За время моего вынужденного сидения я немного упорядочил то, что мне удалось выяснить про Скелле. Первое – существует некий источник энергии где-то за пределами планеты. Второе – что является носителем этой энергии, с моими примитивными инструментами выяснить невозможно, но этот носитель взаимодействует с неоднородностями в кристаллических структурах. Третье – на этих неоднородностях при перемещении последних относительно источника носитель энергии расщепляется и формирует вокруг что-то похожее на интерференционную картинку или стоячие волны, на гребнях которых возможно преобразование энергии в привычные нам виды, в основном электромагнитного излучения. Четвертое – это преобразование происходит через посредничество некоторых веществ, которые я хоть и держу в руках – это материал линз и что-то в минералах, которые составляют фонарики, – но определить по объективным причинам не могу. И, наконец, преобразование в линзах не всегда происходит в известные мне формы излучения. Имеют место и эффекты – например, охлаждение предмета или появление момента или импульса на предмете, – которые я объяснить не в силах. Вполне возможно, что физик мог бы предложить какие-то разумные гипотезы, но я был простым инженером. Зато как истинный инженер я готов был использовать явления, сути которых я мог и не понимать. В конце концов, физики научились считать закономерности формирования сил в пространстве поля, которое называют электромагнитным, при этом совершенно не понимая его природу.

Ясно было, что активные ядра – так я назвал неоднородности в кристаллах – расщепляют неизвестный носитель энергии на стоячие волны разных частот (предположительно частот), которые затем могут быть преобразованы посредниками – так я назвал материал линз и неизвестный минерал в фонариках – в различные эффекты. В то же время при наблюдении активных ядер через линзы я всегда видел оптические эффекты. Значит, любое расщепление на ядре несет в себе полный набор возможных эффектов, но с разным распределением по частотам. Это соображение давало мне возможность экспериментировать на любых кристаллах, хотя для эффективного использования, конечно, надо было обзавестись коллекцией разных кристаллов.

Первое, что я собирался сделать, – это построить подзорную трубу из материалов линз. Если уж любое расщепление в неоднородности кристалла или в голове, считай, в мозге скелле, можно было наблюдать через этот прибор, то это крайне важный и нужный инструмент, который даст мне возможность определять наличие активного ядра или ядер, как в случае с живой скелле, на каком-то расстоянии. В мире, где правит магия, видеть магию жизненно важно!

На пути моей задумки стояло одно, но капитальное препятствие – те инструменты, что у меня, были очень грубыми. С их помощью я еще мог собрать рамку для эксперимента, но не мог, например, отшлифовать линзу под нужное фокусное расстояние. В моем распоряжении был один день. Потом я буду матросом, и мало того что мне придется работать, так я к тому же буду на очень малом пространстве судна, где будет невозможно отгородиться от расспросов. Покидать зону пирса мне убедительно не советовали, и я нашел способ.

Артам по-прежнему прятался на складе. Когда я вошел туда, он дернулся, пытаясь встать с большого тюка, на котором валялся, но, узнав меня, расслабился и помахал рукой, приглашая присоединиться к нему. Я подошел.

– Артам, мне нужно две вещи. Поможешь?

– Какие вещи? – лениво поинтересовался тот.

– Мне нужно два листа не толстой кожи, вот, примерно такого размера, – я показал на пальцах. – Еще немного брусочков деревянных и, если есть, тонкая проволока. Ах да! Еще мне бы смолы от таких синих веников, знаешь?

– Знаю, конечно. Только где же я тебе это возьму?

– Дед сказал, что я могу порыться здесь на складе, – немного расширил я выданные мне полномочия.

Артам посмотрел на здоровенного громилу, торчавшего у входа и с любопытством прислушивавшегося к нашему разговору. Тот кивнул.

– Ну, кожа есть, смола тоже – сколько угодно. Деревяшки сам найдешь. А проволока какая и сколько?

Я описал.

– Это тоже найдем. Ты сказал «две вещи». А тут уже целый список! Я смотрю, тебе палец в рот не клади!

– Это только первое. Я с ним бы и сам справился. Ты мне нужен для другого дела.

– Какого? – настороженно поинтересовался Артам.

– Надо в город сгонять и заказать в лавке у местного ювелира – надеюсь, тут есть такой – три линзы определенных размеров. Я их нарисую на бумаге. Деньги на заказ у меня есть.

– Ну, так пойдем! Все покажу, и рисовать не надо, объяснишь сам, что там тебе надо, – обрадовался Артам, явно находившийся под запретом на оставление пирса и тяготившийся этим.

– Дед советовал мне не ходить, – проговорил я негромко.

– А! Ну и ладно! Рисуй свои линзы и деньги готовь! – не потерял энтузиазма тот. – Вон, Суритам тебе остальное покажет, – кивнул он на амбала, явно торопясь смыться, пока его не застукал дед.

Суритам не горел большим желанием бродить по длиннющему складу, тем более что подошла пара телег с какими-то мешками и он вступил в оживленный разговор с возницами.

Вдоволь нагулявшись по закромам семьи деда, я нашел все, что мне было нужно, и даже с избытком. Кроме того, я обнаружил небольшие мешки с содой и вспомнил о виденном мной дома, на Земле. Перебрав мешки, я нашел то, что мне было нужно. В углу огромного ящика обнаружился валик из спрессованной и окаменевшей соды, лежавшей здесь явно не один год. Отломав несколько крупных кусков, я решил проверить догадку на одном из них.

Артама под рукой не было, когда он вернется, я предсказать не мог и потому приступил к кладовщику:

– Суритам, можешь полить мне на руки?

– Я от ворот не отойду. Тащи, вон ведро стоит, сюда – полью, конечно.

Я подошел к пирсу и в очередной раз подивился чистоте и прозрачности воды. На Земле река такого размера уже насобирала бы по пути ила и мути. Набрав ведро, вернулся к кладовщику.

– Тонкой струей лей, пожалуйста.

Суритам не стал держать ведро в руках, поставил его на лавку и слегка наклонил, позволяя воде потихоньку вытекать. Я, в свою очередь, подставил найденный кусок соды под струю и стал очень аккуратно поворачивать его, подставляя под воду разные стороны. Мне повезло! Кусок соды оказался достаточно древний, и постепенно под действием воды мелкая сода смывалась с куска, а внутри открывалась большая друза крупных кристаллов, образовавших красивый ежик, похожий на объемную снежинку. Аккуратно отмыв всю пыль с находки, мы залюбовались ей. Друза была очень хрупкая, и ее надо было срочно фиксировать в смоле.

У Суритама был вид, как если бы я на его глазах из куска дерьма достал крупный бриллиант.

– А чего это? Ты это из чего? – уставившись на кристаллы, бормотал он.

– Я тебе покажу. Намоешь, если повезет, себе сам. Но только это баловство. Она хрупкая и воды боится, даже той, что в воздухе.

– А тебе это зачем?

– Да в детстве баловались, вот и запомнил, – соврал я.

Суритам недоверчиво покосился, и я поспешил показать ему все секреты, пока его недоверие не переросло в подозрение. Заполучив через некоторое время похожую, хотя и немного меньшего размера, игрушку, тот бережно уложил ее в тень сушиться. Я предупредил его, что сохранить ее так не удастся, но, похоже, он решил добиться своего любыми средствами.

Пока возились с содой, подошли пустые телеги, затем притопали грузчики, и Суритам умчался отпускать тюки с каким-то волокнистым материалом, похожим на паклю.

Я уселся в тени навеса перед столом и занялся подзорной трубой. Точнее, заготовками под нее. Без линз я не мог определить точные размеры, поэтому, обрезав кожу, отложил ее в сторону и занялся содой. Смола, которой я пользовался для фиксации кристаллов, не содержала воды. По крайней мере, воняла она ацетоном, и я надеялся, что мне удастся сохранить хотя бы крупный фрагмент. Экспериментируя со смолой и содой, просидел довольно долго и уже проголодался, когда рядом со мной остановилась молодая девушка в длинной рубахе, перетянутой широким поясом, и штанах, заправленных в сапожки. Волосы по местной моде были спрятаны во что-то трудно описуемое – то ли платок, то ли огромный берет, который носили здесь все молодые девушки. Она с любопытством разглядывала меня, и я подумал, что брать деньги за показ небритых мужиков, быть может, и неплохая идея!

– Здравствуйте, – на всякий случай поздоровался я.

– Ой! Здрасьте! Вот. Артам просил передать, – она положила на стол рядом со мной маленький сверток. – Он сам не может прийти – его дед заругает. Сказал, отдай и передай, что Артам у матери.

– А он правда у нее?

Девушка замялась.

– Ну, когда я уходила, был около дома, – дипломатично сообщила она и тут же бросила быстрый взгляд на пирс.

Посмотрев туда, увидел деда, который быстро шел в моем направлении.

Когда я повернул голову обратно, от девушки остался только легкий запах огурцов.

– Где эта пигалица?

– Испарилась, кажется.

Дед зыркнул на меня.

– Чего сказала?

– Артам у матери.

Дед зарычал, но ничего больше не сказал. Постоял, глядя на реку, и бросил:

– Подходи вон к тому дому рядом со складом, тебя там покормят.

– Спасибо!

– Не за что. Оставайся на виду. Тут, вон, шарятся по твою душу, – он кивнул в сторону проходящего по береговой дороге мимо нас неприметного мужичонки.

– Эй, служивый! Ну-ка подойди!

Незнакомец скривился, но послушно подошел.

– Ну и чего вы тут третесь? Вам что, делать больше нечего?

Мужичонка отвел глаза, но ответил:

– Велено, чтобы он из города свалил. Уже две баржи ушли. Чего он тут высиживает? Мне что, тут весь день болтаться?

– Передай: утром с Миховой баржей пойдет. И не нервируй меня – ты меня знаешь! Чтобы я тебя тут не видел.

Незнакомец окрысился:

– Я не на пирсе, где хочу, там и хожу! – и потом добавил уже примирительно: – Мне велели проследить, я слежу. Дед, ты знаешь, я на работе.

– Ладно, работничек. Ты меня услышал. Шагай мимо.

Незнакомец уныло двинул обратно по дороге, хотя минуту назад шел в другом направлении с самым деловым видом.

Дед махнул рукой и убежал в сторону пирса. Я собрал свои вещи, развернул сверток от Артама и обнаружил заказанные линзы и сдачу. «Честный», – подумалось.