Сергей Чебаненко
Космолет «Очумелые ручки»
1
Запись переговоров между Центром управления полетом «Москва» и интернациональной орбитальной лунной станцией:
«– ЦУП «Москва», «Инолус» на связи, ответьте!
– Привет, Лева! Что за срочность?
– Здравствуйте, шеф! У меня вопрос по установке для кристаллизации «Сплав». В нее действительно были загружены одинаковые ампулы?
– Э… Насколько я знаю, да. А в чем дело?
– Я забирал в модуле «Уэллс» инструменты и увидел, что крышка «Сплава» немного сдвинулась. Видимо, замок открылся из-за толчка при стыковке со станцией. Заглянул внутрь… Три ампулы из двадцати имеют не серую окраску, а красновато-оранжевую. Я не утерпел и взял одну ампулу на исследование.
– Лева, хочу тебе напомнить, что у вас со Стеллой послезавтра выход в космос. Еще нужно подготовить скафандры… Ты бы не отвлекался на мелочи, а?
– Хорошо, шеф. Я займусь анализом ампулы после выхода. Но пусть она пока полежит в моей каюте».
2
Перехват разговора объекта «Фирмач» с неизвестным лицом:
«– Какого черта ты звонишь на этот номер, мой дорогой? Мы же оговорили с тобой систему связи…
– Есть проблема… Зайчонок обнаружил наши ампулы.
– Так… Он уже знает, что внутри?
– Нет, он собирается заняться анализом после выхода в космос.
– Ты получишь деньги за эту операцию, дорогуша, только при условии, что она закончится успешно. Поэтому будь добр: сделай так, чтобы Зайчонок ничего не узнал».
3
Отсюда, со стороны грузового корабля «Кентавр», «Инолус» – интернациональная орбитальная лунная станция – очень похожа на огромный зонт с толстой и короткой ручкой.
Перекрестье из четырех состыкованных под углом девяносто градусов друг к другу исследовательских модулей насажено на ступицу, образованную сцепкой бытового и базового блоков. К левому исследовательскому модулю пристыкован наш «Лунник» – лунный научно-исследовательский корабль. К правому – короткохвостый и крупноголовый американский «Мудр», «Мун Драгон», сиречь «Лунный Дракон». На зенитном модуле продолговатой сосиской с фарой спускаемого аппарата на конце торчит автономный грузовой корабль «Герберт Уэллс» Европейского космического агентства, зашедший на пару недель к нам в гости с партией грузов.
Внизу, на надирном модуле, для полной симметрии не хватает бесформенной громады «Селенита». Лунный корабль три дня назад ушел на базу «Селена» в Океане Бурь. Исследовательская программа для Маши Серовой, Гжегожа Ступака, Чарли Робертсона и Гао Лювэя рассчитана на два месяца работы на лунной поверхности.
Выше модульного перекрестья «Инолуса» располагается ферменная зона – на металлических конструкциях, установленных на верхнем торце станции, развернуты сиреневые поля солнечных батарей. Они-то и довершают полностью картину огромного четырехугольного космического «зонта» с короткой толстой ручкой.
– Спишь, Трофимыч? – с легкой насмешкой в голосе спрашивает Стелла «Ночка» Уилсон. Мое отчество звучит в устах бортинженера мягко и по-домашнему, почти интимно.
Она уже погрузила внутрь шлюза базового блока снятый мною комплект стыковочной аппаратуры с «Кентавра» и теперь, проворно перебирая руками по поручню, вновь приближается к грузовичку. Стелла – пышнотелая и весьма активная афроамериканка, сама себя прозвавшая «Ночкой», как она выразилась, «в целях окончательной расовой толерантности», – наловчилась очень ловко и быстро работать в выходном скафандре. Я же, напротив, не суечусь и делаю свое дело, может, и несколько медлительно, но зато основательно и надежно.
– Отдыхаю, – нехотя отзываюсь я. – Мы с тобой практически полностью закончили демонтаж. Осталось снять крепление антенны.
За те пять часов, которые длится наш выход в космос, я действительно устал. Если Стелле заранее была отведена роль подмастерья, таскающего для мастера инструменты и уносящего снятые с «Кентавра» грузы, то основная слесарная работа выпала мне. А крутить гайки – пусть даже и в невесомости, и с помощью универсального шуруповерта – далеко не так уж легко, как может показаться. Кисти рук и предплечья постепенно налились свинцовой тяжестью усталости.
Меня от «Ночки» отделяет всего каких-то три метра. Я завис в пространстве почти у середины «Кентавра», над грузовой рамой между стыковочным и топливным отсеками. Грузовичок с Земли пришел к нам неделю назад. Мы быстренько перетаскали из него все грузы внутрь станции, перекачали доставленное топливо, и теперь осталось только снять с поверхности стыковочного отсека ненужное больше оборудование для сближения «Кентавра» с «Инолусом». Через несколько дней грузовик разделится надвое: стыковочный отсек останется в составе лунной станции, чтобы после дооснащения принять еще парочку модулей с Земли, а хвост «Кентавра» – топливный и агрегатный отсеки – отправятся в путешествие к Солнцу.
– Как у русских говорят: умучился после трудов правильных? – глядя на мою расслабленную позу, интересуется миссис Уилсон.
– Умаялся после трудов праведных, – почти автоматически поправляю я. Еще в начале полета мы со Стеллой условились, что она при необходимости будет корректировать мой английский, а я – следить за ее русским. Учиться всегда полезно, даже во время полугодовой лунной экспедиции.
– Отдыхай, мой Зайчонок, – с игривым хохотком разрешает «Ночка».
«Мой Зайчонок»… При таком великолепном сочетании имени и фамилии – Лев Зайчонок, – дабы попытаться отделаться от тянувшегося за мной от рождения шлейфа плоских шуточек, мне ничего иного в жизни не оставалось, как выбрать себе какую-нибудь оригинальную профессию из числа тех, которые принято называть мужественными, и добиться в ней немалых успехов. Кажется, мне это удалось: я совершаю уже шестой космический полет, а до пенсии мне еще очень и очень далеко.
– Ребята, через минуту мы уйдем на неосвещенную часть орбиты, – нежным голосом напоминает из динамиков скафандра Астрид Йенсен. Она сегодня дежурит на пульте управления «Инолуса», контролируя наш выход. – Устроим перекур?
Я бросаю взгляд на планш-компьютер, закрепленный на левом рукаве скафандра. Полчаса «курить» в лунной тени – это многовато. Лучше уж закончить работу «при фонарях» и вернуться в станцию.
– Мы продолжим работу, Астрид, – говорю я. – Осталось сделать совсем немного. Две гайки отвернуть…
Вот именно в этот момент все и началось.
– Дым… Дым слева из-под приборной панели, – удивленно произнесла Астра, и тут же испуганно вскрикнула:
– Пожар в базовом блоке!
В наушниках протяжно заныла сирена, загоняя в сердце острый коготь тревоги. Но почти сразу смолкла, оборвалась после громкого и резкого щелчка. Наступила тишина – ватная, как тяжелое и плотное одеяло, которым можно укрыться с головой и разом перестать слышать все звуки.
Связь пропала.
Бормоча что-то из чертовско-материнской лексики, я устремился в сторону открытого люка на базовом блоке. При аварийной ситуации космонавтам предписывается как можно быстрее вернуться на борт «Инолуса».
Я почти достиг стыка между «Кентавром» и станцией, когда мир раскололся на две неравные части. Цилиндрическое тело грузового корабля подо мной резко дернулось и, заваливаясь на бок, устремилось прочь от ствола и раскидистой кроны «Инолуса». Выглядело это так, как будто порыв ветра вырвал огромный зонт и уносит его прочь, оставив на земле лишь жалкий пенек крепления. Хотя на самом деле все было совершенно иначе: это я, стоя верхом на «Кентавре», оторвался от лунной станции и, теряя ориентацию, теперь дрейфовал куда-то в сторону Луны.
– Станция, произошло отделение грузовика! – что было мочи рявкнул я в микрофон. – Аварийная ситуация!
Эфир ответил гробовым молчанием. «Инолус» стремительно валился на бок и уходил вверх.
И тут на меня обрушилась тьма. Мы нырнули в лунную тень, на неосвещенный солнцем участок орбиты.
4
– Станция, ответьте… Зайчонок на связи… – еще минут пять я с настойчивостью запрограммированного автомата монотонно и совершенно безрезультатно ронял слова в безмолвье эфира.
Больше всего мне сейчас хотелось проснуться. Зажмурить глаза, сосчитать до пяти и распахнуть веки навстречу радостному и солнечному утру – чтобы от дурного сна с отделением грузовика от станции не осталось и следа. Но ночной кошмар мне попался привязчивый, цепкий. И, увы, – реальный.
Мне понадобилось минут пять, чтобы привести взбаламученные нервы в состояние относительного спокойствия и заняться трезвой оценкой ситуации. Ничто так не способствует процессу аналитического мышления, как полет верхом на оторвавшемся от станции грузовике над ночной стороной Луны.
Так не бывает. Точнее: почти не бывает. Чтобы три очень серьезные и не связанные между собой неприятности случались практически одновременно.
Неприятность первая. Пожар на станции. Как сказала Астрид: «Дым слева из-под приборной панели»? Я мысленно перенес себя на пост оператора в базовом блоке станции. Слева под приборной панелью расположена система управления поиском и стыковкой. Эта система во время выхода в космос не работает и обесточена. Значит, сама по себе она не могла стать источником задымления и пожара. Для того чтобы на ней начался пожар, кто-то должен устроить его намеренно.
Из-за возгорания в системе поиска и стыковки «Инолус» временно ослеп. Поэтому не сможет принять ни один корабль. И меня верхом на «Кентавре» тоже обнаружить не сможет. Поврежденное пожаром оборудование ребята, конечно, восстановят. Дня два-три на это уйдет. До истечения этого срока и меня, и «Кентавр» никто со станции искать не будет. Просто нечем нас искать. Разве что с помощью биноклей…
Переходим к неприятности номер два. Пропала и не восстанавливается радиосвязь. Пропала почти мгновенно, по основному и резервному каналам. Пожар в системе поиска и стыковки никогда бы не привел к выходу из строя систем радиосвязи. Одновременно оба канала связи может отключить только человек.
Ну, и на десерт третья неприятность. «Кентавр» – не дикий жеребец, которого под хвост ужалила оса. Сам от станции он отделиться никак не мог. Значит, кто-то сознательно разомкнул механические замки стыковочного узла и задействовал пружинные толкатели, которые и отшвырнули грузовик от станции. Кто-то очень нехороший и с очень дурными намерениями.
Суммируем. Имеем три неприятности одновременно. Букетом. Эти неприятности друг с другом в ходе естественного течения процессов никак не могут быть связаны. Значит, если они все-таки случились одновременно, за всем этим ворохом гадостей стоит, скорее всего, чья-то злая воля. Вот только чья?
Я взглянул на планшетку на рукаве скафандра. Тринадцать сорок по Москве. Есть еще минут пятнадцать до выхода из лунной тени. Как раз время подумать.
Стелла, Астрид и Хосе, – я нисколько не сомневаюсь, – быстренько справятся с возгоранием. В Хьюстоне и в Звездном городке их все-таки недурно подготовили на случай всяких там экстремальных ситуаций.
Радиосвязь тоже восстановить не проблема. Ну, заменят ребята парочку каких-нибудь электронных блоков, которые закапризничали. Или расконсервируют системы связи в «Луннике» или на «Мудре» – они тоже позволяют напрямую общаться и с Землей, и с лунной базой.
А вот отделение «Кентавра» – это уже очень серьезно. И совсем не потому, что на нем в данный момент сидит верхом некто Зайчонок Л. Т. Дело в том, что мы с «Ночкой» уже сняли со стыковочного отсека всю аппаратуру для сближения грузовика с «Инолусом». Значит, «Кентавр» теперь состыковать с лунной станцией невозможно. А если на нем вдобавок включилась программа самоликвидации…
Противные мурашки строем протопали у меня по спине. Программа ликвидации не сулила сидящему на макушке грузовика пилоту Зайчонку ничего хорошего. После выхода из лунной тени «Кентавр» сориентируется на Солнце закруткой вокруг продольной оси, потом построит курсовые углы и включит маршевый двигатель. Движок даст совсем небольшой импульс, и корабль уйдет из сферы притяжения и Земли, и Луны в последний полет к Солнцу. Вернуться с той ликвидационной траектории будет уже невозможно.
Я снова взглянул на планшетку. До выхода корабля из лунной тени оставалось около десяти минут. Десять минут терпения, и я узнаю – жить мне или склеивать ласты.
Теоретически, конечно, управление «Кентавром» сейчас можно перехватить с Земли. Но если связь нарушена, в Центре управления полетом просто не успеют сориентироваться в ситуации. Там ведь работают люди, обычные люди, а не ясновидящие.
Самое обидное, что и мне самому сделать-то ничего нельзя. Я никак не смогу добраться до системы управления «Кентавром», которая спрятана в его агрегатном отсеке. А если бы и добрался, то все равно ничего бы не смог с ней сделать. Режим ручного управления человеком в ней просто не предусмотрен.
Если грузовик после выхода из тени начнет строить предстартовую ориентацию для самоликвидации, мне останется только отрешенно наблюдать за приближением собственной смерти. Или отцепить крепежный фал от корабля, оттолкнуться от стенки стыковочного отсека и уйти в свободный полет вокруг Луны. Что тоже равносильно самоубийству, поскольку ресурсы скафандра не беспредельны. Несколько часов – и все. Ты был славным парнем, Лев Трофимович Зайчонок.
5
Я еще десяток-другой секунд раскачивался в волнах захлестнувшего меня пессимизма, пока не сообразил, что под ногами у меня есть твердая поверхность стыковочного отсека.
Мысль пришла в голову как яркая вспышка в кромешной ночи. Отсек подо мной – вовсе не единое целое с «Кентавром». Его можно отделить вручную! Нужно только раскрыть четыре стяжки-крепления между грузовой кольцевой рамой на торце отсека и ее опорами на «Кентавре». Тогда, даже если корабль начнет строить ориентацию для ухода на ликвидацию, у меня будет шанс все-таки остаться на окололунной орбите. И дождаться помощи.
Я отцепил фал от якоря на стыковочном отсеке, развернулся и, перехватываясь руками за продольный поручень, двинулся в сторону грузовой рамы.
Стяжки были стандартными, ленточного типа и крепились каждая всего парой крупных болтов. Я достал из рабочей сумки скафандра шуруповерт, установил его на гайку одного из болтов и нажал спусковую скобу. Вж-ж-жик, и болт свободно вышел из резьбы на гайке. Так, теперь следующий. Раз – и готово. Сколько по времени заняла вся операция? Я взглянул на планшетку. От силы прошло около минуты. Значит, на три оставшиеся стяжки для полного отделения стыковочного отсека от хвостовой части «Кентавра» мне понадобится минут десять – это с учетом перемещения между стяжками. И если грузовик после выхода из тени действительно начнет строить ликвидационную ориентацию на Солнце, я, пожалуй, успею отцепить от него стыковочный отсек до включения маршевой двигательной установки.
До выхода из тени оставалось уже меньше минуты. Сердце переместилось куда-то едва ли не к горлу и бешено колотилось. Виски сжал невидимый стальной обруч. Нервишки – они и на окололунной орбите нервишки.
Корабль вышел на освещенную часть орбиты почти мгновенно. Было темно – и вдруг, словно кто-то щелкнул выключателем, все пространство залил ослепительный солнечный свет. Я опустил светофильтр на гермошлеме, и мир сделался более приемлемым для зрительного восприятия.
Мои худшие ожидания оправдались уже через несколько секунд. Едва датчики грузовика уловили солнечные лучи, «Кентавр» включил двигатели ориентации и принялся разворачиваться носом в направлении на Солнце. То есть строить солнечную ориентацию. И значит, готовиться к уходу с окололунной орбиты.
– Вот тут, дружочек, – вслух проникновенно произнес я, – наши с тобой дорожки расходятся. Я вовсе не горю желанием отправиться в полет к Солнышку без обратного билетика…
Медлить было нельзя. Я снова последовательно попытался вызвать станцию и лунную базу, но эфир по-прежнему был мертв. Видимо, радиосвязь на «Инолусе» еще не восстановили, а ребята на «Селене», может быть, вообще еще не подозревают о возникших на орбите проблемах. Ведь все случилось так быстро.
На раскрытие трех оставшихся креплений у меня ушло больше времени, чем я планировал, – минут двадцать. Дольше всех я провозился с третьей по счету стяжкой: один из болтов никак не хотел расставаться с гайкой. Но все же я успел. Грузовик еще только поблескивал микровключениями двигателей ориентации, готовясь к старту, выстраивал ориентационные углы, а цилиндрическое тело стыковочного отсека уже вздрогнуло, освободившись от четвертой, последней стяжки, и, медленно разворачиваясь, стало отходить от хвостовой части «Кентавра».
И вовремя! Расстояние между стыковочным отсеком и хвостом корабля было всего метров двадцать пять – тридцать, когда грузовик на мгновение замер, словно остановился в пространстве над Луной. А потом из его маршевого двигателя вырвалась яркая оранжевая лента горячего газа. Укоротившееся после отделения стыковочного отсека тело «Кентавра» стремительно рвануло прочь от Луны, разгоняясь и уходя в свой последний полет к Солнцу. Корабль быстро удалялся и уже через пару минут стал похож на размытое пятно, потом на яркую звезду, а затем и вовсе растворился в бликах солнечных лучей на стекле гермошлема моего скафандра.
6
Вращаясь вокруг всех трех пространственных осей, стыковочный отсек медленно дрейфовал по лунной орбите.
Непосредственная угроза моей жизни миновала, и у меня прорезалось острое желание оценить в целом мои шансы на спасение.
Ресурсов скафандра хватит еще примерно на восемь с половиной часов. А потом начнутся большие проблемы.
Могут ли меня спасти за эти восемь с половиной часов?
С Земли до окололунной орбиты за это время просто не долететь.
Поднимать с лунной базы «Селенит» смысла тоже нет. На корабле топлива хватит только на стыковку с «Инолусом».
Спасти меня можно с помощью американского «Мудра» или нашего «Лунника». Сесть в один из транспортных кораблей и отправиться на поиски стыковочного отсека и принимающего на его поверхности солнечные ванны Левы Зайчонка. Но для выполнения этой операции нужно, чтобы на станции нормально работали системы радиосвязи, поиска и стыковки. А они, как на грех, – по «счастливой» случайности, да? – вырубились. Значит, на транспортном корабле нужен опытный пилот для «слепого» поиска. Но Стелла Уилсон – это бортинженер, Астрид Йенсен – астрофизик, Хосе Умберто Лопес – селенолог. А единственный опытный пилот «Инолуса» сидит сейчас на макушке оторвавшегося отсека и ждет спасателей.
Поэтому спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Но тут перспективы более чем туманны. На стыковочном отсеке нет ни двигателей, ни системы управления.
Как не крути мне осталось только восемь с половиной часов жизни. Плюс некоторое время на агонию…
Хотя почему это восемь с половиной? Что у меня еще есть, кроме скафандра? Правильно, герметичный стыковочный отсек с возможностью многократного обновления атмосферы.
Поэтому врешь, не возьмешь, костлявая! Еще чуть-чуть поживем, побрыкаемся!
Я переместился к боковому входному люку и стравил давление из отсека с помощью дренажного клапана почти до нуля. Несколько раз повернув баранку запорного штурвальчика, открыл массивную крышку и аккуратно забрался внутрь стыковочного отсека.
7
– Ну-ка, подсчитаем наши жизненные ресурсы, – сказал я вслух, как только отсек снова наполнился воздухом. Я снял перчатки и поднял стекло гермошлема. Целиком скафандр решил не снимать – «Орлан-ЛМ» одежка не простая, выходить из него и снова забираться внутрь сложновато даже для опытного космоплавателя. – Итак, что мы имеем?
Начнем с низменных потребностей. Памперсов в скафандре хватит на три-четыре дня. Воды в емкости для питья примерно литра полтора. Питательной кашки в сосуде, закрепленном около подбородка внутри гермошлема, где-то на четыре легких завтрака. А воздуха: дыши – не хочу! Поглотители углекислоты в стыковочном отсеке работают нормально, поэтому даже без добавки кислорода в атмосферу воздуха мне хватит дней на десять. С электроэнергией вообще нет проблем – аккумуляторы отсека рассчитаны на полгода полностью автономной работы.
Живем, братцы! Судьба наконец-то послала мне робкую улыбку, и я получил десятисуточный гарантированный бонус на выживание.
Настроение у меня пошло вверх, как столбик ртути в термометре на летнем солнышке. Системы связи и поиска на «Инолусе» ребята отремонтируют. Мой отсек обязательно отыщут и снова состыкуют с лунной станцией.
Правда, есть одна маленькая сизая тучка на солнечных горизонтах надежды. Если стыковочный отсек найдут уже тогда, когда у меня давно закончатся еда и вода…
Я представил себе, как в этом хорошо освещенном стыковочном гробу будет плавать мое иссохшее и исхудавшее тело, и настроение снова круто спикировало вниз.
8
Если хорошенько поразмыслить над сложившейся ситуацией, то можно прийти к весьма любопытному выводу. Вся эта кутерьма с тремя якобы случайными нештатными ситуациями на «Инолусе» имеет хоть какой-то смысл, если главной целью неизвестного злоумышленника был персонально я. Если я кому-то перешел дорогу и этот кто-то решил со мной разделаться. Таинственный некто отдал бортовым системам три очень вредные команды, которые и привели к большим неприятностям на станции.
Всяких залетных хакеров-террористов отметаем напрочь. У системы управления «Инолуса» такая защита, что позавидовать ей могут самые секретные базы данных вместе взятые. И самое главное: ни одна команда не пройдет без спецключей – паролей, которые меняются достаточно часто и которые знают очень немногие. Поэтому злоумышленники со стороны в наших построениях не рассматриваются.
Значит, пакостные команды мог выдать только кто-то из своих. Из тех, кто знает пароли и имеет доступ к системе управления.
Теоретически это мог сделать кто-нибудь из нашего экипажа. Если он, конечно, сошел с ума. Или решил покончить жизнь самоубийством, заодно прихватив с собой семерых коллег по лунной экспедиции. Но я что-то среди нашего дружного международного коллектива таких «героев» не наблюдаю. Заявляю об этом со всей ответственностью, как командир станции.
Поэтому можно с большой долей вероятности считать, что пакет вредительских управленческих сигналов мог прийти на «Инолус» только с Земли.
Команды на борт лунной станции могут отдаваться из трех центров управления: из Хьюстона в Штатах, Евроцентра во французской Тулузе и нашего родного подмосковного Королева. Подозрения с Хьюстона и Тулузы снимаем – все три команды были выданы на российский базовый блок «Инолуса». Без участия нашего Центра это сделать невозможно. Поэтому у нас на рассмотрении остается лишь Центр управления полетом в городе Королеве Московской области.
А в подмосковном Центре такой пакет команд могут выдать на борт только четыре человека: руководитель полета Бикешкин Игнат Федорович и три его зама – Янчук Сергей Иванович, Туров Леонид Исаевич и Скрынник Марк Моисеевич. И точка.
9
Где я мог насолить одному из этой четверки управленцев: Бикешкину, Янчуку, Турову или Скрыннику?
Старая неприязнь или месть. Вряд ли. Мы практически не были знакомы до полета. В околоземных рейсах со мной работали другие управленцы.
Значит, что-то произошло уже в ходе самого полета. Что-то настолько потенциально опасное для одного из них, что он решил убрать меня, устроив на «Инолусе» каскадом три аварийные ситуации.
Времени у меня сейчас было в избытке, и я принялся терпеливо и тщательно, день за днем просеивать все мало-мальски значимые события за полтора месяца нашей космической экспедиции. Хотя, в общем-то, почти сразу догадался, что причина всех моих бед – десятисантиметровый цилиндрик из жаропрочного стекла. Ампула со «Сплава».
«Сплав-5 Л» – это технологическая установка для получения металлических и оптических материалов из смесей различных веществ. Работает в невесомости и вне воздействия магнитных полей и гравитационных возмущений по методу электронагрева с направленной кристаллизацией. Полностью автоматизированная рабочая камера располагается в возвращаемом на Землю отсеке «Герберта Уэллса». В этом полете планировалось вырастить металлические кристаллы. Они, как правило, серо-стального цвета. И я был очень удивлен, когда увидел, что три ампулы из двадцати, загруженных в «Сплав» еще на Байконуре, имеют аномальную красновато-оранжевую окраску.
Когда я их обнаружил, на связи был Игнат Федорович Бикешкин…
Но вовсе не факт, что именно он – злоумышленник: наш разговор вполне мог слышать один из его заместителей.
В наушниках скафандра оглушительно затрещало, и раздался встревоженный голос «Ночки»:
– «Инолус» вызывает Зайчонка! Лев, отвечай! Трофимыч, где ты?
Ребята восстановили радиосвязь! Я чуть не заорал от радости. Но вовремя прикусил язык.
Если злоумышленник действительно из четверки управленцев и если он узнает, что я остался жив, то сделает все, чтобы меня добить. Поэтому мне нужно затаиться и молчать. У моего неизвестного врага должна быть стопроцентная уверенность в том, что я погиб.
Я сейчас был практически беспомощен. А злоумышленник из подмосковного ЦУПа – всесилен. Если бы я отозвался, он вполне мог сделать еще один ход, который гарантированно меня бы убил.
Самый простой ход был и самым страшным: выдать команду на одновременную разгерметизацию всех отсеков «Инолуса». Злоумышленник с таким высоким статусом в системе управления станцией вполне бы мог это сделать.
Мне представилось, что я безоружный стою под прицелом пулеметчика, лицо которого скрыто под маской. Малейшее мое шевеление, и он стреляет. А за моей спиной – еще трое заложников: Стелла, Астрид и Хосе…
10
Пожалуй, злоумышленника среди четверки управленцев можно попробовать выявить. Снять с него маску. Он сейчас в таком психологическом состоянии, что при малейшей опасности себя обязательно выдаст.
Но для этого мне нужен индивидуальный канал связи с американским или европейским центрами управления полетом. Такой канал, о существовании которого никто бы в московском ЦУПе не знал. Станцию и «Лунник» мой противник может как-то прослушивать. А вот американский «Мудр» – вряд ли. На штатовском транспортнике используется другая частота для общения с Землей. Значит, нужно дистанционно включить систему связи на «Мудре» и связаться с Центром управления полетом в Хьюстоне. Например, с моим старым и добрым знакомым доктором Джереми Фейтом. И крайне желательно, чтобы в это время «Инолус» и мой стыковочный отсек были бы недоступны для радиосвязи из подмосковного Центра.
Что нужно сделать, чтобы связаться с «Мудром» и дистанционно включить на нем бортовые системы? Для этого требуется подобрать соответствующие кодовые команды в базе данных на моей планшетке. Еще нужно перенастроить передатчик скафандра на частоту американского «Лунного Дракона». И первое, и второе вполне мне по силам.
Но есть и третье. Мне нужна антенна, достаточно точно сориентированная на пристыкованный к станции «Мудр».
А вот этой-то антенны у меня и нет. И сориентировать беспорядочно болтающий стыковочный отсек мне нечем – на нем нет ни двигателей, ни системы управления.
11
Когда я попадаю в безвыходные ситуации, у меня всегда разыгрывается жуткий аппетит. Вот и сейчас желудок настоятельно потребовал перекуса.
Никогда не подозревал, что жиденькая питательная кашица из сосуда в скафандре и несколько глотков посеребренной воды из емкости внутри гермошлема, оказывают такое стимулирующее воздействие на процесс мышления!
К концу трапезы я уже совершенно ясно представлял, что и – самое главное! – как мне делать.
В качестве антенны вполне сгодится та самая грузовая рама, которая связывала стыковочный отсек с остальной частью «Кентавра».
Двигателей на моем отсеке нет. Но зато внутри него есть огромный торовый бак со сжатым азотом, который используется для продувки трубопроводных магистралей после дозаправки станции топливом из очередного грузовика. А на внешней поверхности отсека имеется кольцо с двенадцатью отверстиями, через которые сбрасывается отработанный газ. И если на это кольцо установить с помощью холодной сварки в вакууме и пасты герметика из ремонтной сумки на моем скафандре разнонаправленные сопла самой примитивной конструкции, то получится простейшая двигательная установка малой тяги, работающая на сжатом газе. Включая по очереди перепускные клапаны, сравнительно легкий – тонны полторы, не больше, – стыковочный отсек вполне можно будет сориентировать в пространстве по всем трем осям. А сопла проще всего вырезать из фольги, обрамляющей в виде цилиндрической юбки раму, которой предстоит в ближайшем будущем стать антенной.
Еще нужно определить положение моего отсека в пространстве и сориентировать его на «Мудр».
Я съел дополнительную порцию высококалорийной кашки, запил ее водичкой, десяток минут посидел, размышляя. И пришел к выводу, что определить положение отсека на орбите Луны проще пареной репы. Для этого нужно задействовать всенаправленные лазерные уголковые отражатели. Начиная с первых лунных экспедиций «Аполлонов» и «Луноходов», они в обязательном порядке ставятся практически на всех космических аппаратах. Есть они и на внешней поверхности стыковочного отсека, и на всех модулях «Инолуса», и на конструкциях лунной базы «Селена». А в качестве источника излучения сгодится лазерный резак из ремонтной сумки на моем скафандре. Его только нужно максимально расфокусировать и закрепить около стекла одного из иллюминаторов.
Расчет орбиты по отраженным лазерным сигналам и управление движением стыковочного отсека вполне по силам моей планшетке. Нужно всего лишь соединить ее с электронными клапанами системы выпуска азота, датчиками уголковых отражателей внутри отсека и лазерным резаком. Ну, и еще требуется написать для планшетки управляющую программку. Совсем уж пустячную, я сотни таких накропал во время предполетных тренировок в Звездном городке.
Цели были ясны, задачи определены, и мне ничего не оставалось, как заняться работой.
12
Я загерметизировал скафандр, открыл люк торцевого стыковочного узла и, высунувшись по пояс в космос, аккуратно срезал юбку из фольги с грузовой рамы. Снова забравшись внутрь отсека, я занялся кройкой и клейкой сопел. Сделал их ровно двадцать четыре штуки – двенадцать основных и столько же запасных: все-таки монтаж всего этого хозяйства в вакууме был самой тонкой операцией в программе модернизации моего стыковочного отсека.
Когда сопла были готовы, я снова прогулялся за борт и после четырех часов работы закрепил маленькие конусы сопел над отверстиями вдоль всего кольца для сброса отработанного газа.
Вернувшись из космоса, я вскрыл ножницами пластиковую обшивку внутри отсека, и надергал там и сям целый пучок незадействованных электропроводов. Соединил в единое целое электронику компьютера-планшетки, клапанов, лазерных уголковых отражателей, лучевого резака, закрепленного скотчем около иллюминатора, и демонтированного из моего скафандра радиопередатчика. В довершение всех этих титанических усилий, я написал программу управления для планшетного компьютера.
На всю эту суету вне и внутри моего отсека ушло почти трое суток. Я совершенно не замечал ни голода, ни жажды. Несколько раз я ненадолго забывался в неглубоком сне, но уже через десяток-другой минут тревожно вскидывался и снова брался за работу.
Когда дело было окончено, я окинул отсек удовлетворенным взглядом. Но теперь это был не просто стыковочный отсек. Это был уже настоящий космический корабль: с двигателями, системами ориентации, управления и связи.
В моем далеком детстве была такая телепередача – «Очумелые ручки». В ней двое симпатичных ведущих из всякой всячины делали очень полезные вещи. Рассмеявшись, я тут же мысленно окрестил творение своих рук «Космолетом «Очумелые ручки».
А потом легонько щелкнул указательным пальцем по сенсору на компьютерной планшетке, запуская мой летательный аппарат.
13
Руководитель Российского космического агентства генерал-лейтенант Петр Вадимович Стрельников пребывал в мрачном и подавленном настроении.
Последние надежды рухнули: космонавт Лев Зайчонок действительно погиб. Было уже совершенно не существенно, когда это случилось – сразу после отрыва «Кентавра» от станции, когда корабль из-за возникших перегрузок, видимо, просто разломился на две части, или позже, примерно через восемь-девять часов, когда в скафандре затерявшегося в космосе Зайчонка закончились необходимые для жизни ресурсы.
С легким перезвоном включился коммуникатор.
– Петр Вадимович, на линии доктор Джереми Фейт из Хьюстона, – звонким голосом сообщил автосекретарь. – Просит срочную связь по закрытому каналу.
– Этому что еще надо? – недовольно буркнул под нос Стрельников, но все же распорядился: – Соедини!
…Через десять минут, поговорив с Джереми Фейтом, генерал Стрельников вызвал к себе своего заместителя Котова.
– Николай Фомич, – начал Стрельников, едва Котов переступил порог, – нужно сделать так, чтобы ровно в четырнадцать пятьдесят по московскому времени Бикешкин и три его зама – Туров, Скрынник и Янчук – сидели в своих кабинетах. И не просто сидели, а сидели в одиночестве и у включенных мониторов системы глобальной связи. Скажи им, что ровно в пятнадцать будет секретная видеоконференция… Что хочешь делай, Николай Фомич, но чтобы ровно в четырнадцать пятьдесят эти четверо были в своих кабинетах! Ты меня понял?
14
Все четверо появились на экранчике моей планшетки одновременно – ровно в четырнадцать пятьдесят пять. Каждый в своем секторе.
– Привет, – сказал я как можно жизнерадостнее и широко улыбнулся. – Я рад, что застал тебя на месте. Надеюсь, найдешь пару минут, чтобы поговорить о тех самых ампулах, из-за которых ты и затеял всю эту заварушку на «Инолусе»?
Изображение было превосходным. Четверо на Земле тоже видели на своих мониторах очень качественную картинку. Я же намеренно говорил так, как будто обращался только к одному человеку.
Реакция была предсказуемой. У всех четверых на лицах обозначилась крайняя степень изумления. Я их хорошо понимал: пилот Зайчонок появился на закрытом канале связи прямиком с того света.
А потом начались вариации… Трое округлили глаза и выразили радость и восторг. Четвертый, напротив, нахмурил брови и злобно процедил:
– Ты все еще жив…
Мановением руки я смел ликующую троицу с экрана. Теперь мне нужен был только один собеседник.
– Как видишь, – я подарил ему самую искреннюю улыбку, на которую только был способен. – Жив и здоров.
– Ничего, это поправимо, – он пододвинул к себе клавиатуру и нервно забарабанил пальцами по сенсорам. – Придется немного проветрить все отсеки «Инолуса» и устроить парочку коротких замыканий. Но ничего страшного! «Герберт Уэллс» с грузом вернется на Землю с мертвой станции и в автоматическом режиме. По моей просьбе Астрид Йенсен два дня назад забрала ампулу из твоей каюты и снова установила ее в «Сплав».
Я выждал несколько секунд, наблюдая за его увлеченной работой, и осведомился:
– Собираешься задействовать пакетный файл с командами на разгерметизацию, который ты заранее пристроил в систему управления станции? Как и те три команды, вызвавшие аварии на «Инолусе»…
– А ты был догадливым человеком, Зайчонок, – он зло ухмыльнулся, делая ударение на слове «был». – Пожалуй, я тебя немного недооценил.
– Ты мне льстишь, – я послал сквозь эфир еще одну ослепительную улыбку в ответ на его комплимент. – Кстати, можешь не утруждать себя отправкой кодовых команд на борт станции. Еще вчера «Ночка» по распоряжению из Хьюстона извлекла твой пакет из системы управления и заблокировала канал входной телеметрии для подмосковного ЦУПа. По моей просьбе, как ты, наверное, уже догадался…
Его глаза мгновенно остекленели. Лицо исказила гримаса ненависти:
– Сволочь!
Я хлопнул ладонью по сенсорам планшетки, включая одновременно все каналы связи, и отчетливо и громко произнес:
– Янчук Сергей Иванович, я обвиняю вас в промышленном шпионаже, нанесении умышленного вреда «Инолусу» и покушении на убийство!
15
– Петр Вадимович, я требую немедленных объяснений! – Лицо Бикешкина пылало негодованием. – Что за цирк вы с Зайчонком устроили на лунной станции?!
– Присаживайтесь, Игнат Федорович, – генерал махнул рукой в сторону кресел около стола. – От коньячка, надеюсь, не откажитесь?
– Вся эта история началась примерно год назад, – начал рассказ Стрельников, когда они выпили и Бикешкин уже умиротворенно расслабился. – К руководителям некой оборотистой фирмы на юге Европы попали материалы разработок одного известного ученого в области космического материаловедения. Этот ученый скоропостижно скончался при весьма странных обстоятельствах… Так вот, из тех разработок следовало, что после термического нагрева нескольких смешанных в определенной пропорции друг с другом веществ можно вырастить кристаллы, которые в миллионы раз эффективнее собирают и передают энергию солнца, чем существующие солнечные батареи и лучевые концентраторы. Правда, для этого нужно выращивать эти кристаллы в невесомости и вне воздействия магнитных полей и гравитационных возмущений. Наша установка «Сплав», установленная на борту автономного европейского модуля «Герберт Уэллс», идеально подходила для такого эксперимента. Но Центр в Тулузе запросил у руководства фирмы за проведение этих работ свыше ста миллионов долларов. Плюс огласка и, сами понимаете, в результате привлечение внимания возможных конкурентов. А вот доброхот Янчук взялся решить все проблемы негласно и всего лишь за десять миллионов.
– Негодяй! – Ноздри Бикешкина раздулись от гнева. – Каков мерзавец!
Стрельников плеснул в рюмки еще немного коньяка и продолжил:
– «Уэллс» с ампулами уже ушел в полет, когда Интерпол наконец-то сел на хвост руководителю той европейской фирмы – в их оперативных разработках он проходил под кличкой «Фирмач». Но выяснить, с кем он контачил в подмосковном Центре, никак не удавалось. Поэтому Интерпол попросил Леву Зайчонка якобы случайно обнаружить одну из ампул. Европейские сыщики надеялись, что агент «Фирмача» в нашем ЦУПе забеспокоится и как-то себя проявит…
– Но никто не ожидал, что он проявит себя таким образом, да? – с язвительной усмешкой закончил Бикешкин. – Под угрозой оказалась жизнь всего экипажа лунной станции!
– Согласен, – генерал виновато опустил плечи. – Тут сыщики немного не додумали… Да и Янчук их перехитрил: он действительно запаниковал и вышел на связь с «Фирмачом», однако вел разговор, меняя голос с помощью специальной компьютерной программы. Но Зайчонок все равно его переиграл. Вы знаете, что он за трое суток соорудил в стыковочном отсеке систему управления, газовые двигатели и радиопередатчик? Из подручных материалов, своими руками! Ну, а потом связался с ЦУПом в Хьюстоне и с нашей помощью заставил Янчука раскрыться.
16
– Земля, даю старт системе, – Стелла «Ночка» Уилсон щелкнула тумблером, и раструб концентратора выстрелил в сторону Луны тонкой и яркой солнечной нитью.
Прошел всего месяц со дня, когда я достал злополучную ампулу из установки «Сплав». А сколько событий включила в себя эта тридцатидневка! Аварии на станции, мой полет на «Кентавре», разоблачение Янчука… И спасательную экспедицию на «Мудре», когда «Ночка» и Хосе, ориентируясь по радиомаяку на моем «космолете», состыковались с «Очумелыми ручками», и уже вместе мы вернули отсек в состав «Инолуса».
Теперь вот новый выход в космос. Из уникальных кристаллов, полученных на «Сплаве», мы смонтировали концентратор энергии. Внизу, на лунной базе «Селена», ребята сконструировали приемник, который имитирует все препоны, ожидающие энергетический луч при прохождении земной атмосферы. Такой же имитатор установлен и на корпусе «Инолуса» – там, в зоне ферменных конструкций, на всякий случай подальше от исследовательских и жилых модулей. Мы собираемся устроить двойную проверку.
– Потеря мощности – полпроцента! – голос Маши Серовой звенит от радостного возбуждения. – Ребята, всего полпроцента потерь после прохождения атмосферы! Даю обратный старт!
Теперь огненная спица протыкает пространство с поверхности Луны и упирается во второй приемник на фермах «Инолуса».
– Есть сигнал! – в один голос орут Астрид и Хосе в наушниках скафандра. – Потеря мощности на имитаторе атмосферы – тоже полпроцента!
– Трофимыч, теперь не нужны тепловые и атомные электростанции, не будет больше Чернобылей и Фукусим… – «Ночка» в белоснежном скафандре неуклюже поворачивается в мою сторону. – Достаточно всего лишь одного стометрового зеркала на геостационаре, чтобы обеспечить электричеством весь земной шар! Лева, мы только что подарили людям новый источник энергии! Новое Солнышко!
На стекло ее гермошлема опущен темный светофильтр, но мне кажется, что я вижу широкую белоснежную улыбку Стеллы и ее горящие восхищением глаза.
Мне сейчас не хочется думать, что уже завтра наверняка найдется некто, кто захочет использовать солнечный концентратор совсем по-другому, – чтобы держать под прицелом города, страны и целые континенты. Я знаю, что сделаю все, чтобы этого не случилось.
Поэтому я улыбаюсь Стелле в ответ и киваю:
– Маленькое Солнце для всей Земли!
