36

С наступлением темноты отряд из двенадцати человек с обнаженными мечами достиг вершины Монс-Иовис. Приказ маркграфа был прост: запереть готскую изгнанницу в самой глухой камере графского дворца. Одно вовремя предпринятое движение – и Бернат уже крепко держит в кулаке и город, и епископа.

Силуэт женщины в трауре был четко прорисован на фоне гигантского костра, отблески которого они заметили еще издали. Это зрелище посеяло в душах франков суеверный страх: в те немногие часы, что они провели в Барселоне, пришлецы успели услышать о древних культах, которые до сих пор практикуются среди людей, живущих здесь из поколения в поколение. Пламя над вершиной горы, стоящей над морем, наводило мысли об омерзительных языческих ритуалах.

Капитан решил показать пример самообладания и приблизился к Годе. Бернат желал принести искупительную жертву именно в эту ночь, и капитан знал, что бывает с теми, кто не исполняет приказов господина.

Женщина не шевелилась, и капитан поразился виду этой хрупкой стройной фигуры. Ему говорили, что Годе уже за тридцать. Когда он протянул к ней руку, что-то его укололо, и капитан инстинктивно отскочил назад. Он с ужасом смотрел на две кровавые точки у основания большого пальца. Переведя взгляд, укушенный увидел на рукаве женщины змею. А из-под платка на него смотрело девичье лицо ангельской красоты, вот только улыбка была неласковая.

– Моя сестра все еще голодна, – прошептала Ротель и бросила змею.

Капитан закричал и повалился навзничь, рука его опухала. Из темноты к изумленным солдатам со всех сторон подступили демоны с дубинами, в ржавых шлемах. Ротель улыбалась. Оникс говорил, что эти люди – не герои, готовые биться до самой смерти. Обычно дикари нападали на предводителя, а дальше их оружием служил страх.

Ротель пришла в Барселону и встретилась с Годой во время коронации графа. Вечером на Монс-Иовис поднялись несколько друзей из города: изгнанницу предупредили об опасности и сообщили, что Бернат приказал епископу не покидать дворца. Это означало, что отношения двух властей складываются наихудшим образом.

Года сознавала уязвимость своего положения. Без Фродоина она была одинока и беззащитна. И тогда она приняла самое рискованное решение в своей жизни: к удивлению друзей, душа Барселоны отказалась от бегства. Года видела только один выход: лично встретиться с Бернатом, договориться о судьбе Арженсии и попросить мира. И у нее была ценность, которая могла решить судьбу переговоров: соль.

Вечером Ротель наблюдала, как Года возвращает красоту своему телу, как переодевается в платье из дорогой ярко-синей ткани. Ротель восхищалась ее смелостью и свободой воли и пришла к ней на помощь вместе с ордой, которая внизу у берега дожидалась каравана рыбаков. Ротель не знала, чем закончится сегодняшняя ночь, но пообещала Годе, что никто не уведет ее с горы силой; если ей так хочется, она будет говорить с маркграфом как Года из Барселоны, а не как пленница, закованная в цепи и униженная солдатней, всегда охочей до женского тела. Решение было дерзкое, а все, что будет потом, виделось совсем неясно.

– Не убивай их! – Женский голос прозвучал с порога башни.

Отравленный капитан догадался, что теперь он слышит именно ту женщину, которую было приказано арестовать.

– Если мы не вернемся, госпожа, сюда придут другие, – предупредил он, корчась от боли.

– Я предстану перед графом Барселонским, но только без оков.

В словах Годы звучала уверенность, хотя она и знала, что задуманное ею крайне опасно и может обернуться для нее бедой. И все-таки, обдумав все, что было известно об алчном маркграфе Готии, она пришла к выводу, что существует только один способ спасти себя и дочь: переговоры без посредников.

– Если вы не будете сопротивляться, на рассвете вам позволят вернуться в город, – объявила она солдатам и пошла вниз по тропе.

Ротель смерила капитана безжалостным взглядом.

– Может быть, ты выживешь, а может быть, нет. Я рекомендую тебе не шевелиться. Если последуешь моему совету, яд, возможно, не доберется до сердца.

– Проклятые демоны!

– Не все. – Ротель посмотрела на дикарей, которые в это время связывали солдат. – Эти – всего лишь люди.

И устремилась вслед за Годой.

Когда посреди ночи к Фродоину явились двое гвардейцев Берната, епископ был уже измучен ожиданием. Он опасался самого страшного и был удивлен, увидев перед графским дворцом Году. Ей было запрещено появляться в городе, и вот она здесь, гордая аристократка, смело выступающая навстречу судьбе.

На площади перед дворцом в безмолвии стояли солдаты с факелами. Бернат вышел к ним нетрезвый, в простой коричневой тунике и тотчас был поражен видом женщины, с которой намеревался встретиться в своей темнице. Граф обернулся к епископу, чтобы посмотреть на его реакцию и обвинить в содействии преступнице. Фродоин был слишком сильным противником, с ним обязательно следовало расправиться, но так, чтобы не волновать могущественных церковных иерархов.

Года взглядом просила Фродоина о помощи. Ему стало тревожно. Угроза Гинкмара из Реймса жгла его огнем.

– Так, значит, вот она, душа города… – заговорил окруженный солдатами Бернат.

– Добро пожаловать в мой край, маркграф Бернат из Готии.

– А еще говорят, что ваш народ – враг франков.

– Если вы познакомитесь с жителями Барселоны, вы узнаете, что многие пришли с севера, а другие с юга, через море. Здесь живут франки, готы, hispani, мудехары и евреи. Возможности есть у всех. Но вот что верно: мы здесь не рабы какого-то из королевств.

Бернат отобрал у солдата факел и шагнул к женщине.

– Не такой я вас представлял, – буркнул он себе под нос.

Года смотрела на молодого красавца настороженно. За толстыми стенами его замка находилась его дочь. Дама опустилась на колени и вытащила маленький кошелек с серебром. Это были ее собственные монеты и то, что дали ей встревоженные рыбаки. Денег было мало, но Годе требовалось только одно: чтобы граф ее выслушал.

– Мой господин, если вы отрубите мне голову, она сгниет, а вот серебро сохранится. Если вам нужны деньги, знайте: эта земля богаче, чем кажется на первый взгляд. В нескольких днях пути стоит соляная гора, налоги от торговли этой солью принесут вам настоящее богатство; есть здесь немереные мили земли, пригодные для разведения виноградников и олив; есть пастбища, реки и море, по которому ходят византийские корабли. У Дрого душа прогнила от ненависти, он жил прошлым, но вы молоды и полны сил. Проявите уважение к Барселоне, и она вас вознаградит, обещаю.

Бернат подступил уже вплотную, втягивая ноздрями запах женского тела. От выпитого вина взгляд его сделался бесстыдным. Года обладала загадочной, манящей красотой. В изгнании женщина похудела, глаза запали глубже, но узкое платье плотно облегало ее соблазнительную фигуру. Маркграф обошел ее по кругу, как голодный хищник. Его водянистые глаза наполнились вожделением. Фродоин скрежетал зубами.

– И все это, я полагаю, в обмен на вашу дочь, Арженсию… она похожа на вас. Арженсия сделается восхитительной женщиной, мечтой любого из мужчин. Представляю, как она обрадуется, когда вы войдете в ее маленькую спаленку в подвале моего дворца.

Уверенность разом покинула Году. Ей было горько думать, как много времени провела в заточении ее дочь. Женщина склонилась перед Бернатом, отбросив прочь всякую гордость, и схватила его за руку.

– Умоляю вас, мой господин! Арженсия – это все, что осталось от моего рода.

Бернату было сладостно видеть у своих ног эту прекрасную женщину, покорившуюся его воле. Он плотоядно огладил ее нежную руку. И мстительно осклабился, глядя на Фродоина. Его час настал.

– Моя драгоценная Года, мне кажется, вы должны сопроводить меня во дворец, где мы окончательно скрепим наш договор. Я готов пойти на уступки во всем, но этой ночью нам, быть может, стоит узнать друг друга поближе. Вы не согласны, епископ? Вы-то, несомненно, знакомы с этой женщиной близко, вот вы и скажите: принесет ли наша встреча удовольствие?

Года с мольбой смотрела на Фродоина. Цена, которую запрашивал Бернат, была столь же очевидна, как и выбор, который он ставил перед священником. Граф заставлял Фродоина выбирать между здравым смыслом и чувством. На площади находилось несколько чиновников, они выступят свидетелями, когда Бернат выдвинет свое обвинение в прелюбодействе.

От волнения епископ перестал дышать. На краю пропасти замерло его положение в Церкви, его власть в Барселоне и, в случае отлучения, его бессмертная душа. Фродоин открыл рот, но слова умирали, не родившись. Он не мог так поступить.

– Это хороший договор, граф, – произнес он наконец, едва шевеля губами. – Вы можете довериться ее слову.

Взгляд Годы остывал после смертельного удара в сердце. Когда Бернат помог ей подняться с земли, женщина скривилась от отвращения: от маркграфа Готии несло вином. Кавалер беззастенчиво огладил талию Годы, провоцируя ее предполагаемого возлюбленного. Годе не хватало воздуха. Она думала об Арженсии, о том, как будет ее обнимать. Она вернет себе дочь любой ценой!

– Поспешим во дворец, любовь моя, – позвал он нетерпеливо, не отнимая рук. И с победным видом обернулся к струсившему епископу. – Я уверен, мы обо всем договоримся, и нас ждет незабываемая ночь.

Года бросила на епископа еще один умоляющий взгляд, а Бернат уже влек ее внутрь. Священник молчал, сжимая кулаки. В последнем взгляде любимой епископ прочитал, что их союз и их чувства остаются в прошлом – из-за его трусости.

У Фродоина не было сил возвращаться к себе, он зашагал к старому собору. Прошел мимо девяти новых арок в строительных лесах, а как только оказался внутри, наорал на священников, стороживших чаши и другую ценную утварь, и выставил их прочь. Фродоина душила ярость. Он ударил по тяжелому железному кресту, висевшему на цепях над алтарем. Крест закачался. Фродоин промолчал, и это поможет Годе вернуть Арженсию, а еще ей, быть может, удастся смирить неприязнь Берната к готам в обмен на увеличение налогов, и все равно Фродоин чувствовал себя трусом.

Бернат оставил открытыми окна, выходящие на графский дворец. В городе стояла тишина, и Фродоин слышал крики Годы, а сам молотил кулаками по каменным плитам на полу. Он не знал, что это было – крики боли или наслаждения; в любом случае для Фродоина это означало утрату всего, что он любил. И камни покрывались кровью и слезами епископа.

Элизия спала на кухне, рядом с Гальдериком, когда услышала скрип половицы в большом зале. Встревоженная женщина вскочила на ноги, в животе у нее резко закололо. Она уже чувствовала биение новой жизни внутри и, несмотря на горькие воспоминания, больше всего на свете ей хотелось увидеть личико маленького создания, подраставшего в ней.

Когда Элизия вошла в разгромленный зал, она испугалась еще больше. Перед погасшим камином стояла темная фигура. Элизия узнала ее в бледном свете луны.

– Боже мой! Это ведь ты, Ротель? – Она не могла опомниться от удивления. Элизия осторожно приблизилась и оглядела Ротель; за пролетевшие годы Рожденная от земли стала еще прекраснее. Встретив холодный взгляд гостьи, Элизия остановилась. – Не думала, что увижу тебя вновь. О тебе рассказывают такое…

– Правда напугала бы тебя еще больше, Элизия.

В этом голосе не было враждебности, и все-таки по спине хозяйки пробежали мурашки.

– Что ты здесь делаешь? – с опаской спросила она. – У тебя есть новости о брате?

– Он-то меня и прислал. Изембард едва не погиб, но час его еще не пришел.

Элизия почувствовала, что силы ее покидают, и села на круглый чурбак, который они использовали вместо табуретки. Ей было трудно поверить, что перед нею сейчас та самая девушка, которой она когда-то помогла выбраться из Жироны.

– Ты сильно переменилась, Ротель.

Гостья подробно рассказала о случившемся в монастыре Форнолс и обо всем, что передал ей Изембард. В свете луны на щеках Элизии блеснули слезы, и Ротель ощутила жалость, но спрятала это чувство.

– Я только хотела убедиться, что с тобой все хорошо. Через окна я слышала, что обсуждают между собой горожане. Говорят, новый граф дал тебе золото на восстановление таверны. – Ротель немного помолчала, как будто решаясь. – Но я хочу отвести тебя к моему брату.

Она говорила спокойно и уверенно, словно за дверью дожидалась сотня вооруженных мужчин, готовых прийти на помощь. Это было не так, однако Элизия поверила, что и с одной Ротель она будет под надежной защитой. Сердце ее забилось сильнее, накатила волна желания.

– Я беременна от Гали, – призналась она с горечью.

– Это не великая заслуга для мужчины, Элизия, – ответила Ротель, не переменившись в лице. – Быть хорошим отцом – вот это честь. – Она протянула руку и потрогала живот. Выпуклость пока не бросалась в глаза. – И пока что хорошим отцом может стать любой из мужчин. Мой брат тебя любит, я прочитала это в его глазах так же ясно, как сейчас вижу твою любовь к нему.

Несмотря на то что слова бестиария звучали бесстрастно, они запали в душу Элизии. У нее было золото, подаренное на восстановление таверны, но теперь ей открылось, что хочет она другого: отправиться вместе с Ротель навстречу любимому, позабыть про Гали и все начать в новом месте. Элизия наполнилась радостью, которую давно считала ушедшей навсегда, она хотела обнять Ротель, но та уже стояла у стены.

– Я пойду посмотрю, что еще происходит в городе, а потом перескажу все брату. Если граф к тебе благосклонен, нам нужно вести себя осмотрительно. Дождись рассвета и выходи из дома как будто за покупками. Я буду ждать тебя на Французской дороге, и с этого момента ты перестанешь существовать.

Элизия не успела ничего ответить: девушка легко выскочила в окно и растаяла в ночи; ей не нравилось находиться среди стен, не нравилось быть на виду. Элизия ощутила вокруг себя движение неведомых сил. Ей было страшно; хозяйка «Миракля» знала, как много голодных ртов зависит от нее, и знала, что граф Барселонский придет в ярость. И все-таки Элизия была уверена: теперь она знает, чего хочет; она хочет стать свободной, как Ротель, и растить вместе с Изембардом своего первенца и всех других детей, которых пошлет ей Господь. Она страстно желала быть любимой и чтобы ее избранник находился рядом, пусть даже это будет ее приговор перед Богом и людьми.

Элизия, напевала, собирая одежду в узелок. Все золото она оставит Гальдерику, чтобы мальчик вернул его графу; не хватало ей стать еще и воровкой.

– Ты что, задумала смыться?

От этого окрика ей стало холодно. Элизия обернулась, подальше задвигая узелок.

– Гали… – Голос едва ее слушался. – Зачем ты здесь? Я просто наводила порядок…

– Ты собралась смыться! – Парень злорадно ухмылялся. Он был пьян. – Хочешь украсть у меня сына?

– Как ты узнал? – испугалась она.

– Ты бегала к еврейке-повитухе. А к ней заглядывают и мои подружки. Уж слишком ты известна, а в маленьком городе тайны долго не хранятся. – Гали расхохотался. – Ты правда думала, что я не прознаю? Никуда ты не пойдешь! Теперь, когда Бернат на нашей стороне, этот дом начнет собирать денежки со всего графства!

– На нашей стороне?! – Элизия была в ярости. Лицемерие Гали поистине не знало границ. – Да разве ты был когда-нибудь на моей стороне? Ты умеешь только пользоваться!

Гали подошел ближе:

– Элизия, теперь все переменится. – Он попытался обнять жену, но та с отвращением высвободилась. – Ты родишь мне сына, и мы станем богатой семьей, владельцами постоялого двора. И уж конечно, мы сумеем вытянуть побольше из этого Берната. Приготовь еще сыру, как в Пуатье…

– Да ты на ногах не стоишь! Будь проклят день, когда я согласилась за тебя выйти!

Гали ответил жене градом оплеух, она упала на пол. Муж за волосы проволочил Элизию в кладовку под лестницей и запер дверь. На шум и крики в зал выскочил Гальдерик, Гали схватил его за горло. Мальчик задыхался и плакал.

– Если ты не заткнешься, женушка, клянусь, я убью этого щенка и сброшу в колодец! А ты просидишь взаперти, пока не образумишься. Я-то знаю, к кому ты собралась. Забудь его! Твой мир здесь, ради этого я и выиграл тебя в кости у старика Отерио.

Элизия устала колотиться в дверь и, поскуливая, свернулась на полу в темной кладовке. Каждое слово Гали было как отравленный дротик, и женщина безмолвно вопрошала, для чего Господь показал ей счастье и тут же его отобрал. Ничто в ее жизни не было настоящим. Ротель уйдет на рассвете и передаст Изембарду, что его любовь предпочла остаться в городе. Соединявшая их тонкая ниточка надежды оборвется. Рыцарь Изембард из Тенеса позабудет о простолюдинке, так всегда случается между людьми, занимающими разное положение в обществе. Таков естественный порядок. И она согрешила, пытаясь его нарушить.

Элизия чувствовала себя раненной насмерть, она уснула с желанием не просыпаться никогда.