42

Элизия спустила с рук четырехлетнего сынишку и отправила его в огород. Мальчика звали Гомбау, в честь дедушки Гали – хозяина дома, в котором размещался прославленный постоялый двор «Миракль». Элизия научит сына всему, что знает сама, и однажды «Миракль» будет принадлежать ему. Годы пролетели как один вздох. Вокруг Элизии сновали десятки работников, гостиница была, как всегда, переполнена. Скромный постоялый двор, который она поднимала в одиночку, после переустройства превратился в чистую нарядную гостиницу в два этажа, и слава ее проникла даже за Пиренеи. От процветания гостиницы зависело девять семей, а также десятки поставщиков вина и самых разных продуктов в Барселоне и близлежащих деревнях.

Несмотря на неудачу в браке, Элизия вернула себе радость жизни с первым же взглядом на лицо своего первенца: мальчик родился здоровым и сильным. Никто не разделял материнской уверенности, однако для нее сын был точь-в-точь как дедушка Ламбер, и она огорчалась, когда слышала, что мальчик похож на Гали.

После той смертной муки, которую Элизия вынесла в темной кладовке четыре года назад, когда муж избил ее и запер, она не верила, что сможет когда-нибудь поднять голову и снова начнет улыбаться. И все-таки Элизия вновь научилась и тому и другому – ради сына и ради этого дома, которым старый Ламбер мог бы гордиться. Элизии исполнилось двадцать пять лет, и у нее всегда находилось нежное слово и теплый взгляд для каждого из гостей, вот только она не была уже наивной девушкой, способной видеть только хорошее. Элизия сделалась сильнее, а ее жизнерадостная природа позволила зарубцеваться шрамам на сердце, но больше страдать она не хотела. Она стала матерью и хозяйкой, в одиночку управлявшей процветающим постоялым двором с хорошими комнатами, конюшнями и самой изысканной едой в самом дальнем уголке империи. Она ощущала себя сильной женщиной с сыном на попечении, и дела забирали все ее время. И с гостиницей, и с сыном Элизия справлялась наилучшим образом, поэтому Барселона ее уважала. Она давно уже перестала быть в этом городе чужеземкой.

Элизия тосковала по Изембарду, но жила, заперев свое сердце на замок. К тому же каждодневная суета ей и вздохнуть-то не давала… Она надеялась, что однажды сможет ему объяснить, почему не ушла тогда вместе с Ротель. Иногда ей становилось печально от мысли, что Изембард, возможно, живет с другой женщиной. Года открыла своей подруге, что рыцари по-прежнему в Марке. Элизия передала Годе письмо для Изембарда, но подозревала, что дама не доставила его. Ответ так и не пришел. Казалось, Года и епископ не желают отвлекать рыцаря от его таинственного поручения.

Элизия улыбнулась, глядя на бегущего к двери сына, и вышла в зал к горящему камину. У нее, как и в гостинице Отерио, была привычка вечерами выходить к гостям поболтать. При воспоминании о Каркассоне хозяйка вздохнула и принялась лущить миндальные орешки, прислушиваясь к всегдашней болтовне. Близилась осень, и Элизия задумала приготовить nougat. В Барселоне похожее лакомство было известно, но называлось torrо́. Когда у нее наберется полная корзинка орехов, она аккуратно прокалит их и сварит в меду с водой. Такая масса могла бы храниться месяцами, но через несколько дней последние кусочки исчезнут на столах барселонских дворцов – здесь нугу оплачивали на вес золота.

В ту ночь Элизия быстро теряла нить разговора. Она беспокоилась за Эмму, сестру Гальдерика. Девушка вышла за Айо – этот парень тоже работал в гостинице. Свадьбу праздновали вместе с Жоаном, Ледой и их детьми. Это была трогательная встреча, ведь семья пережила много невзгод. А теперь Эмма пропала, дома остался полугодовалый ребенок. Айо два дня искал свою жену в городе и его окрестностях, а младенца нянчила кормилица. Никто не понимал, что же произошло. Элизия подозревала Гали: перед исчезновением муженек вернулся поздно, с мешочком оболов и от него разило по́том проституток с Регомира. На расспросы Гали, как всегда, ответил, что ничего не знает. Если это не так, Элизия заставит его дорого заплатить.

– А ты попробуй приготовить с лесными орехами, – осмелился на совет капитан Ориоль. Он был одним из лучших защитников города, но с Элизией держал себя как застенчивый юнец. – Так моя матушка делала.

Капитан заметно полысел. Ему исполнилось тридцать пять, и был он статен и крепок. Всецело преданный своему епископу, он оставался холостяком, но каждую свободную от службы минуту проводил в «Миракле». Он почти не пил, просто смотрел на хозяйку, но слишком робел, чтобы с ней флиртовать. Элизии нравилась его компания.

– Я думала о лесных, но мне нужны самые лучшие, – ответила хозяйка.

– Да у моего брата самые лучшие орехи в графстве! – осмелел капитан.

– Ты же их добудешь? Ради меня! – Порой Элизии нравилось заигрывать с капитаном, ведь он так забавно смущался.

Ориоль пошевелил пальцами в воздухе. Сильными пальцами, неумолимо сжимавшими рукоять меча.

– Я сделаю ради тебя и это, и многое другое, ты же знаешь, Элизия! Тебе стоит только попросить.

Элизия видела в Ориоле нежного, понимающего человека. Ей недоставало мужчины, который обнимал бы ее в холодные зимние ночи и шептал на ухо, что все будет хорошо. Она относилась к Ориолю с теплотой и нежностью. И этого ей хватало, большего она не ждала.

Гали ввалился в таверну в компании мрачного Калорта и еще двух мужчин. Хозяйка сразу же потемнела лицом.

– Печально на это смотреть, Элизия, – сказал Ориоль, почувствовав перемену.

– Мне тоже, – задумчиво ответила она.

В первый год Гали старался быть хорошим хозяином, любящим и приветливым даже с женой, но потом возобновил все свои сомнительные знакомства и, больше того, решил завести в «Миракле» ночной игорный притон. Элизия впала в такую ярость, что ему пришлось отступить. Теперь супруги жили как два чужака под одной крышей. После прилюдного надругательства Элизия больше не пускала Гали к себе на ложе. Она ненавидела мужа, но он являлся отцом Гомбау и владельцем дома; к тому же у него были хорошие отношения с людьми Берната из Готии. Супруги ночевали в разных комнатах и общались только по делу. Элизия контролировала все денежные средства вплоть до последнего обола и выдавала мужу только скромные суммы, поскольку ему принадлежали права на дом. Гали снова жил бездельно и при этом не докучал жене.

– Пускай он и твой муж, но я не позволю ему тебя обижать. – Лицо Ориоля скривилось от отвращения. Он был неспособен понять, как это Гали может не любить Элизию.

Женщина взглянула на своего защитника с благодарностью. И в этот миг тревожно зазвонили колокола собора. Все разговоры стихли. Сосредоточенный Ориоль схватил прислоненный к стене меч и выбежал из таверны. Элизия немедля последовала за ним.

На улицу выходили целые семьи. Люди боялись нападения на город после восьми лет спокойной жизни, но колокол подавал другой сигнал.

На площади перед Старыми воротами стояли виконт Асториус и солдаты с факелами. С ними пришли викарий и епископ. По знаку виконта стражники открыли ворота.

Толпа затаила дыхание. Из темноты появилась группа мужчин, женщин и детей – утомленных, в перепачканной кровью одежде. Нападению подверглась Ла-Эскерда.

– Мама! – закричал Гальдерик, узнав Леду.

За эти годы Гальдерик превратился в стройного юношу, он обнимал своих родных со слезами на глазах. Элизия подбежала к ним с тяжелым сердцем. Ей предстояло сказать, что Эмма пропала.

Асториус и Фродоин отвели мужчин в графский дворец для разговора, а Элизия забрала всех, кого могла, в «Миракль», чтобы накормить и укрыть одеялами. Другие семьи тоже открыли свои дома, принимая несчастных. Барселонцы спешили на помощь и узнавали о случившемся.

В тронном зале графского дворца совет и чиновники выслушали подробный рассказ о нападении – вот только виновных никто не сумел опознать. Одна лишь Ротель из Тенеса, возможно, знала, кто это был, но она ушла, потому что поджигатели забрали ее дочь. Весть о смерти сарацина Малика из знатного рода Бану Каси зародила во всех гнетущее ощущение опасности.

Вскоре Фродоин зашел во дворец Годы, чтобы пересказать страшные новости. Епископ, как всегда, доверял ее суждениям. Дама приняла Фродоина в переднем зале. Услышав о смерти Эги, она заплакала, но скоро пришла в себя. Происшедшее выглядело как загадка.

– Зачем им понадобилось увозить дочку Ротель? – рассуждала Года. – Несколько дней назад пропала служанка из «Миракля», еще одна недавно родившая мать. Как ты считаешь, эти события между собой связаны?

Фродоин пытался думать, хотя сосредоточиться было трудно. И вдруг он догадался.

– Ротель не просто родившая мать. Она выполняла поручения Дрого… Боже мой! Служанка из «Миракля» может стать кормилицей для дочери Ротель! А что, если это он, Дрого де Борр, напал на Ла-Эскерду, чтобы заставить девушку вернуться к нему на службу?

Мужчина и женщина долго смотрели друг на друга, медленно постигая смысл сказанного.

– Ротель понадобилась Дрого, чтобы устранить кого-то с величайшей осторожностью, как то случилось с виконтом Сунифредом, – продолжал епископ. – Чья-то жизнь в обмен на жизнь дочери!

– А Малик? – Года побледнела. Она была свидетельницей первой встречи Ротель с красивым воином и знала, что они стали любовниками. – Он ведь не простой сарацин.

– Дом Бану Каси правит на севере Кордовского эмирата, у них случались столкновения с самим эмиром. Бану Каси могущественны и беспощадны, как хорошо известно в соседних христианских королевствах. Малик не входил в число руководителей клана, но смерть его будет воспринята как вызов.

– За всем этим стоит определенный план, епископ, я уверена! – В голосе Годы звучал испуг. Ей уже доводилось испытывать это чувство. – Бернат намерен вызвать войну! Но зачем?

Фродоин провел юность в Реймсе и никогда не знал страха перед войной, а вот Годе он был знаком, и от этого ужаса на глаза ее навернулись слезы. Фродоин не понимал, какими причинами руководствуется Бернат, но дело было не в религии, и епископ стремился избежать конфликта.

– Я напишу вали Льейды, успокою его гнев, – пообещал он в утешение Годе.

– Если скрестятся мечи, будет потеряно многое, так случается всегда, даже и с победителями! Войска пожирают припасы, опустошают конюшни, а мертвые оставляют после себя невспаханные поля!

Фродоин никогда не видел ее в таком отчаянии. Даже во время ссылки. Года хотела добавить что-то еще, но отвернулась от гостя, дрожа всем телом. Война для нее была страхом и чувством утраты.

– Боже мой! – Голос ее срывался. – Почему ты снова это позволяешь?