Книга: Английский с Оскаром Уайльдом. Кентервильское привидение / Oscar Wilde. The Canterville Ghost
Назад: II
Дальше: IV

III

The next morning, when the Otis family met at breakfast (на другое утро, когда семья Отисов встретилась за завтраком; to meet), they discussed the ghost at some length (они некоторое время обсуждали привидение; at length – наконец; подробно; length – длина). The United States Minister was naturally a little annoyed (посол Соединенных штатов был, конечно, несколько раздосадован) to find that his present had not been accepted (обнаружив, что его подарок не был принят). “I have no wish (у меня нет желания),” he said, “to do the ghost any personal injury (наносить привидению какое-либо личное оскорбление), and I must say (но я должен сказать), that considering the length of time he has been in the house (что, принимая во внимание все то время, которое он находится в доме; length of time – продолжительность времени), I don’t think it is at all polite to throw pillows at him (я думаю, что вовсе не вежливо бросаться в него подушками)”, – a very just remark (очень справедливое замечание), at which, I am sorry to say (при котором, я должен с сожалением сказать), the twins burst into shouts of laughter (близнецы громко расхохотались; to burst into laughter – расхохотаться: «разразиться смехом»; to burst – лопнуть; разразиться; laughter – смех; shout – возглас, крик). “Upon the other hand,” he continued (с другой стороны, продолжал он), “if he really declines to use the Rising Sun Lubricator (если оно на самом деле отказывается использовать машинное масло «Восходящее Солнце»), we shall have to take his chains from him (нам придется снять с него цепи). It would be quite impossible to sleep (было бы невозможно спать), with such a noise going on outside the bedrooms (/когда / такой шум раздается рядом со спальнями).”



The next morning, when the Otis family met at breakfast, they discussed the ghost at some length. The United States Minister was naturally a little annoyed to find that his present had not been accepted. “I have no wish,” he said, “to do the ghost any personal injury, and I must say that, considering the length of time he has been in the house, I don’t think it is at all polite to throw pillows at him,” – a very just remark, at which, I am sorry to say, the twins burst into shouts of laughter. “Upon the other hand,” he continued, “if he really declines to use the Rising Sun Lubricator, we shall have to take his chains from him. It would be quite impossible to sleep, with such a noise going on outside the bedrooms.”

For the rest of the week, however (однако до конца недели), they were undisturbed (их никто не беспокоил; to disturb – беспокоить), the only thing that excited any attention (и единственная вещь, которая привлекла их внимание) being the continual renewal of the blood-stain on the library floor (было постоянное появление: «возобновление» пятна крови на полу библиотеки). This certainly was very strange (это было, конечно, очень странно), as the door was always locked at night by Mr. Otis (так как дверь всегда запиралась на ночь мистером Отисом), and the windows kept closely barred (а окна были забраны частой решеткой; to keep – держать; хранить). The chameleon-like colour, also, of the stain excited a good deal of comment (хамелеоноподобный цвет пятна также вызвал много замечаний). Some mornings it was a dull (almost Indian) red (иногда он был тусклого, почти красного цвета), then it would be vermilion (иногда ярко-красного), then a rich purple (затем ярко-пурпурного), and once when they came down for family prayers (а однажды, когда они спустились вниз для /произнесения/ семейных молитв), according to the simple rites of the Free American Reformed Episcopalian Church (в соответствии с простыми обычаями Свободной американской реформированной епископальной церкви), they found it a bright emerald-green (они обнаружили, что оно было яркого изумрудно-зеленого цвета). These kaleidoscopic changes naturally amused the party very much (эти изменения, /происходящие как в калейдоскопе/, конечно, весьма забавляли их), and bets on the subject were freely made every evening (и каждое утро делались ставки на этот предмет; freely – свободно, вольно). The only person who did not enter into the joke was little Virginia (единственный человек, который не принимал участия в этих шутках, была Вирджиния), who, for some unexplained reason (которая, по какой-то необъяснимой причине; to explain – объяснять), was always a good deal distressed at the sight of the blood-stain (была всегда очень расстроена при виде пятна крови), and very nearly cried the morning it was emerald-green (и чуть не заплакала в то утро, /когда/ оно оказалось изумрудно-зеленым).





For the rest of the week, however, they were undisturbed, the only thing that excited any attention being the continual renewal of the blood-stain on the library floor. This certainly was very strange, as the door was always locked at night by Mr. Otis, and the windows kept closely barred. The chameleon-like colour, also, of the stain excited a good deal of comment. Some mornings it was a dull (almost Indian) red, then it would be vermilion, then a rich purple, and once when they came down for family prayers, according to the simple rites of the Free American Reformed Episcopalian Church, they found it a bright emerald-green. These kaleidoscopic changes naturally amused the party very much, and bets on the subject were freely made every evening. The only person who did not enter into the joke was little Virginia, who, for some unexplained reason, was always a good deal distressed at the sight of the blood-stain, and very nearly cried the morning it was emerald-green.

The second appearance of the ghost was on Sunday night (следующее появление привидения /пришлось/ на воскресную ночь). Shortly after they had gone to bed (вскоре после того, когда они пошли спать), they were suddenly alarmed by a fearful crash in the hall (они были внезапно разбужены страшным треском в холле; to alarm – поднять тревогу; встревожить. взволновать). Rushing down-stairs (сбежав вниз по лестнице; to rush – бросаться, мчаться, нестись, устремляться), they found that a large suit of old armour had become detached from its stand (они обнаружили, что тяжелые старинные доспехи отделились от своего постамента), and had fallen on the stone floor (и упали на каменный пол), while seated in a high-backed chair was the Canterville ghost (в то время как в кресле с высокой спинкой восседало Кентервильское привидение), rubbing his knees with an expression of acute agony on his face (потирая свои колени с выражением крайней муки на своем лице).





The second appearance of the ghost was on Sunday night. Shortly after they had gone to bed they were suddenly alarmed by a fearful crash in the hall. Rushing down-stairs, they found that a large suit of old armour had become detached from its stand, and had fallen on the stone floor, while seated in a high-backed chair was the Canterville ghost, rubbing his knees with an expression of acute agony on his face.

The twins, having brought their pea-shooters with them (близнецы, /которые/ принесли с собой свои трубочки для стрельбы горохом), at once discharged two pellets on him (тут же оба выстрелили в него; pellet – дробинка /из хлеба, бумаги и т. д./), with that accuracy of aim (с таким метким попаданием в цель; accuracy – правильность, соответствие, точность; aim – цель) which can only be attained by long and careful practice on a writing-master (которое могло быть достигнуто лишь в результате долгой и тщательной практики на учителе чистописания), while the United States Minister covered him with his revolver (в то время как посол Соединенных штатов направил на него свой револьвер), and called upon him (и обратился к нему), in accordance with Californian etiquette (в соответствии с калифорнийским этикетом), to hold up his hands (чтобы тот поднял руки вверх)! The ghost started up with a wild shriek of rage (привидение подскочило с диким пронзительным криком ярости), and swept through them like a mist (и пронеслось сквозь них как дымка тумана; to sweep – мести; нестись, мчаться, проноситься), extinguishing Washington Otis’s candle as he passed (затушив на своем пути: «когда он проходил мимо» свечу Вашингтона Отиса; to pass – проходить /мимо/), and so leaving them all in total darkness (и оставив их, таким образом, в полной темноте).





The twins, having brought their pea-shooters with them, at once discharged two pellets on him, with that accuracy of aim which can only be attained by long and careful practice on a writing-master, while the United States Minister covered him with his revolver, and called upon him, in accordance with Californian etiquette, to hold up his hands! The ghost started up with a wild shriek of rage, and swept through them like a mist, extinguishing Washington Otis’s candle as he passed, and so leaving them all in total darkness.

On reaching the top of the staircase (поднявшись вверх по лестнице: «достигнув верха лестницы»; to reach – достигать, доходить) he recovered himself (он пришел в себя) and determined to give his celebrated peal of demoniac laughter (и решил разразиться своим знаменитым демоническим смехом; peal – звон колоколов; трезвон; взрыв /смеха/). This he had on more than one occasion found extremely useful (это /средство/ он не один раз находил исключительно полезным; to find). It was said to have turned Lord Raker’s wig grey in a single night (говорили, что это заставило парик лорда Рейкера поседеть за одну ночь; to turn – поворачивать; менять состояние, превращать), and had certainly made three of Lady Canterville’s French governesses give warning (и совершенно точно вынудило трех французских гувернанток леди Кентервиль подать предупреждение /об уходе/; to warn – предупреждать) before their month was up (прежде, чем закончился их месяц = месяц их службы).





On reaching the top of the staircase he recovered himself, and determined to give his celebrated peal of demoniac laughter. This he had on more than one occasion found extremely useful. It was said to have turned Lord Raker’s wig grey in a single night, and had certainly made three of Lady Canterville’s French governesses give warning before their month was up.

He accordingly laughed his most horrible laugh (соответственно, он разразился самым ужасным смехом, на который был способен), till the old vaulted roof rang and rang again (и смеялся до тех пор, пока старая куполообразная крыша не зазвенела; to ring), but hardly had the fearful echo died away (но не успело ужасающее эхо затихнуть; hardly – едва) when a door opened (как отворилась дверь), and Mrs. Otis came out in a light blue dressing-gown (и вышла миссис Отис в голубом халате). “I am afraid you are far from well (я боюсь, что вам совсем нехорошо: «вы далеки от хорошего /состояния/»),” she said, “and have brought you a bottle of Doctor Dobell’s tincture (и я принесла вам бутылочку микстуры доктора Добелла). If it is indigestion, you will find it a most excellent remedy (и если это несварение, вы увидите, что это очень прекрасное средство).”





He accordingly laughed his most horrible laugh, till the old vaulted roof rang and rang again, but hardly had the fearful echo died away when a door opened, and Mrs. Otis came out in a light blue dressing-gown. “I am afraid you are far from well,” she said, “and have brought you a bottle of Doctor Dobell’s tincture. If it is indigestion, you will find it a most excellent remedy.”

The ghost glared at her in fury (привидение глянуло на нее в ярости), and began at once to make preparations for turning himself into a large black dog (и сразу же начало готовиться к перевоплощению в большую черную собаку), an accomplishment for which he was justly renowned (достижение, благодаря которому оно было справедливо знаменито), and to which the family doctor always attributed the permanent idiocy of Lord Canterville’s uncle, the Hon. Thomas Horton (и которому семейный доктор всегда приписывал постоянное слабоумие дяди лорда Кентервиля, почтенного Томаса Гортона). The sound of approaching footsteps, however, made him hesitate in his fell purpose (однако звук приближающихся шагов заставил его поколебаться в своем жестоком намерении; fell – поэт. жестокий, свирепый, беспощадный), so he contented himself with becoming faintly phosphorescent (так что он удовлетворился тем, что стал слабо фосфоресцировать: «удовлетворился становлением слабо фосфоресцирующим») and vanished with a deep churchyard groan (и исчез с глухим кладбищенским стоном; churchyard – кладбище: «церковный двор»), just as the twins had come up to him (как раз когда близнецы подошли к нему).





The ghost glared at her in fury, and began at once to make preparations for turning himself into a large black dog, an accomplishment for which he was justly renowned, and to which the family doctor always attributed the permanent idiocy of Lord Canterville’s uncle, the Hon. Thomas Horton. The sound of approaching footsteps, however, made him hesitate in his fell purpose, so he contented himself with becoming faintly phosphorescent, and vanished with a deep churchyard groan, just as the twins had come up to him.

On reaching his room (дойдя до своей комнаты) he entirely broke down (он почувствовал себя полностью разбитым; to break down – сломаться, выйти из строя; не выдержать, потерять самообладание), and became a prey to the most violent agitation (и стал жертвой исключительно тяжелого волнения). The vulgarity of the twins (вульгарность близнецов), and the gross materialism of Mrs. Otis (и грубый материализм миссис Отис), were naturally extremely annoying (были, естественно, исключительно раздражающими; to annoy – досаждать; раздражать), but what really distressed him most (но что на самом деле расстроило его больше всего) was that he had been unable to wear the suit of mail (было то, что он не был способен носить доспехи). He had hoped (он надеялся) that even modern Americans would be thrilled (что даже современные американцы будут поражены) by the sight of a Spectre in armour (видом привидения в рыцарских доспехах), if for no more sensible reason (если не по более разумной причине), at least out of respect for their natural poet Longfellow (то, по крайней мере, из-за уважения к их национальному поэту Лонгфелло), over whose graceful and attractive poetry (над чьими изящными и привлекательными стихами) he himself had whiled away many a weary hour (он провел много скучающих = праздных часов; weary – усталый, изнуренный, утомленный; утомительный, скучный) when the Cantervilles were up in town (когда Кентервили находились в городе).





On reaching his room he entirely broke down, and became a prey to the most violent agitation. The vulgarity of the twins, and the gross materialism of Mrs. Otis, were naturally extremely annoying, but what really distressed him most was that he had been unable to wear the suit of mail. He had hoped that even modern Americans would be thrilled by the sight of a Spectre in armour, if for no more sensible reason, at least out of respect for their natural poet Longfellow, over whose graceful and attractive poetry he himself had whiled away many a weary hour when the Cantervilles were up in town.

Besides it was his own suit (кроме того, это были его собственные доспехи). He had worn it with great success at the Kenilworth tournament (он надевал их с большим успехом на турнире в Кенилуорте; to wear – носить /об одежде/), and had been highly complemented on it by no less a person than the Virgin Queen herself (и получил на нем лестные отзывы не от кого-нибудь, а от самой королевы-девственницы). Yet when he had put it on (и все же, когда он надел их; to put on), he had been completely overpowered by the weight of the huge breastplate and steel casque (он не смог выдержать веса огромного нагрудника и стального шлема: «был совершенно побежден/сломлен весом…»; to overpower – преодолевать, побеждать, одолевать, подчинять), and had fallen heavily on the stone pavement (и упал, сильно ударившись о каменный пол: «тяжело упал на каменный пол»), barking both his knees severely, and bruising the knuckles of his right hand (сильно ободрав оба колена и разбив суставы пальцев правой руки; bark – кора; to bark – сдирать кору /с дерева/; разг. сдирать кожу; to bruise – ставить синяки; ушибать).





Besides it was his own suit. He had worn it with great success at the Kenilworth tournament, and had been highly complemented on it by no less a person than the Virgin Queen herself. Yet when he had put it on, he had been completely overpowered by the weight of the huge breastplate and steel casque, and had fallen heavily on the stone pavement, barking both his knees severely, and bruising the knuckles of his right hand.

For some days after this (в течение нескольких дней после этого) he was extremely ill (он был очень болен; extremely – крайне) and hardly stirred out of his room at all (и почти не выходил из своей комнаты; to stir – шевелиться; двигаться), except to keep the blood-stain in proper repair (за исключением того, чтобы поддерживать пятно крови в должном состоянии; repair – починка, ремонт). However, by taking great care of himself, he recovered (однако, приложив большие усилия в уходе за собой, он поправился; to take care of smb. – ухаживать за кем-либо /больным/), and resolved to make a third attempt to frighten the United States Minister and his family (и решил сделать третью попытку напугать посла и его семью). He selected Friday, August 17th, for his appearance (для своего появления он выбрал пятницу, 17 августа), and spent most of that day in looking over his wardrobe (и провел большую часть этого дня, осматривая свой гардероб; to spend – тратить, расходовать; проводить /о времени/), ultimately deciding in favour of a large slouched hat with a red feather (наконец сделав свой выбор в пользу большой шляпы с опущенными полями и красным пером; to decide – решать(ся), принимать решение; to slouch – сутулиться, горбиться; опускаться, свисать /о полях шляпы/), a winding-sheet frilled at the wrists and neck (савана, присобранного у запястьев и на шее), and a rusty dagger (и ржавого кинжала; rust – ржавчина).





For some days after this he was extremely ill and hardly stirred out of his room at all, except to keep the blood-stain in proper repair. However, by taking great care of himself, he recovered, and resolved to make a third attempt to frighten the United States Minister and his family. He selected Friday, August 17th, for his appearance, and spent most of that day in looking over his wardrobe, ultimately deciding in favour of a large slouched hat with a red feather, a winding-sheet frilled at the wrists and neck, and a rusty dagger.

Towards evening a violent storm of rain came on (к вечеру разыгралась страшная буря; to come on – появляться; разразиться), and the wind was so high (и ветер был таким сильным) that all the windows and doors in the old house shook and rattled (что все окна и двери в старом доме тряслись и трещали; to shake). In fact, it was just such weather as he loved (на самом деле, это была как раз такая погода, которую он любил). His plan of action was this (его план действий был таким). He was to make his way quietly to Washington Otis’s room (он должен был тихонько подойти к комнате Вашингтона Отиса), gibber at him from the foot of the bed (пробормотать что-то невнятное у подножия кровати), and stab himself three times in the throat (и вонзить себе в горло кинжал три раза) to the sound of low music (под звуки тихой музыки). He bore Washington a special grudge (он особенно был обижен на Вашингтона; to bear smb. a grudge – иметь зуб на кого-либо: «нести кому-либо недовольство, злобу, обиду»), being quite aware (будучи совершенно уверен), that it was he who was in the habit of removing the famous Canterville blood-stain by means of Pinkerton’s Paragon Detergent (что это он имел привычку уничтожать знаменитое кентервильское пятно крови с помощью моющего средства «Идеал» Пинкертона).





Towards evening a violent storm of rain came on, and the wind was so high that all the windows and doors in the old house shook and rattled. In fact, it was just such weather as he loved. His plan of action was this. He was to make his way quietly to Washington Otis’s room, gibber at him from the foot of the bed, and stab himself three times in the throat to the sound of low music. He bore Washington a special grudge, being quite aware that it was he who was in the habit of removing the famous Canterville blood-stain by means of Pinkerton’s Paragon Detergent.

Having reduced the reckless and foolhardy youth to a condition of abject terror (доведя опрометчивого и безрассудного юношу до состояния крайнего ужаса), he was then to proceed to the room occupied by the United States Minister and his wife (он должен был затем проследовать к комнате, которую занимали посол и его жена), and there to place a clammy hand on Mrs. Otis’s forehead (и там положить холодную руку на лоб миссис Отис; clammy – клейкий, липкий; холодный и влажный на ощупь /о коже/), while he hissed into her trembling husband’s ear the awful secrets of the charnel-house (в то время как он рассказывал бы свистящим шепотом на ухо дрожащему мужу ужасные секреты склепа; to hiss – шипеть; свистеть; to tremble – дрожать). With regard to little Virginia (по отношению к маленькой Вирджинии), had not quite made up his mind (он еще не совсем пришел к решению; to make up one’s mind – принять решение: «настроить собственный разум»). She had never insulted him in any way (она никогда не оскорбляла его никаким образом), and was pretty and gentle (и была хорошенькой и кроткой).





Having reduced the reckless and foolhardy youth to a condition of abject terror, he was then to proceed to the room occupied by the United States Minister and his wife, and there to place a clammy hand on Mrs. Otis’s forehead, while he hissed into her trembling husband’s ear the awful secrets of the charnel-house. With regard to little Virginia, he had not quite made up his mind. She had never insulted him in any way, and was pretty and gentle.

A few hollow groans from the wardrobe (несколько глухих стонов из гардероба), he thought (подумал он), would be more than sufficient (было бы более чем достаточно), or, if that failed to wake her (или, если бы этого оказалось недостаточно для того, чтобы разбудить ее), he might grabble at the counterpane with palsy-twitching fingers (он мог бы ухватиться за покрывало сведенными судорогой пальцами; to twitch – дергаться, подергиваться; конвульсивно сокращаться). As for the twins (что касается близнецов), he was quite determined to teach them a lesson (он был полон решимости проучить их; to teach a lesson – проучить; преподать урок). The first thing to be done was, of course, to sit upon their chests (первое, что следовало сделать, было, конечно, посидеть у них на груди), so as to produce the stifling sensation of nightmare (для того, чтобы создать ощущение нехватки воздуха и ночного кошмара; to stifle – душить; задыхаться).





A few hollow groans from the wardrobe, he thought, would be more than sufficient, or, if that failed to wake her, he might grabble at the counterpane with palsy-twitching fingers. As for the twins, he was quite determined to teach them a lesson. The first thing to be done was, of course, to sit upon their chests, so as to produce the stifling sensation of nightmare.

Then, as their beds were quite close to each other (затем, так как их постели были совсем рядом друг с другом), to stand between them in the form of a green, icy-cold corpse (встать между ними в виде зеленого, холодного как лед трупа), till they became paralyzed with fear (пока они не оцепенеют: «не станут парализованными» от страха), and finally, to throw off the winding-sheet and crawl round the room (и, наконец, сбросить саван и пройтись вокруг комнаты; to wind – наматывать; обматывать; sheet – простыня), with white, bleached bones and one rolling eyeball (обнажив свои белые кости и вращая одним глазом; to bleach – белить; обесцвечивать; белеть), in the character of “Dumb Daniel, or the Suicide’s Skeleton (на манер «Немого Даниэля, или Самоубийства Скелета»),” a rôle in which he had on more than one occasion produced a great effect (в роли /франц./, в которой он не раз производил большое впечатление), and which he considered quite equal to his famous part of “Martin the Maniac or the Masked Mystery” (и которую он считал равной своей знаменитой роли «Маньяка Мартина, или Тайны в Маске»).”





Then, as their beds were quite close to each other, to stand between them in the form of a green, icy-cold corpse, till they became paralyzed with fear, and finally, to throw off the winding-sheet, and crawl round the room, with white, bleached bones and one rolling eyeball, in the character of “Dumb Daniel, or the Suicide’s Skeleton,” a rôle in which he had on more than one occasion produced a great effect, and which he considered quite equal to his famous part of “Martin the Maniac, or the Masked Mystery.”

At half-past ten he heard the family going to bed (в половине одиннадцатого он услышал, что семья отправилась спать). For some time he was disturbed by wild shrieks of laughter from the twins (некоторое время его беспокоили дикие взрывы смеха /исходящие/ от близнецов; shriek – пронзительный крик, визг), who, with the light-hearted gaiety of schoolboys (которые, с беспечным весельем школьников; gaiety – веселье, веселость; gay – веселый, радостный; беззаботный), were evidently amusing themselves before they retired to rest (очевидно развлекались перед тем, как отправиться на отдых; to retire – уходить, удаляться; возвращаться на обычное место), but at a quarter-past eleven all was still (но без четверти одиннадцать все было тихо), and, as midnight sounded, he sallied forth (и когда /часы/ пробили полночь, он сделал вылазку; midnight – полночь; to sound – звучать, издавать звуки; to sally – внезапно выходить из укрытия и переходить в наступление; делать вылазку; forth – вперед, дальше). The owl beat against the window-panes (сова билась в оконные стекла; to beat), the raven croaked from the old yew-tree (ворон каркал с тисового дерева), and the wind wandered moaning round the house like a lost soul (и ветер дул, завывая, вокруг дома, как потерянная душа); but the Otis family slept unconscious of their doom (но семья Отисов спала, не осознавая своей судьбы; doom – судьба, рок), and high above the rain and storm (и заглушая звуки дождя и бури; high above smth. – высоко над чем-либо) he could hear the steady snoring of the Minister for the United States (до него доносилось: «он мог слышать» ровное похрапывание посла Соединенных Штатов).





At half-past ten he heard the family going to bed. For some time he was disturbed by wild shrieks of laughter from the twins, who, with the light-hearted gaiety of schoolboys, were evidently amusing themselves before they retired to rest, but at a quarter-past eleven all was still, and, as midnight sounded, he sallied forth. The owl beat against the window-panes, the raven croaked from the old yew-tree, and the wind wandered moaning round the house like a lost soul; but the Otis family slept unconscious of their doom, and high above the rain and storm he could hear the steady snoring of the Minister for the United States.

He stepped stealthily out of the wainscoting (он осторожно выступил из-за панели; stealthily – втихомолку, тайно, украдкой; to steal – красть; красться; stealth – кража; уловка), with an evil smile on his cruel, wrinkled mouth (со зловещей улыбкой на своем жестоком, морщинистом лице; mouth – рот; wrinkle – морщина; складка; to wrinkle – морщить), and the moon hid her face in a cloud (и луна спрятала свое лицо за тучей; to hide) as he stole past the great oriel window (в то время как он крался мимо большого балконного окна; to steal), where his own arms and those of his murdered wife were blazoned in azure and gold (где его собственный герб и герб его убитой жены были изображены лазурью и золотом; blazon – геральдический герб). On and on he glided, like an evil shadow (он скользил все дальше и дальше, как зловещая тень), the very darkness seeming to loathe him (и казалось, сама темнота ненавидела его), as he passed (в то время как он проходил мимо). Once he thought he heard something call (в какое-то мгновенье он услышал чей-то зов), and stopped (остановился); but it was only the baying of a dog from the Red Farm (но это был всего лишь лай собаки с Красной Фермы), and he went on (и он шел дальше), muttering strange sixteenth-century curses (бормоча странные проклятья ХVI века), and ever and anon brandishing the rusty dagger in the midnight air (и время от времени размахивая ржавым кинжалом в полуночном воздухе; ever and anon – уст. время от времени: «всегда и сейчас»).





He stepped stealthily out of the wainscoting, with an evil smile on his cruel, wrinkled mouth, and the moon hid her face in a cloud as he stole past the great oriel window, where his own arms and those of his murdered wife were blazoned in azure and gold. On and on he glided, like an evil shadow, the very darkness seeming to loathe him as he passed. Once he thought he heard something call, and stopped; but it was only the baying of a dog from the Red Farm, and he went on, muttering strange sixteenth-century curses, and ever and anon brandishing the rusty dagger in the midnight air.

Finally he reached the corner of the passage (наконец он достиг конца коридора), that led to luckless Washington’s room (который вел к комнате несчастного Вашингтона; to lead). For a moment he paused there (на некоторое мгновение он остановился там), the wind blowing his long grey locks about his head (/и/ ветер развевал его длинные седые локоны вокруг его головы), and twisting into grotesque and fantastic folds the nameless horror of the dead man’s shroud (и завертывал фантастическими складками /способный вызвать/ неописуемый ужас саван мертвеца). Then the clock struck the quarter (затем часы пробили четверть часа), and he felt the time was come (и он почувствовал, что время пришло). He chuckled to himself (он самодовольно хихикнул; to himself – «сам себе»), and turned the corner (и завернул за угол); but no sooner had he done so (но не успел он сделать это; no sooner – не раньше) than, with a piteous wail of terror (как, с жалким воем ужаса; pity – жалость), he fell back (он отшатнулся; to fall back – отступать), and hid his blanched face in his long, bony hands (и закрыл свое бледное лицо своими длинными, костлявыми руками; to hide – прятать).





Finally he reached the corner of the passage that led to luckless Washington’s room. For a moment he paused there, the wind blowing his long grey locks about his head, and twisting into grotesque and fantastic folds the nameless horror of the dead man’s shroud. Then the clock struck the quarter, and he felt the time was come. He chuckled to himself, and turned the corner; but no sooner had he done so than, with a piteous wail of terror, he fell back, and hid his blanched face in his long, bony hands.

Right in front of him was standing a horrible spectre (прямо перед ним стояло ужасное привидение), motionless as a carven image (неподвижное, как изваяние; carven – высеченный из мрамора; to carve – резать, вырезать /по дереву или кости/; гравировать; высекать /из камня/; image – образ, изображение; статуя, идол), and monstrous as a madman’s dream (и кошмарное, как сон сумасшедшего; monstrous – чудовищный; уродливый, безобразный)! Its head was bald and burnished (его голова была лысой и блестящей; to burnish – шлифовать, полировать); its face round, and fat, and white (его лицо было круглым, толстым и бледным); and hideous laughter seemed to have writhed its features into an eternal grin (и казалось, жуткая улыбка искажала его черты в вечной ухмылке). From the eyes streamed rays of scarlet light (из его глаз лились лучи алого света), the mouth was a wide well of fire (изо рта он изрыгал пламя: «рот был широким колодцем огня»), and a hideous garment, like to his own (и жуткое одеяние, подобное его собственному), swathed with its silent snows the Titan form (обвивало белоснежным саваном фигуру Титана; silent – безмолвный; snow – снег). On its breast was a placard with strange writing in antique characters (на его груди был плакат со странной надписью старинными буквами), some scroll of shame it seemed (оно казалось свитком позора; scroll – свиток; послание), some record of wild sins (хроникой диких грехов), some awful calendar of crime (каким-то ужасным списком преступлений), and, with its right hand (и своей правой рукой), it bore aloft a falchion of gleaming steel (он поднимал искривленный меч из блестящей стали; to bear – нести; to gleam – светиться; мерцать).







“its head was bald and burnished”

Right in front of him was standing a horrible spectre, motionless as a carven image, and monstrous as a madman’s dream! Its head was bald and burnished; its face round, and fat, and white; and hideous laughter seemed to have writhed its features into an eternal grin. From the eyes streamed rays of scarlet light, the mouth was a wide well of fire, and a hideous garment, like to his own, swathed with its silent snows the Titan form. On its breast was a placard with strange writing in antique characters, some scroll of shame it seemed, some record of wild sins, some awful calendar of crime, and, with its right hand, it bore aloft a falchion of gleaming steel.

Never having seen a ghost before (никогда раньше не видевший призрака), he naturally was terribly frightened (он, естественно, был ужасно напуган), and, after a second hasty glance at the awful phantom (и, после второго, торопливого взгляда в сторону ужасного фантома), he fled back to his room (он убежал назад в свою комнату; to flee), tripping up in his long winding-sheet as he sped down the corridor (наступая на свой длинный саван и падая, в то время как он мчался вниз по коридору; to trip – спотыкаться, падать; to speed – двигаться поспешно; мчаться), and finally dropping the rusty dagger into the Minister’s jack-boots (и, наконец, уронил ржавый кинжал в сапог посла; jack-boots – военные жесткие сапоги выше колен), where it was found in the morning by the butler (где он был найден утром дворецким). Once in the privacy of his own apartment (оказавшись наконец в уединении своей собственной комнаты), he flung himself down on a small pallet-bed (он упал на маленький соломенный тюфяк; to fling oneself – броситься; to fling – бросать, швырять), and hid his face under the clothes (и спрятал лицо под одеждой). After a time, however (однако через некоторое время), the brave old Cantervill spirit asserted itself (храбрый дух старого Кентервиля вновь заявил о себе), and he determined to go and speak to the other ghost (и он решил пойти и поговорить с другим призраком), as soon as it was daylight (как только появится дневной свет).





Never having seen a ghost before, he naturally was terribly frightened, and, after a second hasty glance at the awful phantom, he fled back to his room, tripping up in his long winding-sheet as he sped down the corridor, and finally dropping the rusty dagger into the Minister’s jack-boots, where it was found in the morning by the butler. Once in the privacy of his own apartment, he flung himself down on a small pallet-bed, and hid his face under the clothes. After a time, however, the brave old Canterville spirit asserted itself, and he determined to go and speak to the other ghost as soon as it was daylight.

Accordingly, just as the dawn was touching the hills with silver (соответственно, как только рассвет осветил холмы серебристым светом; to touch – касаться, притрагиваться), he returned towards the spot (он вернулся к тому месту) where he had first laid eyes on the grisly phantom (где он впервые увидел зловещий фантом; to lay – класть; to lay eyes on smth. – увидеть что-либо), feeling that, after all, two ghosts were better than one (почувствовав, что два привидения в конце концов было бы лучше, чем одно), and that, by the aid of his new friend (и что с помощью своего нового друга) he might safely grapple with the twins (он мог бы спокойно справиться с близнецами; safely – безопасно; благополучно; не рискуя; безошибочно). On reaching the spot, however (однако, /когда он/ достиг того места), a terrible sight met his gaze (его взору открылся ужасный вид: «ужасный вид встретил его взор»). Something had evidently happened to the spectre (что-то очевидно случилось с привидением), for the light had entirely faded from its hollow eyes (так как свет совершенно исчез из его ввалившихся глаз; to fade – вянуть, увядать /о растениях и т. п./; выгорать, выцветать, блекнуть, тускнеть и т. п. /о цвете, красках или любом предмете, способном терять яркость, становиться тусклым/; hollow – пустой, полый), the gleaming falchion had fallen from its hand (светящийся/мерцающий меч выпал из его руки), and it was leaning up against the wall in a strained and uncomfortable attitude (и он был прислонен к стене в странной и неудобной позе).





Accordingly, just as the dawn was touching the hills with silver, he returned towards the spot where he had first laid eyes on the grisly phantom, feeling that, after all, two ghosts were better than one, and that, by the aid of his new friend, he might safely grapple with the twins. On reaching the spot, however, a terrible sight met his gaze. Something had evidently happened to the spectre, for the light had entirely faded from its hollow eyes, the gleaming falchion had fallen from its hand, and it was leaning up against the wall in a strained and uncomfortable attitude.

He rushed forward and seized it in his arms (он бросился вперед и схватил его на руки), when, to his horror (когда, к его ужасу), the head slipped off and rolled on the floor (голова отвалилась: «соскользнула» и покатилась по полу; to slip – скользить), the body assumed a recumbent posture (тело приняло лежачее положение), and he found himself clasping a white dimity bed-curtain (и он обнаружил, что держит белое хлопчатобумажное покрывало: «нашел себя держащим…»; to clasp – сдавливать, сжимать, крепко схватить), with a sweeping-brush, a kitchen cleaver, and a hollow turnip lying at his feet (а у его ног лежат метла, большой кухонный нож и полая репа; to sweep – мести; brush – щетка)!





He rushed forward and seized it in his arms, when, to his horror, the head slipped off and rolled on the floor, the body assumed a recumbent posture, and he found himself clasping a white dimity bed-curtain, with a sweeping-brush, a kitchen cleaver, and a hollow turnip lying at his feet!

Unable to understand this curious transformation (будучи неспособен понять это странное превращение), he clutched the placard with feverish haste (он схватил плакат с лихорадочной быстротой; haste – поспешность, торопливость, спешка), and there, in the grey morning light (и тут, при тусклом утреннем свете), he read these fearful words (он прочел эти ужасные слова):—

YE OTIS GHOSTE (ТЫ, ПРИВИДЕНИЕ ОТИСОВ)

Ye Onlie True and Originale Spook (ты, единственный и оригинальный = исконный призрак),

Beware of Ye Imitationes (остерегайся имитаций).

All others are counterfeite (все остальные – подделки).

Unable to understand this curious transformation, he clutched the placard with feverish haste, and there, in the grey morning light, he read these fearful words —

YE OTIS GHOSTE

Ye Onlie True and Originale Spook,

Beware of Ye Imitationes.

All others are counterfeite.

The whole thing flashed across him (в одно мгновение он понял все; to flash – набегать и разбиваться о что-либо /о волнах/; сверкать, вспыхивать; искрить, рассыпаться искрами; across – поперек; в ширину; от края до края; сквозь, через; the whole thing – всё: «вся вещь»). He had been tricked (над ним сыграли шутку), foiled (его планы были разрушены; to foil – мешать /исполнению чего-либо/; расстраивать, разрушать /планы и т. п./), and outwitted (его одурачили; wit – остроумие, находчивость)! The old Canterville look came into his eyes (старый взгляд Кентервилей появился в его глазах); he ground his toothless gums together (стиснул свои беззубые десны; to grind – молоть, перемалывать; растирать /в порошок/; толочь; to grind the teeth – скрипеть зубами); and, raising his withered hands high above his head (и, подняв свои высохшие руки высоко над головой), swore according to the picturesque phraseology of the antique school (поклялся в соответствии с цветастой фразеологией античной школы), that, when Chanticleer had sounded twice his merry horn (что, когда Шантеклер дважды проиграет в свой веселый рожок), deeds of blood would be wrought (прольется кровь: «кровавые деяния будут совершены»; deeds – деяния; blood – кровь; wrought – уст. прич. прош. вр. от to work – содеять), and murder walk abroad with silent feet (и убийство пойдет бродить по свету неслышными шагами; abroad – уст. вне дома, вне своего жилища; из дому).





The whole thing flashed across him. He had been tricked, foiled, and outwitted! The old Canterville look came into his eyes; he ground his toothless gums together; and, raising his withered hands high above his head, swore according to the picturesque phraseology of the antique school, that, when Chanticleer had sounded twice his merry horn, deeds of blood would be wrought, and murder walk abroad with silent feet.

Hardly had he finished this awful oath (не успел он закончить свою ужасную клятву), when from the red-tiled roof of a distant homestead (когда на покрытой красной черепицей крыше дома отдаленной усадьбы; tile – черепица), a cock crew (запел петух; to crow – кукарекать). He laughed a long, low, bitter laugh (он засмеялся долгим, тихим, горьким смехом), and waited (и стал ждать). Hour after hour he waited (он ждал час за часом), but the cock (но петух), for some strange reason (по какой-то странной причине), did not crow again (не запел снова). Finally, at half-past seven (наконец, в полвосьмого), the arrival of the housemaids made him give up his fearful vigil (прибытие служанок заставило его прекратить свое ужасное бодрствование; fear – страх; fearful – вселяющий страх, страшный, ужасный), and he stalked back to his room (и он крадучись отправился назад в свою комнату; to stalk – подкрадываться /к дичи/; скрыто преследовать; выслеживать; stalk – цветоножка; стебель, черенок; ножка; стебелек), thinking of his vain oath and baffled purpose (думая о своей тщетной клятве и расстроенной цели; baffle – /разделительная/ перегородка; экран; щит; глушитель; to baffle – ставить в тупик; сбивать с толку).





Hardly had he finished this awful oath when, from the red-tiled roof of a distant homestead, a cock crew. He laughed a long, low, bitter laugh, and waited. Hour after hour he waited, but the cock, for some strange reason, did not crow again. Finally, at half-past seven, the arrival of the housemaids made him give up his fearful vigil, and he stalked back to his room, thinking of his vain oath and baffled purpose.

There he consulted several books of ancient chivalry (там он заглянул в несколько древних книг о рыцарстве; to consult – советоваться; консультироваться; справляться), of which he was exceedingly fond (которые он очень любил; exceedingly – весьма, чрезвычайно; to exceed – превышать; переступать пределы, границы), and found (и обнаружил) that, on every occasion on which this oath had been used (что в каждом случае, при котором произносилась эта клятва; to use – использовать), Chanticleer had always crowed a second time (Шантеклер всегда пел дважды: «кукарекал во второй раз»). “Perdition seize the naughty fowl (чтоб тебе провалиться, проклятая птица: «проклятье/погибель да схватит = поразит порочную птицу»)” he muttered (пробормотал он), “I have seen the day when, with my stout spear (я видел дни, когда моим крепким копьем), I would have run him through the gorge (я бы проткнул ему глотку: «прогнал бы ему мое копье через глотку»), and made him crow for me an ‘twere in death (и заставил бы его спеть для меня свою предсмертную песнь; ‘twere in death = it were in death – «в смерти» /строка из церковного гимна/)!” He then retired to a comfortable lead coffin (затем он улегся в удобный свинцовый гроб), and stayed there till evening (и оставался там до вечера).





There he consulted several books of ancient chivalry, of which he was exceedingly fond, and found that, on every occasion on which this oath had been used, Chanticleer had always crowed a second time. “Perdition seize the naughty fowl,” he muttered, “I have seen the day when, with my stout spear, I would have run him through the gorge, and made him crow for me an ‘twere in death!” He then retired to a comfortable lead coffin, and stayed there till evening.

Назад: II
Дальше: IV