Примечание автора

Когда эта книга была впервые опубликована, я все еще был в тюрьме, поэтому через своих адвокатов я отправил письмо, которое в этом издании появилось в виде «Примечания автора». В этом письме говорилось:

Во время последнего разговора со своим адвокатом Мохаммед сказал, что он не держит обиды ни на кого из тех, кто упомянут в этой книге. Он призывает их прочесть ее и поправить, если посчитают, что в ней есть какие-то ошибки, и что он мечтает однажды собраться со всеми ними и выпить чаю после всего того, что они узнали друг от друга.

Я хочу повторить и подтвердить это письмо здесь, и сказать, что теперь, когда я дома, эта мечта становится настоящим приглашением. Двери моего дома всегда открыты.

Введение редактора к первому изданию

Летом и в начале осени 2005 года Мохаммед ульд Слахи, находясь в изоляции в одиночной камере в лагере «Эхо» в Гуантанамо, написал черновой вариант этой книги, состоящий из 466 страниц и 122 тысяч слов.

Он писал ее частями, начав вскоре после первой встречи с Нэнси Холлэндер и Сильвией Ройс, двух адвокатов из бесплатной юридической помощи. Строгий режим цензуры Гуантанамо делал каждую написанную им страницу секретным материалом с самого момента ее создания, а каждая новая глава отдавалась правительству США на рассмотрение.

15 декабря 2005 года, через три месяца после того, как он закончил последнюю страницу своей рукописи, Мохаммед прервал слушания Комиссии по пересмотру в Гуантанамо, чтобы обратиться к председателям:

Я просто хочу упомянуть, что недавно закончил писать книгу в тюрьме. В ней говорится обо всем, что произошло со мной здесь. Я отправил ее в Вашингтон, и, когда ее опубликуют, я советую вам всем прочитать ее. Небольшая реклама. Это очень интересная книга, как мне кажется.

Но рукопись Мохаммеда не была опубликована. Ей присвоили гриф «SECRET». Так классифицировали информацию, которая могла навредить национальной безопасности страны при публикации. Также ей присвоили статус «NOFORN», что означало, что ее запрещено передавать иностранным агентам или службам. Ее передали на охраняемый объект близ Вашингтона, и увидеть ее могли только те, у кого был допуск к секретной информации. Более шести лет адвокаты Мохаммеда участвовали в судебных процессах и переговорах, чтобы получить разрешение на публикацию рукописи.

В течение этих шести лет, в основном из-за закона о свободе информации, который появился на свет силами Американского союза защиты гражданских свобод, правительство США рассекретило тысячи документов, описывающих условия содержания заключенных, которых держали под стражей в Америке после терактов 11 сентября 2001 года. Во многих документах упоминаются намеки на историю страданий Мохаммеда: сначала в руках ЦРУ, а затем в руках военных США в Гуантанамо, где Команда специальных проектов подвергла его самым упорным, обдуманным и жестоким допросам в современной истории. Некоторые из этих документов содержат кое-что еще: дразнящие реплики самого Мохаммеда.

Один из примеров содержится в его собственных записках на английском. В коротком обращении, датированном 3 марта 2005 года, он написал:

Приветствую. Я Мохаммед ульд Слахи, заключенный в Гуантанамо под номером 760, данным письмом подаю заявление по приказу «Хабеас Корпус».

Запись закончилась просто:

Я не совершал преступления против США, и США не выдвигало против меня никаких обвинений, поэтому я прошу моего немедленного освобождения. Для выяснения других деталей моего дела буду рад увидеть вас на слушаниях в будущем.

Другой написанный на английском документ – это письмо его адвокату Сильвии Ройс, датированное 9 ноября 2006 года, в котором он шутит:

Вы попросили меня написать все, что я рассказал своим следователям. Вы в своем уме? Как я могу записать семь лет беспрерывных допросов? Это как спросить у Чарли Шина, сколько девушек у него было.

Он продолжил:

Тем не менее я представил вам все (почти) в своей книге, в доступе к которой вам отказывает правительство. Я собирался углубиться в детали, но осознал, что это бесполезно.

Короче говоря, вы можете поделить мое время на два этапа:

(1) До пыток (я говорю о тех пытках, которые не мог терпеть): я рассказал им правду о том, что ничего не делал по отношению к их стране. Этот этап длился до 22 мая 2003 года.

(2) Эра после пыток: когда тормоза отказали. Я соглашался с каждым обвинением, выдвинутым моими следователями. Я даже написал свое печально известное признание о готовящейся атаке на Си-Эн Тауэр в Торонто, полагаясь на совет штаб-сержанта. Я просто хотел, чтобы от меня отстали. Мне все равно, сколько меня продержат в тюрьме. Моя вера спасает меня.

Документы также содержали два выступления Мохаммеда на слушаниях комиссии в Гуантанамо. Первая запись (также оказавшаяся первой записью слов Мохаммеда в каких-либо документах) – из слушания Трибунала по пересмотру статуса заключенного, датированного 8 декабря 2004 года, спустя несколько месяцев после окончания «специального допроса». В ней есть такой эпизод:

В: Как вы можете ответить на самое первое обвинение – в том, что вы член Талибана или «Аль-Каиды»?

О: Я не имею никакого отношения к Талибану. Что до «Аль-Каиды», я входил в ее ряды в 1991 и 1992 году. Покинув Афганистан, я оборвал все связи с «Аль-Каидой».

В: И вы никогда не спонсировали ее и никак не поддерживали с тех пор?

О: Нет, ничего такого.

В: Когда-нибудь вербовали для нее?

О: Никогда. Даже не пробовал вербовать кого-то для нее.

В: Вы сказали, что вас заставили признаться в причастности кзаговору «Миллениум», правильно?

О: Да.

В: Кому вы в этом признались?

О: Американцам.

В: А что вы имеете в виду под «давлением»?

О: Ваша честь, я не хотел бы говорить об этом, если мне это позволено.

В: Вы не обязаны говорить об этом. Мы просто хотим убедиться, что вас не пытали и не вынудили сказать неправду. Только по этой причине вам задали этот вопрос.

О: Яне принимал участия в этих ужасных терактах.

Да, я признаю, что был членом «Аль-Каиды», но не хочу говорить об этом. Умные люди пришли ко мне, проанализировали мои слова и поняли, что я честен. Мне было на руку говорить правду, тем более что моим словам находилось подтверждение. Я сказал, что не причастен к терактам. Я прошел тест на детекторе лжи, и мне сказали, что разговаривать об этом больше не придется. Они попросили меня не говорить об этом, и эта тема не поднималась уже год.

В: Значит, власти США никогда не обращались с вами плохо?

О: Я не хочу отвечать на этот вопрос. Я не стану, если только вы не заставите меня.

Источник другой записи – Административная комиссия по пересмотру 2005 года, где он объявил, что написал эту книгу. С прошлого Трибунала по пересмотру статуса заключенного прошел уже год, и в этот раз он наконец смог встретиться со своими адвокатами и нашел время и силы перенести свой опыт на бумагу. На этот раз он свободно говорил о своей одиссее, не со страхом или злостью, но иронично и остроумно. «Он был довольно глупым, – Мохаммед описывает, как один следователь угрожал ему. – Он сказал, что приведет ко мне черных людей. Я вообще не был против, половина моей страны – чернокожие!» Другой следователь, известный как Мистер Икс, прятался под одеждой с головы до ног, «как женщины в Саудовской Аравии» и носил «перчатки как у О. Джей Симпсона». Ответы Мохаммеда нарочно были очень детальными, чтобы усилить впечатление и доказать их искренность. «Прошу, – говорит он комиссии. – Я хочу, чтобы вы правильно поняли суть моего рассказа. Мне все равно, освободят меня или нет, я просто хочу, чтобы меня поняли».

У нас нет полной записи того, как Мохаммед пытался рассказать свою историю на том слушании. Как только он начинет описывать, что испытал в Гуантанамо летом 2003 года, «записывающее оборудование перестанет работать». Вместо утерянного эпизода, где «заключенный рассказывал, как в Гуантанамо его пытали несколько человек одновременно», документ предлагает «восстановленную по памяти запись, испорченную тысячей щелчков»:

Заключенный начал рассказывать о пытках, которые устраивала женщина-следователь, известная ему под именем _. Заключенный попытался объяснить Комиссии, что делала _, но вдруг пришел в смятение и заметно расстроился. Он объяснил, что подвергся сексуальному домогательству, и хотя ему нравятся женщины, ему не нравилось, что _ делала с ним. Председатель заметил, что заключенный очень огорчен, и сказал, что ему необязательно продолжать рассказ. Заключенный был очень благодарен и решил не останавливаться на подробностях домогательства со стороны _.

Заключенный предоставил детальную информацию о жестоком обращении со стороны и _. Заключенный заявил, что вошли в камеру в масках и начали избивать его. Они били его так сильно, что очень расстроилась. _ не нравилось, как обращались с заключенным, и она сопереживала ему. По словам заключенного, плакала и просила и перестать избивать его. Заключенный хотел показать Комиссии шрамы и раны, но комиссия отказала в осмотре. Все члены Комиссии подтверждают, что данная восстановленная запись правдиво отражает содержание испорченного фрагмента пленки.

У нас есть доступ к этим записям лишь потому, что весной 2006 года их приказал опубликовать федеральный судья, рассматривающий судебный иск по Закону о свободе информации, поданный Associated Press. Этот судебный иск наконец заставил Пентагон, спустя четыре года после начала работы, опубликовать официальный список людей, содержащихся в тюрьме. Впервые у заключенных были имена, а у имен был голос. На записях секретных слушаний многие заключенные рассказывают истории, которые подрывают заявления о том, что в лагере на Кубе содержались «худшие из худших». Это якобы были люди настолько опасные, что, по словам одного генерала, в то время руководившего операциями в лагере, первые заключенные, прибывшие в 2002 году, «грызли гидравлические линии самолета С-17, чтобы вывести его из строя». Несколько заключенных, в том числе и Мохаммед, затронули вопрос их содержания в американской тюрьме.

Пентагон удвоил ставку. «Заключенные, содержащиеся в Гуантанамо, тренировали террористов, подрывников, смертников и других опасных людей», – снова заявил военный спикер, когда записи попали в публичный доступ. «И мы знаем, что они научены врать, чтобы попытаться завоевать сострадание к их положению и чтобы оказать давление на правительство США». Спустя год военные опубликовали записи слушаний Административной комиссии по пересмотру, которые прошли в Гуантанамо в 2006 году, но запись с Мохаммедом полностью отсутствовала. Она засекречена до сих пор.

Рукописи Мохаммеда наконец допустили к публикации, его команда юристов передала их мне на диске с надписью «Рукописи Слахи – рассекреченная версия» летом 2012 года. К тому времени Мохаммед находился в Гуантанамо уже 10 лет. Федеральный судья удовлетворил заявление Мохаммеда о вынесении приказа по «Хабеас Корпус» и приказал освободить его, но правительство США подало апелляцию, и апелляционный суд направил ходатайство назад в федеральный районный суд для пересмотра. Это дело все еще ожидает вердикта.

Мохаммед до сих пор содержится в том же изоляторе, где он написал «Дневник Гуантанамо». Я прочитал, кажется, все, что есть по этому делу, и я не понимаю, как он вообще оказался в тюрьме.

Мохаммед ульд Слахи родился 31 декабря 1970 года в Росо, в то время поселке, а ныне – маленьком городе на реке Сенегал на южной границе Мавритании. У него было восемь старших братьев и сестер, еще трое родились после него. Семья переехала в столицу, Нуакшот, когда Мохаммед закончил начальную школу, вскоре после этого умер его отец, торговец верблюдами. Стечение обстоятельств, и, очевидно, таланты Мохаммеда определили его роль в семье. Отец научил его читать Коран, и Мохаммед еще подростком знал его наизусть. Он хорошо учился в школе, особенно ему давалась математика. Статья в Der Spiegel, опубликованная в 2008 году, описывает его в детстве как популярного мальчика, который очень увлекался футболом и особенно любил немецкую сборную. Именно эта страсть подтолкнула его к тому, чтобы подать заявление на грант от Общества имени Карла Дуйсберга для учебы в Германии, который он в итоге получил. Это было невероятное достижение для всей семьи, рассказывается в журнале:

Слахи сел на самолет до Германии в пятницу в конце лета 1988 года. Он был первым членом семьи, кто учился в университете, да еще и за границей, и первым, кто хоть раз летал на самолете. Отъезд любимого сына сильно взволновал мать Мохаммеда, и прощание с ней было таким печальным, что Мохаммед ненадолго засомневался, стоит ли ему лететь. Но в конце концов остальные члены семьи все же убедили его отправиться в Германию. «Мы надеялись, что он поможет нам с деньгами», – говорит теперь его брат Яхди.

В Германии Мохаммед получил степень по электротехнике и собирался работать в сфере телекоммуникаций и компьютерных компаниях. Но он прервал обучение, чтобы принять участие в деле, которое объединило молодых людей со всего мира: восстание против коммунистического правительства в Афганистане. В те дни подобная деятельность не была запрещена или ограничена, и молодые люди вроде Мохаммеда съезжались из самых разных стран. А Запад и, в частности, США активно это поддерживали. Чтобы присоединиться к борьбе, нужно было пройти обучение, поэтому в начале 1991 года Мохаммед посещал тренировочный лагерь Аль-Фарук неподалеку от Хоста в течение семи недель, после чего поклялся в верности «Аль-Каиде», которая управляла лагерем. Его научили пользоваться минометами и легким стрелковым оружием – по большей части тем, что было произведено в Советском Союзе. Позже, на слушании в 2004 году, Мохаммед вспоминал, что, в отличие от самих минометов, снаряды к ним были произведены в США.

Пройдя тренировку, Мохаммед вернулся к обучению, но в начале 1992 года, когда коммунистическое правительство было на грани краха, он вновь приехал в Афганистан. Он присоединился к подразделению, которым командовал Джалалуддин Хаккани. Они осаждали город Гардез, который, не оказав серьезного сопротивления, сдался через три недели после прибытия Мохаммеда. Кабул пал вслед за Гардезом, и, как Мохаммед объяснил на слушании комиссии, дело быстро стало мутным:

Сразу после падения коммунистов моджахеды устроили джихад против самих себя, чтобы разобраться, кто будет главным: разные группировки начали сражаться друг с другом. Я решил вернуться в Германию, потому что не хотел воевать с другими мусульманами и не смог найти причину для этого, сегодня я тоже не смог бы найти смысл в войне за то, чтобы кто-то стал президентом или вице-президентом. Моей задачей было воевать против агрессора, в первую очередь против коммунистов, которые пытались запретить моим братьям совершать религиозные ритуалы.

Это, как всегда настаивал Мохаммед, означало конец его работы с «Аль-Каидой». Как он сказал председателю трибунала на слушании:

Я знал, что воевал на одной стороне с «Аль-Каидой», но тогда «Аль-Каида» не вела джихада против США. Они направляли нас на борьбу против коммунистов. В середине 90-х «Аль-Каида» хотела объявить джихад США, но лично меня это никак не касалось. Я не поддержал их в этой идее, это их собственная проблема. Я никак не связан с отношениями между «Аль-Каидой» и США. Они должны решать свои проблемы самостоятельно, я к ним не имею никакого отношения.

В Германии Мохаммед устроился так, как этого хотели он и его семья в Нуакшоте. Он получил степень в университете Дуйсбурга, его молодая жена переехала к нему из Мавритании, пара жила и работала в Дуйсбурге почти все 1990-е годы. В те годы он поддерживал дружеские отношения со своими товарищами из Афганистана. Некоторые из них были тесно связаны с «Аль-Каидой». Еще он был близок с знаменитым членом «Аль-Каиды» Мафхоузом ульд Аль-Валидом, также известном, как Абу Хафс Аль-Мавритани – членом совета (Шуры) «Аль-Каиды» и одним из религиозных советников Усамы бен Ладена. Абу Хафс – дальний родственник Мохаммеда и к тому же приходится ему шурином, потому что женат на сестре жены Мохаммеда. Они разговаривали по телефону, когда Мохаммед находился в Германии. На звонок от Абу Хафса с телефона бен Ладена обратила внимание немецкая разведка в 1999 году. Еще Мохаммед дважды помогал Абу Хафсу перевести 4000 долларов его семье в Мавританию во время Рамадана.

В 1998 году Мохаммед со своей женой отправился в Саудовскую Аравию, чтобы совершить паломничество. В том же году Мохаммед по совету своего друга подал заявление на получение статуса эмигранта в Канаде, потому что не смог получить разрешение на жительство в Германии, и в ноябре 1999 года переехал в Монреаль. Какое-то время он пожил у бывшего одноклассника, а затем в суннитской мечети в Монреале, где его, как хафиза – того, кто знал Коран наизусть, – приглашали вести молитвы во время Рамадана, когда имам отсутствовал. Меньше чем через месяц после его приезда в Монреаль алжирский эмигрант и член «Аль-Каиды» по имени Ахмед Рессам был арестован при попытке въехать на территорию США на машине, начиненной взрывчаткой. Он планировал устроить теракт в международном аэропорту Лос-Анджелеса в Новый год. Это должно было стать частью большой операции, которая стала известна как заговор «Миллениум». Рессам обосновался в Монреале. Он покинул город до того, как туда приехал Мохаммед, но посещал суннитскую мечеть и общался с несколькими знакомыми Мохаммеда, которых тот потом на слушании трибунала назвал «плохими друзьями».

Арест Рессама стал началом крупного расследования по делу эмигрантов-мусульман в Монреале, и отчасти – сообщества суннитской мечети. В это время впервые в жизни Мохаммед был допрошен о возможных связях с террористами. Королевская канадская конная полиция «пришла и допросила меня», сообщил он во время слушания:

Я был чертовски напуган. Они спросили, знаю ли я Ахмеда Рессама, я сказал «нет». Затем они спросили, знаю ли я того парня и этого, а я отвечал: «Нет, нет». Было так страшно, что меня трясло… Я не привык к такому, впервые в жизни меня допрашивали, а я просто не хотел неприятностей и говорил только правду. Но они следили за мной и делали это как-то мерзко. За вами могут наблюдать, и это в целом нормально, но только не когда вы видите людей, которые ведут за вами слежку. Это выглядело нелепо, но они хотели дать мне понять, что следят за мной.

Семья Мохаммеда в Мавритании была очень встревожена. «Что ты делаешь в Канаде?» – спрашивали они его. «Я же им уже сказал, ничего, кроме поиска работы. Но моя семья решила, что мне нужно вернуться в Мавританию. Им показалось, что у меня очень плохое окружение и что меня нужно срочно спасать». Его теперь уже бывшая жена позвонила от имени всей семьи, чтобы сообщить ему, что его мама больна. Так он рассказал об этом комиссии:

[Она] позвонила мне и сказала, плача: «Либо ты перевозишь меня в Канаду, либо возвращаешься в Мавританию». Я сказал: «Эй, успокойся». Мне не нравилась моя жизнь в Канаде, я не мог насладиться свободой, да и быть под наблюдением не очень здорово. Я ненавидел Канаду и сказал, что у меня слишком тяжелая работа. Я вылетел в пятницу 21 января 2000 года. Я вылетел из Монреаля в Брюссель, а оттуда в Дакар.

С этого полета начинается одиссея, которая в итоге станет «Дневником Гуантанамо».

Она начинается здесь, потому что с этого момента только одна сила решала судьбу Мохаммеда – Соединенные Штаты. Географически то, что он называет своим «бесконечным мировым туром» арестов и допросов, подразумевает 20 тысяч миль, которые он преодолел за следующие 18 месяцев: начиная с того, что должно было стать возвращением домой, и заканчивая его высадкой на Карибском острове в четырех тысячах миль от дома. Его будут удерживать и допрашивать в четырех странах, часто при участии американцев и всегда от имени США.

Вот как первое из этих задержаний описывается в хронологии событий, которую окружной судья Джеймс Робертсон включил в рассекреченный в 2010 году приказ, одобряющий заявление Мохаммеда о пересмотре его статуса заключенного:

Январь 2000. Перелет из Канады в Сенегал, где братья Мохаммеда встретили его, чтобы отвезти в Мавританию. Их схватили] власти и допросили о заговоре «Миллениум». Прибыл американец, чтобы сделать несколько фотографий, затем кто-то, по мнению Мохаммеда, американец, полетел с ним в Мавританию, где местные власти допросили его о заговоре «Миллениум».

Февраль 2000. Допрошен по поводу заговора «Миллениум».

14.02.2000. Освободил его, заключив, что нет оснований полагать, что он причастен к заговору «Миллениум».

Мавританцы сказали: «Ты нам не нужен. Уходи. Ты нам не интересен». Мохаммед рассказывает, как он спросил: «Ачто насчет американцев?» Они сказали: «Американцы говорят, что ты зацепка, но они не дают никаких доказательств, так что нам тогда остается делать?»

Но, как отмечает судья Робертсон в хронологии событий, правительство Мавритании еще раз вызвало Мохаммеда по запросу США вскоре после терактов 11 сентября.

29.09.2001. Арестован в Мавритании. Власти сказали, что арест, потому что Слахи обвиняется в при частности к заговору «Миллениум».

12.10.2001. Пока он был под стражей, агенты провели в его доме обыск, конфисковав кассеты и документы.

15.10.2001. Освобожден властями.

Между этими двумя задержаниями в Мавритании, в которых были задействованы агенты ФБР, Мохаммед жил обычной жизнью, достаточно успешной по меркам его страны, занимался работой с компьютерами и электроникой – сначала для компании – поставщика медикаментов, которая в том числе предоставляла услуги и через интернет, а затем на многоотраслевой семейный бизнес. Но теперь он беспокоился. Хотя он был свободен и «вернулся к жизни», Мохаммед объяснил на слушании:

Я думал, что теперь у меня будут проблемы с занятостью, и мой прежний работодатель не возьмет меня к себе из-за подозрений в причастности к терроризму, но они сказали, что позаботятся об этом. Передо мной сидел самый влиятельный человек мавританской разведки. Он позвонил моему работодателю и сказал, что я отличный человек, что со мной никаких проблем нет и что меня арестовали по особой причине. «Мы должны были допросить его и допросили, теперь он свободен, так что вы можете взять его обратно».

Босс действительно взял его назад, и спустя всего месяц рабочие дела привели Мохаммеда в мавританский президентский дворец, где он потратил день, чтобы обновить телефонные и компьютерные системы президента. Когда он вернулся домой, полиция объявилась вновь и сообщила, что им снова нужно допросить его. Он попросил их подождать, пока он примет душ. Затем оделся, взял ключи. Он пошел с ними добровольно и доехал до полицейского участка на собственной машине. Свою маму он попросил не беспокоиться и пообещал, что скоро вернется домой. Тогда-то он и пропал.

Почти год его семью обманывали и говорили, что Мохаммеда держат в мавританской тюрьме. Самый старший его брат, Хамуд, регулярно посещал тюрьму, чтобы привезти Мохаммеду чистую одежду и деньги на еду. Спустя неделю после того, как Мохаммед сдался, ЦРУ посадило его в самолет и отправило в Иорданию. Через несколько месяцев США забрали его из Аммана и доставили на авиабазу Баграм в Афганистане, а еще через пару недель – в Гуантанамо. Все это время семья Мохаммеда платила за его содержание в тюрьме Нуакшота, а администрация тюрьмы клала деньги себе в карман, ничего не говоря. Наконец, 28 октября 2002 года младший брат Мохаммеда Яхди наткнулся на номер еженедельного издания Der Spiegel, где прочитал, что его брат уже «несколько месяцев сидит в камере в тюремном лагере Гуантанамо».

Яхди был крайне зол, но не на Соединенные Штаты, а на местные власти, которые врали, что Мохаммед у них и что он в безопасности. «Эти полицейские – ужасные люди. Они воры!» – кричал и кричал он, когда позвонил семье с новостями. «Не говори так!» – отвечали они и в панике бросали трубку. Он звонил им, но снова мог только кричать, а они снова вешали трубку.

Яхди все еще живет в Дюссельдорфе. Мы встретились в прошлом году в марокканском ресторане, который находится в центре для североафриканского сообщества на Ellerstrasse. Яхди познакомил меня с несколькими своими друзьями, в основном молодыми марокканцами, многие из которых, как Яхди, в итоге стали жителями Германии. Между собой они говорили на арабском, французском и немецком, а со мной – на английском, смеясь над ошибками друг друга. Яхди рассказал на арабском классическую эмигрантскую шутку своих друзей, а потом перевел ее для меня. Это была шутка о тесте на знание английского языка для начинающего работника отеля. «Что ты говоришь, если хочешь подозвать кого-то?» – спрашивают у сдающего тест. «Подойдите, пожалуйста», – отвечает он. «А что, если хочешь, чтобы он ушел?» Работник задумывается, а затем выдает: «Я выйду из отеля и скажу: „Подойдите, пожалуйста“».

В Дюссельдорфе мы с Яхди провели все время, сортируя и подписывая фотографии братьев и сестер, невесток и шуринов, племянников и племянниц и многих других людей из его с Мохаммедом семейного дома в Нуакшоте, где живет сразу несколько поколений. Во время слушаний 2004 года Мохаммед объяснил, почему у него пропал интерес к «Аль-Каиде» после того, как он вернулся в Германию: «Мне нужно было прокормить большую семью, сто человек, сто ртов». Он преувеличил, конечно, но не больше, чем в два раза. Теперь Яхди несет за это ответственность. Из-за того, что политический активизм в Мавритании – рискованное дело, он стал представлять интересы Мохаммеда от имени всей семьи. За нашим последним ужином мы смотрели видео на YouTube о демонстрации, которую он год назад помог организовать под стенами президентского дворца в Нуакшоте.

За несколько дней до моей встречи с Яхди Мохаммед смог позвонить своей семье, что дозволяется ему только дважды в год. Звонки организуются под эгидой Международного Комитета Красного Креста, они поддерживают связь Мохаммеда с его семьей в Нуакшоте и с Яхди в Германии. Яхди рассказал мне, что недавно писал в Красный Крест с просьбой увеличить количество допустимых звонков до трех в год.

Первый такой звонок состоялся в 2008 году, спустя шесть с половиной лет после его исчезновения. Репортер Der Spiegel стал свидетелем сцены:

В полдень в пятницу в июне 2008 года семья Слахи собирается у здания Международного Красного Креста в столице Мавритании, Нуакшоте. Его мама, братья, сестры, племянники, племянницы и тети – все были в выходной одежде, которую могли бы надеть на праздник. Они пришли поговорить с Мохаммедом, с их потерянным сыном, по телефону. Единая оперативная группа в Гуантанамо дала на это согласие, а Красный Крест выступил в качестве посредника. Каменные полы офиса Красного Креста покрыты толстыми коврами, а на окнах колышутся яркие занавески.

– Сын мой, сын мой, как ты себя чувствуешь? – спрашивает его мама.

– Я так рад слышать тебя.

Она начинает плакать, когда слышит его голос – впервые за шесть лет. Старший брат Мохаммеда разговаривает с ним 40 минут. Слахи рассказывает, что с ним все хорошо. Он хочет узнать, кто на ком женился, как поживают его братья и сестры, кто завел детей. «Это был мой брат, мой брат, я уверен. Он совсем не изменился», – говорит Хамуд ульд Слахи после беседы.

Судя по тому, что мне рассказывает Яхди, разговоры спустя пять лет остаются примерно такими же, хотя кое-что изменилось. Теперь они созваниваются по Skype и могут видеть друг друга. И теперь с ними нет мамы. Она умерла 27 марта 2013 года.

Передовая статья в New York Daily News от 23 марта 2010 года была озаглавлена: «Держите тюремную камеру закрытой: апелляция на возмутительное решение судьи отпустить бандита 9/11». Статья начиналась так:

Невероятно, но это правда: федеральный судья приказал освободить Мохаммеда ульд Слахи, одного из главных вербовщиков, связанного с терактами 11 сентября; человека, который считался самым важным заключенным в Гуантанамо.

Это решение было в тот момент все еще секретным приказом судьи Джеймса Робертсона, удовлетворяющим прошение Мохаммеда о пересмотре статуса заключенного. То прошение, которое Мохаммед написал от руки в своей камере в лагере «Эхо» пятью годами ранее. Не имея доступа к этому решению или к официальным записям слушаний, которые стали основанием для этого решения, в статье тем не менее предполагалось, что судья отпускает на свободу «террориста, чьи руки испачканы в крови трех тысяч человек». Еще в газете можно было прочесть такое: «Скорее всего, он – человек, чье преступление совершенно очевидно, но вину которого сложно неопровержимо доказать, потому что следователи брезгуют использовать доказательства, полученные благодаря жестокому обращению». Выразив уверенность, что Мохаммеда «хорошенько прижали после теракта 11 сентября» и что подобное обращение с ним сделало страну безопаснее, редакторы газеты уговаривали администрацию Обамы подать апелляцию, добавив: «К чему эта спешка с его освобождением? Перед тем как вынести свое законное решение, судья мог и должен был подождать, пока страна поймет, почему это должно случиться».

Через две недели суд опубликовал рассекреченную отредактированную версию приказа судьи Робертсона. Часть судебного решения, где излагаются аргументы правительства, почему Мохаммед должен остаться в Гуантанамо, включает сноску, которая могла бы удивить читателей газеты:

Правительство сначала утверждало, что Слахи заключен под стражу как «участник терактов 11 сентября» в рамках РПВС, но теперь отвергает эту теорию, признав, что Слахи скорее всего даже не знал о терактах.

Так что назвать Мохаммеда «бандитом 9/11» можно с большой натяжкой. Еще едва ли стоит говорить, что отпустить человека после девяти лет заключения вовсе не значит «поспешить с освобождением». Но в глубине статьи из Daily News есть правда, – как и в остальных газетах, освещающих дело Мохаммеда, – и правда эта в том, что все находятся в полном замешательстве. Девять лет теперь стали тринадцатью годами, а страна, кажется, не знает, кто разбирается в этом деле лучше: правительство, которое просто удерживает Мохаммеда, или судья Робертсон, единственный, кто тщательно изучил дело Мохаммеда, и постановил, что он должен быть освобожден.

Это отлично видно в одном из доступных отчетов: поначалу Мохаммеда задержали даже не по обвинению в вербовке людей для теракта 11 сентября. Когда агенты ФБР допрашивали его по возвращении в Мавританию в феврале 2000 года и еще раз через несколько недель после 11 сентября, основное внимание они уделяли заговору «Миллениум». Именно это и использовали как причину отправки Слахи в Иорданию. «Иорданцы расследовали мою причастность к заговору „Миллениум“, – объяснил Мохаммед в 2005 году на Комиссии по пересмотру. – Они сказали, что их особенно беспокоит заговор».

К тому времени, как ЦРУ доставило Мохаммеда в Иорданию, Ахмед Рессам уже несколько месяцев сотрудничал с Министерством юстиции США. А когда ЦРУ вывезло Мохаммеда из Иордании спустя восемь месяцев, Рессам уже успел признаться в участии в двух терактах и выдал имена более 150 человек, которые замешаны в терактах против США и шести других стран. Некоторые из них – заключенные Гуантанамо, и правительство США использовало признания Рессама как улики против них на слушаниях по пересмотру их статуса заключенного.

Но не против Мохаммеда. Рессам «явно не обвиняет Слахи ни в чем», – отметил Робертсон в своем заключении по делу Слахи.

ЦРУ узнало бы об этом. Еще разведка узнала бы, если бы иорданцы нашли что-то, связывающее Мохаммеда с заговором «Миллениум», 11 сентября или любым другим терактом. Но ЦРУ, по-видимому, никогда не передавало информацию, полученную во время допросов в Аммане, следователям в Гуантанамо. В 2012 году лейтенант-полковник Стюарт Коуч, назначенный в Гуантанамо прокурором в деле против Мохаммеда, дал интервью Колумбийскому университету, где проводился проект «Устная история власти закона». В интервью он говорит, что ЦРУ не показало ни одного своего отчета и что большую их часть он получил от следователей из Гуантанамо. «Он пробыл в их тюрьме шесть месяцев. Они знали, что я ведущий прокурор. Они знали, что мы считали возможным назначить по этому делу высшую меру наказания. Если бы мы смогли найти его связь с 11 сентября, мы бы добились смертной казни».

«Значит, что-то здесь не так, – предположил Стюарт Коуч в интервью. – Слахи был арестован ЦРУ, и они либо достали из него столько информации, сколько возможно, или данные, которую они получили, не были важны, и они просто перебросили его военным США в Баграм, Афганистан».

В отчете о расследовании генерального прокурора «Контртерроризм и меры задержания и допроса, сентябрь 2001 – октябрь 2003», обнародованном в 2004 году, есть одна особенно леденящая душу строка. Это одна из всего двух сохранившихся строк в полностью засекреченной четырехстраничной главе отчета под названием «Развязка».

По сравнению с военными, ЦРУ содержало у себя относительно малое количество заключенных. Несмотря на это, агенты ЦРУ, как и военные, активно интересовались условиями их содержания. Они уделяли особое внимание тем заключенным, кто с высокой долей вероятности мог обнародовать условия своего содержания, если бы их не держали в изоляции.

В начале 2002 года даже семья Мохаммеда не знала, что он в Иордании. Лишь несколько людей были в курсе, что в Соединенных Штатах действует программа перевода, задержания и допросов и что она осуществляется с помощью не только давних союзников, вроде службы разведки Иордании, но и других, более сомнительных, друзей. Мавритания была как раз таким другом. В 2002 году на мавританского президента и многолетнего правителя ульд Тайя обрушилась критика: за границей – из-за многочисленных нарушений прав человека в его стране, а дома – за тесное сотрудничество с американцами по их антитеррористической программе. То, что агенты ФБР допросили Мохаммеда на его родине в 2000 году, было уже достаточно скандально, чтобы привлечь внимание прессы. А что, если бы он вернулся домой в середине 2002 года с рассказами о том, как его выдали американцам без каких-либо официальных процедур, в обход конституции Мавритании, что ЦРУ тайно доставило его в Иорданию и что там его допрашивали месяцами?

Так или иначе, ничто не указывало на то, что 31-летний мавританец Слахи был заключенным высшей ценности, когда 5 августа 2002 на борту американского военного самолета С-17 Мохаммеда и 34 других заключенных перевозили в Гуантанамо. В противном случае его бы заметили: через две недели в Los Angeles Times была опубликована статья под названием «Лидеры „Аль-Каиды“ не обнаружены на территории Гуантанамо на Кубе», в которой говорилось, что, по словам источников в правительстве, в тюрьме нет «большой рыбки», и около 600 заключенных на острове не были «достаточно влиятельными фигурами в террористической иерархии, чтобы помочь экспертам по борьбе с терроризмом разобраться в сложно переплетенной системе ячеек и мерах безопасности „Аль-Каиды“».

Сверхсекретная проверка учреждения, которую провело ЦРУ примерно тогда же, показала такие же результаты. Когда журналисты посещали лагерь в августе, командир операций по задержанию Гуантанамо рассказал, что его собственные офицеры стали сомневаться, что заключенные должны носить статус «вражеских бойцов», а не «военнопленных», которые имеют право на защиту в соответствии с Женевской конвенцией. По решению Пентагона этого командира заменили и расширили операции, проводимые разведкой в лагере.

Почти сразу произошел раскол между военными следователями и ФБР вместе с Оперативной группой криминального расследования, которые проводили практически все допросы в Гуантанамо. В сентябре и октябре, несмотря на яростные возражения агентов ФБР и ОГКР, военные организовали первую «Команду специальных проектов» и разработали план допроса саудовского заключенного Мохаммеда Аль-Квахтани. План включал в себя «усиленные техники допроса», которые ЦРУ несколько месяцев пробовало в своей собственной секретной тюрьме. Согласно плану, подписанному министром обороны Рамсфелдом, в течение 50 дней Квахтани был обречен на круглосуточные пытки, которые включали в себя лишение сна и отдыха, громкую музыку и белый шум, экстремально низкие температуры, угрозы и огромное количество физических и психологических унижений.

Примерно в то же время, когда в лагере разыгрывалась борьба между сотрудничающими допросными группировками по поводу методик допроса, всплыла связь между Слахи и захватчиками самолетов 9/11. «11 сентября 2002 года Соединенные Штаты арестовывают человека по имени Рамзи бен Аль-Схиб, который считается ключевой фигурой в терактах 9/11», – сообщает Мохаммед в 2005 году на слушании комиссии.

Прошел ровно год с событий 11 сентября, и с момента его ареста моя жизнь кардинально изменилась. Этот парень узнал во мне человека, которого видел в октябре 1999 года, что верно: он тогда посетил мой дом. Он сказал, что я посоветовал ему отправиться в Афганистан для тренировки. Затем следователь из ФБР попросил его поразмыслить, кем я могу быть. Он сказал, что думает, что я помощник Усамы бен Ладена и что без меня он никогда бы не стал участвовать в терактах 11 сентября.

Бен Аль-Схиб находился в международном розыске с 11 сентября из-за подозрений в участии в координации «Гамбургской ячейки» угонщиков самолетов. Сразу же после перестрелки на окраинах Карачи, в результате которой он был схвачен, его отдали ЦРУ, которое держало его в «Темной тюрьме» в Афганистане, а затем до конца осени в тюрьме рядом с Рабатом в Марокко. Во время допросов в одной из этих тюрем бен Аль-Схиб рассказал, как однажды встретил незнакомца в поезде в Германии, где он и два его друга говорили о джихаде и своем желании отправиться в Чечню, чтобы вступить в борьбу с русскими. Незнакомец предложил им обратиться к Мохаммеду в Дуйсбурге, и, когда они приехали к нему, Мохаммед устроил их у себя на ночь. «Когда они прибыли», как описывается в отчете разведки о проведении допросов, «Слахи объяснил им, что до Чечни трудно добраться, потому что многих задерживают в Грузии. Он порекомендовал им отправиться через Афганистан, где они могли пройти тренировки для джихада перед тем, как ехать в Чечню».

Бен Аль-Схиб не утверждал, что Мохаммед отправил его в Афганистан, чтобы присоединиться к заговору против Соединенных Штатов. Лейтенант-полковник Коуч, который видел отчет разведки по бен Аль-Схибу, рассказал в интервью в 2012 году: «Я нигде не обнаружил указаний на то, что речь шла про планирование теракта против США. Я не видел, чтобы Рамзи бен Аль-Схиб заявил: «Мы сказали ему, куда мы хотим, и он ответил: „Чтобы тренироваться, вам нужно сюда“. Нет, это было скорее как: „Вот здесь вы можете потренироваться“». Во время судебных разбирательств по делу Мохаммеда правительство США не заявляло, что он убедил этих людей присоединиться к заговору отправиться на подготовку в Афганистан (которая, по опыту Мохаммеда, была необходима перед участием в конфликте с русскими) он исполнял функции вербовщика «Аль-Каиды». Судья Робертсон не согласился с этим, поскольку в записи было указано только, что «Слахи обеспечил троих мужчин ночлегом на одну ночь в Германии. Один из них был Рамзи бен Аль-Схиб, и они обсуждали джихад и Афганистан».

Стюарт Коуч получил отчеты разведки по бен Аль-Схибу, когда его назначили расследовать дело Мохаммеда осенью 2003 года. Отчеты и само назначение имеют важную роль для него, бывшего пилота ВМС: его близкий друг Майкл Хоррокс, который во время их совместной службы управлял самолетом-заправщиком, был вторым пилотом самолета, который угнали террористы, чтобы взорвать Южную башню Всемирного торгового центра. Это событие вернуло Стюарта Коуча к активной службе. Он присоединился к ведущей команде прокуроров в Гуантанамо с определенной целью: он надеялся, как он объяснил в 2007 году в Street Journal, «разобраться с теми, кто атаковал Соединенные Штаты».

Вскоре он получил доступ к серии отчетов с информацией из другого источника – от самого Мохаммеда. Военные следователи уже рекламировали эти отчеты как самый успешный допрос в Гуантанамо. В этих отчетах не было упоминаний о методах, применявшихся во время допросов, но у подполковника Коуча были свои подозрения. Ему рассказали, что Мохаммеда включили в «Специальные проекты». Во время своего первого визита на базу Коуч обратил внимание на какого-то заключенного, который был прикован к полу в пустой допросной камере, где он качался из стороны в сторону под оглушающий тяжелый металл и вспышки стробоскопа. Он уже видел подобное раньше: как морпех, он неделю подвергался подобным испытаниям в рамках программы, которая готовит пилотов ВМС к возможному захвату в заложники и пыткам.

Его подозрения подтвердились, когда следователь лейтенант-полковник, агент Службы уголовных расследований ВМС (СУРВМС), получил допуск к документам военных следователей. В этих документах содержались ежедневные записи Команды специальных проектов с данными не только о том, что говорилось на каждом допросе, но и о том, как эта информация была извлечена.

Те отчеты по-прежнему засекречены, но краткая выжимка из них изложена в «Отчете об обращении с заключенными» Комитета Сената США по Вооруженным силам 2008 года и собственном отчете Министерства юстиции 2008 года о методах допросов в Гуантанамо, Афганистане и Ираке. В этих докладах описываются методы «специального допроса», которые до мелочей соответствуют плану, утвержденному Рамсфелдом и которые были реализованы в точности так, как их описывает Мохаммед в «Дневнике Гуантанамо». Среди документов, описанных в этих отчетах, значатся две записи, которые Стюарт Коуч обнаружил в 2004 году и которые помогли ему окончательно убедиться, что Мохаммеда пытали.

Первое – это поддельное письмо Государственного департамента Мохаммеду, которое было представлено в августе 2003 года и явно предназначалось для того, чтобы воспользоваться близкими отношениями Слахи и его мамы. В своем отчете Комитет Сената США по Вооруженным силам описывает «фиктивное письмо, которое принес глава команды следователей. В нем сообщалось, что мама Мохаммеда задержана, что ее будут допрашивать, и, если она откажется сотрудничать, ее отправят в Гуантанамо. В письме подчеркивалось, что она будет единственной женщиной-заключенной в «тюремной обстановке, где раньше всегда были только мужчины».

Второй документ датируется 17 октября 2003 года и содержит переписку по электронной почте между одним из следователей Мохаммеда и американским военным психологом. В ней, как выяснил комитет, следователь «заявляет, что Слахи жалуется на „голоса в голове“… Он обеспокоен, потому что знает, что это ненормально… Кстати, разве не это происходит с людьми, когда их надолго лишают внешних раздражителей вроде солнечного света и человеческого общения? Звучит это довольно жутко». Психолог ответил: «Сенсорная недостаточность влечет за собой галлюцинации, чаще визуальные, чем слуховые, но никогда нельзя быть уверенным… В темноте вы создаете вещи из того немногого, что у вас есть».

В интервью 2009 года лейтенант-полковник Коуч рассказывает, как на него повлияли эти открытия:

В то же время, когда я получил информацию от агента СУРВМС – документы, письма Госдепа – после долгих месяцев, которые я провел, слушая, читая и изучая всю эту информацию, однажды в воскресенье я оказался в церкви, где проходило крещение. Обряд дошел до литургии, когда молящиеся повторяют – здесь я перефразирую, но суть в том, что мы уважаем достоинство каждого человека, мы ищем мира и справедливости на земле. И когда мы произнесли эти слова тем утром, в церкви было много людей, но для меня это было неважно, я будто был там один. Я просто почувствовал этот неповторимый удивительный момент. Я не могу просто так прийти сюда в воскресенье и, как христианин, присоединиться к молитве о том, что каждый человек заслуживает достоинства и справедливости, что я всеми силами буду искать правосудия и мира на земле, и в то же время продолжить вести это расследование, опираясь на такие жалкие доказательства. В тот момент я понял, что мне делать. Ядолжен перестать колебаться.

Стюарт Коуч вышел из расследования по делу Мохаммеда, отказавшись выдвигать против него какие-либо обвинения на военной комиссии.

В итоге Мохаммеда ульд Слахи не удавалось ни в чем обвинить; ни один военный адвокат не был назначен на это дело, и, казалось, дальнейших попыток выдвинуть обвинения не будет. Статья в Daily News, раскритиковавшая решение судьи Робертсона по делу Слахи, объясняет это «брезгливостью» следователей по отношению к «доказательствам, полученным благодаря жестокому обращению», но в ней ничего не говорится о том, были ли вообще получены какие-то доказательства вины Мохаммеда во время зверских допросов в Гуантанамо. На слушании в 2005 году он рассказал, что ему приходилось придумывать признания под пытками, но следователи, должно быть, сами не брали в расчет то, что, как они знали, было вынужденным признанием. Поэтому их письменные отчеты, по словам Коуча, представляли собой нечто вроде «Кто есть кто в „Аль-Каиде“ в Германии и по всей Европе».

Подобному тому, как для многих жестокое обращение с Мохаммедом подразумевает его вину, эти отчеты разведки тоже стали служить чем-то вроде опосредованного доказательства, что Мохаммед сам должен быть среди этих «кто есть кто». И все же, как предполагает Стюарт Коуч, Мохаммед едва ли мог сообщить больше, чем уже и так знали следователи. «Если память мне не изменяет, то большинство фактов были известны службам разведки до того, как его допросили». В интервью 2012 года Коуч отметил:

Я должен кое-что прояснить. Когда вы читаете отчеты, написанные Слахи, вы видите, что он ни в чем не замешан. Единственное, что связывает его с обвинениями, – знакомство с этими людьми. Он не причастен ни к чему, что я бы посчитал явной частью заговора «Аль-Каиды», итогом которого стало нападение на США 11 сентября.

И кажется, что американские разведывательные службы тоже не смогли накопать ничего, что уличило бы Мохаммеда в других терактах. В интервью 2013 года полковник Моррис Дэвис, который стал главным прокурором от военной комиссии Гуантанамо, описал последнюю попытку выдвинуть обвинения против Мохаммеда спустя почти два года после того, как Стюарт Коуч отказался от этого дела. Истинной целью полковника Дэвиса был не столько Мохаммед, который к тому времени практически перестал фигурировать в расследованиях, сколько заключенный, которого поселили по соседству с ним, чтобы смягчить последствия пыток и почти двух лет одиночного заключения. Этот заключенный не пошел бы на сделку со следствием, если бы Мохаммеду не предложили то же самое. «Нам нужно было придумать что-то для подобной сделки со Слахи, – сказал полковник Дэвис в интервью. – Это значило, что мы должны найти что-нибудь, в чем его можно обвинить, и с этим у нас были настоящие проблемы».

Когда Слахи прибыл, я думаю, у них было подозрение, что они поймали «большую рыбку». Он напоминал мне Форреста Гампа в том смысле, что в истории «Аль-Каиды» и терроризма было много громких событий, и был Слахи, притаившийся где-то сзади. Он был в Германии, Канаде, в разных местах, что кажется подозрительным, поэтому они решили, что он действительно «большая рыба», но, когда они по-настоящему взялись за расследование, оно привело их совершенно не туда. Помню, когда я только пришел туда в начале 2007 года, у нас была большая встреча с представителями ЦРУ, ФБР, Министерства обороны и Министерства юстиции, и мы выслушивали краткие отчеты тех следователей, которые работали со Слахи, и каждый из них сделал вывод, что в этом деле было много дыма, но не было огня.

Когда заявление Мохаммеда о пересмотре статуса заключенного наконец оказалось в федеральном суде в 2009 году, правительство США не пыталось доказывать, что он был крупной фигурой в «Аль-Каиде» или что он руководит всеми терактами и планами «Аль-Каиды». Окружной апелляционный суд написал свое заключение по этому делу:

США намереваются задержать Мохаммеда ульд Слахи на основании того, что он был «частью» «Аль-Каиды» не потому, что он воевал на их стороне против США, а потому, что он присягнул в верности этой организации, общался с ее членами, а также помог ей несколькими способами, принимая ее лидеров у себя как гостей и направляя начинающих джихадистов к известному оперативнику «Аль-Каиды».

Когда судья Робертсон получил заявление Мохаммеда в 2009 году, окружной суд Вашингтона решал, является ли заявитель членом «Аль-Каиды», а для этого правительство США должно было доказать, что Мохаммед в самом деле играл активную роль в террористической группировке. Мохаммед присоединился к «Аль-Каиде» в 1991 году и поклялся организации в верности, но это была другая «Аль-Каида», фактически тогда она была союзником Соединенных Штатов. Мохаммед всегда подчеркивал, что с падением коммунистического правительства в Афганистане он разорвал все связи с «Аль-Каидой». При рассмотрении его прошения правительство настаивало на том, что раз Мохаммед периодически общался со своим родственником Абу Хафсом и еще несколькими своими друзьями и знакомыми, которые были активными членами «Аль-Каиды», значит он по-прежнему был частью организации. Некоторые подобные взаимодействия, возможно, оказали небольшую помощь организации, но, как утверждает Робертсон, это никак не было связано с финансированием террористов. Более того, контакты с этими людьми были настолько единичны, что «они скорее подтверждают рассказы Слахи о том, что он пытался найти баланс: избегать слишком тесных контактов с „Аль-Каидой“, но одновременно постараться не стать им врагом».

Решение судьи Робертсона удовлетворить прошение Мохаммеда и немедленно освободить его было вынесено в критический момент: к 1 апреля 2010 года правительство США проиграло 34 из 46 дел о пересмотре статуса заключенного. В нескольких апелляциях в Окружном апелляционном суде Вашингтона правительство требовало принять более «размытый» стандарт признания подсудимого «частью» «Аль-Каиды». Апелляционный суд в ответ признал решение судьи Робертсона недействительным и направил дело на повторное рассмотрение Окружного суда. Как указано в объяснении, предоставленном апелляционным судом, правительству более не требовалось предоставлять доказательства, что заключенный в Гуантанамо исполнял приказы «Аль-Каиды», когда его задержали.

Вынося решение, апелляционный суд с большой осторожностью формулировал «точный характер судебного дела „Правительство против Слахи“». «Правительство не привлекает Слахи к уголовной ответственности за оказание материальной поддержки террористам или „иностранной террористической организации“ „Аль-Каида“, – заявил суд. – Помимо этого правительство не собирается задерживать Слахи на основании разрешения на применение военной силы при подозрении в „намеренной материальной“ поддержке сил, связанных с группировкой „Аль-Каиды“ в связи с террористическими актами 11 сентября». Когда состоятся повторные слушания по делу Мохаммеда в федеральном суде, правительство США, скорее всего, опять будет настаивать на том, что случайные единичные разговоры Мохаммеда с членами «Аль-Каиды» полностью доказывают его активное участие в делах группировки. Следуя новым стандартам, суд постановил: «Даже если эти разговоры, взятые по отдельности, не подтверждают того, что Слахи является „частью“ „Аль-Каиды“, само наличие этих связей с большой вероятностью говорит о том, что он был членом организации на момент его задержания, а значит, вопрос о правомерности его задержания остается открытым».

Иронично, что, когда окружной суд будет пересматривать дело, обвинителям скорее всего будут заданы вопросы о связи, которую они представляли как сильно дискредитирующую Мохаммеда, – о его отношениях с шурином Абу Хафсом. Абу Хафс был членом совета бен Ладена, в конце 90-х годов за его голову назначили награду пять миллионов долларов, а после 11 сентября 2001 года награда увеличилась до 25 миллионов долларов. Хотя в США знают, что многие годы Абу Хафс выступал против тех терактов: «Комитет 11 сентября» сообщает, что он «даже написал бен Ладену письмо, в котором высказался против нападения». После терактов Абу Хафс покинул Афганистан и уехал в Иран, где иранские власти отправили его под смягченную форму домашнего ареста более чем на 10 лет. В апреле 2012 года Иран доставил Абу Хафса в Мавританию. Его продержали в мавританской тюрьме два месяца. В это время он встречался с международными делегациями, в том числе с американскими, активно осуждая теракты 11 сентября и отказываясь от каких-либо связей с «Аль-Каидой». В июле 2012 года он был освобожден и начал жить как свободный человек.

Я не встречался с Мохаммедом ульд Слахи. Когда у меня спросили, могу ли помочь издать рукопись, я отправил ему письмо, чтобы просто представиться. Не знаю, получил ли он его. Я ни разу не общался с Мохаммедом.

Я направлял запрос на встречу с ним перед тем, как отправлять готовый текст в печать, чтобы он мог одобрить все правки. Ответ Пентагона был кратким и однозначным. «Посещение заключенных в Гуантанамо или какое-либо общение с ними невозможно, если вы не являетесь его адвокатом, – сообщил специалист по связям с общественностью. – Насколько вы знаете, заключенные содержатся в соответствии с законом военного времени. Вдобавок мы не выставляем их на всеобщее обозрение».

Фраза «на всеобщее обозрение» появилась здесь из одного из столпов права войны, Женевской конвенции об обращении с военнопленными от 1949 года. Статья 13 конвенции «Гуманное обращение с военнопленными» гласит:

С военнопленными следует всегда обращаться гуманно. Любой незаконный акт или бездействие со стороны держащей в плену державы, приводящие к смерти военнопленного, находящегося в ее власти, или ставящие здоровье военнопленного под серьезную угрозу, запрещаются и будут рассматриваться как серьезные нарушения настоящей Конвенции. […]

Военнопленные равным образом должны всегда пользоваться защитой, в особенности от всяких актов насилия или запугивания, от оскорблений и любопытства толпы.

Применение к ним репрессалий воспрещается.

Я предложил конфиденциальную встречу по строгим протоколам безопасности, чтобы убедиться, что отредактированная версия работы Мохаммеда – работы, которую он специально написал для широкой публики, – полностью соответствует оригинальному содержанию и целям. Годами эти материалы скрывались из-за цензурного режима, который не всегда соответствовал Женевским соглашениям.

Цензура стала неотъемлемой частью содержания заключенных под стражей после 11 сентября. Это было выгодно по двум причинам: во-первых, чтобы открыть простор для жестокого обращения с заключенными, а во-вторых, чтобы скрыть сам факт насилия над ними. В случае Мохаммеда, например, речь идет о похищении, противозаконном аресте и содержании в тюрьме без связи с внешним миром, жестоком и унижающем достоинство обращении, пытках. Мы знаем обо всем этом благодаря документам, которые тщательно скрывались в течение нескольких лет.

Я не знаю, в какой степени личные и правительственные интересы в сокрытии жестокого обращения повлияли на продление срока заключения Мохаммеда. Одно я знаю точно: за те пять лет, что я провел в изучении этого дела, меня не смогли убедить ни туманные объяснения правительства о том, почему он вообще оказался в Гуантанамо, ни заявления защитников его 13-летнего содержания под стражей в духе «он, скорее всего, то-то и, вполне возможно, то-то». Мое собственное чувство справедливости говорит: они уже должны были объяснить, что различные факты в деле Мохаммеда могут значить и почему его нужно оставить в американской тюрьме. Ответы на эти вопросы давно бы уже нашли, если бы этот «Дневник Гуантанамо» не держали в секрете так долго.

Когда Мохаммед заканчивал рукопись девять лет назад в том же самом изоляторе, где происходили те кошмарные сцены, описанные в книге, он ставил перед собой конкретную цель. «Я написал только о том, что пережил, что я видел и что узнал из первых рук, – объясняет он ближе к концу. – Я старался не преувеличить и не преуменьшить. Я старался быть настолько честным, насколько это возможно, с правительством США, с моим братьями и с самим собой».

Насколько я могу судить, именно это ему и удалось. История, которую он рассказывает, подкрепляется рассекреченными документами. Он доказывает снова и снова, что его рассказам можно верить. Он явно не преувеличивает: в документах описаны пытки и унижения, которые Мохаммед не включил в книгу, а некоторые из тех, что все же попали в «Дневник», он выбирал и описывал с большой осторожностью. Даже когда события, о которых он рассказывает, накаляются до предела, его рассказ остается сдержанным и непосредственным. Ужасы тех событий говорят сами за себя.

Это все потому, что даже в этих обстоятельствах больше всего его интересуют отношения между людьми. «Закон войны суров», – пишет Мохаммед в начале.

Если и есть в войне что-то хорошее, так это то, что она показывает все самое плохое и самое хорошее в людях: кто-то пытается использовать безнаказанность, чтобы делать другим больно, а кто-то пытается облегчить чужие страдания.

Когда Мохаммед рассказывает о своем путешествии по самым мрачным частям американской программы по поимке и допросу подозреваемых в терактах 11 сентября, все его внимание приковано к следователям и охранникам, друзьям-заключенным и к нему самому. В своем «стремлении быть честным», по его собственным словам, он учитывает общее чувство страха и непонимания, которым охвачены все персонажи, а также гораздо более локальные социальные силы и правила учреждения, которые влияют на взаимодействия этих персонажей.

В своем стремлении «быть честным», как он пишет, он осознает, насколько сильно страх и замешательство, а также власть местных авторитетов, уполномоченных правительством, влияют на взаимодействие людей. Но еще он видит, что каждый человек может изменить ход событий и уберечь других от страдания, поэтому он всегда старается относиться к людям с пониманием, независимо от их униформы, состояния, звания и прочего. Таким образом, он преобразует даже самые бесчеловечные ситуации в серию взаимодействий между разными людьми, порой пугающе близких.

Это тайный мир Гуантанамо: мир поразительной умышленной жестокости и неоправданного насилия, но еще и мир легкости и доброты, благодарностей и признаний, взаимного интереса и рискованных прыжков через глубокие пропасти. То, что Мохаммеду удалось пережить четыре года самого жестокого обращения, какое только можно представить, и самые чудовищные допросы в Гуантанамо, очень много говорит о его характере и человеческих качествах. Еще большим доказательством его писательского мастерства стало то, как он сумел в короткий промежуток времени превратить свой травматичный опыт в повествование, в котором он как осуждал, так и прощал.

Но все же не это больше всего впечатлило меня, как писателя и как читателя, когда я впервые открыл написанный Мохаммедом от руки «Дневник Гуантанамо». Куда сильнее меня захватывали истории, произошедшие далеко от Гуантанамо: несчастный безбилетник в сенегальской тюрьме; закат в Нуакшоте после песчаной бури; душераздирающая тоска по дому во время Рамадана; полет над трущобами Нуакшота; мокрая от дождя взлетная полоса на Кипре. Здесь я впервые увидел в Мохаммеде писателя, его внимание к характерам людей, его острый слух на их голоса. Я увидел, как мастерски его воспоминания переплетаются с информацией от всех пяти органов чувств, то, как он на полную использует спектр эмоций в себе и других. В Мохаммеде есть качества, которые я больше всего ценю в писателе: трогательное внимание к прекрасному и острое чувство иронии. У него фантастическое чувство юмора.

Ему удалось выразить все это на английском, его четвертом языке, который он продолжал учить во время написания книги. Это достижение гласит о его умении мастерски управлять словом и черпать из него вдохновение. Но оно так же, очевидно, стало возможным благодаря его упорному желанию следовать своим правилам, какая бы ситуация ни встречалась ему на пути. С одной стороны, овладение английским языком в Гуантанамо для него означало освобождение от необходимости перевода и присутствия третьих лиц в разговоре, а также открывало возможность установить более тесный контакт с каждым из его похитителей. С другой стороны, он теперь мог расшифровать и понять язык власти, которая контролировала его судьбу, – а это была очень осязаемая сила, которая продемонстрирована в этой одиссее длиной 20 тысяч миль, задержаниях и допросах свое ошеломляющее влияние. Так родилась поистине уникальная работа. Это зеркало, в котором, впервые за всю мою историю прочтения документов из Гуантанамо, я узнал себя, – в изображении как моих соотечественников, так и тех, кого моя страна удерживает в плену. Вместе с тем это увеличительное стекло, наставленное на империю, истинный размах и влияние которой многие из тех, кто живет в ней, не осознают.

Власти по-прежнему цензурируют историю Мохаммеда. На этих страницах более чем 2600 темных полосок, закрывающих имена, названия и другую информацию. Эти исправления не просто скрывают важные элементы действия. Они идут наперекор правилам, которыми руководствуется Мохаммед, и его основной цели, подрывая ту откровенность, с которой он обращается со своей историей. Они сводят на нет его усилия различить в каждом его персонаже настоящего человека. Одни его герои заслуживают порицания, другие – восхищения, но в основном они предстают как сложные личности, одновременно преступники и хорошие люди.

И присутствие этой силы, контролирующей судьбу Мохаммеда, особенно очевидно в его продолжительном и плохо оправданном тюремном заключении. 13 лет назад Мохаммед покинул свой дом в Нуакшоте в Мавритании и направился в штаб своей национальной полиции для допроса. Домой он так и не вернулся. Ради того, чтобы разобраться в это истории, ради нашего коллективного чувства справедливости у нас должно быть более четкое представление, почему Мохаммед до сих пор не дома и что с ним будет дальше.

Гуантанамо живет вопросами без ответов. Но теперь, когда у нас есть «Дневник Гуантанамо», можем ли мы найти ответы хотя бы в деле Мохаммеда?

Когда мы это сделаем, я верю, это будет сродни возвращению домой. Когда это произойдет, все пропуски будут заполнены, текст переиздадут, дополнят и обновят, как это сделал бы сам Мохаммед. Тогда мы все сможем взглянуть на «Дневник Гуантанамо», каким он и должен быть: рассказ об одиссее одного человека через тревожный мир, где не существует границ, где силы, влияющие на жизни людей, становятся все дальше и таинственнее, где судьбы вершат, казалось бы, всемогущие власти, мир, который угрожает обезличить человека, но ему все же это не под силу – короче говоря, эпопея нашего времени.