Chapter 21
If Love Were All
(Если бы существовала только любовь: «если бы любовь была всем»)!
It was night, and I was in the cell wherein the King had lain in the Castle of Zenda (был вечер, и я находился в темнице замка Зенда, где до этого держали короля; to lie). The great pipe that Rupert of Hentzau had nicknamed “Jacob’s Ladder” was gone (огромную трубу, которую Руперт Хенцо прозвал «лестницей Иакова», убрали), and the lights in the room across the moat twinkled in the darkness (и огни в комнате по ту сторону рва мерцали в темноте). All was still; the din and clash of strife were gone (все было тихо; больше не слышно было грохота и лязга боя; strife – борьба; столкновение; to go /зд./ – проходить, исчезать). I had spent the day hidden in the forest (я провел день, прячась в лесу), from the time when Fritz had led me off, leaving Sapt with the princess (с того момента, когда Фриц увел меня, оставив Сэпта с принцессой). Under cover of dusk, muffled up, I had been brought to the Castle (под покровом темноты закутанного /с ног до головы/ меня привели в замок) and lodged where I now lay (и разместили там, где я теперь находился). Though three men had died there – two of them by my hand (хоть там и умерли три человека – двое из них от моей руки) – I was not troubled by ghosts (привидения меня не беспокоили). I had thrown myself on a pallet by the window (я бросился на соломенный тюфяк у окна; to throw), and was looking out on the black water (и смотрел на темную воду); Johann, the keeper, still pale from his wound (лесничий Иоганн, все еще бледный от /полученной/ раны), but not much hurt besides, had brought me supper (но в остальном: «кроме того» не сильно пострадавший, принес мне ужин). He told me that the King was doing well, that he had seen the princess (он рассказал мне, что король чувствует себя хорошо, что он уже виделся с принцессой); that she and he, Sapt and Fritz, had been long together (что она, он, Сэпт и Фриц долго находились = что-то обсуждали вместе). Marshal Strakencz was gone to Strelsau (маршал Штракенц уехал в Стрелсо); Black Michael lay in his coffin, and Antoinette de Mauban watched by him (Черный Михаэль лежит в гробу, а Антуанетта де Мобан дежурит возле него; to watch – наблюдать, следить; караулить, сторожить, охранять); had I not heard, from the chapel, priests singing mass for him (не слышал ли я, как священники отпевали его в часовне)?
It was night, and I was in the cell wherein the King had lain in the Castle of Zenda. The great pipe that Rupert of Hentzau had nicknamed “Jacob’s Ladder” was gone, and the lights in the room across the moat twinkled in the darkness. All was still; the din and clash of strife were gone. I had spent the day hidden in the forest, from the time when Fritz had led me off, leaving Sapt with the princess. Under cover of dusk, muffled up, I had been brought to the Castle and lodged where I now lay. Though three men had died there – two of them by my hand – I was not troubled by ghosts. I had thrown myself on a pallet by the window, and was looking out on the black water; Johann, the keeper, still pale from his wound, but not much hurt besides, had brought me supper. He told me that the King was doing well, that he had seen the princess; that she and he, Sapt and Fritz, had been long together. Marshal Strakencz was gone to Strelsau; Black Michael lay in his coffin, and Antoinette de Mauban watched by him; had I not heard, from the chapel, priests singing mass for him?
Outside there were strange rumours afloat (за стенами замка ходили удивительные слухи; outside – наружная часть; внешний мир; afloat – на воде, на плаву; в /полном/ разгаре). Some said that the prisoner of Zenda was dead (кое-кто говорил, что узник /замка/ Зенды мертв); some, that he had vanished yet alive (кто-то – что он исчез, но все еще жив); some, that he was a friend who had served the King well in some adventure in England (одни – будто он был другом короля и здорово ему помог во время какого-то приключения в Англии; to serve – служить; оказывать помощь); others, that he had discovered the Duke’s plots (другие – будто он раскрыл планы герцога; to discover – открывать, делать открытие; раскрывать; plot – заговор, интрига), and had therefore been kidnapped by him (поэтому тот его и похитил). One or two shrewd fellows shook their heads (некоторые проницательные люди качали головами; to shake) and said only that they would say nothing (и говорили лишь то, что они ничего не хотят сказать), but they had suspicions that more was to be known than was known (но у них есть подозрения, что многое бы прояснилось: «что больше было бы известно, чем было известно»), if Colonel Sapt would tell all he knew (если бы полковник Сэпт рассказал все, что знает).
Thus Johann chattered till I sent him away (Иоганн болтал до тех пор, пока я не отослал его) and lay there alone, thinking, not of the future, but (и /не остался/ лежать там в одиночестве, размышляя, но не о будущем) – as a man is wont to do when stirring things have happened to him (что человек обычно делает, когда с ним происходит нечто волнующее) – rehearsing the events of the past weeks (а воссоздавая /в памяти/ события минувших недель; to rehearse – репетировать; повторять), and wondering how strangely they had fallen out (и удивляясь, как странно все обернулось: «как странно они случились»; to fall out – выпадать; случаться). And above me, in the stillness of the night (и над собой в ночном безмолвии), I heard the standards flapping against their poles (я слышал, как хлопали штандарты на своих мачтах; pole – столб, шест), for Black Michael’s banner hung there half-mast high (поскольку знамя Черного Михаэля висело наполовину приспущенным; mast – мачта), and above it the royal flag of Ruritania, floating for one night more over my head (а над ним реял королевский флаг Руритании в последний раз: «еще на одну ночь» над моей головой; to float – плавать, держаться на поверхности; плыть /по течению, по воздуху/). Habit grows so quick, that only by an effort (привычка возникает так быстро, что лишь с усилием; to grow – расти, увеличиваться; вырастать, возникать) did I recollect that it floated no longer for me (я вспомнил, что он развевается больше не для меня).
Outside there were strange rumours afloat. Some said that the prisoner of Zenda was dead; some, that he had vanished yet alive; some, that he was a friend who had served the King well in some adventure in England; others, that he had discovered the Duke’s plots, and had therefore been kidnapped by him. One or two shrewd fellows shook their heads and said only that they would say nothing, but they had suspicions that more was to be known than was known, if Colonel Sapt would tell all he knew.
Thus Johann chattered till I sent him away and lay there alone, thinking, not of the future, but – as a man is wont to do when stirring things have happened to him – rehearsing the events of the past weeks, and wondering how strangely they had fallen out. And above me, in the stillness of the night, I heard the standards flapping against their poles, for Black Michael’s banner hung there half-mast high, and above it the royal flag of Ruritania, floating for one night more over my head. Habit grows so quick, that only by an effort did I recollect that it floated no longer for me.
Presently Fritz von Tarlenheim came into the room (вскоре в комнату вошел Фриц фон Тарленхайм). I was standing then by the window (я тогда стоял возле окна); the glass was opened, and I was idly fingering the cement (окно: «стекло» было открыто, и я лениво ковырял пальцем цемент; finger – палец /руки/; to finger – трогать, перебирать пальцами) which clung to the masonry where “Jacob’s Ladder” had been (оставшийся на: «который прилип к» каменной кладке, где раньше была «лестница Иакова»; to cling). He told me briefly that the King wanted me (он коротко сообщил мне, что король желает меня /видеть/), and together we crossed the drawbridge (и вместе мы перешли через мост) and entered the room that had been Black Michael’s (и вошли в комнату, ранее принадлежавшую Черному Михаэлю).
The King was lying there in bed (король там лежал на кровати); our doctor from Tarlenheim was in attendance on him (при нем находился наш доктор из Тарленхайма; to be in attendance – сопровождать; присутствовать; to attend – уделять внимание; ходить, ухаживать /за больным/), and whispered to me that my visit must be brief (/который/ шепотом сказал мне, что мой визит должен быть краток). The King held out his hand and shook mine (король протянул руку и пожал мою; to shake – трясти/сь/, встряхивать; to shake hands – пожимать руки, обмениваться рукопожатием). Fritz and the doctor withdrew to the window (Фриц с доктором удалились к окну; to withdraw).
I took the King’s ring from my finger and placed it on his (я снял со своего пальца королевский перстень и надел ему).
“I have tried not to dishonour it, sire (я старался не опозорить его, сир),” said I.
“I can’t talk much to you,” he said, in a weak voice (я не могу долго говорить с вами, – сказал он слабым голосом). “I have had a great fight with Sapt and the Marshal (я долго спорил с Сэптом и маршалом; great – большой, громадный; долгий, продолжительный; fight – бой; спор) – for we have told the Marshal everything (поскольку нам пришлось рассказать маршалу все). I wanted to take you to Strelsau and keep you with me (я хотел взять вас с собою в Стрелсо и оставить при себе), and tell everyone of what you had done (и рассказать всем, что вы сделали /для меня/); and you would have been my best and nearest friend, Cousin Rudolf (вы были бы мне самым лучшим и ближайшим другом, кузен Рудольф). But they tell me I must not (но они уверяют, что я не должен этого делать), and that the secret must be kept – if kept it can be (и что эту тайну нужно сохранить – если ее возможно сохранить).”
Presently Fritz von Tarlenheim came into the room. I was standing then by the window; the glass was opened, and I was idly fingering the cement which clung to the masonry where “Jacob’s Ladder” had been. He told me briefly that the King wanted me, and together we crossed the drawbridge and entered the room that had been Black Michael’s.
The King was lying there in bed; our doctor from Tarlenheim was in attendance on him, and whispered to me that my visit must be brief. The King held out his hand and shook mine. Fritz and the doctor withdrew to the window.
I took the King’s ring from my finger and placed it on his.
“I have tried not to dishonour it, sire,” said I.
“I can’t talk much to you,” he said, in a weak voice. “I have had a great fight with Sapt and the Marshal – for we have told the Marshal everything. I wanted to take you to Strelsau and keep you with me, and tell everyone of what you had done; and you would have been my best and nearest friend, Cousin Rudolf. But they tell me I must not, and that the secret must be kept – if kept it can be.”
“They are right, sire (они правы, сир). Let me go (позвольте мне уехать). My work here is done (моя работа здесь выполнена = моя миссия окончена).”
“Yes, it is done, as no man but you could have done it (да, вы, как никто другой, смогли выполнить ее). When they see me again, I shall have my beard on (когда меня увидят снова, я буду с бородой); I shall – yes, faith, I shall be wasted with sickness (я буду – да, честное слово, я буду слаб от болезни). They will not wonder that the King looks changed in face (никто не удивится, что король выглядит немного изменившимся в лице). Cousin, I shall try to let them find him changed in nothing else (кузен, я буду стараться не дать им заметить перемен ни в чем другом). You have shown me how to play the King (вы показали мне, как /должен/ поступать король; to play – играть; поступать, действовать).”
“Sire,” said I. “I can take no praise from you (сир, – сказал я, – я не могу принять от вас никакой похвалы). It is by the narrowest grace of God (это только по милости Божией; narrow – узкий; едва достаточный; grace – грация, изящество; милость, милосердие) that I was not a worse traitor than your brother (я не стал худшим изменником, нежели ваш брат).”
He turned inquiring eyes on me (он вопросительно взглянул на меня: «повернул на меня вопрошающий взгляд»); but a sick man shrinks from puzzles (но больной человек не любит головоломок; to shrink – садиться /о материи/; избегать, уклоняться), and he had no strength to question me (и у него не было сил расспрашивать меня). His glance fell on Flavia’s ring, which I wore (его взгляд упал на перстень Флавии, который я носил). I thought he would question me about it (я думал, он спросит меня о нем); but, after fingering it idly, he let his head fall on his pillow (но лениво коснувшись его пальцем, он уронил голову на подушку).
“I don’t know when I shall see you again (не знаю, когда снова увижу вас),” he said faintly, almost listlessly (сказал он тихо: «слабо» и почти равнодушно).
“If I can ever serve you again, sire,” I answered (я всегда к вашим услугам: «если я когда-либо смогу послужить вам снова», сир).
“They are right, sire. Let me go. My work here is done.”
“Yes, it is done, as no man but you could have done it. When they see me again, I shall have my beard on; I shall – yes, faith, I shall be wasted with sickness. They will not wonder that the King looks changed in face. Cousin, I shall try to let them find him changed in nothing else. You have shown me how to play the King.”
“Sire,” said I. “I can take no praise from you. It is by the narrowest grace of God that I was not a worse traitor than your brother.”
He turned inquiring eyes on me; but a sick man shrinks from puzzles, and he had no strength to question me. His glance fell on Flavia’s ring, which I wore. I thought he would question me about it; but, after fingering it idly, he let his head fall on his pillow.
“I don’t know when I shall see you again,” he said faintly, almost listlessly.
“If I can ever serve you again, sire,” I answered.
His eyelids closed (его веки опустились: «закрылись»). Fritz came with the doctor (Фриц с доктором подошли). I kissed the King’s hand, and let Fritz lead me away (я поцеловал королю руку и позволил Фрицу вывести меня). I have never seen the King since (с тех пор я с королем больше никогда не виделся).
Outside, Fritz turned, not to the right, back towards the drawbridge (/выйдя/ наружу, Фриц повернул, но не направо, назад к мосту), but to the left, and without speaking led me upstairs (а налево, и, ничего не говоря «без разговоров», повел меня вверх по лестнице), through a handsome corridor in the château (по длинному коридору во дворец; handsome – красивый /о мужчине/; большой, значительный).
“Where are we going (куда мы направляемся)?” I asked.
Looking away from me, Fritz answered (смотря в сторону, Фриц ответил):
“She has sent for you (она послала за вами). When it is over, come back to the bridge (когда закончите, возвращайтесь к мосту). I’ll wait for you there (я буду ждать вас там).”
“What does she want?” said I, breathing quickly (чего она хочет? – спросил я, учащенно дыша).
He shook his head (он покачал: «потряс» головой; to shake).
“Does she know everything (она все знает)?”
“Yes, everything (да, все).”
He opened a door, and gently pushing me in, closed it behind me (он открыл дверь и, слегка подтолкнув меня внутрь, закрыл ее за мной). I found myself in a drawing-room, small and richly furnished (я оказался: «обнаружил себя» в гостиной, маленькой, но богато обставленной; to find). At first I thought that I was alone (сначала мне показалось, что я там один), for the light that came from a pair of shaded candles on the mantelpiece was very dim (потому что свет, идущий от двух свечей под стеклянным колпаком на каминной полке, был очень тусклым; shade – тень; абажур, стеклянный колпак). But presently I discerned a woman’s figure standing by the window (но вскоре я заметил женскую фигуру, стоящую у окна).
His eyelids closed. Fritz came with the doctor. I kissed the King’s hand, and let Fritz lead me away. I have never seen the King since.
Outside, Fritz turned, not to the right, back towards the drawbridge, but to the left, and without speaking led me upstairs, through a handsome corridor in the château.
“Where are we going?” I asked.
Looking away from me, Fritz answered:
“She has sent for you. When it is over, come back to the bridge. I’ll wait for you there.”
“What does she want?” said I, breathing quickly.
He shook his head.
“Does she know everything?”
“Yes, everything.”
He opened a door, and gently pushing me in, closed it behind me. I found myself in a drawing-room, small and richly furnished. At first I thought that I was alone, for the light that came from a pair of shaded candles on the mantelpiece was very dim. But presently I discerned a woman’s figure standing by the window.
I knew it was the princess, and I walked up to her (я понял, /что/ это принцесса, и подошел к ней), fell on one knee, and carried the hand that hung by her side to my lips (опустился на одно колено и поднес ее руку «висевшую сбоку от нее» к своим губам). She neither moved nor spoke (она не пошевелилась и не заговорила). I rose to my feet, and, piercing the gloom with my eager eyes (я поднялся на ноги и, пронизывая /полу/мрак своим напряженным взглядом), saw her pale face and the gleam of her hair (увидел ее бледное лицо и блеск ее волос; gleam – слабый свет), and before I knew, I spoke softly (и, прежде чем понял, /что делаю/, я нежно произнес):
“Flavia!”
She trembled a little, and looked round (она слегка вздрогнула и оглянулась). Then she darted to me, taking hold of me (потом бросилась ко мне и крепко обняла; to take hold of smb./smth. – крепко ухватиться за кого-л./что-л.).
“Don’t stand, don’t stand! No, you mustn’t (не стой, тебе нельзя)! You’re hurt! Sit down – here, here (ты ранен! сядь сюда)!”
She made me sit on a sofa, and put her hand on my forehead (она усадила меня на диван и положила руку мне на лоб).
“How hot your head is,” she said, sinking on her knees by me (какой у тебя горячий лоб: «голова», – сказала она, опускаясь на колени рядом со мной). Then she laid her head against me, and I heard her murmur (потом она прислонилась своей головкой ко мне, и я услышал, как она прошептала; murmur – слабый неясный шум, шорох; шепот): “My darling, how hot your head is (любимый, какой у тебя горячий лоб)!”
Somehow love gives even to a dull man the knowledge of his lover’s heart (каким-то образом любовь дает /возможность/ даже глупому человеку понимать сердце своего возлюбленного). I had come to humble myself and pray pardon for my presumption (я /не раз/ корил сам себя и молил о прощении за свою самонадеянность; to humble – унижать; смирять; presumption – предположение, допущение; самонадеянность); but what I said now was (но теперь я сказал только):
“I love you with all my heart and soul (я люблю тебя всем сердцем и душой)!”
I knew it was the princess, and I walked up to her, fell on one knee, and carried the hand that hung by her side to my lips. She neither moved nor spoke. I rose to my feet, and, piercing the gloom with my eager eyes, saw her pale face and the gleam of her hair, and before I knew, I spoke softly:
“Flavia!”
She trembled a little, and looked round. Then she darted to me, taking hold of me.
“Don’t stand, don’t stand! No, you mustn’t! You’re hurt! Sit down – here, here!”
She made me sit on a sofa, and put her hand on my forehead.
“How hot your head is,” she said, sinking on her knees by me. Then she laid her head against me, and I heard her murmur: “My darling, how hot your head is!”
Somehow love gives even to a dull man the knowledge of his lover’s heart. I had come to humble myself and pray pardon for my presumption; but what I said now was:
“I love you with all my heart and soul!”
For what troubled and shamed her (так что же беспокоило и смущало ее; to shame – стыдить)? Not her love for me, but the fear (не ее любовь ко мне, а страх) that I had counterfeited the lover as I had acted the King (что я притворялся влюбленным /так же/, как я играл роль короля; to counterfeit – подделывать; притворяться, обманывать), and taken her kisses with a smothered smile (и принимал ее поцелуи с /едва/ скрываемой улыбкой; to smother – душить; подавлять, сдерживать).
“With all my life and heart,” said I, as she clung to me (всей душой: «жизнью» и сердцем). “Always, from the first moment I saw you in the Cathedral (всегда, с того момента, когда я впервые увидел тебя в соборе)! There has been but one woman in the world to me (/с тех пор/ для меня в мире существует только одна женщина) – and there will be no other (и другой не будет). But God forgive me the wrong I’ve done you (да простит мне Бог зло, которое я тебе причинил; wrong – неправда, ошибочность, заблуждение; зло, несправедливость, обида)!”
“They made you do it!” she said quickly (тебя заставили сделать это! – быстро сказала она); and she added, raising her head and looking in my eyes (и, вскинув голову и смотря мне в глаза, добавила): “It might have made no difference if I’d known it (если бы я /даже/ знала об этом, /все равно/ это не имело бы значения). It was always you, never the King (это всегда был ты, а не король)!”
“I meant to tell you (я хотел: «намеревался» рассказать тебе),” said I. “I was going to on the night of the ball in Strelsau (я собирался /это сделать/ в ту ночь на балу в Стрелсо), when Sapt interrupted me (когда Сэпт помешал мне: «прервал меня»). After that, I couldn’t – I couldn’t risk losing you before – before – I must (после того я не мог рисковать потерять тебя прежде, – прежде, чем – /буду/ должен)! My darling, for you I nearly left the King to die (любимая, ради тебя я чуть не оставил короля умирать)!”
For what troubled and shamed her? Not her love for me, but the fear that I had counterfeited the lover as I had acted the King, and taken her kisses with a smothered smile.
“With all my life and heart,” said I, as she clung to me. “Always, from the first moment I saw you in the Cathedral! There has been but one woman in the world to me – and there will be no other. But God forgive me the wrong I’ve done you!”
“They made you do it!” she said quickly; and she added, raising her head and looking in my eyes: “It might have made no difference if I’d known it. It was always you, never the King!”
“I meant to tell you,” said I. “I was going to on the night of the ball in Strelsau, when Sapt interrupted me. After that, I couldn’t – I couldn’t risk losing you before – before – must! My darling, for you I nearly left the King to die!”
“I know, I know (я знаю)! What are we to do now, Rudolf (что мы теперь будем делать, Рудольф)?”
I put my arm round her and held her up while I said (я обнял ее рукой, притянул /к себе/ и сказал):
“I am going away tonight (сегодня вечером я уезжаю).”
“Ah, no, no!” she cried. “Not tonight (о, нет! – воскликнула она, – не сегодня)!”
“I must go tonight, before more people have seen me (я должен уехать сегодня вечером, прежде чем еще кто-либо: «больше людей» увидит меня). And how would you have me stay, sweetheart, except (и как = в качестве кого, любимая, ты бы хотела, чтобы я остался, если не) —?”
“If I could come with you!” she whispered very low (если бы я могла поехать с тобой! – прошептала она очень тихо).
“My God!” said I roughly, “don’t talk about that (о, Боже! – сказал я резко, – не говори об этом)!” and I thrust her a little back from me (и немножко оттолкнул ее от себя).
“Why not (почему же нет)? I love you (я люблю тебя). You are as good a gentleman as the King (ты ничем не хуже короля: «такой же хороший джентльмен, как король»)!”
Then I was false to all that I should have held by (тут я позабыл обо всем, чего мне следовало придерживаться; false – неверный, неправильный; предательский). For I caught her in my arms and prayed her (потому что я схватил ее руками = сжал ее в объятиях и умолял), in words that I will not write, to come with me (такими словами, которые не хочу здесь приводить: «описывать», поехать со мной), daring all Ruritania to take her from me (пускай бы хоть вся Руритания попыталась отобрать ее у меня; to dare smb. to do smth. – вызывать кого-л. на что-л.). And for a while she listened, with wondering, dazzled eyes (некоторое время она слушала с удивленным, недоумевающим взглядом; to dazzle – слепить, ослеплять; поражать). But as her eyes looked on me, I grew ashamed (но когда ее глаза взглянули на меня, мне стало стыдно; to grow), and my voice died away in broken murmurs and stammerings, and at last I was silent (и мой голос перешел в прерывистое, заикающееся бормотание, и, в конце концов, я замолчал; to die – умирать; to die away – увядать; ослабевать, затихать; to stammer – заикаться).
“I know, I know! What are we to do now, Rudolf?”
I put my arm round her and held her up while I said:
“I am going away tonight.”
“Ah, no, no!” she cried. “Not tonight!”
“I must go tonight, before more people have seen me. And how would you have me stay, sweetheart, except —?”
“If I could come with you!” she whispered very low.
“My God!” said I roughly, “don’t talk about that!” and I thrust her a little back from me.
“Why not? I love you. You are as good a gentleman as the King!”
Then I was false to all that I should have held by. For I caught her in my arms and prayed her, in words that I will not write, to come with me, daring all Ruritania to take her from me. And for a while she listened, with wondering, dazzled eyes. But as her eyes looked on me, I grew ashamed, and my voice died away in broken murmurs and stammerings, and at last I was silent.
She drew herself away from me and stood against the wall (она отстранилась: «увела себя прочь» от меня и встала у стены; to draw – тащить, тянуть; to draw away – уводить; against – против /указ. на противоположное направление или положение/; о, об, на, к и др. /указ. на опору, фон, препятствие/), while I sat on the edge of the sofa (а я присел на край дивана), trembling in every limb, knowing what I had done (дрожа всем телом: «каждым членом», понимая, что я сделал) – loathing it, obstinate not to undo it (презирая /себя за/ это, не желая забрать свои слова назад; to loathe – чувствовать отвращение, ненавидеть; obstinate – настойчивый, упрямый; to undo – аннулировать, отменять). So we rested a long time (так мы оставались долгое время; to rest – отдыхать; продолжать находиться в каком-л. состоянии).
“I am mad!” I said sullenly (я сумасшедший, – сказал я угрюмо).
“I love your madness, dear,” she answered (я люблю твое сумасшествие, дорогой, – ответила она).
Her face was away from me (ее лицо было /направлено/ прочь от меня = она, отвернувшись, смотрела в сторону), but I caught the sparkle of a tear on her cheek (но я заметил, как на ее щеке блеснула слезинка; to catch – ловить, поймать; уловить, увидеть /мельком/; sparkle – искорка; блеск, сверкание). I clutched the sofa with my hand and held myself there (я схватился рукой за диван и /пытался/ сдержаться: «и держал себя там»).
“Is love the only thing?” she asked, in low, sweet tones (разве любовь это единственное, что /у нас/ есть? – спросила она тихим мелодичным голосом; thing – вещь, предмет; что-л. очень нужное, важное; sweet – сладкий; благозвучный /о голосе/) that seemed to bring a calm even to my wrung heart (который, казалось, вселял покой даже в мое измученное сердце; to wring – скручивать; терзать, мучить). “If love were the only thing, I would follow you (если бы существовала только любовь, я бы пошла за тобой) – in rags, if need be – to the world’s end (в лохмотьях, если нужно – на край света); for you hold my heart in the hollow of your hand (потому что ты держишь мое сердце в своих ладонях; hollow – пустота; углубление, полость)! But is love the only thing (но разве существует только любовь)?”
I made no answer (я не ответил). It gives me shame now to think that I would not help her (теперь мне стыдно думать, что я не поддержал ее).
She came near me and laid her hand on my shoulder (она приблизилась и положила руку мне на плечо). I put my hand up and held hers (я взял ее руку в свою: «я поднял свою руку и удерживал ее»; to hold).
She drew herself away from me and stood against the wall, while I sat on the edge of the sofa, trembling in every limb, knowing what I had done – loathing it, obstinate not to undo it. So we rested a long time.
“I am mad!” I said sullenly.
“I love your madness, dear,” she answered.
Her face was away from me, but I caught the sparkle of a tear on her cheek. I clutched the sofa with my hand and held myself there.
“Is love the only thing?” she asked, in low, sweet tones that seemed to bring a calm even to my wrung heart. “If love were the only thing, I would follow you – in rags, if need be – to the world’s end; for you hold my heart in the hollow of your hand! But is love the only thing?”
I made no answer. It gives me shame now to think that I would not help her.
She came near me and laid her hand on my shoulder. I put my hand up and held hers.
“I know people write and talk as if it were (я знаю, многие пишут и говорят, будто так оно и есть). Perhaps, for some, Fate lets it be (возможно, к кому-то судьба благосклонна: «для некоторых судьба позволяет быть этому»). Ah, if I were one of them (ах, если бы я была одной из них)! But if love had been the only thing (но если бы существовала только любовь), you would have let the King die in his cell (ты позволил бы королю умереть в своей темнице).”
I kissed her hand (я поцеловал ей руку).
“Honour binds a woman too, Rudolf (женщину тоже связывает честь, Рудольф). My honour lies in being true to my country and my House (моя честь заключается в /том, чтобы/ быть верной своей стране и своему роду). I don’t know why God has let me love you (я не знаю, зачем Господь позволил мне полюбить тебя); but I know that I must stay (но я знаю, что должна остаться).”
Still I said nothing; and she, pausing a while, then went on (я все еще не сказал ни слова; а она, помолчав немного, продолжила; pause – пауза, перерыв, остановка):
“Your ring will always be on my finger (твое кольцо всегда будет у меня на пальце), your heart in my heart, the touch of your lips on mine (твое сердце в моем сердце, прикосновение твоих губ /останется/ на моих губах). But you must go and I must stay (но ты должен уехать, а я должна остаться). Perhaps I must do what it kills me to think of doing (возможно, я должна сделать /то/, что убивает меня = терзает мне сердце, /лишь только/ подумаю об этом).”
I knew what she meant, and a shiver ran through me (я знал, что она имеет в виду, и дрожь прошла у меня /по телу/: «и меня пронзила дрожь»; to know; to run). But I could not utterly fail her (но я не мог совсем подвести ее). I rose and took her hand (я встал и взял ее за руку; to rise; to take).
“I know people write and talk as if it were. Perhaps, for some, Fate lets it be. Ah, if I were one of them! But if love had been the only thing, you would have let the King die in his cell.”
I kissed her hand.
“Honour binds a woman too, Rudolf. My honour lies in being true to my country and my House. I don’t know why God has let me love you; but I know that I must stay.”
Still I said nothing; and she, pausing a while, then went on:
“Your ring will always be on my finger, your heart in my heart, the touch of your lips on mine. But you must go and I must stay. Perhaps I must do what it kills me to think of doing.”
I knew what she meant, and a shiver ran through me. But I could not utterly fail her. I rose and took her hand.
“Do what you will, or what you must (поступай так, как хочешь, или как должна),” I said. “I think God shows His purposes to such as you (думаю, Господь открывает Свою волю таким, как ты; purpose – намерение, цель; воля, целеустремленность). My part is lighter (моя роль скромнее: «легче»); for your ring shall be on my finger and your heart in mine (твой перстень /всегда/ будет на моем пальце, а твое сердце – в моем), and no touch save of your lips will ever be on mine (и никогда ничьи губы, кроме твоих, не коснутся меня). So, may God comfort you, my darling (да /пошлет/ Господь тебе утешение, любимая)!”
There struck on our ears the sound of singing (звуки пения донеслись до наших ушей: «звук пения ударил нам в уши»; to strike). The priests in the chapel were singing masses (священники в часовне служили: «пели» панихиды; mass – месса, литургия) for the souls of those who lay dead (по душам тех, что лежали мертвыми; to lie). They seemed to chant a requiem over our buried joy (казалось, они пели реквием по нашему похороненному счастью), to pray forgiveness for our love that would not die (и молили о прощении для нашей любви, которая не желала умирать). The soft, sweet, pitiful music rose and fell (спокойная, мелодичная, жалостливая = печальная музыка звучала то громче, то тише: «поднималась и падала») as we stood opposite one another, her hands in mine (когда мы стояли друг напротив друга, и я /держал/ ее за руки).
“My queen and my beauty (моя королева, моя красавица)!” said I.
“My lover and true knight (мой возлюбленный и истинный рыцарь)!” she said. “Perhaps we shall never see one another again (возможно, мы никогда снова не увидим друг друга). Kiss me, my dear, and go (поцелуй меня, мой дорогой, и иди)!”
I kissed her as she bade me (я поцеловал ее, как она просила); but at the last she clung to me, whispering nothing but my name (но в последнюю /минуту/ она прильнула ко мне, шепча только мое имя), and that over and over again – and again – and again; and then I left her (и так снова и снова; а потом я оставил ее).
“Do what you will, or what you must,” I said. “I think God shows His purposes to such as you. My part is lighter; for your ring shall be on my finger and your heart in mine, and no touch save of your lips will ever be on mine. So, may God comfort you, my darling!”
There struck on our ears the sound of singing. The priests in the chapel were singing masses for the souls of those who lay dead. They seemed to chant a requiem over our buried joy, to pray forgiveness for our love that would not die. The soft, sweet, pitiful music rose and fell as we stood opposite one another, her hands in mine.
“My queen and my beauty!” said I.
“My lover and true knight!” she said. “Perhaps we shall never see one another again. Kiss me, my dear, and go!”
I kissed her as she bade me; but at the last she clung to me, whispering nothing but my name, and that over and over again – and again – and again; and then I left her.
Rapidly I walked down to the bridge (я быстро спустился к мосту). Sapt and Fritz were waiting for me (Сэпт с Фрицем ждали меня). Under their directions I changed my dress (под их руководством = повинуясь их указаниям, я переоделся: «переменил одежду»), and muffling my face, as I had done more than once before (и, закутав лицо, как я делал прежде не один раз), I mounted with them at the door of the Castle (сел, как и они, на коня у ворот замка), and we three rode through the night and on to the breaking day (и мы втроем проскакали всю ночь до рассвета), and found ourselves at a little roadside station just over the border of Ruritania (пока не очутились на маленькой железнодорожной станции сразу за границей Руритании; roadside – придорожный; road – дорога, путь, шоссе; железная дорога /амер./). The train was not quite due (поезд немного опаздывал: «поезд был не совсем точным»; due – должный, надлежащий; ожидаемый; /нареч./ точно), and I walked with them in a meadow by a little brook (и я прогуливался с ними по лугу вдоль небольшого ручейка) while we waited for it (пока мы ждали его /прибытия/). They promised to send me all news (они пообещали посылать мне все новости = держать меня в курсе всех событий); they overwhelmed me with kindness (я был поражен их сердечностью: «добротой»; to overwhelm – заваливать; потрясать, ошеломлять, поражать) – even old Sapt was touched to gentleness, while Fritz was half unmanned (даже старый Сэпт смягчился: «был растроган до мягкости», тогда как Фриц совсем пришел в уныние; to touch – прикасаться, трогать; волновать, задевать за живое; to unman – лишать мужественности; приводить в уныние). I listened in a kind of dream to all they said (я слушал, будто в полусне, все /то, что/ они говорили). “Rudolf! Rudolf! Rudolf!” still rang in my ears (Рудольф! – все еще звенело у меня в ушах) – a burden of sorrow and of love (рефрен печали и любви; burden – ноша, груз; припев, рефрен). At last they saw that I could not heed them (в конце концов они поняли, что я был /просто/ не в состоянии их слушать: «следить за их /словами/»), and we walked up and down in silence (и мы прогуливались взад-вперед в молчании), till Fritz touched me on the arm (пока Фриц /не/ тронул меня за руку), and I saw, a mile or more away, the blue smoke of the train (и я увидел примерно в миле от нас голубой дымок поезда). Then I held out a hand to each of them (потом я протянул руку каждому из них).
Rapidly I walked down to the bridge. Sapt and Fritz were waiting for me. Under their directions I changed my dress, and muffling my face, as I had done more than once before, I mounted with them at the door of the Castle, and we three rode through the night and on to the breaking day, and found ourselves at a little roadside station just over the border of Ruritania. The train was not quite due, and I walked with them in a meadow by a little brook while we waited for it. They promised to send me all news; they overwhelmed me with kindness – even old Sapt was touched to gentleness, while Fritz was half unmanned. I listened in a kind of dream to all they said. “Rudolf! Rudolf! Rudolf!” still rang in my ears – a burden of sorrow and of love. At last they saw that I could not heed them, and we walked up and down in silence, till Fritz touched me on the arm, and I saw, a mile or more away, the blue smoke of the train. Then I held out a hand to each of them.
“We are all but half-men this morning,” said I, smiling (этим утром нам всем немного не хватает мужественности, – сказал я, улыбнувшись; half – наполовину, полу-; man – человек; мужчина; мужественный человек). “But we have been men, eh, Sapt and Fritz, old friends (но мы остались мужчинами, а, Сэпт и Фриц, старые друзья)? We have run a good course between us (мы неплохо поладили между собой; course – курс, направление; линия поведения, действия).”
“We have defeated traitors and set the King firm on his throne (мы расстроили планы предателей и прочно усадили короля на трон),” said Sapt.
Then Fritz von Tarlenheim suddenly, before I could discern his purpose or stay him (тут Фриц фон Тарленхайм, прежде чем я смог догадаться о его намерениях или остановить его; to discern – разглядеть, различить; понять, разгадать), uncovered his head and bent as he used to do, and kissed my hand (обнажив голову, поклонился, как он делал это раньше, и поцеловал мне руку; use to do smth. – иметь в прошлом обыкновение делать что-л.); and as I snatched it away, he said, trying to laugh (а когда я ее отдернул, он сказал, пытаясь пошутить: «рассмеяться»; to snatch – хватать; выхватывать):
“Heaven doesn’t always make the right men kings (небеса не всегда делают достойных людей королями; right – верный, правильный; подходящий, именно тот, который нужен)!”
Old Sapt twisted his mouth as he wrung my hand (рот старика Сэпта скривился, когда он пожимал мне руку; to wring – скручивать; to wring smb.’s hand – крепко сжать, пожать кому-л. руку).
“The devil has his share in most things (в большинстве случаев дьявол играет свою роль: «имеет свою долю»),” said he.
The people at the station looked curiously at the tall man with the muffled face (люди на станции смотрели с любопытством на высокого мужчину с замотанным лицом = на высокого мужчину, скрывавшего свое лицо), but we took no notice of their glances (но мы не обращали внимания на их взгляды). I stood with my two friends and waited till the train came up to us (я стоял с двумя моими друзьями, ожидая, когда поезд подойдет: «подойдет к нам»). Then we shook hands again, saying nothing (потом мы снова пожали руки, не говоря ни слова); and both this time – and, indeed, from old Sapt it seemed strange – bared their heads (и на этот раз оба – в самом деле, со /стороны/ старика Сэпта это казалось странным – обнажили головы), and so stood still till the train bore me away from their sight (и стояли так, пока поезд со мной не скрылся из виду: «пока поезд не унес меня прочь от их глаз»; to bear; sight – зрение; поле зрения).
“We are all but half-men this morning,” said I, smiling. “But we have been men, eh, Sapt and Fritz, old friends? We have run a good course between us.”
“We have defeated traitors and set the King firm on his throne,” said Sapt.
Then Fritz von Tarlenheim suddenly, before I could discern his purpose or stay him, uncovered his head and bent as he used to do, and kissed my hand; and as I snatched it away, he said, trying to laugh:
“Heaven doesn’t always make the right men kings!”
Old Sapt twisted his mouth as he wrung my hand.
“The devil has his share in most things,” said he.
The people at the station looked curiously at the tall man with the muffled face, but we took no notice of their glances. I stood with my two friends and waited till the train came up to us. Then we shook hands again, saying nothing; and both this time – and, indeed, from old Sapt it seemed strange – bared their heads, and so stood still till the train bore me away from their sight.
So that it was thought some great man travelled privately (так вот, /люди/ думали, /что/ какая-то известная: «великая» личность путешествует частным образом) for his pleasure from the little station that morning (для своего удовольствия с маленькой станции в то утро); whereas, in truth it was only I, Rudolf Rassendyll (тогда как, на самом деле, это был всего лишь я, Рудольф Рассендил), an English gentleman, a cadet of a good house (английский дворянин, младший представитель хорошего = знатного рода; cadet – кадет, курсант; младший сын), but a man of no wealth nor position, nor of much rank (но человек, не имеющий ни состояния, ни положения, ни высокого чина). They would have been disappointed to know that (они были бы разочарованы, /если бы/ узнали об этом). Yet had they known all they would have looked more curiously still (однако, узнай они обо всем, они смотрели бы с еще большим любопытством). For, be I what I might now, I had been for three months a King (потому что, кем бы я ни был теперь, я три месяца пробыл королем), which, if not a thing to be proud of (что является, если и не поводом, чтобы гордиться), is at least an experience to have undergone (то, по крайней мере, /серьезным/ испытанием, которое /стоило/ пройти; experience – жизненный опыт; переживание). Doubtless I should have thought more of it (несомненно, я бы ценил его больше; to think – думать; считать; much – много; to think much of smth. – быть высокого мнения о чем-л., высоко ценить что-л.), had there not echoed through the air, from the towers of Zenda (если бы эхом не доносился по воздуху из башен Зенды) that we were leaving far away (которые мы оставляли далеко позади), into my ears and into my heart the cry of a woman’s love – “Rudolf! Rudolf! Rudolf (до моего слуха и моего сердца плач любящей женщины: Рудольф; ear – ухо; слух)!”
Hark! I hear it now (вот: «чу!», я слышу его и сейчас)!
So that it was thought some great man travelled privately for his pleasure from the little station that morning; whereas, in truth it was only I, Rudolf Rassendyll, an English gentleman, a cadet of a good house, but a man of no wealth nor position, nor of much rank. They would have been disappointed to know that. Yet had they known all they would have looked more curiously still. For, be I what I might now, I had been for three months a King, which, if not a thing to be proud of, is at least an experience to have undergone. Doubtless I should have thought more of it, had there not echoed through the air, from the towers of Zenda that we were leaving far away, into my ears and into my heart the cry of a woman’s love – “Rudolf! Rudolf! Rudolf!”
Hark! I hear it now!
