтра сердце плачем

Насытишь ты. Ты убиваешь их

И любишь.

Когда взбешенный Ясон примчался, чтобы расправиться с Медеей за убийство новобрачной, его сыновья были уже мертвы, а Медея на крыше дворца садилась в колесницу, запряженную драконами. Они унесли ее по воздуху прочь с глаз Ясона, который слал ей вслед проклятия, виня во всем случившемся только ее, но никак не себя.