Глава 10. Орден тамплиеров

Крестовые походы

Поддерживаемый религиозным воодушевлением воинственного народа, ислам в I столетии после смерти своего пророка с неимоверной быстротой распространился по лицу земли. Победоносно проник он в Персию и Туран, завладел Индией, отнял у византийцев Африку, у вестготов – Испанию. Но когда он предпринял свое грандиозное двойное нашествие на христианский мир, осадив на Востоке столицу Восточно-Римского царства, Константинополь, а на западе проникнув через Пиренеи в страну франков, его безум-но смелый план рухнул.

Тяжелые потери, понесенные мусульманами на обоих театрах войны, удержали, правда, на некоторое время приверженцев пророка от подобных грандиозных предприятий, но отнюдь не могли обуздать их воинственного духа. Неустанно стремились они расширить владения ислама. Почти все острова Средиземного моря, так же как и ближайшие берега Балканского полуострова и Италии, сделались их достоянием. Они расселились повсюду, в X в. еще раз проникли в глубь Франции и, перейдя Альпы, достигли Граубюндена.

Тогдашнее могущество ислама кажется еще более грандиозным, если принять во внимание, что удача арабского оружия отдала во власть фанатичных арабов богатые и плодородные страны, в которых процветала древняя цивилизация, что победители усвоили себе искусства и науки, торговлю и промышленность этих стран и, благодаря своим значительным природным дарованиям, развивали их дальше. Философия и естественные науки, архитектура и поэзия – все проявления человеческого духа усердно культивировались. И, таким образом, военное могущество, богатство и духовная культура сообща содействовали тому, чтобы поднять магометанский мир на высокую степень культуры, – «блестящий результат деятельности одаренного, молодого народа, который в течение каких-нибудь 130 лет превратился из дикого племени, бродившего по пустыне, в культурную нацию».

Но единственным связующим звеном, объединившим всех мусульман, была ненависть к христианам. Вообще же государственный строй мусульман оказался весьма слабо развит. «Той эпохе, и в особенности восточным странам, не хватало организаторских способностей, чтобы посредством общих законов объединить обширные владения и различные племена и, пробудив общие интересы, оживить национальное чувство». Необузданное честолюбие светских властителей и безумный фанатизм религиозных сект, тайных и миссионерских обществ поколебали еще не успевшую упрочиться власть преемников пророка и вскоре окончательно подорвали государственное единство магометанского мира. Три халифата, образовавшиеся в Багдаде, Испании и Египте, могли существовать лишь до тех пор, пока стоявшие во главе династии были достаточно сильны, чтобы сдерживать железной рукой протестующие элементы и разумно пользоваться покорными.

Распад магометанского мира оказался чрезвычайно благоприятным для христиан. Они не только прочно утвердились в оставшихся еще в их власти владениях, но и получили возможность вернуть себе часть утраченных ими областей в Испании, Малой Азии и Сирии.

Но это был лишь краткий эпизод в великой драме. Ибо страшное учение Мухаммеда, которое своим приверженцам вменяет в религиозную обязанность борьбу с неверными и храбрым воинам сулит величайшую награду, уже угрожало христианству новыми ужасами, новыми неслыханными бедствиями. В XI в. воинственные сельджуки объединили в своих руках всю Переднюю Азию. То же самое произошло почти одновременно на самом крайнем западе: храбрые Альморавиды основали в Северной Африке могущественное государство и затем подчинили себе Испанский халифат. От Гибралтарского пролива и границ Египта до самой Индии, Сибири и Монгольского царства все благоговейно преклонялись теперь пред единым Богом, которого провозгласил Мухаммед.

При таком положении вещей судьба европейского христианства, казалось, была решена. Среди христианских стран уже не было ни одного большого государства. Сила сопротивления Византийского государства была сломлена вследствие многочисленных дворцовых переворотов и восстаний недовольных магнатов. Прошли те славные времена, когда Карл Великий и его преемники, обладая громадными силами, могли отстаивать перед халифами христиан Святой земли. Франция, в которой господствовала полнейшая анархия, находилась в состоянии величайшего разложения. В Германии власть перешла в руки могущественной, деспотической аристократии, которая стремилась окончательно утвердиться на престоле. В Италии повсюду начались местные восстания.

Теперь папство попыталось занять место, которое принадлежало раньше Римско-Германской империи. Григорий VII, сын тосканского крестьянина, одаренный, как настоящий второй Цезарь, проницательностью государственного мужа и воодушевленный господствующей в ту эпоху идеей о первенствующей власти церкви, с упорством посвятил всю свою жизнь тому, чтобы поднять апостольский престол выше всех земных властей и тиару выше всех царских корон, – одним словом, сделал христианский Рим средоточием нового мирового господства; план настолько грандиозный и смелый, что в конце концов он неминуемо должен был разбиться о собственное величие. Сначала, впрочем, все обещало удачу. Григорий VII своей внутренней силой увлекал за собой толпу, и огромное воинство верующих, предводимое государями Южной Африки и Италии, ждало только мановения его руки, чтобы броситься в борьбу с врагами церкви и довершить упрочение римской теократии.

Таким образом, в одном Риме сосредоточивалась в это время сила, которая могла служить оплотом против ислама. Сюда-то и обратился за помощью византийский император Михаил (1071–1078) – ученый, но совершенно лишенный энергии педант, – предлагая воссоединение греческого христианства с западной церковью.

Папа охотно принял этот план, обещавший осуществить его идеал всемирного владычества и открыть ему почти безграничное поле деятельности. Но только что разгоревшаяся жестокая распря папы с королем Генрихом IV и охрана юной папской аристократии до такой степени требовали напряжения всех сил, что Византия до поры до времени была предоставлена собственной судьбе.

Воинственное движение против ислама разрасталось в широких размерах, хотя и независимо от церкви. Своеобразное направление, которое приняло историческое развитие западноевропейского человечества, неудержимо вовлекало его в эту борьбу. Вследствие сильного перенаселения Древней Германии стремление к бродячей жизни и воинственный задор юных сынов ее в XI в. были так же сильны, как и в эпоху Великого переселения народов. Огромные полчища скандинавов, датчан и норманнов прибывали из столетия в столетие в европейские страны за новыми землями. Особенный ужас внушало имя норманнов во всех приморских странах от Африки и до Шпицбергена; это было племя беспощадное и алчное, но вместе с тем дальновидное, находчивое, возвышавшееся над мирным крестьянским населением, благодаря дикой поэзии своей полной приключений жизни, своему богатству и военному могуществу. Они упрочились во Франции, завоевали Англию, после продолжительной и жесткой борьбы вытеснили из Сицилии и Южной Италии полумесяц и основали могучие государства на обширных равнинах Восточной Европы. Отсюда под именем варягов их воинственные дружины наезжали в Константинополь и на службе у византийских императоров находили счастье воина: «тяжелые золотые цепи, крепкое вино, постоянные стычки с различными народами и прекрасных женщин». Их пример пробудил в не находивших приложения своим силам молодых мужчинах западных стран страстную жажду рыцарских подвигов, славы и добычи. Вскоре рядом с варягами в боях с сельджуками в Малой Азии стали участвовать немцы, французы, англосаксы; бургундские и аквитанские рыцари пришли на помощь испанским властителям, успешно расширявшим свое владычество и изгонявшим Альморавидов.

Во время этих беспрерывных войн между христианством и исламом, которые вскоре получили характер борьбы за веру и в которых приняли также участие граждане только что возвысившихся приморских городов, Амальфи, Генуи и Венеции, воинственный пыл сам собой направился против магометанских владений.

Наряду с жаждой борьбы и добычи в обществе все более и более распространялся тот мрачный аскетизм, который, правда, чрезвычайно разжигал ненависть к исламу, но вместе с тем проникался такими дурными элементами, что конечный результат вряд ли мог быть сомнительным.

Духовная борьба, вызванная теократическими идеалами, уже намеченными для церкви Лжеисидором в форме абсолютной монархии, поколебала всю жизнь церкви. К тому же весь христианский мир Западной Европы охватило небывалое религиозное возбуждение, вызванное продолжительными гражданскими войнами, глубоким нравственным падением правящих классов, неурожаями, голодом, моровой язвой. Огненные кометы и другие небесные явления, казалось, предвещали близкий конец света. Настоящее было слишком невыносимо, будущее казалось безнадежным. Аристократия соперничала с духовенством в строгой обрядности; знатные люди покидали свои замки и делались монахами, чтобы быть ближе к Богу и получить спасение от Его милосердия. Монахи покидали монастыри, ибо и здесь их встревоженная совесть смущалась шумом мирской суеты; они удалялись в уединенные скиты среди непроходимых гор и с экстазом благодеяния предавались полной самоотречения жизни анахоретов, стремясь искупить вину грешного человечества своим покаянием, которое они приносили без всякой вины. Умерщвление плоти, борьба с чувственностью и мирскими страстями, аскетические упражнения, подкрепляемые суровыми лишениями и самобичеваниями, страстная, полная веры жажда знамений и чудес, сверхъестественных проявлений милосердия, видимого общения со Святым и Вечным, – вот что составляло тот заколдованный круг, в котором вращалась жизнь той эпохи.

Это аскетическое настроение все сильнее и сильнее начало сказываться и в паломничестве. Уже со времен Константина Великого вошло в обычай отправляться на поклонение в Святую землю и молиться в местах, освященных великими воспоминаниями. Но утомительные, дорогостоящие и, кроме того, опасные паломничества особенно участились лишь с того времени, когда аскетизм признал в них угодное Богу дело и молитву в самой Святой земле счел прямым путем к небесному блаженству. Религиозное рвение побуждало все большие и большие толпы благочестивых паломников к великому подвигу, – с посохом в руках и в шляпе особой формы они отправились далеко за море в Обетованную землю, Палестину. «Все роды и классы принимали в этом участие; император, князь и епископ отправлялись в паломничество, как нищие; дитя, юноша, благородная дама, старик пускались в путь босиком, с посохом в руках. Это придавало человеческой жизни тот романтический отпечаток, то мечтательное стремление к неизвестному и чудесному, тот сказочно-поэтический элемент, которые так характерны для Средних веков».

Когда же паломники наконец достигали своих стремлений, они испытывали не один только блаженный восторг – их религиозное чувство глубоко возмущалось: ведь святыми местами владели злейшие враги их религии. И потому, когда во всеуслышание раздался клич об освобождении Гроба Господня, он ворвался как яркий луч надежды в скучную жизнь тревог и лишений и открыл всем нуждающимся и обремененным ту высшую цель, где всякое заслуженное или незаслуженное страдание, всякая земная скорбь получали разрешение, где всякое преступление находило себе наиболее достойную форму искупления, а вера получала все то святое, все то божественное, к чему она стремилась.

Таково было мечтательное настроение описываемой эпохи, воинственное направление умов. Аскетизм и воинственный пыл сливались воедино. Темное предчувствие грядущих судеб охватило обитателей Европы, и нужен был лишь внешний толчок, чтобы западные страны наводнили Восток своими полчищами, исполненными религиозного и воинственного пыла.

Толчок этот дали сельджукские турки. Все уничтожая на своем пути, их дикие орды ворвались в Европу. Греческое государство, истощившее свои последние силы на борьбу с этими грозными волнами народов, не могло уже устоять против их натиска.

При таких тяжелых обстоятельствах император Алексей, подобно своему предшественнику Михаилу VII, обращавшемуся к папе Григорию, просил папу Урбана II о помощи со стороны римского Запада.

Курия не отказалась от удобного случая объединить христианство под верховной властью Рима не только в религиозном, но и в политическом и военном отношении. Вскоре после того папа созвал в ноябре 1095 г. в Клермоне в Оверни тот знаменитый собор, воспоминание о котором никогда не изгладится из памяти людей. Сюда стеклись бесчисленные толпы народа. 26 ноября под открытым небом Урбан обратился к ним с речью о том, что наполняло все сердца мистическим энтузиазмом. В самых горячих выражениях он говорил о позорном осквернении христианских церквей в Иерусалиме, о жестоких страданиях живущих там христиан и благочестивых паломников, об ужасных опасностях, угрожающих всему Западу вследствие победоносного шествия ислама; как глашатай Божий, он призывал к священной войне и закончил увещанием, «чтобы каждый, отрекшись от личного блага, нес крест свой, дабы отстоять христианство». Когда он окончил, из бесчисленного множества грудей раздался крик: «Так угодно Богу!» – крик, сделавшийся затем лозунгом священной войны. Верующие шли толпами, чтобы получить знак воинственного паломничества – красный крест, прикрепленный к правому рукаву.

Поразительное решение Клермонского собора, объявленное по всем церквам, облетело в течение зимы все страны до отдаленнейших берегов океана, и сердца всех народов преисполнились блаженным восторгом. Где недостаточно сильно было религиозное воодушевление, там другие побуждения влекли обитателей в туманную даль: заманчивая прелесть новизны, любовь к необычайным приключениям и ненасытная жажда золота и несметных сокровищ, таинственные сказания о роскоши и великолепии Востока, об удивительных народах и тайнах волшебства. Беззащитный бедняк, стонавший у себя на родине под гнетом жизни, мог рассчитывать на богатство, власть и почести, если он отправится туда во имя Христа.

Блага, обещанные церковью всем участникам похода, отпущение грехов, отмена церковных наказаний, несомненное блаженство в будущей жизни – это влекло в неведомые края с бесчисленными толпами верующих также и дикие ватаги всевозможных искателей приключений, мошенников, кочующих торговцев с женами и детьми. Снова разгорелась исконная вражда между Азией и Европой, но еще ожесточеннее и свирепее, чем когда-либо прежде, и вражда эта в продолжение двух столетий поддерживала лихорадочное брожение среди индоевропейцев и семитов.

Без всякого плана и без опытных предводителей, руководимые лишь фанатиком Петром Пустынником и изголодавшимся рыцарем Вальтером, по прозвищу Голяк, взбаламученные народные волны хлынули потоком вперед, предшествуя первому регулярному войску крестоносцев. Разбои и пожары, религиозное изуверство и анархия сопровождали каждый шаг разнузданных банд. Обитатели тех стран, по которым проходили крестоносцы, были вынуждены защищаться с оружием в руках от нашествия ужасных полчищ; и справедливо испытали эти заблудшие люди ту же участь, какую они, в своей жажде крови, готовили стольким невинным людям.

Вслед за этими малоорганизованными «искателями приключений» двигалось огромное войско крестоносцев, состоявшее из опытных в военном деле франков, провансальцев, лотарингцев, норманнов, немцев, предводимых надменными князьями и сеньорами, – самое сильное ополчение, какое когда-либо видело Средневековье. Неудержимо стремились они вперед. Однако целых три года продолжалась жестокая борьба крестоносцев с народами ислама, прежде чем удалось проникнуть к стенам Святого города.

С тех пор в продолжение двух столетий громадные полчища непрерывным потоком двигались одно за другим из западных стран на Восток. Но государства, основанные здесь христианами, пали жертвой внутренних раздоров, став добычей усилившегося ислама.

Крестовые походы утомили Европу, религиозный энтузиазм иссяк, всемирно-историческая трагедия ужасающей мощи и поразительной силы завершилась. Магометанство воспрянуло с небывалой силой и воздвигло победоносное знамя пророка в Восточной Европе, заняв столицу ее. К концу Средних веков только западная половина Европы оставалась еще оплотом христианской культуры, хотя и здесь ему уже угрожала опасность. Результаты, которые дает всемирная история, нередко кажутся ничтожными и проблематичными, в большинстве же случаев не стоящими тех неимоверно огромных жертв, которые приносятся во время продолжительной кровавой борьбы; но таково уж предназначение или роковая судьба жалкого смертного, что всякое духовное благо он принужден завоевывать трудовым потом, шагая по безбрежному морю крови и слез, и что в этой кровавой борьбе он часто утрачивает навеки другие драгоценные блага. Но все же из всех таких мощных общественных движений, требующих чрезвычайного напряжения всех сил, человечество никогда не выходит с пустыми руками. Крестовые походы также составляют один из тех эпизодов всемирной истории, когда бесконечные потери в области политики уравновешивались огромными приобретениями в области духа.