Глава 42

Переговоры

После подавления могаукских восстаний Стёйвесант, как правило, возвращался в Новый Амстердам в дурном расположении духа. Могаукские восстания кого хочешь вгонят в дурное расположение духа.

Но вернуться и обнаружить подобную… катастрофу! Узнать, что его лучший, любимый друг, единственное создание на земле, которое он любит и которое любит его… узнать, что Иоханн исчез. Немыслимо. Старый Петрус погрузился в такую мрачность, что, казалось, на стенах рядом с ним намерзает лед.

Мефрау Стёйвесант и прислуга трепетали, стараясь не попадаться ему на глаза, пока он метался по дому в поисках своей птицы. Глупцы! Идиоты! Как могли они допустить такое? Наконец он вывалился из «Бауэри № 1» наружу, с каждым шагом оставляя в земле вмятины.

Кунц с сотни шагов понял: случилось что-то очень плохое. Он привык к приступам мрачности у Стёйвесанта, но никогда не видел генерала в такой ярости. Может, могауки перебили всех жителей форта Оранж? Странно, что вести об этом не дошли сюда.

– Добро пожаловать домой, генерал!

Стёйвесант в ответ рявкнул – так мог бы рявкнуть медведь, пробудившись от спячки и обнаружив, что мелкие зверьки пожрали все его запасы еды. Он протопал к своему столу, сотрясая балки потолка. Бросился на стул и уселся со злобным видом, словно пытаясь вспомнить, в каком ящике стола хранятся бланки смертных приговоров.

Взгляд его упал на кучу накопившихся бумаг – переписку, депеши, отчеты; рутина управленца. Но тут он заметил что-то странное, необычное – длинное, ярко-голубое перо.

Он взял его в руки. К перу была привязана ленточка, другой конец которой обвивал свиток бумаги.

Кунц смотрел, ничего не понимая. Это еще что такое и откуда?

Несмотря на блаженство, вызванное лауданумом, Балти вздрогнул, когда дверь его камеры с лязгом распахнулась и вошло несколько человек. Он подтянул одеяло к подбородку, как бы защищаясь, и вгляделся в лица. Неужели они все же решились на ампутацию – из мести? Его подняли, посадили в кресло и вынесли.

Снаружи ждал Кунц. Он мерил шагами плац. Лицо его было багровым. Может, он уснул на солнцепеке? Не предложить ли ему лауданума?

Кунц повел процессию через плац к дому губернатора. Балти нашел, что, когда тебя несут в кресле, это очень приятно.

Вверх по ступеням крыльца, через двери, одну за другой, и в логово старины Петруса. Носильщики поставили кресло и удалились – со скоростью, намекающей на желание оказаться в другом месте. Кунц остался. Его кадык ходил ходуном.

Старина Петрус выглядел как тот вулкан, что уничтожил Помпеи. Казалось, вот-вот у него из ушей, ноздрей и рта польется лава. Ради всего святого, что его так разозлило? Чистосердечное признание Балти?

Тут до Балти дошло: должно быть, Николс прибыл! Ну, хоть на том спасибо. Балти представил себе сцену: корабли Николса входят в гавань под развевающимися флагами, открыв все орудийные порты. Наконец-то английская эскадра здесь! И конечно, первое, что сделает Николс, – потребует освобождения порученца Короны, незаконно задержанного и подвергшегося чудовищно жестокому обращению.

Старина Петрус что-то держал в руке. Перо? Ярко-голубое перо. Странно. Может, это какой-нибудь голландский обычай – подписывать протокол капитуляции голубым пером? Балти залила теплая волна. Дивная вещь этот лауданум.

Старина Петрус продолжал сверлить Балти взглядом. Какой он грозный. Видно, зол, что Даунинг его перехитрил. Так ему и надо, старому стервятнику.

Тут Стёйвесант что-то сказал, но Балти не мог уловить в его словах никакого смысла. Они изливались в потоке ярости. Вызванные могучие тюремщики схватили Балти и поволокли его прочь. На этот раз никакого кресла не было. Нога Балти пересчитала все ступени крыльца. Его протащили через плац и швырнули назад в камеру. И бутыль лауданума у него отобрали.

Что все это значит?

– Генерал, англичанин прибыл.

Ввели Ханкса. Он почтительно снял шляпу и встал, ожидая, чтобы губернатор начал переговоры.

Ашер Леви подкупил одну из служанок, работающих в крепости, чтобы она положила требование выкупа и перо на стол губернатору. В знак согласия на переговоры Стёйвесант должен был поднять на сигнальной башне крепости четыре вымпела: синий, желтый, красный (главные цвета оперения Иоханна) и белый, гарантирующий свободный проход парламентерам.

Старина Петрус откинулся на стуле, изображая безмятежность, но внутри у него кипела лава. На столе перед ним лежало подписанное признание англичанина, Сен-Мишеля.

– Его пытали? – спросил Ханкс.

Разумеется, нет! Он поранился при попытке к бегству. За ним ухаживал хирург форта. Это больше, чем заслуживают шпионы. Стёйвесант фыркнул.

За этого англичанина он не дал бы и пеннинга. Английские шпионы стоят пятачок пучок. Этот шпион был примечателен лишь своей исключительной глупостью. История про поиски цареубийц – нужно быть идиотом, чтобы такому поверить. В Новом Амстердаме нет никаких цареубийц. Стёйвесант бы знал. Это лишь очередная уловка, направленная на то, чтобы спровоцировать беспорядки и подогреть бушующую в Лондоне антиголландскую истерику.

Стёйвесант хотел вернуть своего попугая.

На Иоханна он готов был обменять дюжину английских шпионов. Но тут подстерегала проблема. Что подумает его начальство в Вест-Индской компании, узнав, что он поменял английского шпиона на птицу? А они точно узнают. Кунц об этом позаботится. Он и так ведет какие-то интриги в Амстердаме, пытаясь подсидеть Стёйвесанта. А эта история дает ему все карты в руки.

Старина Петрус не питал никаких иллюзий. Здесь его никто не любит. Его просто нельзя любить. Он самовластен, поборник строгой дисциплины, строг, суров, догматичен, неподатлив, вспыльчив и лишен чувства юмора. Но именно эти черты характера он считал необходимыми для управления колонией, отделенной от метрополии целым океаном, окруженной врагами (причем многие из них – настоящие дикари, в отличие от Европы, где враги, по крайней мере, исповедуют христианскую веру).

Таким образом, губернатор Новых Нидерландов чувствовал, что связан по рукам и ногам, когда глядел через стол на человека, который похитил его единственного настоящего друга. И вырвал одно из его прекрасных перьев. И теперь угрожал вырывать по перу каждый день, пока его сообщник находится под арестом. И еще он сказал, что, когда перья кончатся, он начнет отделять от Иоханна другие его части. Чудовище!

Кунц глядел на это с деланым froideur. Но у него тоже внутри все кипело. Только не от ярости, а от страха.

С той минуты, когда генерал получил требование о выкупе, Кунц отчаянно пытался убедить его сделать из Сен-Мишеля назидательный пример – повесить немедленно. Как еще поступать с английскими шпионами?

Кунц знал, что Сен-Мишель – не шпион. А Ханкс знал маленький грязный секрет Кунца. Если Кунц уговорит Стёйвесанта повесить Сен-Мишеля, то его приятель отомстит за это, убив птицу, и переговорам конец.

– Итак? – заговорил Стёйвесант.

– Вам известны мои условия, – ответил Ханкс.

– Почему вы думаете, что я готов обменять шпиона на какую-то птицу?

– Потому что вы согласились на эту встречу.

– А может быть, я хотел только заманить вас сюда. А? Чтобы посадить в тюрьму вместе с вашим сообщником, шпионом.

– Вы не смеете нарушить правило белого флага. И даже если предположить, что вам безразлична ваша собственная честь, вы не пожертвуете Иоханном лишь ради того, чтобы добавить меня в свой длинный список англичан – гостей Новых Нидерландов.

– Каких хостей? – спросил Стёйвесант.

– Уолли и Гоффа. И их прислужников – Джонса и индейца.

Стёйвесант треснул кулаком по столу:

– Вы продолжаете эту обвинительность! В Новом Амстердаме нет никаких цареупийц!

– Я верю, что вы этому верите.

Стёйвесант непонимающе посмотрел на него.

– Может быть, вам стоит расспросить своего заместителя, Кунца, о его частных договоренностях.

Кунц выхватил саблю из ножен:

– Как вы смеете!

– Кунц! – гаркнул Стёйвесант. – Onthoud waar u bent!

– Хенерал, он меня оскорбил!

– Если дело можно уладить дуэлью, я готов, – сказал Ханкс.

– Никаких дуэлей! – рявкнул Стёйвесант.

Но семя сомнения было посеяно. Ханкс сказал:

– Если нам больше нечего обсуждать, я удаляюсь. А пока что – могу я получить ваше заверение, что с мистером Балтазаром хорошо обращаются?

– Да! – ответил Стёйвесант.

– Я хотел бы вам поверить, сэр, но, видите ли, мне кое-что сообщили.

– Что именно?

– Что имели место пытки.

– Мы здесь никого не пытаем.

Кунц потел. Ханкс посмотрел на него и понял: он пытал Балти без разрешения Стёйвесанта. Пока старик в форте Оранж разбирался с могауками.

Стёйвесант тем временем поинтересовался, отчего англичанина на встречу с ним принесли в кресле.

– Он сам поранился. При попытке к бегству! – выпалил Кунц.

– Это не объясняет, почему из его камеры слышались крики, – ответил Ханкс.

– Klopt dit? – спросил Стёйвесант.

– Hij had nachtmerries, – ответил Кунц.

– Ik denk, mijnheer, dat u binnenkort met nachtmerries, – сказал Ханкс.

Ханкс полез за пазуху и вытащил перо. Это было поменьше, ярко-желтое. Он положил его на стол Стёйвесанта рядом с первым, отступил на шаг, учтиво поклонился и вышел. В комнате остались два голландца – один багрово-красный, другой бледный.