12

День ухода выдался серый и ветреный. Колоны и другие жители города, решившие отправиться в новые земли, собрались в древней базилике Санта-Крус. Епископ в торжественном облачении встречал их на крыльце, прихожане смогли рассмотреть расчищенную площадку и новые леса вокруг оснований стен и колонн. Фродоин желал показать, что его приход знаменует новый период в жизни Барселоны, он призвал всех остававшихся в городе мастеров-строителей и изучал вместе с ними восковые дощечки с чертежами нового храма. Большинство каменотесов успели вернуться в Нарбонну и другие безопасные города, но Фродоин верил, что мастера соберутся, когда возобновятся работы и о них раскатится молва.

Мессу прочитал сам епископ со своими канониками; после благословения он проводил отряд колонов к Старым воротам, где были приготовлены повозки с инструментами, снедью и зерном. Епископат предоставил по пятьдесят сестерциев семян на каждого главу семьи – помимо того, чем люди разжились на собственный счет. Крестьяне получат столько земли, сколько смогут обрабатывать из года в год, и эта весть вдохновила многих барселонских земледельцев, которые прошлым летом лишились всего.

Фродоин предложил неожиданное решение, когда никто не знал, что делать. В каждой своей проповеди он боролся со страхом доверившихся ему прихожан. И хотя ходили слухи, что граф Гунфрид ничего не знает про априсий и может его отменить, люди верили епископу, потому что больше уповать им было не на кого. Альтернативой выступала голодная смерть, и крестьяне взглядами подбадривали друг друга.

Фродоин, до сих пор не привыкший к сырости, решил не расставаться с тяжелым церемониальным покровом, что придало прощанию дополнительную торжественность. В митре, с посохом в руке, он шел вслед за большим распятием. Раб вел в поводу епископского коня – Фродоин решил в знак своего расположения проехать с уходящими часть пути.

В последние дни барселонские писцы были перегружены работой. Каждый глава семьи приводил свидетелей, подтверждавших его добропорядочность и верность христианским обычаям.

Здесь же находились виконт, викарий и другие чиновники графства. Капитану Ориолю с гвардейцами предстояло сопроводить колонов до пяти поселений возле Монтсени – там, рядом с Бредой и Риэльсом, земли принадлежали епископату. Пустующие угодья были плодородны, и если крестьяне поторопятся, то успеют провести сев еще до заморозков.

Сунифред выглядел встревоженным, но Фродоину было не до него. Он спешил попрощаться со знакомыми колонами. Епископ отыскал Жоана, Леду и их детей. Увидев прелата, женщина почтительно поцеловала его кольцо.

– Ты получил документ, Жоан? Даже если ты не умеешь читать, храни его как самое ценное сокровище. Твоя семья будет владеть этой землей из поколения в поколение.

В обычае у готов было письменно фиксировать продажу и передачу земли во владение. Фродоин продолжал:

– Я до сих пор молюсь за вашу дочурку Аду, да пребудет она с ангелами Господними. И не забудь, Жоан: в день святого Фелиу ты должен отдать два окорока, двух каплунов и ребра с одной свиньи – или столько же в переводе на зерно. Церковная повинность обязывает тебя принести также первые плоды земли – они для Бога. Кажется, что это много, но здешняя почва плодородна.

Виконт не позволил предоставить колонам какие-нибудь льготы или поблажки: граф не потерпит убытков. Если земля окажется щедра, семьи переселенцев справятся.

– Точно так и будет, – пообещал Жоан, маскируя неуверенность.

– Сеньор епископ, а верно, что в тех местах водятся драконы?

Жоан дал Гальдерику подзатыльник за то, что тот раскрыл рот без разрешения. Фродоин наклонился и взъерошил непоседливому мальчишке волосы. Этот вопрос был следствием древних преданий, ходивших по Марке, и даже сам епископ не знал, правдивы они или нет. В землях Англии тоже рассказывали о драконах, разрушающих монастыри, но многие утверждали, что это вина кровожадных разбойников с севера.

– Не верь всему, что говорят, сынок. – Фродоин вытащил маленький серебряный крестик. – Возьми, Гальдерик. Ни один дракон не осмелится причинить тебе вред, пока ты его носишь.

– Вы слишком щедры к нам, мой господин, – пробормотала смущенная Леда. Сын ее только что получил самый ценный предмет, каким они когда-либо владели.

Фродоин благословил семью и двинулся дальше. Беспокойство не покидало его. С тех пор как Карл Великий захватил территорию Марки, множество подобных дерзких походов завершались плачевно.

Элизия и Гали тоже находились здесь. Епископ подозвал их к себе; он до сих пор не привык к происшедшей с этой четой перемене. Гали объявил себя наследником большого дома рядом с Мираклем. Старики помнили историю Гомбау и самого Гомбау, вассала графа Сунифреда, который бежал, когда в город вошел Гильем Септиманский. И про его семью в Вернете тоже знали. Никаких записей о доме не нашлось, но никто и не представил свидетельства против Гали, так что виконт передал ему дом. По совету Сервусдеи, который, как, впрочем, и все в Барселоне, относился к Элизии с нежностью, в документе было проставлено, что десятая часть дома принадлежит супруге: так было положено по готским законам. Без ее согласия Гали не мог совершать с домом никаких сделок. Но самое поразительное было в том, что у четы нашлись деньги на восстановление дома и работы уже начались. Серебряные монеты барселонской чеканки. Фродоин без ведома виконта и викария сумел притормозить затеянное ими расследование – чиновники хотели установить, откуда взялись эти деньги. Настало время смотреть вперед.

– Вот они, самые состоятельные из моих колонов! – лукаво заметил Фродоин.

– Сеньор епископ! – спесиво поздоровался Гали. Он щеголял в короткой тунике ярко-алого цвета и расточал широкие улыбки крестьянам, вынужденным отправляться на пустоши.

– Когда вы откроете двери «Миракля»?

Гали обернулся к Элизии: взгляд ее был полон задора, глаза блестели, словно два светлячка.

– Таверна и кухня скоро будут готовы, а вот с верхним этажом придется подождать, – возбужденно затараторила девушка. – К тому же надо починить крышу, расчистить огород, поставить конюшню, а еще…

Фродоин не стал слушать дальше. Элизия была как стремительный вихрь.

– Ты – благословение для нашего города.

Девушка покраснела и опустила глаза. Хотя ей было всего шестнадцать лет, она лучше других приспособилась к новой жизни. Она была энергична и полна решимости, к тому же хорошо платила за работу; благодаря ей многие каменщики и плотники теперь не боялись встретиться с зимой. В знак ответной признательности они с Гали поднесли епископату щедрое пожертвование, которое Фродоин уже определил потратить на больницу для бедных и новые леса для строительства собора.

Епископ уже шел дальше, когда его нагнал Гали. Элизия осталась болтать с Ледой.

– Господин, я должен вам кое-что передать.

– Не сейчас, Гали. – К этому парню у Фродоина душевного отношения не было. Они были ровесники, но сладкая притворная улыбочка и нехорошая слава среди колонов заставляли прелата соблюдать осторожность.

– У меня для вас послание от Дрого де Борра.

Фродоин посуровел. Ему не понравилось, что один из его колонов связан с Дрого.

– Говори, – процедил он сквозь зубы.

Гали убедился, что их никто не подслушивает.

– Вчера на строительстве появился человек от него, по имени Калорт. Дрого интересуется, насколько вы разобрались в обстановке и станете ли оказывать ему поддержку против готов. Если вы хотите заселить безлюдные территории, для них вам понадобится защитник. Это звучало как предупреждение.

– Почему он отыскал именно тебя?

Гали отвел взгляд; Фродоин почувствовал, что он рассказывает не все.

– Сейчас еще рано решать, кому мы можем довериться, – сухо продолжил епископ. – Могу я доверять тебе, Гали? Почему ты не стал говорить в присутствии жены?

– Ее в это дело не впутывайте. – Гали осекся, поняв, что выбрал неправильный тон для разговора с прелатом, и склонил голову. – Прошу вас, мой господин. – И отошел в смущении.

Только слабость, которую Фродоин питал к Элизии, помешала ему приказать, чтобы Гали забрали во дворец для допроса. Он решил отбросить ненужные мысли и сел на коня, благословив колонов. Епископ возглавил шествие к Французской дороге. Желая сделать зрелище более эффектным для остающихся, он повелел Сервусдеи петь Сто тринадцатый псалом, об исходе евреев из Египта. Они проходили в Старые ворота под овацию и слезы расставания. Жизнь вне города была очень тяжела. Многие из тех, кто уходил сейчас, никогда не вернутся.

Фродоин сопровождал караван две мили, а потом, простившись, галопом вернулся в Барселону. Ему было стыдно признаться себе, что этот торжественный выезд служил прикрытием для совсем другого желания, более простого и властного. Епископ проехал арки акведука и овраги Мердансара, затем поскакал по узкой полосе, отделяющей город от моря, миновал ворота Регомир и попал на перешеек между лиманами. По другую сторону Барселоны лежало озеро Кагалель, а впереди высилась Монс-Иовис. Фродоин еще не успел познакомиться с этой юго-западной окраиной, гнилостной и вредной для жизни. Некоторые участки земли успели подсохнуть, летом здесь разбивали огороды. Фродоин проехал через бедняцкую деревню с глинобитными домами. Голые дети бежали за конем, а их матери, истощенные, с дряблой кожей, в испуге звали их обратно. В большой луже мужчины месили ногами грязь пополам с соломой – из этого материала они изготовят блоки для починки домов, пострадавших от последнего набега сарацин. Увидев епископа, мужчины попадали на колени. Фродоин всех благословил и продолжил путь по извилистой тропе к вершине стоящей у моря горы. На склоне росли виноградники Нантигиса – то немногое, что не было разорено.

На вершине стояла суровая квадратная башня из камней, сцепленных раствором, – в городе ее называли «замок». Епископ залюбовался видом на побережье с этой высокой точки. Здесь, наверху, все дышало спокойствием. У подножия горы Фродоин видел маленький порт с остатками древних сооружений и деревянными причалами; на северо-востоке стояла рыбачья церковь, рядом были дома рыбаков и песчаный пляж, а еще дальше виднелось селение Бадалона. Епископ привязал коня к фиговому дереву и подошел к обрывистому краю, откуда смотрела на море женщина в плаще с надвинутым капюшоном. Полы плаща развевались на ветру. Узрев эту картину, епископ вздрогнул.

– Ты пришел, – сказала женщина, не оборачиваясь.

Фродоин мечтал о ней все эти недели.

– Я получил от тебя весть. Ты знала, что я приду, Года.

– Ты дал новую надежду колонам и многим барселонцам.

– Молись, чтобы Господь их охранил.

Года повернулась, и Фродоин увидел в ее глазах слезы счастья. Он понял, что теперь она верит в него, молодого франка, тщеславного и лукавого, но, быть может, способного разрешить трудности, с которыми не справлялись его предшественники, графы и епископы. Он сделал шаг вперед. Вожделение его становилось неуправляемым. В этом пустынном месте легко было забыть обо всех принесенных обетах. Он вдохнул ее запах. Она бросила загадочный взгляд на море:

– Ты спас город и спас меня.

Фродоин был глубоко растроган, увидев в ее зеленых глазах благодарность. Хотя Годе было чуть больше тридцати, в ее душе как будто хранилось знание предков, опыт всех поколений женщин, которые прожили с Барселоной каждое мгновение до единого.

– Я думаю, это правильный путь. Для начала мы должны вспахать эту землю.

Фродоин прикоснулся к ее руке, она ответила взглядом сообщницы. Они здесь вдвоем, и оба понимают, как опасно продолжать то, что возникло между ними в крипте. Если их обнаружит Нантигис, по готскому закону они должны сделаться его рабами – или, возможно, тело епископа будет вывешено на одной из городских башен.

Оба они уже имели опыт тайного нарушения обетов, но сейчас все было иначе: помимо запретного влечения, было и прочное основание, некий сговор неясной природы, в котором оба хотели участвовать.

Все их сомнения развеялись в этом долгом взгляде, улетучились из мира, и Фродоин с Годой поцеловались, стоя над Средиземным морем. Старое море было свидетелем сближения двух далеких звезд, как будто предназначенных для такой судьбы. Года проявила больше осторожности и отвела Фродоина в старую башню, по виду заброшенную. Женщина еще загодя принесла туда свечи и разложила чистые циновки. Фродоин почувствовал, что задыхается от желания. Года источала пленительную женственность, он раздевал ее ласково и страстно.

Года даже не подозревала, что способна так вожделеть мужчину. Своего первого мужа, за которого ее выдали родители, она по-настоящему любила; второй вызывал у нее отвращение, но Годе пришлось согласиться на этот брак, чтобы остаться в живых. А сейчас она впервые выбирала сама, и это возбуждало ее больше всего. В молодом епископе Года видела себя. Они были полны жизни и готовы поставить эту жизнь на кон ради избранной цели и ради такой вот встречи.

Года отдалась на волю пламени, которое давно рвалось наружу. Ей нужно было почувствовать Фродоина внутри себя, слить вместе их бурные потоки энергии. Фродоин целовал ее в шею, отстраняя черные пряди, она гладила его вьющиеся волосы и спину. Она хотела перешагнуть запретный порог вместе с ним. Лаская друг друга, они избавились от одежд, им не терпелось ощутить прикосновение кожи к коже. И когда плоть прошлась по плоти, желание пронзило их как луч, но они хотели дать наиграться всем пяти чувствам. Фродоин был в упоении от этого стройного тела, которое извивалось под его руками, его губы странствовали повсюду, он хотел услышать, как стонет эта женщина. Да, он совершал тяжкий грех, но остановиться уже не мог.

Года откликалась на каждое его прикосновение. Ей не хватало воздуха, кожа трепетала, сделавшись необыкновенно чувствительной. Терпеть эту сладкую дрожь уже не было никакой возможности, и Года распласталась на нем сверху, исследуя мужское тело в бисеринках пота; естество его застыло в напряжении, но Года не желала торопиться. Наслаждение плоти сливалось с другим чувством: она сознавала себя женщиной, хозяйкой над жизнью и над инстинктом продолжения рода.

Наконец Фродоин возлег сверху и проник в нее с ликующим рыком. Года всем телом отзывалась на мощные толчки, она вздымала груди, чтобы Фродоин давил на них, задыхаясь от желания.

А потом женщина уселась на него и снова приняла его в себя, и они проскакали вместе до самого финала, который нахлынул на них с необыкновенной мощью, и Года без сил упала ему на грудь. Ни один из двоих раньше не переживал ничего подобного.

Отдышавшись, Фродоин лег на бок и принялся рассматривать свою возлюбленную. В Годе и сейчас была загадка. Ее нагота напомнила ему наготу античных богинь, которых земля время от времени возвращала из древних руин. Но в ней загадок было даже больше. Епископ успел навести справки об этой женщине. Некоторые церковники мстительно доносили, что Года практикует какие-то странные ритуалы, но все без исключения признавали, что она очень влиятельная дама и пользуется уважением всего города.

Они провели вместе целый вечер, обсуждая прошлое Барселоны, ее утраченные богатства и во что она однажды может превратиться, если осушить болота и расширить морской порт. Беседа их текла, и Фродоин понял, что Года, возможно, и есть душа Барселоны. В эту башню над морем их привело вожделение, однако теперь в них рождались новые чувства. Фродоин будет не только ее любовником, но и ее исповедником. Завернувшись, чтобы не замерзнуть, в плащ Годы, они смотрели, как на море опускается ранняя ноябрьская ночь. Им следовало вернуться в город до того, как закроются ворота. Их связь была тайной, способной погубить обоих, но ни один уже не мыслил об отступлении.

Когда они оделись, Фродоин поделился с Годой последней тревожной новостью.

– Дрого прислал мне весть. Он предлагает защищать колонов в обмен на мою поддержку.

– Если согласишься, ты совершишь ошибку. – Года в раздражении нахмурилась. – Кто передал тебе эту весть?

– Один колон, Гали из Каркассона.

– Муж юной Элизии! – вспомнила Года. Рука ее обвилась вокруг его шеи. – Мне не нравится, что этот человек исполняет приказания Дрого. Элизия – особенная девушка, я это почувствовала, как только увидела ее плачущей в первый день, и эта ее гостиница тоже помогает городу выбраться из агонии. Сейчас это только наитие, но я знаю: мы должны ее защитить. Барселона нуждается в Элизии не меньше, чем в хорошем постоялом дворе.

Вдалеке от этих мест Ротель проснулась испуганная, в абсолютной темноте. Она дрожала от холода, лежала на голой земле и была укрыта только грязной рубашкой. Единственное, что она помнила, – это горький напиток, который Оникс силой заставил ее выпить. Девушка слышала подозрительное пощелкивание рядом с собой, но ничего не видела.

Внезапно наверху появился свет, и Ротель в страхе отползла от яркого пятна. Свет шел от горящего факела. Увидев вокруг себя каменные стены, девушка поняла, что ее заточили в колодце в глубине пещеры, где она провела несколько дней наедине с безмолвным Ониксом. До этого момента бестиарий совершенно не обращал на нее внимания, ей даже приходилось самой добывать себе пищу – собирать ягоды в лесу. Всякий раз, когда Ротель задумывалась о побеге, страшная черная фигура возникала рядом с ней.

Пленница не знала, каким образом Оникс спустил ее в колодец и почему он вообще так поступил. На полу что-то зашуршало. Посмотрев вниз, Ротель завизжала. Она была окружена змеями и скорпионами, которые отчаянно пытались спасти свою жизнь. Взглянув наверх, девушка увидела в освещенном проеме голову Оникса. Черный человек бесстрастно наблюдал. Ротель укусили за лодыжку, она в страхе поджала ноги. Одна змея шипела, другие подползали ближе. Девушка заплакала, поддавшись панике.

– Учитель!

– Попытайся дожить до рассвета.

Черное лицо исчезло; Ротель ощутила укус маленьких клычков на своей руке. Пока ее тело немело от впрыснутого яда, ученица бестиария чувствовала такой ужас, какого раньше не могла себе и вообразить.