Флора Земли Толля, описанная в романе, имеет свои прототипы – не только ископаемые, но и ныне существующие. Однако даже для сеноманской эпохи эта флора является архаичной: в ней гораздо меньше цветковых растений, чем можно было бы ожидать. К концу альба перестройка экосистем шла полным ходом: появившиеся за сорок миллионов лет до того цветковые растения (первые следы пыльцы цветковых в ископаемых отложениях имеют возраст 136 млн лет) постепенно вытесняли состоявшую в основном из голосеменных флору более раннего времени. Процесс этот шел неровно, с разной скоростью для разных местообитаний и регионов, но неумолимо.

В сравнении с голосеменными цветковые растут быстро и легко занимают экологические ниши пионерной растительности – прорастают там, где прежний покров был по какой-то причине нарушен. Но в конце альба из ниши мелколистных кустарников, которую занимали до того на протяжении двадцати миллионов лет, цветковые вырвались в размерный класс деревьев, почти мгновенно по геологическим меркам вытеснив, например, древовидные папоротники. Однако геологическая летопись рисует нам несколько искаженную картину: дело в том, что цветковые растения доминировали именно в тех экосистемах, где их остатки лучше всего сохранялись в ископаемом виде, – в заболоченных поймах теплых рек. Места более холодные и засушливые (по меркам жаркого и влажного среднего мела) оставались вотчиной голосеменных, а цветковые там играли в лучшем случае роль подлеска.

Собственно, так и выглядит «прозрачный лес» Земли Толля. Верхний ярус его составляют «псевдолиственницы» – голосеменные порядка чекановскиевых. Эти листопадные деревья с характерными узкими игловидными листьями и двустворчатыми «стручками» (на самом деле видоизмененными шишками) образовывали большую часть лесных массивов Северной Лавразии на протяжении почти всего мезозоя. Систематическое положение чекановскиевых не совсем ясно: их причисляют к так называемым семенным папоротникам, сводной группе, куда свалены порядки голосеменных, не принадлежащие к четырем основным отделам: хвойным, гинкговидным, саговниковидным и гнетовидным. А средний и нижний ярусы того же леса занимают уже цветковые растения, родственные современным магнолиям: одной из самых (но не самой!) древних групп цветковых. Отчасти такую реконструкцию подтверждают находки ископаемой древесины в свите Седар-Маунтин: если окаменевшие стволы хвойных деревьев в ней имеют более метра в поперечнике, то остатки древесины цветковых растений невелики по размерам.

И другие описанные растения имеют свои аналоги. «Телеграфное дерево» на самом деле папоротник Tempskya. Можно было бы назвать его «древовидным», если бы не то, что на дерево темпския похожа лишь внешне, и не слишком. Ствола у нее нет: «телеграфный столб» сплетен из множества стеблей толщиной не больше сантиметра, опушенных в нижней части тонкими корешками. Этот ложный ствол обрастал листьями, торчащими во все стороны, но как выглядели эти листья, мы не знаем – еще не найден ни один их отпечаток. Зато сами «телеграфные деревья» находят часто: в американских штатах Айдахо и Вайоминг порой обнаруживают идеально окаменевшие стволы темпский высотой до 6 метров и толщиной около полуметра.

«Факельное дерево» – это даммар, или каури: молодые листья у большинства видов этого вечнозеленого дерева семейства араукариевых имеют, в противоположность взрослым, медно-красный цвет. Нынешние даммары растут в Австралазии и северней Филиппин не встречаются, но в древности араукариевые были распространены гораздо шире. Это дерево интересно еще и тем, что на двух видах каури паразитируют гусеницы крайне примитивных чешуекрылых семейства Agathiphagidae – именно это насекомое обнаружил неожиданно для себя зоолог Никольский. Какому-то из видов араукарии принадлежат и крупные шаровидные шишки, семенами которых пытались кормиться потерпевшие кораблекрушение на «Фальконете».

Приземистые деревца с древесиной, похожей на застывшую смолу, – это вымышленные родственники «живого ископаемого»: причудливого африканского растения вельвичия из класса гнетовых. «Живой ковер» стланика относится к тому же классу, но больше похож на эфедру или ископаемый меловой кустарник Drewria. Поскольку палеоботанические данные по гнетовым скудны, а систематическое их положение не совсем ясно (данные генетических исследований наводят на мысль, что это вообще сводная группа из трех родов, не связанных общим происхождением), простор для фантазии открывается широкий.