34

По долине Ванса прокатился слух о загадочном солдате, которого чуть было не похоронили заживо. Такие истории рассказывали часто. Ротель и ее спутники без труда отыскали монастырь.

Святые отцы пришли в ужас, увидав у дверей своей обители двух женщин диковинного вида. Та, что помоложе, назвалась сестрой умирающего, и черты ее тоже говорили о фамильном родстве. Девушка повесила свой плащ на ветку дуба, и им разрешили войти – подчинившись холоду в ее голубых глазах. Малик собирался уводить своих людей обратно в Льейду, но между ним и Ротель уже протянулась ниточка благодарности, поэтому Малик рискнул предложить ей новую встречу. Ротель промолчала, и это не было отказом.

Эга хмурилась, осматривая тяжелораненого. К лечению ладаном и чертополохом она добавила мазь из яичного белка с чесноком, а потом накрепко перевязала рану. Операцию следовало повторять каждый день.

– Он выживет, – воодушевился брат Бонифаций. Старик боролся со своим недоверием к этой женщине леса. Ему было чему у нее поучиться.

Ротель смочила Изембарду лоб и поцеловала в губы. Губы были сухие и горячие. Девушка побрила брата и долго вглядывалась в его лицо. Они – Рожденные от земли, которым не причинили вреда волки. Они снова вместе, только теперь их кожа и души испещрены шрамами.

Изембард, казалось, питался жизненными силами своей прекрасной сестры – через неделю он очнулся и был очень голоден. Его выздоровление сильно повлияло на саму Ротель. Каждая ее слезинка вымывала из девушки владевший ею сумрак, и Изембард понимал, что сестра возвращается. Критическое состояние брата и для нее оказалось переломным моментом: Ротель выходила на свет. Смерть Гисанда, Инверии и Нило оставила в ней глубокие раны, но брат с сестрой наконец были вместе, и эта связь, погребенная на много лет, осталась прочной. Изембард принялся взволнованно рассказывать о происшедшем на ассамблее и об опасности, угрожающей барселонским готам и особенно Годе.

Настоятель тоже был в курсе новостей.

– Мы слышали, что маркграф Бернат из Готии перешел Пиренеи. Сейчас он, вероятно, добрался до Жироны. Возможно, он уже и в город вошел.

Изембард попробовал подняться, но он был еще слаб. Ротель твердой рукой уложила брата обратно. Изембард удивился: сестра умела проявлять свою любовь и заботу, но могла быть и безжалостной.

– Я поеду в Барселону, братец. Мне нет никакого дела до твоего епископа, до Годы и до барселонской знати. Но я хочу, чтобы на этих землях был мир и чтобы мои орды могли здесь жить.

Изембард снова удивился. Ротель не справшивала у него разрешения, она уверенным тоном объявляла о своих намерениях.

– Найди Элизию. Я должен знать, что с ней все в порядке. Дрого разрушил ее таверну. Для нее она была всем, и, боюсь, сейчас Элизия терпит лишения.

– Братец, ты ведь помнишь, как Элизия спасла нас в Жироне? Не стоит ее недооценивать. Она умеет постоять за себя. Но все равно я ее навещу… если ты мне пообещаешь, что будешь лежать.

Ротель ушла из монастыря в одиночку в тот же день. Настоятель и брат Бонифаций только этого и ждали, чтобы забросать молодого рыцаря вопросами.

– В бреду ты упоминал о графине, о Гисанде и произнес еще одно имя: Гифре…

Юноше было нечего скрывать. К тому же эти монахи спасли ему жизнь. Поэтому он начал рассказывать.

– Гисанд из Барселоны был рыцарь, мой наставник в воинском искусстве. А во времена Рыцарей Марки он был вассалом моего отца. Перед смертью он заставил меня поклясться, что я буду искать жену и детей графа Сунифреда Уржельского. Мой отец помог им бежать, когда к власти пришел Гильем Септиманский, и с тех пор о них никто не слышал. А я должен был найти их и обучать, чтобы они вернулись как представители дома Беллонидов и предъявили законные права на графства Марки.

Монахи переглянулись, глаза их сияли радостью.

– Так, значит, все это правда! – взволнованно прошептал Бонифаций. – Я думал, что никогда этого не увижу.

– Изембард! – Настоятель заговорил самым серьезным тоном. – Мы считаем, что Господь привел тебя в Форнолс, чтобы завершилось то, что началось много лет назад. Ты вернулся из смерти, чтобы выполнить свое обещание. – Голос настоятеля дрогнул. – И мы сможем тебе помочь.

Когда Года наконец увидела Коронованный город, она обняла Эрмемира и заплакала от радости. Рыбаки благословляли Господа. Им пришлось отдать Косле чуть больше трети всей соли, но они выжили и договорились о защите для следующих путешествий в обмен на соленую рыбу, зерно, сушеные овощи, одеяла и льняные полотнища для рубашек и туник – количество будет зависеть от величины перевозимого груза.

Путешественники прикрыли соль одеялами и, дождавшись темноты, въехали в порт. Женщины, давно уже опасавшиеся худшего, встретили своих мужей и детей со слезами на глазах. На Году в поселке теперь смотрели со смесью восхищения и недоверия. Все выказывали даме из башни свое почтение, а рассказы о путешествии на соляную гору помогут рыбацким семьям скоротать немало вечеров.

Года вошла в свою башню и забилась в угол, накопившееся напряжение отняло у нее последние силы. Ей хотелось спуститься в город, обнять Арженсию и отблагодарить Мать за то, что она подарила ей плод своих недр – драгоценную соль. И тогда Года вспомнила историю Эги, которую когда-то рассказывала ей матушка. Эта женщина бежала прочь из Барселоны после того, как ее жестоко избил муж. Но Эга не умерла, как надеялись многие в городе, – она превратилась в одну из тех таинственных женщин, что отказались от мира и продолжали жить в лесах, прикасаясь к природе и к ее секретам; их сильно боялись и так же сильно уважали.

Года никогда прежде не забредала так далеко в безлюдные края; теперь она ощутила пульсацию живой земли. Мать щедра к тем, кто ее чтит. Соль – это шанс для всех, даже для диких орд, если Года добьется официального права на свою торговлю в обмен на выплату налога.

Женщина в изнеможении рухнула на пыльную циновку. Завтра она пошлет Эрмемира выяснить, все ли в порядке у Арженсии в графском дворце.

А на заре двое рыбаков явились, чтобы пригласить Году на сход, устроенный в одной из скромных хижин. Соль была укрыта в надежном месте. Чтобы иметь возможность расплатиться со страшными охранниками, ожидавшими в прибрежных зарослях, рыбакам требовалось сплести новые сети и починить лодки – а лучше выстроить новую.

– Мы не можем так долго ждать, – возразила Года, так и не успевшая отдохнуть. – Мы должны предложить нашу соль рыбакам и мясникам, которым мы доверяем, в обмен на их товары.

Рыбаки оставили себе необходимый запас и в три дня выменяли оставшееся. Их соль была плотная и по качеству годилась даже для обработки мяса. Года затребовала себе половину прибыли – три серебряных денария – и надежно спрятала их в щели между камнями своей башенки. Уже скоро она сможет обнять свою дочь.

В начале следующего месяца десять мужчин и дюжина подростков отправятся в путь с четырьмя телегами, с мешками и покрывалами, чтобы вывезти как можно больше новой соли. В этот раз Годе не предложили идти вместе с ними, чему она была очень рада. Здоровье аристократки, привыкшей жить в роскоши, в окружении слуг, было подорвано этим путешествием, и рыбачки обещали за ней ухаживать. Им даже было желательно, чтобы прекрасная дама никуда не уходила с их мужьями и сыновьями; к тому же Года гораздо успешнее сумеет провести переговоры с возможными покупателями в городе.

А на следующий день она отвела женщин в старую церковь Санта-Мариа, что на берегу моря. Года, как и ее прародительницы, втайне приносила жертвы Матери, а на людях молилась как христианка. Женщины отстояли мессу, проходившую под шум моря, а потом Года оставила венок из цветов и ароматических трав в нише рядом с Евангелием, как делала прежде ее бабушка, всегда в одном и том же месте. Когда Года и рыбачки остались одни перед старинной статуей Богоматери, дама из башни заговорила с ними самым серьезным тоном:

– Дело предстоит непростое, но если все пойдет как задумано, через несколько лет мы сможем расширить наш порт. Соль нужно вывозить в Ампурьяс, Руссильон и Нарбонну – и даже к маврам, если новый граф согласится продлить перемирие. Но самое главное, чего я прошу у вас ради ваших детей, – это избегать ссор и конфликтов. Нам будет требоваться все больше людей, мы должны жить единой общиной, препоручив себя Деве-заступнице.

Все женщины согласились с Годой, хотя и не представляли себе размах задуманного ею предприятия. Если жители поселка продолжат беспрепятственно добывать соль, они получат право на заброшенную выработку, и через много лет оно будет признано трибуналом расчетливых графов Марки. Среди нашедших соль уже сейчас, возможно, находится будущий хозяин соляной горы, маленького замка Кардона и его окрестностей. Года, конечно, думала о собственной дочери, которую следовало выдать замуж за влиятельного человека. Вот какова была ее цель.

Разом зазвонили городские колокола. В церковь вернулся священник. Он вел себя суетливо и был очень удивлен, увидев, что рыбачки еще не разошлись, а беседует с ними Года-изгнанница.

– В город въезжает новый граф и властитель Марки, Бернат из Готии!

– А как же Дрого де Борр? – спросила Года.

– Был суд, и его признали виновным в смерти виконта.

– О господи! Фродоин! – не сдержалась Года.

Священник нахмурился. Года поняла, что ее старый знакомый чем-то напуган.

– Говорят, Бернат пришел не только для того, чтобы занять трон. Граф прилюдно поклялся усмирить город после хаоса, который принес Дрого, но слышали также, что он собирается покарать готов и присвоить себе их богатства. Года, мы с тобой такое уже пережили. Епископ отправил вперед гонца: Дрого продолжает обвинять тебя и перед новым властителем, он называет тебя изменницей. Готы в страхе бегут из города. И ты тоже беги – ты ведь душа Барселоны.

Женщине стало страшно, но она оставила рыбачек в церкви и в одиночку, рыдая, пошла к себе на Монс-Иовис. Мечта ее ускользала сквозь пальцы, как мелкий песок у нее под ногами. И все-таки она не уйдет из города. Года верила в силу Фродоина, верила, что он будет защищать ее в борьбе с Бернатом – до самого конца.