Глава 19

– Душа моя, я Радов Емельян Федосеевич, но не тот Емельян Федосеевич, который поплыл в Индию и вследствие ошибки капитана попал в какую-то другую страну. Название того государства мне неведомо.

– Простите, – смутилась я, – сморозила глупость.

– Любой мог отреагировать так же, как вы, – улыбнулся гость, – речь шла о Емельяне Федосеевиче, который в девятнадцатом веке решил заняться торговлей, и вдруг он появляется в вашем офисе. В нашей семье это родовое имя, у меня сын Федосей Емельянович, а внук Емельян Федосеевич. Обычай предками заведен, не нам его нарушать.

– Я нашел господина Радова в интернете, – пояснил Захар, – обнаружил книгу: «Новое путешествие за три моря от Муркина. Емельян Радов». В названии село упомянуто. Меня это заинтересовало. Но пусть он сам расскажет.

Гость одернул косоворотку.

– Если разрешите, я сяду и посвящу вас в интересную историю.

– Внимательно слушаем, – сказал Костин.

По выражению глаз Володи я сразу поняла, что он, как и я, не знает, о чем пойдет речь. А Радов начал свой рассказ.

Его предок Емельян появился на свет в некогда обеспеченной дворянской семье, которая владела обширными землями. Род уходил корнями в далекие столетия и процветал. Но дед Емельяна женился на девушке, которая родила ему только одного сына. Да еще дед оказался, на беду, страстным картежником. Он ухитрился проиграть почти половину имущества. Отец будущего удачливого торговца к картам, слава богу, не прикасался, зато он любил повеселиться, каждый день устраивал балы, созывал в гости чуть ли не всю губернию и, когда Емельяну исполнилось десять лет, умер от неумеренности в еде и питии, оставив жену с кучей долгов. Анне Ивановне пришлось самой взяться изнеженными руками за вожжи правления хозяйством. Но у нее ничего путного не получилось. Чтобы удовлетворить аппетит кредиторов, барыня пустила с молотка все, что имела. В конце концов у нее осталась только маленькая деревенька Муркино с горсткой крепостных, которые кормили хозяйку и мальчика. Денег у аристократки не было вовсе. Платить гувернеру, который учил Емельяна, стало нечем. Учитель собрал пожитки и, уезжая, подарил бывшему воспитаннику книгу Афанасия Никитина, она перевернула сознание парня. В шестнадцать лет Емельян взял тайком все драгоценности матери, продал их и нанял корабль, чтобы плыть в Индию. Юноша решил заняться торговлей, поэтому тайно сбежал из дома, оставив записку: «Маменька, нет мочи смотреть, как вы по ночам рыдаете, поелику не знаете, чем нам жить. Скоро вернусь с капиталом». Неизвестно, как отреагировала на это сообщение Анна, но Емельян ее не обманул. Спустя пару лет он вернулся с товаром, открыл в Москве лавку и стал богатеть не по дням, а по часам. Деньги любили Емельяна, они к нему стекались со всех сторон, каждое дело, которое затевал Радов, мигом начинало приносить баснословные барыши. Остаток своей жизни Анна провела в достатке, она опять стала светской дамой, которую бесперебойно зазывали в гости. Село Муркино тоже воспряло, Емельян вернул себе земли, которые пропили-прогуляли-проиграли его предки. После кончины Емельяна у руля встал его сын Федосей, а потом управлять поместьем начал внук Емельян. Муркино превратилось в большое поселение, для крестьянских детей построили школу. Жители теперь вели трезвый образ жизни, несколько местных пьяниц не портили картину благополучия. У внука Радова подрастал сын, ясное дело, по имени Федосей, будущее казалось светлым, счастливым… А потом грянул большевистский переворот.

Емельян Федосеевич вынул из кармана батистовый носовой платок и промокнул лоб.

– Имение отняли у нас в восемнадцатом году. Спустя некоторое время после того, как бабушка с годовалым сыном, моим отцом, сбежала в Москву и затаилась, в Муркине поубивали всех, как тогда говорили, кулаков. А кто они были такие? Работящие, трезвые, хозяйственные мужики и бабы, в основном многодетные. Их расстреляли, кого прямо на месте, кого в тюрьмах, отняли хозяйство. В селе осталась беднота. А кто в деревне, на земле-кормилице, был нищим? Пьянь, рвань ленивая, жившая за счет доброты дворян Радовых. Коммунисты организовали колхоз, но дела в нем не шли, а ползли. Муркино захирело. Потом разорили храм, убили батюшку с семьей. Все было очень плохо.

Емельян Федосеевич горько вздохнул.

– Детство мое прошло в бараке на Беговой улице. Бабушка Елизавета Федоровна работала на ипподроме уборщицей. Она не прикасалась к алкоголю, маменька тоже спиртное не уважала. Никто у нас в семье не буянил, не курил, не ругался. Отец был тихий, работал преподавателем, защитил кандидатскую. В моем детстве случилось лишь два потрясения. Первое: когда я был совсем мал, просыпаюсь как-то утром и вижу на столе штоф с водкой, пироги. Родители и бабушка – все счастливы. И они пьют из рюмок! Бабулин шкаф открыт, там на полке стоит картина, мама, папа песню поют, протяжную, кланяются. Я не понял, что происходит.

Второй раз потрясение я испытал на юбилее бабули. Она прожила сто два года. В тот день отмечали ее девяностолетие. Я был вполне взрослый, подросток. Мы уже не в бараке жили, родители вступили в жилищный кооператив, купили трехкомнатную квартиру. Я вернулся из школы в приподнятом настроении, знал, что мы пойдем обедать в ресторан, туда были приглашены знакомые. Для простого советского человека такой поход был редкой радостью. А мне предстояло впервые посетить ресторан. Я заглянул в комнату бабушки и ахнул. Она выглядела настоящей королевой. Платье в пол, я таких в жизни не видел, разве что в музее. На шее ожерелье. Стою ошалелый. И тут папа появляется.

– Мама! Вы же не собираетесь так в ресторан идти! Уж снимите с себя Алмазный фонд и наряд по нашим деньгам подберите.

Емельян Федосеевич открыл портфель, вытащил из него футляр и очки, но не надел их, а начал вертеть в руке.

– За год до смерти бабуля, которая не потеряла ни ума, ни памяти, провела со мной беседу. Рассказала, что в год октябрьского переворота она, молодая женщина, родила сына. Когда большевики стали убивать кулаков, дворян Радовых вывез из имения крестьянин Шныркин. Бабуля ему доверила спрятать состояние семьи, с собой она взяла немного драгоценностей, одно платье и сына. Муж ее погиб на фронте во время Первой мировой войны, вскоре после свадьбы. Дворянское происхождение Елизавета Федоровна тщательно скрывала. Мое детское воспоминание, как семья водку пьет, поет песню, кланяется картине, которая стоит в шкафу, – это день смерти Иосифа Сталина. Его бабуля ненавидела. Картина – икона, песня – молитва благодарности Господу за то, что тирана забрал. А в день девяностолетнего юбилея бабуле захотелось родовое украшение примерить, и платье, которое она берегла как память о прошлом. У нее тогда осталось одно ожерелье. Остальное все продали, когда мама моя заболела, хотели спасти ее. Не получилось, но на некоторое время жизнь ее продлили. Матушка умерла, когда я был подростком. А еще вместе с украшением бабуля передала мне потрясающий документ – дневник моего предка и тезки, Емельяна Федосеевича Радова, который он скрупулезно вел каждый день. Елизавета Федоровна попросила написать книгу на его основе. Записи предка, который успешно занялся торговлей, бережно хранила бабушка, она дополняла их своими заметками. Елизавета Федоровна попросила меня подредактировать дневник Емельяна, адаптировать его для современного читателя. Выполнить последний наказ бабули мне удалось не сразу, сначала я закончил исторический факультет, потом защитил кандидатскую, докторскую и только тогда выпустил книгу. Правда, за свой счет и всего тысячу экземпляров. Сделал я еще и электронный вариант, он доступен в интернете каждому бесплатно.

Гость вынул из портфеля томик и положил на стол.

– Вот плод наших совместных усилий: моего предка Емельяна, бабули и вашего покорного слуги.

– Человек по фамилии Шныркин, тот, что спас Елизавету Федоровну и младенца, какова его судьба? – поинтересовалась я.