Глава 31
– Значит, картина, которую Алексей Петров оставил сыну Федору, подсказывала, где хранятся сокровища, – подпрыгнул на стуле Рамкин.
Костин потер глаза.
– Возникает много вопросов.
Я улыбнулась.
– Те же слова произнес и Берти. Потом он продолжил: «Если все погибли, то откуда дядя Миша мог узнать про место, где спрятали камни?»
– Возможно, кто-то выжил, – предположил Володя.
Я чихнула и начала рыться в сумке в поисках носового платка.
– Ты повторил мои слова. Именно так я и сказала Альберту. Но он настаивал на том, что «газовуха» срабатывала мгновенно. Она на редкость токсична, отравленному необходима медицинская помощь. Если все случилось на открытой местности, был шанс выжить. Но подвал-то как закрытая банка.
– Что сделал Альберт с бриллиантом, который он получил от Цапкина? – спросил Захар.
Я вытащила из упаковки салфетку.
– Продал его. Взял свой процент, выполнил все просьбы Валерия.
– Хорош гусь, – поморщился Костин, – знаю таких, они всегда говорят: «Ничего личного. Это просто бизнес».
Мне понравились и Берти, и Лукреция, поэтому я промолчала.
– Теперь мне ясно, почему родители Шныркина, купив огромный участок у пожилой дамы, построили дом в Муркине, – продолжал Володя. – Роман унес три красных камня. Небось его родители знали им цену, поняли, откуда драгоценности, и поселились поближе к лагерю «Ежик с фонариком», в селе, где жил их предок. Наверное, они решили найти клад и забрать его себе.
Я выбросила платок.
– Каким образом взрослые Шныркины докопались до истины?
– Им сын рассказал, – выдвинул свою версию Вова.
– Так он сошел с ума, – возразила я, – просидел ночь в подземелье, надышался там газа.
– За долгие годы газ выветрился, – подал голос Рамкин, – скорей всего, ребенку от страха крышу снесло. Один в темноте, в компании со скелетами. Тут и у взрослого мужика шифер уедет. Семья Шныркина погибла при пожаре, их дом в Муркине сгорел.
– Так, – протянул Володя.
Захар махнул рукой.
– Загорелось ночью. Старшие погибли, Рома остался жив, потому что спал в летней кухне. После посещения подземелья у него было ужасное психическое состояние. Но он жил дома, ходил в школу. А после пожара ему стало хуже. Сначала он оказался в обычной психушке. Потом главврач открыл собственный медцентр для психиатрических больных и забрал Шныркина к себе.
– Добрый человек, – подхватила я, – я видела палату Романа. Уютная, с нормальной мебелью. Прямо как обычная комната. Доктор сказал, что московскую квартиру Романа сдает фонд, денег, правда, не хватает на оплату услуг, но поскольку Шныркин старожил…
– Лампа, – остановил меня Костин, – во время встречи с эскулапом ты не знала всей информации, но теперь-то владеешь ею.
– Роман – единственный наследник родителей, – влез в разговор Захар, – никакой фонд его недвижимостью не занимается. Опекун Шныркина – главврач. Думаю, вырученных за месяц денег хватает, чтобы содержать Романа.
– Да уж, – согласился Костин и взял зазвонивший телефон. – Здравствуйте. Слушаю вас. Нет, я не родственник… э… э… Просто друг семьи. Что случилось? Да, конечно. Сейчас приедут.
Володя положил трубку.
– Все Петровы, включая Анастасию Егоровну, попали в реанимацию, они находятся в частной клинике, где у них страховка. Вдова в сознании, постоянно спрашивает о своей болонке. Сюда позвонил лечащий врач, Анастасия сообщила ему мой телефон, она просит Лампу позаботиться о Лауре. Ключи от квартиры можно взять у Фомина Кирилла Петровича, это токсиколог, который занимается семьей нашей клиентки.
Я встала.
– Поеду в лечебницу, потом заберу болонку к нам. Чем они отравились?
Володя встал.
– Не знаю. Врач сказал: «Состояние тяжелое». Поторопись, Лампуша. И обязательно поговори с доктором.
Я направилась к двери.
– Конечно, побеседую. А вот приехать в больницу быстро не обещаю. В городе адские пробки.
– Надеюсь, ты в них не попадешь, – сказал Костин.
Пожелание Володи сработало. Я полетела по шоссе птицей и очутилась на месте так скоро, что сама удивилась.
Кирилл Петрович оказался симпатичным мужчиной лет пятидесяти. Он достал из ящика письменного стола ключи и отдал их мне со словами:
– Взял связку на складе.
– Спасибо, – сказала я.
– Не за что, – ответил доктор, – у самого дома четыре мопса.
Я вынула телефон и показала фото своих собак на экране.
– Прелесть, – умилился Фомин, – черная мопсиха редкость.
– Вы опытный собачник, – ответила я, – сразу определили, что это девочки.
– Так выражение лиц совсем другое, чем у мальчиков, – сказал Кирилл Петрович.
Слова «девочки», «мальчики», «лица» сразу дали понять, что для врача четвероногие – члены семьи.
Я поняла, что мы с Фоминым почти родственники, и поинтересовалась:
– Что случилось с Петровыми?
– А вы им кто? – вопросом на вопрос ответил Фомин.
После секундного колебания я показала рабочее удостоверение.
– Мы живем с ними в одном доме, дружим по-соседски. Поэтому, когда Анастасии Егоровне понадобилась информация, она обратилась в детективное агентство, которое принадлежит моему мужу. Я работаю с супругом.
Фомин побарабанил пальцами по столу.
– Ну, особой тайны-то нет. Отравление. Пищевое. Скорее всего, морепродуктами. «Скорую» вызвала… минутку.
Доктор включил компьютер.
– Невестка Петровой Валентина. Она и свекровь находились в сознании. Остальные члены семьи, Елизавета и Евгений, на момент прибытия медиков были без чувств. Анастасия сообщила врачам, что ее сын Константин принес домой упаковку паэльи.
– Паэльи? – повторила я.
– Национальное испанское блюдо, – объяснил Фомин, – оно состоит из риса, овощей, морепродуктов и специй.
Я молча слушала врача. Знаю, что такое паэлья, люблю ее, но ем это блюдо только в Испании, куда мы с Максом иногда летаем отдохнуть. Несколько раз я пыталась полакомиться паэльей в Москве, да только всегда получала рисовую кашу, в которой находились странные ингредиенты. Помню, как в одном ресторане нам принесли блюдо, засыпанное сантиметровым слоем рукколы с укропом. Эти травы постоянно соревнуются друг с другом за звание любимой зелени россиян. Укроп пока побеждает. Но какое отношение он имеет к паэлье? Меня удивило не кушанье, которое притащил Константин, а то, что он им решил угостить родных. Я знаю, что дети Петровой и невестка с зятем не дружат, они конкуренты в набегах на кошелек Анастасии.
– Кальмары, креветки и прочие гады хороши свежими, – продолжал тем временем Фомин, – лучше всего угощаться ими непосредственно после улова, но в Москву они попадают замороженными. Любое нарушение технологии при консервации может спровоцировать отравление. Лет тридцать назад список того, чем травился народ, выглядел так: второе место занимал алкоголь, третье – лекарства. А лидером были грибочки. В сезон люди жарили, консервировали ложные опята, бледную поганку. Не каждого удавалось до больницы довезти. Грибы и сегодня числятся в тройке лидеров, но с первого места их подвинули морские гребешки, ежи, осьминоги и прочие гады. Устрицы! Вообще чума! Сколько ни говори, что их едят живыми, всегда находятся те, кто лопает уснувших…
– А где Константин? – перебила его я.
– Сын Анастасии, который принес паэлью? – уточнил Кирилл Петрович. – Тоже у нас. Но он практически здоров. Поел, лег спать, его «Скорая» разбудила. Валентина решила, что супругу тоже плохо. Но доктор удивился, у Петрова не было признаков отравления. Он просто хотел спать.
– Он не ел паэлью? – поинтересовалась я.
– Отведал, потом заснул, – ответил Фомин.
– Странно, – изумилась я, – все ели из одного котла? Или Костя заказал себе нечто иное? Предпочел мясо?
– Нет, все угостились паэльей, – уточнил Фомин, – меня это не удивляет. Не так давно привезли к нам семью: бабушку, мать и дочь. Взрослые ели рыбу. А девочка не стала есть свою порцию. Капризница потребовала половину той, которой угощалась мать. Ей ее отдали. Результат: бабушка и мать в тяжелом состоянии, ребенок весел, как чижик. Порция матери оказалась испорченной наполовину, малышке досталась лучшая часть. Такое случается. Могу привести в пример двух студенток, они ели консервы из одной банки. Первая слопала верхнюю часть, вторая нижнюю. Одна умерла, другая даже не чихнула.
