Глава 11. Горнило болезни. Колониальные войны и новый мировой порядок

«Они – дьяволы, – пробормотал генерал Джеффри Амхерст, переводя дух. – Их следует наказывать, а не подкупать… Наказывать преступников полным разрушением». Итак, британцы только что победили в Семилетней войне и изгнали французов из Северной Америки, но командующий британской армией не спешил праздновать победу. Ему предстояло разбираться с бунтовщиками, а солдат и средств хронически не хватало. Амхерст был в ярости. Вождь племени одава, Понтиак, и 3500 его воинов из коалиции десятка племен окончательно подорвали репутацию генерала. Понтиак понимал, что на освобожденные от французов земли тут же хлынут британские поселенцы, и решил воспользоваться возможностью, чтобы объединить индейские племена. «Англичане, хоть вы и победили французов, нас вам не победить!» – провозгласил Понтиак. Обращаясь к своим людям, он заявил: «Увидев англичан, этих собак, одетых в красное, вы должны обратить томагавки против них. Сотрем их с лица земли! В июне 1763 года, спустя всего месяц после начала восстания, Амхерст был в отчаянии. Воины Понтиака уже захватили восемь британских фортов в долине реки Огайо и регионе Великих озер. Форт Питт на западе Пенсильвании оказался в осаде. Оттуда поступали тревожные сообщения: «В форте столько народу, что я опасаюсь болезни… У нас появилась оспа». Амхерсту не хватало людей и ресурсов, и он решил применить новаторское оружие, чтобы обратить волну восстания Понтиака в свою пользу.

Амхерст отправил в форт Питт спасательную экспедицию под командованием генерала Генри Букета. Он обратился к полковнику: «Не можем ли мы заразить оспой индейцев? Мы должны использовать все имеющиеся в нашем распоряжении средства, чтобы уничтожить их». «Я постараюсь привить [sic!] их, заразив одеяла, которые могут попасть в их руки. При этом мы будем стараться не заразиться сами». Амхерст официально одобрил этот план. «Вы можете постараться привить [sic!] индейцев с помощью одеял, – ответил он. – Используйте любые другие методы, которые послужат искоренению этой отвратительной расы». Генерал и полковник явно не знали, что пятью днями ранее офицеры милиции из форта Питт Симеон Эейр и Уильям Трент уже использовали это оружие. «По нашему отношению к ним, – почти одними словами записали они в своих дневниках, – мы дали им два одеяла и носовой платок из оспенного госпиталя. Надеюсь, это возымеет желаемый эффект». Хотя, предположительно, это биологическое оружие не подействовало, подобное решение показывает, насколько стеснен в средствах был генерал Амхерст. После Семилетней войны у него не было ни людей, ни ресурсов, ни денег.

В 1756 году, когда над Америкой все еще клубились тучи войны, британский министр по делам колоний, Филипп Стэнхоуп, сообщал королю: «По моему мнению, учитывая размеры национального долга, главная грозящая нам опасность – это наши расходы». Как и предвидел Стэнхоуп, когда в 1763 году военный хаос улегся, Британия оказалась в тяжелом экономическом положении. В военном отношении она стала полным банкротом и не могла позволить себе продолжать борьбу с индейцами на новых североамериканских границах. Нарастание долгов и первые успехи воинов Понтиака связывали Британии руки.

Королевский указ 1763 года признавал вождя Понтиака и Индейскую территорию – англичанам было запрещено проникать западнее Аппалачских гор. Но этот же документ посеял зерна раздора среди американских колонистов и воспламенил медленно тлеющий огонь бунта. Банкротство Британии, военные неудачи и революционные исторические события были порождены почти сотней лет подстегиваемых комарами колониальных конфликтов в Америке, венцом которых стала Семилетняя война.

До Семилетней войны военные кампании в Америке были связаны с чисто европейскими конфликтами и меркантилистским соперничеством. На протяжении ста лет Франция и Испания старались сдержать нарастающую мощь Британии. Небольшие колонии в Карибском бассейне переходили из рук в руки. Британские планы в Квебеке находились под угрозой. В 1693 году Британия отправила на Мартинику и в Канаду армию в 4500 человек, но не выдержала войны с желтой лихорадкой. После смерти 3200 человек остатки армии высадились в Бостоне в июне, в разгар сезона комаров. Житель города писал: «Прибыл английский флот наших добрых друзей, пораженных ужасной болезнью». В результате на берегу разразилась первая сильнейшая эпидемия желтой лихорадки, от которой умерло 10 процентов населения Бостона, Чарльстона и Филадельфии.

Во время этих вылазок американские колониальные войска проходили боевое крещение под пулями и среди комаров в Карибском море. Злоключения колониальных армий за пределами Северной Америки привели к мысли о том, что нужно создавать собственные американские войска для использования на Карибах. Самым примечательным событием того времени стала британская кампания по захвату Картахены в Колумбии в апреле 1741 года. Картахена была центром испанской торговли. Этот портовый город являлся отправной точкой всего, что подарил миру Колумбов обмен. Отсюда отправляли драгоценные металлы и камни, табак, сахар, какао, экзотическое дерево, кофе и хинин, собранные со всех концов южных владений Испании. Первая попытка захвата Картахены в 1727 году провалилась без единого выстрела, когда 4000 из 4750 человек, то есть 84 процента британской армии, умерли от желтой лихорадки на пораженном комарами побережье. В 1741 году масштабы значительно изменились. Под командованием адмирала Эдварда Старого Грога Вернона на Картахену двинулись 29 000 человек, в том числе 3500 американских колонистов, «все бандиты, каких удалось собрать в колониях». Для комаров – переносчиков желтой лихорадки был накрыт пышный стол.

Операция была проиграна с самого начала. «Болезни среди войск выросли до такой степени, что любое дальнейшее продолжение боевых действий в столь нездоровой ситуации угрожает практически полным уничтожением армии… Весь флот отплывает на Ямайку». Вернон решил прекратить операцию всего через месяц: «Так закончилась самая тяжелая часть кампании. Она определенно была самой невыносимой… всеобщая болезнь и смерть… Все гибли одинаково. Это недомогание называют желчной лихорадкой, она убивает за пять дней. Если пациенту удается прожить дольше, то он умирает в страшных муках того, что называют черной рвотой». Комары убили 22 000 из 29 000 человек армии Вернона – 76 процентов. Большинство испанцев находилось в Картахене уже пять лет, и у них выработался определенный иммунитет к болезни. Всем им удалось пережить эту кампанию.

Одним из выживших в экспедиции Вернона был Лоуренс Вашингтон, старший сводный брат Джорджа, которым тот всегда восхищался. Вернувшись в Вирджинию, Лоуренс создал плантацию на части обширных земельных владений семьи. В честь своего командира он назвал плантацию Маунт Вернон. Лоуренс умер в 1752 году, и плантацию унаследовал двадцатилетний Джордж. Во время картахенской кампании американским спутникам Лоуренса пришлось не легче, чем их британским товарищам по оружию. Катастрофа была ярко описана в колониальных газетах. Она оставила незаживающие раны на коллективном сознании американских колонистов. Когда британцы попытались собрать армию для очередной карибской авантюры во время Семилетней войны (на сей раз планировалось захватить Гавану), добровольцев среди колонистов не нашлось. Память о Картахене была еще жива в памяти американцев.

Подобные отдельные, незначительные и периодически повторяющиеся имперские кампании на Карибах, включая кошмарную катастрофу британцев в Картахене, говорили о том, что глобальный конфликт между европейскими империями и меркантилистскими экономиками неизбежен.

Семилетняя война велась в Европе, Америке, Индии, на Филиппинах и в Западной Африке – это была первая мировая война в истории человечества.

Хотя болезни, переносимые комарами, терзали британские, французские и испанские армии, сражавшиеся за колониальные территории в Индии, на Филиппинах и в Западной Африке, они не торопились способствовать победам британцев. Все европейские солдаты были новичками в дальних театрах боевых действий. Их отправляли туда прямо с родины. Не имея местного иммунитета, солдаты всех соперничающих между собой великих держав были в равной степени подвержены болезням, переносимым комарами. Комары умело манипулировали военными кампаниями и историческими событиями. Особенно ярко их влияние проявилось в Северной Америке и Карибском бассейне.

В Америке соперники определились в ходе предшествующих войн. В команду Британии входили американские колонии и агрессивная конфедерация ирокезов. Их противниками стала команда Франции, куда входили незаинтересованные канадцы и их союзники-алгонкины. Надо признать, что команда Франции значительно уступала своим соперникам по численности. В 1761 году Испания решила включиться в игру на стороне Франции. Но численное преимущество и ресурсная база были на стороне Британии.

Хотя профессиональные европейские армии были относительно равными, американские колонисты превосходили французских в соотношении 23 к 1. Британцы также располагали более мощной местной поддержкой. Во время бобровых войн конца XVII века конфедерация ирокезов яростно боролась за охотничьи угодья и с радостью обменивала меха на британские ружья, что позволяло мстить исконным врагам. Набеги давали ирокезам больше охотничьих угодий, они добывали больше мехов, обменивали на большее количество ружей – и с их помощью и далее расширяли свои территории. До этого времени к французскому оружию почти сто лет имели доступ алгонкины и гуроны, и это ставило их в лучшее положение в сравнении с ирокезами. Теперь же доступ к британскому оружию получили ирокезы. Они начали с операций возмездия на востоке Северной Америки, а затем обрушили всю свою мощь на равнины Великих озер. Бобровые войны положили конец конфедерациям могикан, эри, гуронов, а также нейтральной и табачной. Другие племена – шони, кикапу и одава – попросту бежали от воинственных ирокезов. Хотя индейцы преследовали собственные цели, они, сами того не желая, расчистили территории для будущих британских/американских поселений – союзников французов они истребили настолько, что некоторые племена оказались на грани вымирания.

Семилетняя война была поистине глобальным конфликтом. Стратегия, человеческий фактор и территориальные приоритеты переплетались, и перемещение армий осуществлялось соответственно. Для Франции война в Европе и защита обширных карибских плантаций были гораздо важнее безопасности Квебека, поставлявшего рыбу, лес и мех. Но карибский сахар и табак обходились недешево. За первые шесть месяцев желтая лихорадка и малярия убили половину недавно прибывших на защиту колоний французов.

Болезни, переносимые комарами, терзали французские гарнизоны на Гаити, Гваделупе, Мартинике и других мелких островах. Французские войска были истощены, и было решено направить им подкрепление из Квебека. В результате карибские комары лишили Канаду солдат и вооружений, а все платежи по канадским счетам были отложены. Ценные военные ресурсы – люди, оружие и деньги – были перенаправлены в Европу и на Карибы. Маркиз де Монкальм не сумел организовать эффективную оборону Канады – ему не дали этого сделать карибские комары.

В то же время в Квебеке разразилась эпидемия оспы. Болезнь была одинаково безжалостна к французам, канадцам и их местным союзникам-индейцам. К 1757 году каждый день умирало 25 человек, а 3000 находились в больницах. За год умерло 1700 французских солдат. Эпидемия еще более подорвала силы и без того слабой французской коалиции в Канаде. Канада осталась без защиты.

Британцы же, желавшие обезопасить северный фланг драгоценных и очень прибыльных Тринадцати колоний, перебросили в Канаду значительное количество солдат и ресурсов. Британские и колониальные командиры и солдаты с радостью отправлялись в Северную Америку – болезни, переносимые комарами, на Карибах вселяли настоящий ужас. Обычные солдаты и моряки предпочитали получить тысячу ударов плеткой-девятихвосткой, лишь бы не отправляться на Карибы. Солдаты бунтовали, офицеры откупались или подавали в отставку, морские конвои «терялись» по дороге. Игнорировать смертность от болезней, переносимых комарами, было невозможно, и британское верховное командование приняло решение элитные войска в тропики не отправлять. Отправка на Карибы была наказанием.

Американские колониальные собрания не спешили выполнять приказ о сборе полков для экспедиционных сил. Поток добровольцев иссякал, когда речь заходила о карибских кампаниях. До окончательного завоевания Канады в 1760 году большая часть колониальных войск, включая и полк полковника Джорджа Вашингтона, действовала в Северной Америке, укрепляя позиции Британии в этом театре боевых действий. «Сбор армий в Америке для ведений войн на других территориях был обычной практикой, – пишет Эрика Чартерс в подробном исследовании болезней в период Семилетней войны. – Последней экспедицией, в которой были использованы такие армии, стала катастрофическая картахенская кампания 1741 года… Опыт Картахены стимулировал развитие самоосознанного американизма». Учитывая смертность от болезней, переносимых москитами в период той злополучной экспедиции, британский офицер Уильям Блейкни пророчески предвещал, что американские колонисты «начинают высоко ценить себя и считать, что им все обязаны, особенно в силу той помощи, какую они способны оказать родине в подобных ситуациях; сила их нарастает, и если они будут разочарованы в том, что им обещано и чего они ожидают, то будущие предприятия подобной природы могут серьезно пострадать». Провидец Блейкни остро осознал происходящий в американском сознании сдвиг. Он чувствовал, что революция не за горами.

В Америке Британия вела две географически различных, но стратегически сходных кампании против французов – в Канаде и на Карибах. К 1758 году британцы под командованием генерала Амхерста захватили французские приморские владения на Атлантическом побережье, колонию Акадия. Около 12 000 акадийцев были взяты в плен и депортированы. История изгнанных акадийцев печальна – в конце войны они оказались на острове Дьявола близ Гайаны, где комары вынесли им окончательный смертный приговор. В январе 1759 года британцы предприняли безуспешную попытку вторжения на французский карибский остров-крепость Мартиника. Затем они обратили внимание на Гваделупу, которую им удалось захватить в мае 1759 года. Но комары отплатили им за эту и без того непростую победу, убив 46 процентов из 6800 солдат и офицеров. Из крохотного гарнизона в тысячу человек, оставленных на острове, к концу 1750 года 800 умерли от желтой лихорадки и малярии. В этот период война Франции против Британии поддерживалась огромными займами у нейтральной Испании. Потеря доходных плантаторских колоний обрекла Францию на поражение – не только в Америке, но и в Европе тоже. Французы перебрасывали силы из Канады на Карибы, где непривычные к тропическим болезням солдаты мгновенно погибали. В результате Канада осталась совершенно беззащитной.

Хрупкому господству французов в Канаде пришел конец в сентябре 1759 года. Генерал-майор Джеймс Вулф, молодой, талантливый и высокомерный, решил взять Квебек любой ценой. «Если из-за случайностей на реке, сопротивления врага, болезней или резни или по любой другой причине мы обнаружим, что Квебек не собирается сдаваться (будет упорствовать до последнего момента), – писал страдающий от лихорадки Вулф генералу Джеффри Амхерсту, – я предлагаю поджечь город снарядами, уничтожить урожай, дома и скот обстрелом и наземными действиями, отправить как можно больше канадцев в Европу и посеять голод и разрушения. Красивое и очень христианское решение! (Belle resolution & tres chrétienne!) Мы должны научить этих каналий вести войну по-джентльменски». Подобная воинственная и бескомпромиссная тактика не понадобилась. Вулф без труда победил уступающую по численности армию маркиза де Монкальма на равнине Абрахам близ Квебека, после чего в Канаду хлынули британские поселенцы. Так возникла современная Канада. Сам Вулф (как и Монкальм) был убит на этих равнинах, и его дело продолжил Амхерст. В следующем году он вынудил Монреаль покориться ему.

После завоевания Канады британцы направили все свои ресурсы на Карибы. В 1761 году в войну официально вступила Испания, стремившаяся защитить драгоценную колониальную собственность и поддержать истощенного в военном и экономическом отношении союзника, Францию. У Британии появились новые цели, в частности Гавана, центр испанского владычества в Америке. Но сначала британцы во второй раз попытались захватить французскую Мартинику. В феврале 1762 года Мартиника капитулировала, и британцы переключились на французские острова Сент-Люсия, Гренада и Сент-Винсент. Предполагалось сделать эти мелкие колонии орудием дипломатического давления в процессе предстоящих мирных переговоров. Теперь британские стратеги нацелились на Гавану, ключ к Вест-Индии.

На Барбадосе собралась большая британская армия численностью 11 000 человек. Амхерст ожидал прибытия 4000 солдат из колоний. Хотя ему настоятельно рекомендовали набрать людей в американских колониях по причине того, что «они были бы очень желательны и необходимы для сокращения и облегчения нашей работы, так как это время года неблагоприятно для здоровья европейцев», колониальное пополнение так и не прибыло. Люди прекрасно представляли, какие опасности и болезни ожидают их на Карибах, и добровольцев не находилось. Губернатор Нью-Хэмпшира сообщал, что не может набрать должного количества, если «не сможет заверить людей, что они будут служить в полках в Галифаксе, Квебеке или Монреале, поскольку народ страшится службы в Вест-Индии». Представители Нью-Йорка также подчеркивали, что добровольцы готовы «служить только на континенте Северная Америка и должны вернуться в провинцию, как только служба будет окончена». После угроз генерала Амхерста удалось призвать 1900 не обладавших иммунитетом колонистов, преимущественно из северных колоний, и 1800 британских солдат. Экспедиция генерала Амхерста отплыла на Кубу.

Британская армада достигла Гаваны в июне 1862 года и осадила город, где проживало 55 000 человек. Гавану защищало 11 000 гвардейцев, и они прекрасно осознавали, что успех обороны зависит от болезней, переносимых комарами, поскольку «лихорадки и малярии будет достаточно, чтобы уничтожить европейскую армию». Куба уже имела долгий и суровый опыт общения с комарами. За пределами Африки экосистема этого острова оказалась одной из самых благоприятных для размножения комаров Aedes и Anopheles. Малярия свирепствовала здесь еще со времен Колумба. Желтая лихорадка впервые была отмечена в 1648 году, и с тех пор вспышки ее отмечались ежегодно, хотя некоторые годы были тяжелее других. Самыми тяжелыми были двенадцать эпидемий желтой лихорадки, причем одна из них убила более 35 процентов населения острова.

Но во время британской операции в июне – июле 1762 года комары-наемники покинули Гавану без предупреждения. Они попросту не появились. Сезон дождей, который обычно начинался в начале мая и достигал пика в июне, не пришел из-за Эль-Ниньо. Такая отсрочка заставила комаров медлить с размножением – и сезон эпидемий тоже отсрочился. Аномально сухая весна позволила относительно здоровой британской армии высадиться на острове и захватить пригороды Гаваны. Тем не менее британская победа все еще оставалась гонкой со смертью. Участник осады писал, что в конце июля «прибыли американские подкрепления, и это сильно подняло наш упавший дух». Прибытие подкреплений из колоний пробудило голодных комаров от спячки, и они принялись за дело.

К тому времени губернатор Гаваны уже эвакуировал город. Он понимал, что без обычного защитного периметра, обеспечиваемого комарами, его дело проиграно. «Время – дожди, комары и вирусы – это все… Если бы он знал, что запоздавший сезон дождей, пришедший в августе, будет способствовать активному размножению комаров и эпидемии желтой лихорадки, то продержался бы подольше, – пишет Дж. Р. Макнил, поразительно тщательно описывая эти события. – Но он не знал… Он предпочел пойти на переговоры. 14 августа 1762 года он сдал город». Через два дня после капитуляции Гаваны службу могли нести лишь 39 процентов британских солдат. «Наша болезнь не ослабевает, а с каждым днем усиливается, – писал старший офицер в начале октября. – С момента капитуляции мы похоронили более 3000 человек. Как это ни печально, но многие все еще в госпиталях».

Комары не насытились и к середине октября. Потери от связанных с ними болезней уже граничили с абсурдом. Из 15 000 британцев и американских колонистов живы и способны нести службу были лишь 880 человек, то есть 6 процентов.

Комары убили две трети армии – 10 000 человек – меньше чем за три месяца. В бою погибло менее 700 солдат. Врачи делали все, что было в их силах, но медицина еще не достигла должного уровня развития. Все строилось на предположениях и суевериях. Очень странные, а порой варварские медицинские процедуры отражают полное непонимание причин болезней, переносимых комарами, да и большинства других. Зная, какое так называемое лечение их ожидает, большинство больных старалось держаться подальше от госпиталей и работавших там врачей. Когда офицер приказал больному желтой лихорадкой солдату отправляться в госпиталь, тот ответил: «Мне не так плохо, а если станет хуже, то я предпочту заколоться, чем идти туда, где все умирают». Нож ему не понадобился – он умер еще до вечера. Самыми распространенными лекарствами были животные жиры, змеиный яд, ртуть или порошки из сушеных насекомых. Все еще использовался древнеегипетский метод купания в свежей человеческой моче. Мочу предлагалось еще и пить. Врачи широко использовали кровопускание, банки, прижигания и пиявок. Хотя подобные средства были не более эффективны, чем популярные припарки и примочки из мозга только что убитых голубей и бурундуков, но значительные количества алкоголя, кофе, опиума и каннабиса хотя бы обезболивали и ослабляли проявление мучительных симптомов. Хинин применяли, но он стоил дорого, поэтому его вечно не хватало. Хинин использовали в малых, неэффективных дозах или приберегали для офицеров. Его часто смешивали с другими веществами – кокаином и прочими наркотиками, что снижало количество активного вещества и эффективность лекарства.

Томас Джефферсон шутил: «Пациент, которого лечат согласно модной теории, порой идет на поправку назло медицине». Большинство заболевших предпочитало просто ожидать развития болезни, не обращаясь за лечением. Учитывая медицинское невежество и ложное представление о причинах болезней, переносимых комарами, европейские кампании в Америке во время Семилетней войны были обречены. Регионы, где свирепствовала малярия, желтая лихорадка и лихорадка денге, в том числе Карибы и юг Соединенных Штатов, оставались зараженными комарами выгребными ямами человечества.

Несмотря на то, что британцы теперь контролировали Кубу, людей и средств у них было так мало, что любые другие посягательства на испанские территории и планируемая кампания против французской Луизианы оставались лишь планами. Бенджамин Франклин писал, что победа в Гаване стала «самым дорогим завоеванием в этой войне, когда мы столкнулись с ужасным хаосом, порожденным болезнью и почти уничтожившим отважную армию ветеранов». Английский поэт, писатель и составитель словаря Сэмюэль Джонсон стенал: «Дай Бог, чтобы моя страна никогда больше не была проклята подобным завоеванием!» С военной и финансовой точки зрения Британия, как и ее враги, была истощена. Британский политик Айзек Барр озвучил всеобщее мнение, заявив, что «война прошла по улицам, напоминая скорее похороны, чем триумф. У нас кончаются деньги, а наши ресурсы почти исчерпаны». Непривычные к болезням солдаты и офицеры кочевали по карибским колониям всех стран. Они продолжали умирать от переносимых комарами болезней – смертность составляла 50–60 процентов. Комары перехватили инициативу у воюющих народов Европы. Хотя на бумаге британцы были победителями, к концу войны они были так же истощены, как и их соперники, и не могли использовать своих преимуществ. Позерство и бравада были пустыми угрозами, поскольку за ними стояли лишь искусанные комарами солдаты и опорожненные банковские счета. Единственным выходом из такой ситуации были переговоры и компромисс.

В конце концов безумные страдания и колоссальные потери в Гаване, на Мартинике, Гваделупе и других островах оказались тщетными. Полагаю, единственными победителями оказались прожорливые карибские комары, которые вволю полакомились на роскошном банкете «Вкус Европы». В феврале 1763 года был подписан Парижский договор, закрепивший итоги войны. В Европе сохранились довоенные границы. Довоенный статус-кво сохранился и во всех империях, лишь немногие колонии перешли в другие руки.

Британских переговорщиков более всего волновало, что делать с Францией. Стало ясно, что Британия не сможет удержать в своих руках и Канаду, и захваченные французские карибские острова. Расклад был не в пользу Британии, и британцы это понимали. И французы тоже. В конце концов Британия отказалась от Карибов, чтобы сохранить Канаду. Защита северных границ американских колоний оказалась приоритетнее заморских владений в тропиках. Острова Мартиника и Гваделупа, где от комаров погибло столько британцев, а также крохотная Сент-Люсия были возвращены Франции.

Британия получила три небольших острова из Малых Антильских на юге Карибского моря и испанскую Флориду. Гавана была возвращена Испании. Испания также получила от Франции территорию Луизианы, хотя вскоре эти земли были тайно возвращены наполеоновской Франции – незадолго до приобретения их Соединенными Штатами в 1803 году. Франция уступила Британии все колониальные права в Индии в обмен на два крохотных острова в шестнадцати милях к югу от Ньюфаундленда для сохранения прав на рыболовство в этом изобильном районе. Сент-Пьер и Микелон, общая площадь которых составляла 95 квадратных миль, стали последними французскими территориями в Северной Америке. В настоящее время эти острова, которые по всей территориальной и экономической логике должны были бы быть канадскими, официально остаются самоуправляемыми заморскими территориями Франции.

Канада же стала британской колонией лишь номинально. После Семилетней войны небольшое и самостоятельное канадское население, которое не спешило браться за оружие со страстным патриотическим рвением и не испытывало непоколебимой привязанности к Франции, сохранило свою земельную систему, гражданское право, язык, католическую веру и культуру. Да, канадцы поклялись в верности британской короне, но жизнь их оставалась практически неизменной. Статус-кво сохранялся. Небольшое население Канады было преимущественно французским до массового переселения британских лоялистов после американской революции.

А вот акадийцы из приморских колоний Франции столкнулись с совершенно иной стратегической ситуацией. Они отчаянно сражались, отказались присягнуть на верность победителям, и британцы даже после заключения мира видели в них потенциальных бунтовщиков. Акадийцы представляли собой нежелательную угрозу, и их насильно переселили. Это одна из самых странных и скандальных колониальных историй – несчастные акадийцы оказались отданными на растерзание комарам, обитавшим в адских джунглях Гайаны.

После скитаний по Америке из Чарльстона на суровые Фолклендские острова в Южной Атлантике часть акадийцев с разрешения Испании осели в Луизиане, где живут и по сей день. Находясь в изоляции, они создали и сохранили собственную каджунскую культуру. Но небольшую часть акадийцев в 1763 году отправили на колонизацию нового французского поселения в Гайане, на северном побережье Южной Америки. Эта колония получила название острова Дьявола.

Территориальные результаты Семилетней войны не радовали Францию. Если говорить о присутствии на карте мира, то Британия приросла, Испания сохранилась, а Франция потеряла. После войны стало ясно, что слабость Франции в Америке стала результатом почти полного отсутствия лояльного колониального населения. Множество британских колонистов сражались с оружием в руках. Так же поступали и испанцы на Карибах. После потери Канады французское население на Карибах состояло преимущественно из рабов, которые, естественно, были политически ненадежными в лучшем случае, а в худшем начинали бунтовать. Колонии, где почти не было настоящих французов, стали легкой добычей Британии на следующем витке колониальных войн – в точности, как во время Семилетней войны. Их должны были защищать французы, родившиеся и выросшие на здешней почве. Ожидалось, что Гайана станет французским оплотом, этаким тропическим Квебеком или даже возрожденной канадской Акадией.

Несмотря на то, что Франция создала небольшой аванпост в Гайане еще в 1664 году, колония «с момента создания почти не развивалась и, состоя из апатичной группы изгоев-колонистов, оставалась настоящим проклятием для короля». В конце Семилетней войны население колонии состояло из 575 французов и около 7000 свободных африканцев и рабов. Все они жили в поселении Кайенна. Жалкая колония была настоящим комариным раем. Ее окружали приливные болота и мангровые заросли, где жили ламантины. В 1763 году сюда прислали инспекцию из Франции, которая честно записала, что для местных жителей «основное занятие – поиск удовольствий, а единственное беспокойство вызывает их отсутствие». В своем текущем состоянии Гайана была колонией-сиротой. Забавно, но единственными колонистами за пределами Кайенны были священники-иезуиты и несколько новообращенных африканцев, которые жили в тридцати пяти милях, в церковной миссии Куру.

Мечтая о новых землях, обильных урожаях сахарного тростника и табака на плантациях, обрабатываемых рабами, и о сокровищах Эльдорадо, 12 500 поселенцев отправились в Куру. Эти мечтатели прибыли в Америку из охваченных войнами регионов Франции и Бельгии. К ним примкнула небольшая группа акадийцев, канадцев и ирландцев. Половине из них не было еще и двадцати. Одинокие мужчины и женщины разумно поспешили вступить в брак с местными жителями, чтобы увеличить население. Экспедиция быстро двинулась в путь. В Рождество 1763 года первые поселенцы высадились в своем воображаемом раю. Они должны были стать авангардом мощного, привычного к болезням французского колониального населения, которое сможет дать отпор британцам и отомстить за унижение Франции в Семилетней войне.

Лодки с поселенцами отправились в Куру. С собой они везли необходимые припасы. Хотя печатного пресса они не захватили, но припасы были столь же причудливыми, как и в Дарьене. Поскольку Канада теперь находилась в руках британцев, французские власти решили отправить в Куру ставшие ненужными ящики с коньками, шерстяные шляпы и другие чисто зимние канадские предметы обихода. Классическая колониальная неразбериха. Чтобы разместить вновь прибывших и их хоккейную амуницию, решено было отправить их на небольшой остров, который уже носил название острова Дьявола. Куру быстро стал потерянным раем, более всего напоминавшим ад. В июне 1764 года остров оправдал свое название. Комары вызвали одну из самых ужасных тройных эпидемий в истории.

Несмотря на этот кошмар, колония оставалась французским «проклятием короля». Она никому не была нужна – никто не осмеливался на нее посягнуть. Осколку империализма нашлось применение во времена Французской революции, когда здесь была устроена каторжная тюрьма. Сюда отправляли политических противников и других радикалов. Настоящая большая каторжная колония открылась здесь в 1852 году. Остров Дьявола стал французским Алькатрасом. Смертность осужденных от варварского отношения, голода и неизбежных болезней, переносимых комарами, достигала 75 процентов. Остров Дьявола продолжал работать до 1953 года. Куру и значительная часть бывшей каторжной колонии ныне превращена в космодром и место расположения служб Европейского космического агентства. Французская катастрофа после Семилетней войны, не уступавшая Дарьену, продолжала влиять на и без того обанкротившуюся французскую экономику. Но приятно было то, что экономика Британии находилась в еще более плачевном состоянии.

Семилетняя война и комары истощили боевой дух и казну Британии. Столкнувшись с восстанием Понтиака после заключения мира в Европе, генерал Джеффри Амхерст так сформулировал свое военное положение: «Значительное сокращение полка… поскольку полк прибыл из Гаваны, некоторые офицеры, так же как солдаты, подвержены частым приступам своего расстройства». Гаванские комары-партизаны влияли на события, происходившие в значительном отдалении от их тропической столовой. Они способствовали столкновению между Британией и ее колониями, которое привело к революции и изменило судьбы мира. «Амхерст прекрасно понимал, – пишет Фред Андерсон в своем 900-страничном исследовании конфликта «В горниле войны», – что доступные ему меры – обращение к провинциям с требованием набрать милицию или призыв инвалидов из гаванских полков для замены солдат в гарнизонах с целью высвобождения здоровых солдат, которых можно было бы направить на помощь форту Питт или Детройту, – это всего лишь проволочки, которые могли бы только выиграть время». Британцы не могли позволить себе времени.

Карибские комары помогли насухо высосать и британские деньги, и британскую армию, и то, что Андерсон называет «жестокими потерями из-за болезней в конце войны». Из 185 000 человек, воевавших на Карибах во время Семилетней войны, 134 000, то есть 72 процента, судя по государственным документам, «были потеряны из-за болезней и дезертирства». Война удвоила британский долг – с 70 до 140 миллионов фунтов стерлингов (по сегодняшним меркам более 20 триллионов долларов). Одни лишь проценты съедали половину ежегодных налогов. Британский ответ на восстание был призван сэкономить средства и умиротворить Понтиака и его воинственных союзников, раз уж зараженные оспой одеяла со своей мрачной миссией не справились.

В октябре 1763 года, когда коалиция Понтиака одержала победу на поле боя, королевский указ возымел действие. Колонистам было запрещено селиться западнее Аппалачских гор. Территория к западу от линии указа, до реки Миссисипи и испанской территории Луизиана, законным образом резервировалась исключительно для «проживания и использования индейцами». Глубоко укоренившаяся ненависть колонистов к коренным народам втянула Британию в череду бесконечных, тщетных и дорогостоящих пограничных конфликтов – войн, которые Британия не могла себе позволить. Линия указа, которая была призвана сэкономить средства, окончательно разделила колонистов и индейцев с целью восстановления мира на западной границе. Только американцы называли (и до сих пор называют) Семилетнюю войну войной с французами и индейцами, и это отражает их враждебность по отношению к индейцам, которые осмелились противостоять их продвижению на запад, одобренному самим Господом. В середине XIX века эти действия получили название «доктрины предназначенности». Учитывая настрой американских колонистов, подписание королевского указа, продиктованное экономическими соображениями, позволило умиротворить индейцев Понтиака и наказать колонистов.

Многие американцы пришли в ярость от такого предательства. Рожденное в Америке население прирастало, взгляды устремлялись на запад, иммигранты продолжали прибывать, но единственные возможности для экспансии теперь были ограничены юридически. Колониальная милиция сражалась вместе с британской армией на Карибах и участвовала в североамериканских кампаниях в ходе Семилетней войны. Многие погибли от пуль или от болезней, переносимыми комарами, из-за британского высокомерия и глупости. Колонии способствовали английской победе, но не получили французских земель на западной границе, хотя это были их заслуженные трофеи. Мало того, их заставили платить за патрулирование и охрану линии указа. Ежегодная стоимость обеспечения безопасности колоний составляла около 220 000 фунтов, и Британия рассчитывала, что колонисты разделят с ней финансовый груз, связанный с их защитой. Британцы компенсировали свои расходы через ряд ныне знаменитых налогов и пошлин от Сахарного акта 1764 года до Репрессивных актов десятилетие спустя. Но в финансовом выражении эти налоги не представляли серьезной проблемы.

Американские колонисты платили самые низкие налоги в Британской империи, в десять раз меньше среднего англичанина. В сумме эти дополнительные налоги и пошлины для колоний в десятилетие, предшествовавшее революции, увеличили сборы всего на два процента. Проблема заключалась в налогообложении без демократического представительства в британском парламенте. Уильям Питт, влиятельный глава Палаты общин, осознавал опасность растущего долга: «И когда мы считаем, что столь животрепещущие финансовые проблемы, связанные с экспериментами прошлого, будут решены новыми займами, которые увеличат наш долг в восемьдесят миллионов, то кто ответит за последствия и защитит нас от судьбы погибших государств древности?» За последствия пришлось ответить самим британцам – потерей прибыльных американских колоний.

Для многих колонистов Семилетняя война и ее последствия, включая восстание Понтиака и принятие королевского указа, стало поворотной точкой, ознаменовавшей начало новой эры Америки. На политических собраниях колонисты стали по-новому оценивать свое положение внутри империи и свои связи с метрополией. Они рассчитывали на равные и сбалансированные отношения с Британией. Но все вышло иначе. Как убедительно пишет Андерсон, «американские лидеры, такие как Вашингтон и Франклин, которые не стремились бы ни к чему большему, чем почет, богатство и власть в рамках Британской империи, захотели решить проблемы суверенитета таким образом, который породил новое, универсальное значение унаследованного языка прав и свобод… Американцы, которые уже были империалистами, стали революционерами». Растущее политическое и финансовое вмешательство Британии в дела колоний без их согласия определило развитие Америки в десятилетие после принятия королевского указа. Недовольство американцев своим статусом и гражданством со временем вылилось в открытый бунт против авторитарного британского управления колониями. Хотя никто не хотел войны, революция назрела.

Говоря словами Ричарда Миддлтона, «пуповина, связывавшая колонии с Британией, неожиданно превратилась в удавку». На американской земле рождались новые поколения, привычные к местным болезням. Это происходило не только в Америке, но и на Кубе, Гаити и в других колониях. Эти люди уже не связывали свою жизнь с Британией. Их пуповина была связана с собственным домом и родной землей, будь то Бостон, Порт-о-Пренс, Филадельфия или Гавана. Многие, даже не сознавая того, стали американцами, кубинцами и гаитянами. Врожденный иммунитет сделал такой национализм мощным орудием революционной войны.

Джеймс Линд, главный врач британского Королевского флота, предупреждал свое руководство в серьезнейшем труде 1768 года «Очерк о болезнях, ожидающих европейцев в жарком климате»: «Недавние примеры высокой смертности в жарком климате должны привлечь внимание всех развитых народов Европы… Поселения в нездоровом климате требуют постоянного притока людей и, конечно же, истощают ресурсы родной страны в невероятных размерах». Линд закончил свой труд зловещим революционным предсказанием: «Торговец, фермер или солдат, который конституционным образом натурализовался в стране, становится более полезным, а его услуги более востребованными, чем услуги десяти вновь прибывших, непривычных к местным условиям европейцев».

Развитие революции в американских колониях происходит во время и сразу же после Семилетней войны. «Можно сказать, что болезнь помогла завоевать Северную Америку и закрепить ее за англичанами, – пишет Дэвид Петриелло. – Но в то же время британская победа была достигнута ужасной ценой – и в смысле финансов, и в смысле человеческих жизней… Пустоту начала заполнять враждебность. Болезнь помогла Британии получить новый континент – и она же стала причиной его утраты». Во время Семилетней войны карибские комары поддержали британскую гегемонию в Северной Америке. Их северные кузены, размножавшиеся в стоячих водах обеих Каролин и Вирджинии, вскоре обеспечили убедительную победу непокорных американцев.

После Семилетней войны и изменений, произошедших на колониальной шахматной доске, по Америке прокатилась волна революций.

Все началось в 1775 году с Джорджа Вашингтона и пестрой компании его сподвижников. Дж. Р. Макнил в книге 2019 года «Империи комаров: экология и война в Карибском бассейне, 1620–1614» рисует яркую картину произошедшего. Он считает, что комары «поддерживали геополитический порядок в Америке до 70-х годов XVIII века, после чего начали его подрывать и положили начало новой эпохе независимых государств… и новой эре в атлантической американской геополитике и истории. Успех в этой сфере связан с желтой лихорадкой или малярией». Привычные к местным условиям американские, гаитянские и южноамериканские революционеры отважно сражались за независимость. Но свободу им подарили ненасытные комары.