Ночью мне приснилась Ана. Во сне не было никакой эротики – я словно бы вернулся в юность и недолгие мгновения сна провел в предвкушении чуда, в ожидании надежды. Видимо, мой организм не выдержал такого насилия, и я проснулся в полной темноте посреди ночи с бьющимся сердцем, разрывающим дремотное оцепенение мощными толчками крови. Полежав минуту, констатировал, что сон ушел. Надо что-то делать – не хватало совсем уже не юному мужчине – женатому, между прочим, – влюбиться в инопланетную принцессу. Утром спрошу у Сама, есть ли психиатрическое отделение в больнице у скелле – на всякий случай. Наваждение, впрочем, быстро ушло, и я, умывшись и захватив засохшую лепешку, отправился в мастерскую. Не до конца проснувшийся мозг тут же подкинул аналогию – как Челентано в известном фильме рубил по необходимости дрова. Я ухмыльнулся.

Настроив в мастерской лампу, я засел за чертеж установки для определения ориентации осей кристаллических неоднородностей. Увлекшись, чертил на листе кинематическую схему, и мир сузился до небольшого желтого круга света в море тьмы – лампа не освещала даже дальние углы мастерской. Работать приходилось графитовой палочкой, которую я заворачивал в листок бумаги, и проклеивал все это смолой. Линии от такого импровизированного карандаша выходили неровные и толстые. Графит крошился, истирался о грани металлической линейки, которую я нашел здесь для этой цели. Чертеж получался неаккуратный и грязноватый. Аналога земному ластику я не нашел и теперь мучился оттого, что не мог подчищать ошибки и черновые наброски.

– Торопишься вернуться? – знакомый голос сзади заставил вздрогнуть, и после паузы: – Что, у нас тебе так плохо?

Я встал и медленно повернулся. Она не вышла из темноты у входа, к тому же моя тень от лампы протянулась прямо к ней. Видны были только очертания знакомой изящной фигуры, и блестели крохотными искорками глаза. На мгновение я замер.

– Доброй ночи, Ана, – наконец прорезался голос. – Не подскажете, вы по какой части в медицине?

– Странный вопрос для этого времени, – она и не подумала ответить на приветствие. Я ждал.

– Я специализируюсь на нервной системе, если ты понимаешь, что это такое, – она вышла из тени и подошла к столу, рассматривая мои наброски.

– Очень хорошо! У меня как раз нервы в последнее время сдали, стал очень неуравновешенный – могу от испуга пальнуть не глядя, а потом жалею. Поможете?

Она подняла глаза от чертежа и холодно посмотрела на меня.

– Могу устроить так, что ты вообще без команды ни на что реагировать не будешь.

– У вас что, прислуги не хватает?

– Ты не ответил на мой вопрос!

– А-а, вспомнил! Извините! Хорошо ли мне здесь? Так?

– Нет, не так. Я спросила, так ли тебе плохо?

Уже заготовленная колкость почему-то показалась неуместной и глупой.

– Здесь у меня есть цель! И еще сегодня мне снились вы, – неожиданно для себя добавил я.

Она усмехнулась.

– Кошмары мучают? Действительно, пора лечить. Ну и какая твоя цель? – спросила девушка, вновь повернувшись к эскизам. – Домой, к семье?

– Я уже говорил об этом. Сначала я просто старался выжить. Потом, когда немного освоился, боль по дому уже утихла, ушла – если не трогать, то и не болит. Но всегда, даже в самом начале, оставалась одна страсть – разобраться в том, что произошло. Я двадцать лет учился, и в один миг все, что я знал, оказалось на краю пропасти. Казалось, двадцать лет жизни – коту под хвост! – заметив, как нахмурилась собеседница, пояснил: – Это такое животное на Земле, – и, вздохнув, добавил: – Знали бы вы, как вам его не хватает!

– Нам?

– Вам.

Она немного подумала, осмотрелась и обошла стол, направляясь к глубокому креслу, неизвестно как оказавшемуся в мастерской.

Опустившись в него, она опять скрылась в тени.

– О том, что я здесь, никто, кроме отца, не знает. Времени совсем нет, и я должна принять решение прямо сейчас.

– У нас проблемы?

– Главным образом у тебя. Когда гибнут скелле, а тем более сестры, те проводят расследование. И сейчас они обоснованно считают, что рядом со смертью сестер постоянно маячит один и тот же мун.

– Меня обвиняют в их смерти?

– Нет. Но тебя хотят допросить. Ты вроде бы знаешь, как они это делают.

Беспокойство мерзкими тонкими щупальцами забралось мне за воротник.

– Боюсь, что я буду против.

Ана вздохнула.

– Кто тебя будет спрашивать? Тем более ты уже и здесь набедокурил – отец рассказал. Сестры промахнулись с покушением и сейчас не могут действовать прямо против меня – это дает небольшую фору, чтобы решить, что с тобой делать.

– Ты говоришь – сестры. Надо понимать, что выжили не только монашки?

Силуэт девушки застыл.

– Ты проявляешь поразительную осведомленность для дикаря с гор!

– Это всего лишь догадки. Гораздо интересней другой вопрос: как мне кажется, для тебя простейшим решением проблемы была бы моя смерть, не так ли?

Я видел, как Ана кивнула.

– Так.

– Тогда почему я еще жив?

Девушка помолчала и, указав на лежавший на столе рядом шокер, спросила:

– Это то устройство, о котором говорил отец?

– Да, это оно.

– Принеси.

Я фыркнул.

– Фу! Как грубо!

Тем не менее обошел стол, взял шокер, внимательно посмотрел на молчавшую Ану и протянул ей оружие рукоятью вперед.

– Только не нажимай на вот этот рычажок, пожалуйста.

Девушка взяла мой гибрид дробовика и носорога, не вставая с кресла, повертела его в руках, и в следующее мгновение сильнейший разряд ударил по моей левой руке и я отлетел на пол, сбивая подвернувшийся под ноги табурет. Тряхнуло изрядно, и я застыл на полу в состоянии полушока. Левая рука и плечо, казалось, гудели и мелко дрожали. Зарождавшееся удивление прервало перепуганное лицо девушки, склонившейся надо мной.

– Илия! Жив?!

Она обеспокоенно осмотрела меня, пока я старался пробормотать что-то жизнеутверждающее, затем взяла мою голову в свои руки и застыла, закрыв глаза. В то же мгновение боль в руке и плече смыло как по волшебству, и я в облегчении застонал. Ана отпустила мою голову и пробормотала что-то не вполне понятное, полное неизвестных терминов. Еще мгновение – и она, выпрямившись, произнесла:

– Вставай, симулянт!

Я, кряхтя, поднялся. Голова кружилась, и хотелось присесть, но в остальном вроде бы обошлось. Оглядев руку, я увидел подпалину на материале кафтана в районе предплечья, куда угодил разряд шокера.

– Думал, что ты убьешь меня каким-нибудь более гуманным способом.

– Дурак! – услышал я знакомый ответ, от которого почему-то вновь застучало сердце, и после смущенной паузы: – Извини, пожалуйста, я не думала, что оно так действует.

Дверь в мастерскую решительно распахнулась. Отец Аны застыл на пороге с выражением злой решимости. Увидев нас живыми, стоящими за столом напротив, он, видимо, успокоился, закрыл за собой дверь и задал ожидаемый вопрос:

– Что здесь происходит?

– Это моя вина, – спокойно сообщила Ана, – надо было послушать совета Илии и просто его убить.

– Я такого не советовал, – очнулся я.

– Так, понятно. Ты приняла решение?

Я аккуратно обогнул стоявшую вполоборота девушку и поднял шокер, валявшийся на полу. Внимательно осмотрел его, но грубая конструкция не пострадала. Откинул «стволы» и вдруг понял, что все молчат. Оглянувшись, обнаружил нахмуренного Сама, внимательно следящего за моими действиями, и такую же серьезную Ану, не двинувшуюся с места. Я удивленно пробормотал:

– И кому здесь лечиться надо? – но от греха подальше положил шокер на стол и упал в кресло, на котором до того сидела девушка.

Сам смущенно кашлянул и сказал:

– Я спать уже вряд ли буду – зайдете ко мне, когда решишь, что делать, – после чего вышел из мастерской.

Я заметил, что последнее слово было за Аной и что ее отец, похоже, не желал участвовать в принятии решения. Да, этот мир еще пока был для меня совершенно непонятным.

Ана, развернувшись, села на край стола, что заставило меня смутиться – эта девушка, похоже, все-таки, не желая того, заколдовала меня без всякого Скелле – гораздо более надежной, проверенной веками магией. Я подумал, что получилась бы шикарная книжка для тринадцатилетних – попаданец и принцесса, что может быть пошлее?!

– Очнулся?

– Оказывается, вы, красавица, на вопросы умеете не отвечать не хуже меня.

– Какие вопросы? – похоже, произошедшее потрясло ее не меньше меня, если она не среагировала на откровенную фамильярность.

– Почему я все еще жив?

– Это долго и запутанно.

– Как-то связано со Вторым Поворотом? С монашками?

Какое-то время Ана молчала, затем все же решилась:

– Во время тех событий выжили не только монашки Скелле. «Скелле», кстати, название их ордена, мы себя называли «сильные» – это звучало как «маути»¹³. В конце концов после Поворота все носители дара были объединены в рамках этого ордена, но это не значит, что все «маути» стали монахами. До сих пор собственно монашки составляют ничтожное, но зато правящее меньшинство. Они обязаны соблюдать особый устав, частью которого является обет безбрачия. Для самых пожилых и опытных этот обет не является существенным, поэтому значительное число монашек – старые тетки, выжившие из ума и обратившиеся в монахи по той же причине. Молодых дурочек тоже хватает, но нормальная женщина смотрит на такой выбор как на богадельню. Сестры, так они себя называют, теряют смысл своего существования во всем, кроме одного – власти. Они остервенело чтут свои правила, и среди них – ненависть к артефактной магии, точнее, к мужчинам, которые этим традиционно занимались. Если уж ты такой догадливый, то можешь догадаться, что эти мужчины в большинстве случаев были чьими-то мужьями, или сыновьями, или братьями. Со временем выросли целые поколения скелле, которые ненавидят сестер. Целые поколения тех, кому сестры обязаны кровью их мужей, братьев, сыновей. История Скелле – история бесконечной череды заговоров, бунтов, убийств. Но сестры – не просто старейшие, но и опытнейшие среди нас. Власть они держат крепко.

Ана помолчала, я ее не торопил. Она спрыгнула со стола, пододвинула табурет, махнув рукой на мою попытку уступить кресло, села, развернувшись ко мне, и закинула ногу на ногу. Я совсем поплыл и готов был слушать истории про сумасшедших старух хоть всю ночь.

– Кроме сестер, есть небольшой круг маути, которые принадлежат к знатнейшим аристократическим семьям Мау, но не входят в самый высший круг тех, из которых выбирают монарха. Нечего и говорить, что в вечной борьбе за власть именно эти семьи чаще всего страдали от обвинений в запретном. В абсолютном большинстве случаев это были чисто политические убийства, и погибшие мужчины к магии не имели никакого отношения. Часто позже они бывали даже оправданы. Многие женщины в этих семьях теперь считают, что они оплатили кровью вперед право заниматься такой магией. Проблема в том, что нет мужчин, способных и готовых ей заниматься. Их давно никто не учит искусству, архивы уничтожены, знания утрачены.

Девушка встала, обошла стол и взяла в руки девайс, которым только что едва не убила меня.

– А как же хилиты? – спросил я, настороженно наблюдая за ее манипуляциями.

Ана фыркнула.

– Смешные старички. Крепость, в которой они живут, сама по себе артефакт. Они там прижились, выкурить их оттуда никто не сможет. Но они даже старый язык забыли, не говоря уже об искусстве. Правда, архивы у них уникальные. Вот только, похоже, последние лет сто с ними некому работать. Еще немного – и они забудут, даже как управлять своей крепостью. По слухам, там было несколько аварий, но восстановить они ничего не смогли, даже пытались договориться с нами, чтобы мы им помогли. Сейчас сегменты, где были аварии, просто изолированы.

– А если предложить им помощь?

– Сдались тебе эти хилиты! Они – за тридевять земель! Тут, совсем рядом, на краю Облачного края и Скалистых гор, полно таких останков. По крайней мере, три из них еще функционируют.

– Как же их не уничтожили во время Поворота?

– Кишка тонка! Одно дело – убить человека, другое – машину, которая им построена. Перебили всех, кто там жил, и забросили. Земли там бесплодные – никто не живет. Да и останки эти смертельно опасные. Одна забота осталась – следить за секретностью, чтобы дураки не лазили.

Я встал, Ана, выпрямившись, молча следила за мной. Рука и плечо неприятно заныли, поморщившись, я направился в угол, где стоял большой кувшин со свежей водой. Не торопясь, молча вернулся к столу, взял две невзрачные кружки с полки и наполнил их. У меня еще оставались небольшие запасы пастилы, которую я взял у Садуха, – невзрачные на вид, на самом деле это были редкостного качества пластинки, приготовленные для себя людьми, которые снабжали этим наркотиком весь мир. Забросив по кусочку в кружки, я подвинул одну к Ане. Та не пошевелилась.

– Если я правильно тебя понимаю, ты хочешь заключить со мной сделку?

Ана скривилась, но кивнула.

– Можно и так сказать.

– Я восстанавливаю искусство, ты оставляешь мне жизнь?

Губы девушки вновь поджались.

– Примерно так. Кроме того, что я не собираюсь тебя убивать. Достаточно просто отпустить тебя.

Я подошел к ней совсем близко и присел напротив на корточки.

– На одной стороне весов – искусство, на другой – страх за жизнь. Искусство постоянно, а страх переменчив. Допустим, сегодня я боюсь, а завтра – нет. Заключая сделку на таких условиях, мы обречены на крах. Сделки не будет – одна ложь.

Ана спросила с неподвижным холодным лицом:

– Что ты хочешь видеть на моей чаше?

– Ты знаешь мою страсть. Я назвал ее тебе сразу в начале разговора. Наши интересы в какой-то мере совпадают. Оставим мою смерть в стороне, как и твою. Не надо делать ее частью сделки. Тогда у нас может получиться, – после паузы добавил: – Все.

Девушка молча взяла свою кружку, дернула лицом, разглядев убогую емкость, и выпила. Глаза ее округлились, красивые брови поднялись в удивлении.

– Откуда у тебя это?

– В Облачном крае сборщики орехов пьют это каждый день. Я Илья из семьи Садух. Забыла? Не хочешь стать женой сборщика орехов?

– Не забывайся, Илия!

– В гневе ты еще красивее! Сделка?

Похоже, что девушка на крохотное мгновение растерялась, затем твердо сказала:

– Сделка, – и добавила: – Расскажешь мне о котах?