Vicente Blasco Ibáñez. La pared
Primavera triste (Печальная весна)
El viejo Tófol y la chicuela (старик/старый Тофоль и девчушка; chica, f – девочка) vivían esclavos de su huerto (жили = были рабами своего сада; huerto, m – сад, огород), fatigados por una incesante producción (утомленные непрекращающимся производством = беспрерывной работой; cesar – прекращать). Eran dos árboles más (/они/ были «еще» двумя деревьями), dos plantas de aquel pedazo de tierra (двумя растениями этого клочка: «того куска» земли) – no mayor que un pañuelo (не больше, чем платок = носового платка), según decían los vecinos (как говорили соседи; según – согласно, по словам), – y del cual sacaban su pan (и из которого они доставали = на котором они добывали свой хлеб; sacar – вынимать, извлекать) a costa de fatigas (ценой мучений; fatiga, f – усталость, мучение).
El viejo Tófol y la chicuela vivían esclavos de su huerto, fatigados por una incesante producción.
Eran dos árboles más, dos plantas de aquel pedazo de tierra – no mayor que un pañuelo, según decían los vecinos–, y del cual sacaban su pan a costa de fatigas.
Vivían como lombrices de tierra (/они/ жили, как земляные черви: «черви земли»), siempre pegados al surco (всегда среди грядок: «приклеенные к борозде»; pegar – приклеивать, прикреплять); y la chica, a pesar de su desmedrada figura (и девочка, несмотря на свою тщедушную фигурку; desmedrar – разрушать, уменьшаться), trabajaba como un peón (работала как батрак; peón, m – подсобный рабочий). La apodaban la Borda (ее прозвали Бордой; apodo, m – прозвище, кличка), porque la difunta mujer del tío Tófol (потому что покойная жена дядюшки Тофоля), en su afán de tener hijos (в своем страстном желании иметь детей; afán, m – страстное желание, стремление) que alegrasen su esterilidad (которые принесли бы радость в ее бездетную жизнь: «обрадовали бы ее бездетность»; estéril – стерильный, бесплодный), la había sacado de la Inclusa (взяла ее из приюта; sacar – вынимать, извлекать).
Vivían como lombrices de tierra, siempre pegados al surco; y la chica, a pesar de su desmedrada figura, trabajaba como un peón.
La apodaban la Borda, porque la difunta mujer del tío Tófol, en su afán de tener hijos que alegrasen su esterilidad, la había sacado de la Inclusa.
En aquel huertecillo había llegado a los diecisiete años (в том садике /она/ дожила: «дошла» до семнадцати лет), que parecían once (которые казались одиннадцатью), a juzgar por lo enclenque de su cuerpo (судя по ее хилому тельцу: «по хилости ее тела»; juzgar – судить), afeado aún más (еще более обезображенному = некрасивому; feo – уродливый) por la estrechez de unos hombros puntiagudos (из-за узости /ее/ угловатых плеч; estrecho – узкий; puntiagudo, agudo – острый; punta, m – остриё), que se curvaban hacia afuera (которые торчали вперед: «кривились наружу»; curva, f – кривая линия, изгиб; hacia – по направлению к), hundiendo el pecho (вдавливая грудь; hundir – погружать, топить) e hinchando la espalda (и сутуля: «выпячивая» спину, hinchar – надувать, выпячивать).
Era fea (/она/ была некрасива); angustiaba a sus vecinas y compañeras de mercado (/и/ беспокоила: «тревожила» своих соседок и товарок на рынке; compañero, m – компаньон, приятель) con su tosecilla continua y molesta (своим постоянным и раздражающим покашливанием; tos, f – кашель); pero todas la querían (но все ее любили). ¡Criatura más trabajadora (такое: «более» работящее создание; criar – создавать, взращивать)!..
Era fea; angustiaba a sus vecinas y compañeras de mercado con su tosecilla continua y molesta; pero todas la querían. ¡Criatura más trabajadora!..
Horas antes de amanecer (за /несколько/ часов до рассвета), ya temblaba de frío en el huerto (она уже дрожала от холода в саду) cogiendo fresas (собирая клубнику) o cortando flores (или срезая цветы); era la primera que entraba en Valencia (она была первой, кто входил в Валенсию) para ocupar su puesto en el mercado (чтобы занять свое место на рынке); en las noches que correspondía regar (в /те/ ночи, когда нужно было: «полагалось» поливать), agarraba valientemente el azadón (/она/ отважно хватала мотыгу; valiente – смелый) y, con las faldas arremangadas (и, подоткнув юбки: «с подоткнутыми юбками»; arremangar – засучить, завернуть), ayudaba al tío Tófol (помогала дядюшке Тофолю) a abrir bocas en los ribazos (открывать = прорывать устья в насыпях; boca, f – рот, устье) por donde se derramaba el agua roja de la acequia (по которым разливалась красная = ржавая оросительная вода: «вода орошения»), que la tierra, sedienta, y requemada (которую измученная жаждой и обожженная земля; sed, f – жажда; sediento – жаждущий, измученный жаждой; quemar – обжигать), engullía con un glu-glu de satisfacción (поглощала с довольным бульканьем: «с буль-буль удовлетворения»; engullir – глотать не прожевывая; satisfacer – удовлетворять); y los días que había remesa para Madrid (а в дни, когда была отправка = отправляли обозы в Мадрид), corría como loca por el huerto (/она/ бегала как сумасшедшая по саду), saqueando los bancales (опустошая грядки), trayendo a brazados los claveles y rosas (принося охапками гвоздики и розы; brazo, m – рука), que los embaladores iban colocando en cestos (которые упаковщики складывали: «шли складывая» в большие корзины; embalar – паковать; cesta, f – корзина; cesto, m – короб, большая корзина).
Todo se necesitaba (нужно было: «нуждалось» /использовать/ все) para vivir con tan poca tierra (чтобы прокормиться с такого маленького участка: «жить с так мало земли»). Había que estar siempre sobre ella (нужно было всегда = все время контролировать ее: «быть над ней»), tratándola como bestia reacia (обращаясь с ней, как с упрямой скотиной; bestia, f – животное, тварь, скотина) que necesita del látigo para marchar (которой нужен кнут, чтобы идти). Era una parcela de un vasto jardín (/это/ был участок огромного сада; vasto – обширный, огромный), en otro tiempo de los frailes (в другое время = в прежние времена монашеского), que la desamortización revolucionaria había subdividido (который поделила революционная конфискация = который был поделен во время революции; desamortizar – отвобождать от амортизации, конфисковывать).
La ciudad, ensanchándose amenazaba tragarse el huerto (город, разрастаясь, угрожал поглотить сад; tragar – глотать) en su desbordamiento de casas (в своем разливе домов = своей застройкой; desbordar – выходить из берегов, переливаться через край; borde, m – край), y el tío Tófol (и дядюшка Тофоль), a pesar de hablar mal de sus terruños (хотя и ругался: «несмотря на говорить плохо» на свой клочок земли), temblaba ante la idea (дрожал перед мыслью) de que la codicia tentase al dueño (что жадность соблазнит хозяина) y los vendiese como solares (и он продаст его: «их» как участки под застройку; solar, m – участок /под застройку/).
Allí estaba su sangre (там = в нем была его кровь): sesenta años de trabajo (шестьдесят лет труда). No había un pedazo de tierra inactiva (не было /ни одного/ клочка неиспользованной: «неактивной» земли), y aunque el huerto era pequeño (и, хотя сад был маленький), desde el centro no se veían las tapias (из центра не было видно изгороди): tal era la maraña de árboles y plantas (такими /густыми/ были заросли деревьев и растений); nísperos y magnolieros (кизил и магнолии), bancales de claveles (грядки гвоздик), bosquecillos de rosales (рощицы розовых кустов; bosque, m – лес; rosa, f – роза), tupidas enredaderas de pasionarias y jazmines (густые переплетения страстоцвета и жасмина; enredar – спутывать, red, f – сеть): todas cosas útiles (все нужные вещи), que daban dinero (которые давали = приносили деньги) y eran apreciadas por los tontos de la ciudad (и ценились: «были цененными» дураками из города; apreciar – ценить; precio, m – цена).
El viejo, insensible a las bellezas de su huerto (старик, бесчувственный = равнодушный к красотам своего сада), sólo ansiaba la cantidad (жаждал только количества). Quería segar las flores en gavillas (/он/ хотел /бы/ косить цветы снопами), como si fuesen hierba (как траву: «как если бы они были травой»); cargar carros enteros (грузить целые телеги) de frutas delicadas (нежных плодов); y este anhelo de viejo avaro e insaciable (и эта одержимость жадного и ненасытного старика; anhelo, m – страстное желание, стремление; saciar – насыщать) martirizaba a la pobre Borda (терзало бедную Борду; martirio, m – мука, истязание), que apenas descansaba un momento (которая лишь только останавливалась на: «отдыхала» минутку), vencida por la tos (закашлявшись: «побежденная кашлем»), oía amenazas (/как тут же/ слышала угрозы) o recibía como brutal advertencia (или получала как грубое предупреждение; advertir – предупреждать) un terronazo en los hombros (удар комком земли по плечам; tierra, f – земля; terronazo, m – удар комком земли).
Las vecinas de los inmediatos huertos protestaban (cоседки с ближайших участков возмущались; protestar – протестовать). Estaban matando a la chica (девочку убивали); cada vez tosía más (с каждым днем: «разом» они /все/ больше кашляла). Pero el viejo contestaba siempre lo mismo (но старик всегда отвечал одно и то же): había que trabajar mucho (нужно было много работать); el amo no atendía razones (хозяин не принимал оправданий: «доводов», razón, f – причина, довод) en San Juan y en Navidad (в /день/ святого Хуана: «в Иванов день» и на рождество), cuando correspondía entregarle (когда полагалось отдавать ему) las pagas de arrendamiento (оплату за аренду; pagar – платить; arrendar – арендовать).
Si la chica tosía (если девочка кашляла) era por vicio (это было от рождения: «из-за порока»; vicio, m – порок, изъян), pues no le faltaban su libra de pan (потому что свой фунт хлеба она получала: «у нее не отсутствовал ее фунт хлеба»; faltar – не хватать, отсутствовать) y su rinconcito en la cazuela de arroz (и ее уголок = горстка в кастрюле риса; rincón, m – угол); algunos días hasta comía golosinas (иногда: «в некоторые дни» /она/ даже ела лакомства): morcilla de cebolla y sangre, por ejemplo (кровяную колбасу с луком: «колбасу из лука и крови», например); los domingos la dejaba divertirse (по воскресеньям /он/ разрешал ей развлекаться), enviándola a misa como una señora (отправляя ее на /церковную/ службу как /какую-нибудь/ сеньору), y aún no hacía un año (и еще и года не прошло: «не делало года»; hacer – делать) que le dio tres pesetas para una falda (как он дал ей три песеты на юбку).
Además, era su padre (кроме этого, /он/ был ее отцом), y el tío Tófol (а дядюшка Тофоль), como todos los labriegos de raza latina (как все крестьяне латинской расы), entendía la paternidad cual los antiguos romanos (понимал отцовство, как древние римляне; padre, m – отец): con derecho de vida y muerte sobre los hijos (с правом на детей, даже на их жизнь и смерть: «с правом жизни и смерти над детьми»), sintiendo cariño en lo más hondo de su voluntad (чувствуя нежность в глубине души: «в самом глубоком /месте/ своей воли = своего духа»; voluntad, f – воля); pero demostrándolo con las cejas fruncidas (но выражая это нахмуренными бровями) y alguno que otro palo (и время от времени пинками: «/то/ некоторым, то другим ударом»; palo, m – палка, удар палкой).
La pobre Borda no se quejaba (бедная Борда не жаловалась). Ella también quería trabajar mucho (она тоже хотела много работать), para que nunca le quitasen (чтобы у нее никогда не забрали) el pedazo de tierra (кусок земли), en cuyos senderos aún creía ver (на чьих тропинках ей все еще мерещилась: «/она/ верила видеть») el zagalejo remendado de aquella vieja hortelana (заплатанная юбка той старой огородницы; remendar – чинить, штопать), a la que llamaba madre (которую она звала матерью) cuando sentía la caricia de sus manos callosas (когда чувствовала ласку ее мозолистых рук; callo, m – мозоль).
Allí estaba cuanto quería en el mundo (там было все то, что: «сколько» /она/ любила в мире = в жизни): los árboles que la conocieron de pequeña (деревья, которые знали ее маленькой) y las flores, que en su pensamiento inocente (и цветы, которые в ее невинных мыслях) hacían surgir una vaga idea de maternidad (заставляли возникать = пробуждали смутную идею материнства; hacer – делать, заставлять; vago – свободный; неотчетливый).
Eran sus hijas (/они/ были ее дочерьми), las únicas muñecas de su infancia (единственными куклами ее детства), y todas las mañanas experimentaba la misma sorpresa (и каждое утро: «все утра» она испытывала /все/ то же удивление) viendo las flores nuevas (видя новые цветы) que surgían de sus capullos (которые появлялись из своих бутонов), siguiéndolas paso a paso en su crecimiento (следя за ними шаг за шагом в их росте = за их постепенным ростом; seguir – следовать, сопровождать, следить), desde que, tímidas (с /того момента, как они/, скромные), apretaban sus pétalos (сжимали свои лепестки), como si quisieran retroceder (как будто: «как если бы» хотели отойти назад/отступить) y ocultarse (и спрятаться), hasta que con repentina audacia (до /тех пор, как они/ с внезапной отвагой) estallaban como bombas de colores y perfumes (взрывались, словно бомбы красок и ароматов; color, m – цвет, краска).
El huerto entonaba para ella una sinfonía interminable (сад пел для нее нескончаемую симфонию; entonar – запевать, тонировать; terminar – заканчивать), en la cual la armonía de los colores (в которой гармония красок) se confundía con el rumor de los árboles (смешивалась с шумом/шелестом деревьев) y el monótono canturreo (и однообразным напевом; canturrear – напевать) de aquella acequia fangosa (той илистой канавы; fango, m – тина, слякоть) y poblada de renacuajos (населенной головастиками; poblar – населять), que, oculta por el follaje (которая, укрывшись: «скрытая» листвой), sonaba como arroyuelo bucólico (звучала как пасторальный ручеек).
En las horas de fuerte sol (в часы зноя: «сильного солнца»), mientras el viejo descansaba (пока старик отдыхал), iba la Borda de un lado a otro (Борда бродила по саду: «ходила из одной стороны в другую»), admirando las bellezas de su familia (восхищаясь красотой: «красотами» своей семьи), vestida de gala (одетой в лучшие наряды; gala, f – празднество, праздничное платье) para celebrar la estación (чтобы отпраздновать весну: «сезон»). ¡Qué hermosa primavera (какая прекрасная весна)! Sin duda (без сомнения), Dios cambiaba de sitio en las alturas (Господь спускался с высоты «менял местоположение в вышине»; alto – высокий), aproximándose a la Tierra (приближаясь к земле; próximo – ближний, ближайший).
Las azucenas de blanco raso (белоснежные: «гладко белые» лилии), se erguían con cierto desmayo (приподнимались томно: «с некоторым головокружением»; erguir – поднимать, выпрямлять; cierto – определенный; desmayo, m – обморок), como las señoritas en traje de baile (как девушки в бальных платьях) que la pobre Borda había admirado muchas veces en las estampas (которыми бедная Борда часто: «много раз» восхищалась, /глядя/ на картинки); las camelias, de color carnoso (розовые: «цвета плоти» камелии; carne, f – мясо), hacían pensar en tibias desnudeces (вызывали в воображении: «заставляли думать» о прохладной наготе; desnudo – нагой), en grandes señoras indolentemente tendidas (о знатных дамах, лениво раскинувшихся; grande – большой, знатный; tender – расправлять, растягивать), mostrando los misterios de su piel de seda (показывая тайны = не скрывая тайн своей шелковой кожи); las violetas coqueteaban (фиалки кокетничали) ocultándose entre las hojas (прячась среди листьев) para denunciarse con su perfume (чтобы выдать = выдавая себя своим ароматом; denunciar – обвинять, разоблачать); las margaritas se destacaban como botones de oro mate (ромашки желтели: «выделялись», как пуговицы из матового золота; destacar – выделять; destacarse – выделяться, блестеть); los claveles, cual avalancha revolucionaria de gorros rojos (гвоздики, как революционная лавина /солдат/ в красных картузах; gorro, m – шапка, картуз), cubrían los bancales (покрывали = заполняли грядки) y asaltaban los senderos (и осаждали тропинки; asaltar – нападать); arriba, las magnolias balanceaban su blanco cogollo (над ними: «наверху» магнолии раскачивали свои белые чаши: «сердцевины»; cogollo, m – побег, росток, сердцевина) como un incensario de marfil (словно кадило из слоновой кости) que esparcía incienso (которое источало: «распространяло» благоухание; incienso, m – ладан, фимиам) más grato que el de las iglesias (приятнее, чем «то, /которое/» в церквях); y los pensamientos, maliciosos duendes (а анютины глазки, лукавые гномы; mal – плохой; malicioso – злой, лукавый; duende, m – домовой, гном), sacaban por entre el follaje (приподнимали из листвы: «вынимали через листву») sus garras de terciopelo morado (свои фиолетовые бархатные коготки: «из фиолетового бархата»), y, guiñando las caritas barbudas (и, сморщив свои бородатые личики: «подмигивая своими бородатыми личиками»; guiñar – подмигивать; cara, f – лицо; barba, f – борода), parecían decir a la chica (казалось, говорили: «говорить» девушке):
– Borda, Bordeta… (Борда, Бордета), nos asamos (жарко: «мы жаримся»). ¡Por Dios (ради Бога), un poquito de agua (немножко воды; poco – мало; el agua, f – вода)!
– Borda, Bordeta…, nos asamos. ¡Por Dios, un poquito de agua!
Lo decían, sí (да, /они/ это говорили); lo oía ella (она это слышала), no con los oídos (не «с» ушами; oír – слышать), sino con los ojos (а глазами), y aunque los huesos le dolían de cansada (и, хотя кости у нее болели от усталости: «от уставшая»), corría a la acequia (/она/ бежала к канаве) a llenar la regadera (наполнить лейку) y bautizaba a aquellos pilluelos (и крестила этих: «тех» проказников), que bajo la ducha saludaban agradecidos (которые, освежившись: «под душем», приветствовали ее с благодарностью: «благодарные»).
Sus manos temblaban muchas veces (не раз: «много раз» ее руки дрожали) al cortar el tallo de las flores (срезая стебель цветов). Por su gusto (была бы ее воля: «по ее желанию»; gusto, m – вкус, желание), allí se quedarían hasta secarse (/они/ бы остались там, пока бы не засохли: «до засохнуть»; seco – сухой); pero era preciso ganar dinero (но нужно было зарабатывать деньги) llenando los cestos (наполняя корзины) que se enviaban a Madrid (которые отправлялись в Мадрид).
Envidiaba a las flores (/она/ завидовала цветам) viéndolas emprender el viaje (видя, как они начинают путешествие: «видя их начинать…»). ¡Madrid (Мадрид)!.. ¿Cómo sería aquello (Какой же он: «каким же было то»)?
Envidiaba a las flores viéndolas emprender el viaje. ¡Madrid!.. ¿Cómo sería aquello?
Veía una ciudad fantástica (ей представлялся: «/она/ видела» фантастический город), con suntuosos palacios (с великолепными дворцами) como los de los cuentos (как «те» из сказок), brillantes salones de porcelana (сверкающие фарфоровые залы) con espejos que reflejaban millares de luces (с зеркалами, которые отражали тысячи огней; millar = mil – тысяча), hermosas señoras que lucían sus flores (прекрасных дам с цветами: «которые красовались своими цветами»; lucir – светить, блистать, красоваться); y tal era la intensidad de la imagen (и такова была яркость /этой/ картины; intenso – сильный, интенсивный, яркий), que hasta creía haber visto (что /она/ даже верила, что видела: «видеть») todo aquello en otros tiempos (все то = это когда-то: «в другие времена»); tal vez antes de nacer (может быть, /еще/ до рождения: «прежде, чем родиться»).
En aquel Madrid (в том Мадриде) estaba el señorito (жил: «был» сеньорито), el hijo de los amos (сын хозяев), con el cual había jugado muchas veces siendo niña (с которым /она/ часто: «много раз» играла, будучи ребенком: «девочкой»), y de cuya presencia (и от чьего присутствия) huyó avergonzada el verano anterior (/она/ убежала, в смущении: «смущенная» прошлым летом; avergonzar – стыдить), cuando, hecho un arrogante mozo (когда /он/, ставший статным юношей; hacer – делать; hacerse – становиться; arrogante – высокомерный; статный, ладный), visitó el huerto (зашел в: «посетил» их сад). ¡Pícaros recuerdos (волнующий воспоминания; pícaro – хитрый, нескромный)!
Se ruborizaba pensando en las horas (она краснела, думая о /тех/ часах; rubor, m – пунцовый цвет, стыд, краска стыда) que pasaron siendo niños (которые /они/ провели, будучи детьми), sentados en un ribazo (сидя: «сидящими» на крутом берегу реки; ribazo, m – холм, крутой берег реки), oyendo ella la historia de Cenicienta (она слушала: «слушая» историю Золушки; ceniza, f – зола, пепел), la niña despreciada (презираемой девочки; despreciar – презирать, пренебрегать) convertida repentinamente en arrogante princesa (внезапно превращенной в прекрасную: «стройную» принцессу).
La eterna quimera de todas las niñas abandonadas (вечная греза всех покинутых девочек; quimera, f – химера, мечта) venía entonces (приходила = возникала тогда) a tocarle en la frente (/чтобы/ дотронуться до ее лба) con sus alas de oro (своими золотыми крыльями).
La eterna quimera de todas las niñas abandonadas venía entonces a tocarle en la frente con sus alas de oro.
Veía detenerse un soberbio carruaje (она видела, как останавливается великолепная карета) en la puerta del huerto (у калитки: «двери» сада); una hermosa señora la llamaba (/и/ прекрасная дама звала ее): «Hija mía (дочь моя)!… por fin te encuentro (наконец я нашла тебя: «нахожу тебя»)»; ni más ni menos que en la leyenda (точь-в-точь как в сказке: «ни больше, ни меньше, чем в легенде»); después, los trajes magníficos (затем – пышные наряды; magnífico – великолепный, пышный), un palacio por casa (дворец вместо дома), y, al final (и наконец), como no hay príncipes disponibles a todas horas (так как не всегда можно найти принца: «нет принцев в наличии во все часы»; disponer – располагать, иметь в наличии) para casarse (чтобы выйти замуж), se contentaba modestamente (/она/ скромно довольствовалась /тем/; contento – довольный) con hacer su marido al señorito (чтобы выйти замуж за: «сделать своим мужем» сеньорито).
¿Quién sabe (кто знает)?… Y cuando más esperanzada se ponía en el futuro (и когда /она/ совсем погружалась в свое мечты о будущем: «становилась наиболее обнадеженной в будущем»; esperanza, f – надежда), la realidad la despertaba (реальность пробуждала ее) en forma de brutal terronazo (в виде резкого удара комкой земли; tierra, f – земля), mientras el viejo decía con voz áspera (пока = и старик говорил своим грубым голосом):
–¡Arre (эй/давай)! que ya es hora (уже пора: «час»).
–¡Arre! que ya es hora.
Y otra vez al trabajo (и снова за работу), a dar tormento a la tierra (терзать землю: «давать мучения земле»), que se quejaba (которая жаловалась) cubriéndose de flores (покрываясь цветами).
El sol caldeaba el huerto (солнце раскаляло сад), haciendo estallar las cortezas de los árboles (заставляя трескаться кору деревьев; hacer – делать, заставлять), en las tibias madrugadas se sudaba al trabajar (по утрам за работой пот лился: «прохладными рассветами, работая, потелось»; sudar – потеть) como si fuese mediodía (как будто был полдень), y a pesar de esto (и, несмотря на это), la Borda, cada vez más delgada (Борда все больше худела: «с каждым разом /все/ более худая») y tosiendo más (и /все/ больше кашляла: «кашляя»; tos, f – кашель; toser – кашлять).
El sol caldeaba el huerto, haciendo estallar las cortezas de los árboles, en las tibias madrugadas se sudaba al trabajar como si fuese mediodía, y a pesar de esto, la Borda, cada vez más delgada y tosiendo más.
Parecía que el color y la vida (казалось, что цвет и жизнь) que faltaban en su rostro (которых не хватало на ее лице; faltar – не хватать, отсутствовать) se lo arrebataban las flores («это» у нее отнимали цветы), a las que besaba (которые она целовала) con inexplicable tristeza (с необъяснимой грустью; explicar – объяснять).
Nadie pensó en llamar al médico (никто /и не/ подумал позвать врача). ¿Para qué (зачем: «для чего»)? Los médicos cuestan dinero (врачи стоят денег), y el tío Tófol no creía en ellos (и дядюшка Тофоль в них не верил). Los animales saben menos (животные знают меньше) que las personas (чем люди) y lo pasan tan ricamente (и прекрасно справляются: «так великолепно проводят его /время/»; rico – богатый, великолепный) sin médicos ni boticas (без врачей, ни аптек).
Nadie pensó en llamar al médico. ¿Para qué? Los médicos cuestan dinero, y el tío Tófol no creía en ellos. Los animales saben menos que las personas y lo pasan tan ricamente sin médicos ni boticas.
Una mañana en el mercado (/как-то/ утром на рынке), las compañeras de la Borda cuchicheaban (товарки Борды шушукались; cuchichear – шептаться, шушукаться), mirándola compasivamente (с состраданием: «сострадательно» глядя на нее; compasión, f – сострадание). Su fino oído de enferma (ее острый слух больной = обостренный болезнью слух; oír – слышать) lo escuchó todo (все услышал = разобрал). Caería cuando cayesen las hojas (/она/ умрет: «упадет», когда опадут листья).
Estas palabras fueron su obsesión (эти слова стали: «были» ее навязчивой идеей). Morir (умереть)… ¡Bueno, se resignaba (хорошо, /она/ смирилась)!; por el pobre viejo lo sentía (ей было жаль бедного старика: «из-за бедного старика она жалела»), falto de ayuda (остающегося без: «лишенного» помощи).
Estas palabras fueron su obsesión. Morir… ¡Bueno, se resignaba!; por el pobre viejo lo sentía, falto de ayuda.
Pero al menos que muriese (но пусть она умерла бы) como su madre (как ее мать), en plena primavera (в разгар весны: «в полную весну»), cuando todo el huerto lanzaba risueño (когда весь сад, счастливый: «улыбчивый», испускал; risueño – улыбчивый, веселый; risa, f – улыбка; lanzar – кидать, выпускать) su loca carcajada de colores (свой безумный хохот красок; carcajada, f – взрыв смеха, хохот): no cuando se despuebla la tierra (/а/ не когда земля опустошается; poblar – населять, заполнять; despoblar – лишить населения, опустошить; pueblo, m – поселение, народ), cuando los árboles parecen escobas (когда деревья кажутся метлами), y las apagadas flores de invierno (а блеклые: «погасшие» цветы зимы) se alzan tristes de los bancales (грустные, приподнимаются с грядок).
¡Al caer las hojas (когда опадут листья)!.. Aborrecía los árboles (/она/ ненавидела деревья), cuyos ramajes se desnudaban (чьи ветви обнажались) como esqueletos del otoño (как осенние скелеты); huía de ellos (/она/ бежала от них) como si su sombra fuese maléfica (как будто: «как если бы» их тень была пагубна), y adoraba una palmera (и обожала пальму) que el siglo anterior (которую в прошлом веке) plantaron los frailes (посадили монахи); esbelto gigante (стройного гиганта), con la cabeza coronada (с головой, увенчанной; corona, f – корона) de un surtidor de ondulantes plumas (фонтаном развевающихся листьев; surtidor, m – фонтан; surtir – бить фонтаном; ondular – развеваться; onda, f – волна).
Aquellas hojas no caían nunca (эти: «те» листья никогда не опадали).
Aquellas hojas no caían nunca.
Sospechaba que tal vez (/она/ подозревала, что, возможно) fuese una tontería (это было глупостью; tonto – глупый); pero su afán por lo maravilloso (но ее стремление к чудесному; afán – страстное желание; стремление; maravilla, f – чудо) le hacía sentir esperanzas (заставляло ее чувствовать надежду; hacer – делать, заставлять), y, como el que busca la curación (и, как тот, кто ищет исцеления; curar – лечить, исцелять) al pie de imagen milagrosa (у «ног» чудотворной иконы: «чудотворного образа»; milagro, m – чудо), la pobre Borda pasaba los ratos de descanso (бедная Борда проводила минуты отдыха; rato, m – миг, промежуток времени) al pie de la palmera (около: «у ног» пальмы), que la protegía (которая защищала ее) con la sombra de sus punzantes ramas (тенью своих колючих ветвей; punzar – колоть).
Allí pasó el verano (там /она/ провела лето) viendo cómo el sol (глядя, как солнце), que no la calentaba (которое ее не грело), hacía humear la tierra (заставляло дымиться землю), cual si de sus entrañas (как будто бы из ее недр; entraña, f – внутренность, недра) fuese a sacar un volcán (должен был появиться: «собиралась достать» вулкан); allí la sorprendieron (там ее застали; sorprender – захватить, удивить) los primeros vientos del otoño (первые осенние ветры), que arrastraban las hojas secas (которые уносили: «волокли» сухие листья). Cada vez estaba más delgada (/с/ каждым разом /она/ были все более худой), más triste (более грустной), con una finura tal de percepción (с такой тонкостью восприятия; fino – тонкий; percibir – воспринимать, улавливать) que oía los sonidos más lejanos (что слышала самые далекие звуки).
Las mariposas blancas (белые бабочки) que revoloteaban en torno de su cabeza (которые порхали вокруг ее головы) pegaban las alas (касались крыльями; pegar – приклеивать, касаться) en el sudor frío de su frente (ее холодного влажного лба: «холодного пота ее лба»), como si quisieran tirar de ella (как будто хотели унести ее: «тянуть ее»), arrastrándola a otros mundos (унося ее в другие миры), donde las flores nacen espontáneamente (где цветы рождаются сами; espontáneo – спонтанный; самопроизвольный), sin llevarse en sus colores y perfumes (не унося: «без уносить» в своих красках и ароматах) algo de la vida (часть: «что-то» жизни) de quien las cuida (/того/, кто о них заботится).
Las lluvias de invierno (зимние дожди: «дожди зимы») no encontraron ya a la Borda (уже не застали: «не нашли» Борду). Cayeron sobre el encorvado espinazo del viejo (/капли/ падали на согнутую спину: «согнутый позвоночник» старика), que estaba, como siempre, con la azada en las manos (который, как всегда, «был» с мотыгой в руках) y la vista en el surco (и со взглядом, устремленным в землю: «на борозде»).
Cumplía su destino (он выполнял свою судьбу = повиновался судьбе) con la indiferencia y el valor (с безразличием и мужеством) de un disciplinado soldado de la miseria (вымуштрованного: «дисциплинированного» солдата нищеты; disciplina, f – дисциплина).
Trabajar, trabajar mucho (работать, много работать) para que no faltase la cazuela de arroz (чтобы всегда была: «не отсутствовала» кастрюля риса) y la paga al amo (и деньги на оплату аренды: «оплата хозяину»; pagar – платить).
Cumplía su destino con la indiferencia y el valor de un disciplinado soldado de la miseria.
Trabajar, trabajar mucho para que no faltase la cazuela de arroz y la paga al amo.
Estaba solo (/он/ был один): la chica había seguido a su madre (девочка последовала за своей матерью). Lo único que le quedaba (единственное, что у него осталось) era aquella tierra traidora (была та предательская земля; traicionar – предавать; traidor, m – предатель) que se chupaba a las personas (которая высасывала людей) y acabaría con él (и /когда-нибудь/ доконала бы /и/ его: «покончила бы с ним»; acabar – заканчивать), cubierta siempre de flores (всегда покрытая цветами), perfumada (ароматная) y fecunda (и плодородная), como si sobre ella no hubiese soplado la muerte (как будто бы над ней не веяла смерть; soplar – дуть). Ni siquiera se había secado un rosal (ни один розовый куст не засох; siquiera – хотя бы; ni siquiera – даже не) para acompañar a la pobre Borda en su viaje (чтобы проводить бедную Борду в ее путь; viaje, m – путешествие, путь).
Con sus setenta años (в свои семьдесят лет) tenía que hacer el trabajo de dos (ему приходилось работать за двоих: «должен был делать работу двоих»); removía la tierra (/он/ вскапывал землю; mover – двигать; remover – передвигать, перемешивать) con más tenacidad que antes (с бóльшим упорством, чем раньше; tenaz – стойкий, упорный), sin levantar la cabeza (не поднимая: «без поднимать» головы), insensible a la engañosa belleza (бесчувственный к обманчивой красоте; sentir – чувствовать; sensible – чувствительный; engañar – обманывать) que le rodeaba (которая его окружала), sabiendo que era el producto de su esclavitud (зная, что /она/ результат: «продукт» его рабства), animado únicamente por el deseo (поддерживаемый единственно желанием; animar – воодушевлять, поддерживать) de vender bien la hermosura de la Naturaleza (хорошо продать красоту природы), y segando las flores con el mismo entusiasmo (и кося цветы с тем же энтузиазмом) que si segara hierba (с каким: «как если» бы он косил траву).
