Тень огромной фигуры Ленина
Но вот ведь незадача, пришедшее к власти Временное правительство и не думало прекращать войну и заключать сепаратный мир с Германией. Больше того, этого не хотела немалая часть солдат, и каких солдат – в самом прямом смысле слова прошедших огни и воды мировой войны. Сохранилось любопытное воспоминание одного из очевидцев малоизвестного события той поры. Вот что он, в частности, пишет.
«17 апреля в Петрограде состоялась грандиозная манифестация инвалидов, которая произвела большое впечатление на обывателей. Огромное число раненых из столичных лазаретов – говорят, что их было не менее 50 тысяч – в повязках, безногих, безруких двигалось по Невскому к Таврическому дворцу. Кто не мог идти, двигались в грузовых автомобилях, в линейках, на извозчиках. На знаменах были подписи: „Война до конца“, „Полное уничтожение германского милитаризма“, „Наши раны требуют победы“.
Искалеченные люди, несчастные жертвы бойни шли требовать, чтобы еще без конца калечили их братьев и сыновей. Это было действительно страшное зрелище!»
Как это ни странно, такого рода демонстраций под лозунгами «Война до конца» было немало – и Временное правительство решилось на наступление. Оно началось 18 июня 1917 года на Юго-Западном фронте. Поначалу все шло прекрасно: артиллерия смела вражеские заграждения, передовые части бросились в штыковую, выбили пехоту из окопов, но после двух дней ожесточенных боев наступательный порыв иссяк, и, захватив семь тысяч пленных и сорок восемь орудий, русские полки сначала остановились, а потом отошли на старые позиции.
Такая непредвиденная активность не на шутку встревожила и кайзера Вильгельма II, и австрийского императора Карла I.
«Мир с Россией, – писал Карл I своему германскому союзнику, – ключ к ситуации. После его заключения война быстро придет к благоприятному для нас окончанию».
А деньги? Неужели миллионы марок, выделенные на организацию беспорядков в России, потрачены впустую?! Приуныл даже такой записной оптимист, как генерал Людендорф. «В возможность мира с Россией никто не верит, – писал он в эти дни. – Даже имперский канцлер высказался в том духе, что в настоящий момент не имеется никаких видов на сепаратный мир с Россией. Впрочем, не все потеряно! – встрепенулся генерал буквально через несколько дней, когда узнал, что министерство финансов выделило „на политические цели в России“ еще пять миллионов марок. – Русские революционеры – вот кто нам поможет. Особенно те, которые выступают за поражение России в этой бесконечной войне».
Найти таких революционеров было проще простого, так как практически все они жили в нейтральной Швейцарии, и наиболее радикальных из них возглавлял Ленин. Это он ратовал не только за поражение России, но и за превращение войны империалистической в войну гражданскую. Мудро, очень мудро поступили в свое время австрийцы, освободив его в самом начале войны из-под ареста в польском Новом Тарге и разрешив проезд через Вену в швейцарский Цюрих. Далеко, по-настоящему далеко, смотрел австрийский социал-демократ Адлер, явившийся на прием к министру внутренних дел.
– Ульянов – решительный противник царизма, – со знанием дела заявил Адлер. – Он посвятил всю свою жизнь борьбе против русских властей, и если бы он появился в России, с ним поступили бы по всей строгости. Возможно бы, даже казнили.
Министр был человеком дальновидным, просьбу Адлера понял с полуслова и тут же отправил телефонограмму в краковскую полицию:
«По мнению д-ра Адлера Ульянов смог бы оказать большие услуги при настоящих условиях».
Ленина тут же освободили, и, как я уже говорил, через несколько дней он оказался в Цюрихе, где смог, ничем не рискуя, заняться борьбой сперва против царя, а потом и против Временного правительства. Но самое главное, он делал все возможное и невозможное для разложения русской армии и поражения России в войне. Нетрудно понять, что это было на руку прежде всего Германии, которая воевала на два фронта. На Западном фронте немцам приходилось очень и очень туго, особенно после вступления в войну Соединенных Штатов Америки. Тот же Людендорф считал, что если не удастся перебросить из России на Запад хотя бы 70 дивизий, война может принять непредсказуемый характер.
Итак, русские революционеры… В эмиграции их было немало. Среди них и умеренные социал-демократы, и анархисты, и сторонники террора, и националисты, и меньшевики, и большевики.
Между собой они и спорили, и ссорились, и враждовали, но к власти рвались все. Наиболее последовательными и непримиримыми были, конечно же, большевики во главе с Владимиром Ульяновым, более известным под партийным псевдонимом Ленин.
Кто он, этот Ульянов-Ленин? Какого он роду-племени? Какая у него профессия? Почему он такой агрессивный? Почему желает зла России? На какие деньги он живет сам и содержит партию? Почему среди его окружения так много евреев? Эти и многие другие вопросы задавали не только журналисты и политические деятели, но и те, кого называют обывателями.
Как ни странно, ответы на эти вопросы удалось получить сравнительно недавно, когда приоткрылись массивные двери архивов.
Начнем с происхождения… Одно время ходил слух, что Владимир Ульянов чуть ли не столбовой дворянин, то есть дворянин старинного рода. Это далеко не так. Передо мной письмо директора училищ Астраханской губернии Аристова от 31 мая 1850 года, адресованное управляющему Казанским учебным округом, в котором он уведомляет, что «ученик вверенной мне гимназии, сын Астраханского мещанина Илья Ульянов просит моего ходатайства о помещении его на одну из стипендий в Казанский университет для дальнейшего образования. Он совершенно беден и круглый сирота».
Тут же документ на университетском бланке. «Илья Ульянов, из мещан, утвержден студентом 1 курса математического разряда».
Еще один любопытный документ. Называется он почему-то
«ВЫПИСЬ из Метрической книги на 1863 год.
Старший учитель Нижегородской гимназии Илья Николаевич Ульянов, православного вероисповедания, первым браком.
Дочь надворного советника Александра Дмитриевича Бланк
Мария Александровна Бланк, православного вероисповедания, первым браком.
Совершил таинство Юрий Алексеевич Соловод и дьячок
Николай Люминарский».
Работал Илья Николаевич усердно, за что в 1882 году был удостоен ордена Святого Владимира 3-й степени – это давало ему право на потомственное дворянство. А после его кончины Симбирское дворянское депутатское собрание внесло в дворянскую родословную книгу его вдову Марию Александровну и их детей: Александра, Владимира, Дмитрия, Анну, Ольгу и Марию.
А вот Мария Александровна происхождения весьма любопытного. Мне удалось найти ее родословную, правда, на шведском языке, – и в этом нет ничего странного – ведь по материнской линии она чистокровная шведка. В ее роду были перчаточник и золотых дел мастер по фамилии Орстед, шляпочники Новелиус и Борг, купец Гросшопф, их жены из рода Нюман и Арнберг. А вот дочь Готлиба Гросшопфа – Анна вышла замуж за врача Александра Дмитриевича Бланка. О нем в родословной – почему-то ни слова. От этого-то брака и родилась Мария Бланк – впоследствии потомственная русская дворянка Мария Александровна Ульянова.
И все же тайну происхождения Александра Бланка, который являлся дедом Ленина, раскрыть удалось! Прежде всего, выяснилось, что никакой он не Александр, а Израиль, или, еще точнее, Сруль. Родился он в местечковом городке Староконстантинове в простой мещанской семье. Его отец был мудрым человеком и понимал, что детям надо дать образование, поэтому отправил Сруля и его брата Абеля в Житомир, где они поступили в уездное училище. Учились братья хорошо и, конечно же, мечтали о получении высшего образования, но мешала так называемая черта оседлости – ни в один университет евреев не принимали.
И тогда их дядя, известный столичный купец, посоветовал отречься от своей веры и принять христианство. Поразмышляв и испросив согласие отца, братья крестились и стали православными христианами, а проще говоря, выкрестами.
Этого было достаточно, чтобы устранить какие бы то ни было препятствия для поступления в университет. Но Сруль, теперь Александр Бланк, решил стать врачом и поступил в Медико-хирургическую академию. По окончании академии Александр Бланк работал сперва земским врачом в Смоленской губернии, а потом в петербургской больнице Св. Марии-Магдалины. Врачом он был хорошим и, по слухам, даже спас жизнь тяжело больному Тарасу Шевченко.
Итак, все надежды Германии на заключение сепаратного мира с Россией были связаны с наиболее экстремистски настроенными революционерами, то есть с большевиками. Предельно цинично, но зато откровенно эту точку зрения выразил германский посланник в Копенгагене Брокдорф-Ранцау, который направил в МИД весьма красноречивый меморандум.
«По отношению к русской революции мы можем принять, по моему мнению, одно из следующих исходных положений: если мы экономическими и военными средствами продолжаем войну до осени, то очень важно сейчас способствовать усилению хаоса в России, и любое явное вмешательство в ход русской революции не должно иметь места. Но скрытно, по моему мнению, нам надо способствовать углублению раскола между умеренными и партией экстремистов. В наших интересах, чтобы последние взяли верх, так как в этом случае драматические изменения станут неизбежными и могут принять формы, которые потрясут само существование Российской империи… Я считаю, что мы должны поддержать экстремистов, так как именно это быстрее всего приведет к нужным нам результатам».
Сказано – сделано… Все знали, что партия экстремистов – это партия большевиков. А большевики – это Ленин. Значит, надо искать подходы к Ленину. И их нашли! В связи с этим настало время рассказать о весьма загадочной и в то же время скандально известной личности – я имею в виду Израиля Лазаревича Гельфанда, больше известного как Александр Парвус.
Израиль Лазаревич Гельфанд родом из местечка Березино Минской губернии. Его отец был простым ремесленником, но правдами и неправдами устроил сына в одесскую гимназию. В те годы наиболее популярными людьми среди молодежи были народовольцы, и, конечно же, рисковый местечковый парнишка не мог не примкнуть к борцам за народное дело. Так Израиль Гельфанд стал Александром Парвусом. Понимая, что в России он рано или поздно попадет в руки жандармов, Александр уехал в Швейцарию и поступил в Базельский университет, по окончании которого получил звание доктора философии. Чем может заниматься человек с дипломом доктора философии, если, конечно, не хочет каждый день подниматься на кафедру и объяснять бестолковым студентам, чем отличается Гегель от Фейербаха? Конечно же, политикой, и только политикой!
Парвус это понял довольно рано, сделал соответствующие выводы и из тихой Швейцарии перебрался в бурлящую, как котел, Германию. Там он вступил в социал-демократическую партию и стал таким активным ее деятелем, что за него всерьез взялась германская полиция. Парвус ударился в бега! Он мотался между Берлином, Дрезденом, Мюнхеном и Лейпцигом, ловко уходил от ищеек, при этом оставаясь главным редактором «Саксонской рабочей газеты».
В этой газете он печатал такие гневные статьи против всякого рода оппортунистов, что на него обратили внимание такие известные лидеры рабочего движения, как Плеханов, Мартов и Ленин. Владимир Ильич даже написал хвалебную рецензию на одну из публицистических книг Парвуса, назвав его «талантливым германским публицистом, который пишет под псевдонимом Парвус», и рекомендовал книгу «всем читателям, интересующимся отмеченными вопросами».
А в одном из писем Ленин писал: «Я не имею ни малейшего представления об его личном характере, но отнюдь не отрицаю в нем крупного таланта». Несколько позже состоялось их личное знакомство, оно было настолько результативным, что Парвус начал активно сотрудничать в «Искре» под псевдонимом Молотов.
О том, что Парвус был действительно крупным талантом, говорит хотя бы тот факт, что в 1904 году он предсказал поражение России в войне с Японией. Предсказал он и последовавшую затем революцию. Больше того, Парвус стал одним из основных идеологов так называемой перманентной, то есть непрерывной революции.
Но Парвус был не только пропагандистом и теоретиком, он жаждал настоящей, баррикадной борьбы. Именно поэтому в дни революционных событий 1905 года он примчался в Петербург, вошел в состав Исполкома Петербургского Совета рабочих депутатов и заявил о себе как о наиболее последовательном и решительном борце против царизма. Это не осталось не замеченным: Парвуса арестовали, осудили и сослали в Сибирь. Не будь дураком, Парвус быстренько оттуда бежал и снова оказался в Германии. Он пишет книги, публикует чрезвычайно острые статьи, анализирует причины неудачи первой русской революции. В эти годы его авторитет среди эмигрантов был, пожалуй, повыше, нежели у Ленина. Ильич на это реагировал довольно болезненно, он обвинял Парвуса в «полнейшем незнании русских политических вопросов» и даже позволил себе обозвать только что бежавшего из сибирской ссылки революционера пошляком.
Парвус понял, что первым среди борцов за рабочее дело ему не быть, а слыть вторым он просто не мог, поэтому махнул на всю эту подковерную борьбу рукой и занялся коммерцией. Несколько лет он был литературным агентом Максима Горького, причем настолько успешным, что только за пьесу «На дне» собрал более 100 тысяч марок – вот только потратил их не по назначению, то есть не отдал в партийную кассу, за что его подвергли остракизму и русские, и немцы.
Парвус легко пережил эту неприятность и махнул в Стамбул. Там-то и началась, как многие тогда говорили, «самая сенсационная глава жизни этого человека». Дело в том, что в октябре 1912 года начались так называемые Балканские войны. Их было две, и закончились они в августе 1913 года. Суть их в том, что Болгария, Греция, Сербия и Черногория, заключив союз, начали борьбу за освобождение от турецкого ига. Первыми начали Албания и Македония, потом к ним присоединились остальные. Союзники мобилизовали около миллиона человек, неплохо их вооружили, раздобыли более полутора тысяч орудий и двинулись на турок. С моря их прикрывали четыре греческих линкора, три крейсера и восемь эсминцев.
Поначалу дела у союзников шли более чем успешно: турки терпели поражение за поражением и на всех фронтах отступали, больше того, в конце года они запросили мира. В мае 1913-го в Лондоне был подписан мирный договор, по которому Турция лишилась почти всех своих владений в Европе. Но уже в июне началась вторая Балканская война. На этот раз она велась между Болгарией с одной стороны, и Сербией, Грецией, Румынией, Черногорией и Турцией – с другой.
Лучше всех в этой неразберихе сориентировался Парвус. Как только раздались первые выстрелы, он тут же рванул в Стамбул в качестве военного корреспондента одной из германских газет. На самом деле никаких репортажей с полей боев он не писал, а был правой рукой немецкого военного атташе генерала фон Сандерса.
И это не случайно, ведь уже больше года Парвус был агентом германского Генерального штаба.
Отстаивая интересы Германии, Парвус ни на секунду не забывал о своих. Он прекрасно понимал, что война – это, прежде всего, оборот гигантских денежных сумм. Значит, надо торговать! И Парвус торговал. Скажем, туркам не хватало хлеба и они были готовы покупать его хоть втридорога. Парвус находит посредников в России, заключает чрезвычайно выгодный контракт и спасает Турцию от голода. Но это вовсе не значит, что он идейный сторонник Турции. Прекрасно зная, что болгарам, грекам и сербам катастрофически не хватает оружия и боеприпасов, Парвус продает им огромные партии устаревшего немецкого оружия.
Деньги он на этом сколотил огромные! Когда началась Первая мировая война, возможностей делать деньги стало еще больше, но Парвус снова заболел политикой. А так как он оставался агентом германского Генерального штаба, то, естественно, употребил свои таланты на благо Германии. Уже в марте 1915-го он предоставил руководству детально разработанный план под названием «Подготовка массовой политической забастовки в России». В историю он вошел как «Меморандум д-ра Гельфанда».
Читая этот документ, невольно приходишь к выводу, что если и были у России по-настоящему злобные, коварные и сатанински вероломные враги, то одним из главных был, конечно же, Парвус. Он хорошо знал Россию, знал, каково ее внутриполитическое положение, какова экономика и чем дышат люди. Поэтому он бил наверняка, бил по самым болезненным и уязвимым местам. Начать он предлагал с организации железнодорожной забастовки, которая прервет сообщение Центра с фронтом, и, стало быть, ни из Петрограда, ни из Москвы на фронт нельзя будет подвезти ни снаряды, ни патроны, ни хлеб, ни бинты. А чтобы подстраховаться, надо взорвать железнодорожные мосты. Кто это сделает? Специально обученные агенты, причем из русских социал-демократов, которых следует загодя переправить в Россию. Мосты надо взорвать и в Сибири, чтобы воспрепятствовать поставке оружия из Америки. Кроме того, необходимо, не жалея денег, «оказывать финансовую поддержку группе большевиков в российской социал-демократической партии, которая борется против царизма всеми доступными средствами; ее вожди находятся в Швейцарии».
На реализацию этого плана Парвус запросил 20 миллионов марок. Скупердяи немцы для начала выделили 5 миллионов, оговорив, что деньги должны быть потрачены «на революционную пропаганду в России».
Но главное сошлось: большевики, то есть Ленин, желают того же, что и агент германского Генерального штаба Парвус, – поражения России в войне. А раз так, большевикам надо помогать! Сделав такой вывод, берлинские стратеги начали действовать. Для начала через третьих лиц они организовали встречу Ленина и Парвуса. В мае 1915-го Парвус приехал в Швейцарию и повидался с Лениным. Но, судя по свидетельству самого Парвуса, она закончилась ничем. И это естественно. Не мог же Ленин ослабить и без того немногочисленную партию, отправив в Россию большевиков, чтобы взрывать мосты.
Хорошо, решил Парвус, значит, еще не время, и вернулся в Копенгаген, где на немецкие деньги создал «Общество социальных исследований последствий войны». Ни у кого не вызывало сомнений, что это «Общество» было своеобразным филиалом разведорганов. А хитрован Парвус, потерпев фиаско в деле привлечения к своей деятельности Ленина, решил действовать не напрямую, а через ближайших сторонников Ильича: он пригласил на работу в качестве сотрудников «Общества» таких известных большевиков, как Яков Ганецкий (Фюрстенберг), Моисей Урицкий и Григорий Чудновский.
Несколько позже этот ход Парвуса полностью себя оправдает. А пока что он продолжал спекулировать всем, чем можно, – от консервов и лекарств до бинтов и карандашей, и наживался на войне.
А что же Ленин? Ленин метался, как затравленный зверь, и рвался в Россию. Но как туда пробраться, как? Он прекрасно понимал, что проехать через Англию или Францию – союзниц России в войне против Германии – невозможно: там хорошо знают о его пораженческой позиции. Арестуют – и вся недолга!
– Хорошо, – рассуждал он. – По морю – нельзя, по суше – тоже нельзя. А что, если по воздуху, на аэроплане?
– На аэроплане? – изумлялась Надежда Константиновна. – А где ты его возьмешь? И как будешь им управлять?
– Управлять буду не я, – отмахивался Ильич. – В Швейцарии немало безработных летчиков. Находим такого летчика, он – самолет, и через Германию, Швецию и Финляндию летим в Россию.
– А где будете заправляться? – задавала коварный вопрос Крупская. – Или бочки с бензином возьмете с собой?
– М-да, вопросец! – досадливо морщился Ленин. – Об этом я не подумал. А если сядем на территории Германии, тогда нам крышка.
На следующий день родился еще более диковинный план. Что если выдать себя за шведского туриста, возвращающегося домой? И нужно-то всего ничего – шведский паспорт. Кто его достанет? Да тот же Ганецкий. Ленин отправляет в Стокгольм свою фотокарточку, просит найти похожего на него шведа, оформить паспорт на какого-нибудь Свенсона – и под этим именем Ильич проберется в Россию.
Ганецкий двойника-шведа не нашел – и эта идея отпала.
Но Ленин не сдавался. Однажды ночью он растолкал Надежду Константиновну и ликующе зашептал:
– Я придумал! Потрясающий план! Никто ни о чем не догадается!
– Кто не догадается? О чем не догадается?
– Шведы. Полицейские, таможенники или черт их знает кто… А не догадаются потому, что я прикинусь… глухонемым. Да-да, глухонемым шведом. Каково, а?! – торжествующе воскликнул он.
– Отличная идея. Вот только… Ты ведь во сне иногда разговариваешь. Не дай бог, приснятся тебе меньшевики. Ты не удержишься и начнешь во сне ругаться, причем по-русски: сволочи, сволочи! И что тогда?
– Тогда пропала конспирация, – уныло согласился Ленин.
– Ну, меньшевики тебя, может быть, и не посетят, – пожалела его Крупская. – Но ведь шведские полицейские не дураки: они могут тебя заставить заполнить анкету или написать какое-нибудь заявление. Ты хоть по-шведски-то писать умеешь?
– Увы… Матушка не научила.
– Тогда придется прикидываться не только глухонемым, но и слепым.
– Так что же делать?! Как быть?! Нельзя же без конца сидеть в этой швейцарской клетке, – забегал он по комнате. – Мы должны во что бы то ни стало ехать, хотя бы через ад!
Выручил, как это ни покажется странным, лидер меньшевиков Юлий Мартов (Цедербаум). На одном из совещаний он предложил невероятно дерзкий, но в то же время реальный план легального проезда русских эмигрантов через воюющую Германию в порядке их обмена на германских пленных. Этот план так сильно понравился Ленину, что он тут же принялся за его разработку. В тот же день он отправил своему другу Владимиру Карпинскому своеобразную инструкцию.
«План Мартова хорош, – писал он. – За него надо хлопотать. Только мы (и Вы) не можем делать этого прямо. Нас заподозрят. Надо, чтобы кроме Мартова, беспартийные русские и патриоты-русские обратились к швейцарским министрам… с просьбой поговорить об этом с послом германского правительства в Берне. Мы ни прямо, ни косвенно участвовать не можем: наше участие испортит все. Но план, сам по себе, очень хорош и очень верен».
После предварительного зондажа выяснилось, что швейцарские министры наотрез отказались вести такие переговоры: они боялись французов и англичан, которые могли усмотреть в этом нарушение нейтралитета. Тогда за дело взялся, причем в частном порядке, лидер швейцарских социал-демократов Роберт Гримм. Одним из условий, на которых он соглашался вести переговоры, было официальное согласие Временного правительства на эту необычную акцию.
Ленин понимал, что о таком согласии не может быть и речи, поэтому разразился гневной эскападой.
– Сидящие в Петрограде социал-патриоты заинтересованы в том, чтобы мы подольше здесь сидели и не мешали им вовлекать российский пролетариат в продолжение начатой царизмом империалистической войны. Наш долг – не допустить этого. Чего вы боитесь? Будут говорить, что мы воспользовались услугами немцев? Все равно и так говорят, что мы, интернационалисты, продались немцам… Откладывая поездку, мы нанесем вред рабочему движению.
У Мартова и возглавляемых им меньшевиков была другая, более близкая к жизни, позиция.
– Разве к лицу русским революционерам вступать в переговоры с представителями враждебной державы, используя ее территорию для проезда в Россию? – гневно вопрошали они. – Ну, допустим, Вильгельм согласится пропустить вагон с эмигрантами через Германию, пропустить в своих корыстных интересах, но Временное правительство ни за что не впустит их в Петроград и объявит изменниками.
Так оно и случилось. Позицию Временного правительства огласила парижская газета «Пти Паризьен», которая сообщила, что министр иностранных дел России Милюков недвусмысленно заявил: «Каждого русского политэмигранта, посмевшего проехать через Германию, в России будут отдавать под суд как изменника родины».
Все хорошо знали, что во время войны изменников родины ждет расстрел, поэтому большая часть политэмигрантов от идеи поездки отказалась. И тогда Ленин открыто – в печати и на митингах – огласил свою позицию. Он произнес те слова, которые слетели с его уст во время ночной пикировки с Надеждой Константиновной.
– Мы должны во что бы то ни стало ехать, хотя бы через ад!
Это заявление не осталось незамеченным. Именно в те дни, прочтя это воззвание в газетах, британский премьер-министр Ллойд Джордж записал в своем дневнике: «Тень огромной фигуры Ленина начала подниматься над горизонтом».
