Вопрос Сильвии, заданный весьма благожелательным, почти ласковым голосом, заставил Басманова едва заметно напрячься. Он всё-таки оставался здесь «старшим по команде» и нёс ответственность за всё происходящее. Леди Спенсер они пригласили, чтобы та помогла, в роли консультанта, намного лучше них разбирающегося в свойствах и возможностях аггрианской техники, оценить случившееся и вместе подумать, как быть дальше. Но она начала, кажется, не с того.

Так-то спрошено чётко, как на умелом допросе. Дальше почти сам собой следует вывод: «Ты этого сделать не могла, значит, это сделала не ты. Или ещё проще: ты – это не ты!» Сам он эту девушку видел первый раз в жизни, восхитился сначала её красотой, потом – самообладанием и быстрыми, безошибочными действиями. Ему довелось видеть, как Антон в Москве использовал такой же, как у неё, портсигар в качестве плазменного оружия. На минимальной мощности – впечатлило, врагов – тоже. А здесь – приборов сразу четыре, с настройкой на полную. Последствия действительно могли быть страшными. Но он в тот момент представления не имел, что именно делала и что сделала Анастасия.

Но рисунок эксцесса очевиден. Нападение имело место, здесь Удолин – эксперт, заслуживающий полного доверия. Настя тоже утверждает, будто видела «луч». Он сам даст голову на отсечение, что пушки наводились именно на них. Вражеская вылазка успешно отражена – тоже факт. Катранджи спасён, и все присутствующие, и порт с половиной города.

Сильвия, видимо, предполагает, что Вельяминова не та, за кого себя выдаёт? Очень сомнительно. С ней близко общались и Левашов, и Воронцов с Натальей. Едва ли кто-нибудь посторонний сумел внедрить в «Братство» своего человека так, чтобы никто, включая мага Удолина, до сих пор этого не заметил. В том числе и сама аггрианка, она ведь, кажется, занималась их окончательным кондиционированием.

Ну-ну, послушаем, что девушка ответит.

– Вы же и учили, Сильвия Артуровна. – Настя нисколько не выглядела смущённой. – И до вас учили, хотя и весьма поверхностно. Сами знаете, спецкурс мы окончить не успели. Правда, Лихарев, когда у нас последний раз появился, начал с нашей группой по своей программе заниматься. Я так теперь понимаю, у него свои планы по поводу нас появились. Бывало, на отвлечённые темы разговоры затевал, любил, так сказать, «боевым опытом» поделиться, вспоминал разные случаи из практики, своей и чужой. О том, в частности, что вверенным оружием нужно уметь пользоваться на крайнем пределе его возможностей и даже лучше. Пример приводил, как в Москве тридцать восьмого года с помощью подручных средств сделал то, на что и Шар оказался неспособен: сам установку собрал, чтобы ваши, Сильвия Артуровна, приборы обмануть и в будущее другой реальности сбежать…

Эту историю Басманов знал и усмехнулся про себя. Аккуратно девчонка бывшую «старшую» на место ставит. И Лихарев правильно их учил. Иногда и самому полковнику удавалось свои орудия использовать так, как никому до него в голову не приходило. Вроде стрельбы из тяжёлых гаубиц прямой наводкой на рикошетах, на Каховском плацдарме.

– И всё же ты не ответила. Я хочу узнать – как ты смогла применить блок-универсал именно таким образом? Понимаешь, что бы там Лихарев или кто-то другой вам ни рассказывал, нельзя на словах обучить тому, что требует многолетних и постоянных тренировок. Даже я за несколько секунд не сумела бы так сориентироваться! Ощутив только тень угрозы, понять её источник и направление, оценить обстановку, одновременно с изменением темпа времени переключиться с плазменного удара на блокировку чужого излучения (предварительно его обнаружив). Тут же создать парализующее поле вокруг крейсера и, не дав противнику ни секунды на размышление, ответить на его волне противофазой превосходящей мощности. И вдобавок скоординировать работу трёх чужих блок-универсалов по одной цели в едином режиме! Как?!

Понимаете, – она теперь обращалась не к Вельяминовой, а к Басманову с Удолиным, – то, что будто бы проделало это юное дарование, можно сравнить… – Сильвия на мгновение задумалась, подбирая доступную аналогию. – Ну, как если бы курсант авиаучилища, слетавший пару раз на реактивном истребителе с инструктором, вдруг оказался на фронте, взлетел самостоятельно на незнакомой машине, сбил несколько вражеских асов и благополучно вернулся на свой аэродром. Представляете?

Басманов представил. И проникся ещё большим уважением к девушке-поручику. Кивнул ей ободряюще из-за спины Сильвии. Да и профессор подмигнул, пользуясь случаем налил себе ещё. Для стимуляции процессов, примитивной, на его взгляд, логике аггрианки недоступных.

– И не такое случалось, – спокойно сказал полковник. – Мне отчего-то вспомнилось то, каким образом ты, леди Спенсер, в наш круг вошла. Будем продолжать или обратимся к более насущным вопросам? Обед ждёт, гость ждёт, а порассуждать и потом можно, в более подходящих условиях.

– Согласен, – поддержал его Удолин. – В форте я с моими коллегами гарантирую полную защищённость. Мы с ребом Товом сумеем наладить «щит царя Соломона»…

Сильвии не очень хотелось вспоминать историю, когда она одномоментно проиграла всё, ради чего служила чужой (теперь и для неё) цивилизации и идее, проиграла обычным, не имеющим ни блок-универсалов, ни Шаров людям. Зато – приобрела невиданную свободу и массу возможностей, о которых не могла и помыслить в своей прежней должности. Но, по известному закону, поражение до сих пор вспоминалось тяжелее, чем радость от последующих выигрышей.

– Можешь что-нибудь толковое ответить, а, Настя? – спросил Басманов, одним этим «а», вставленным в обычную фразу, показывая, что он – на её стороне. Независимо от всего остального.

Анастасия благодарно улыбнулась.

– Видите ли, Сильвия Артуровна, вы всё очень правильно говорите.

Вельяминова чувствовала за собой поддержку «брата» Басманова, не здесь находящихся Ляховых, Воронцова с Натальей Андреевной, то ли старшей сестрой, то ли названой матерью, и, сверх всех, – Новикова. Он научил её тому, что забыть никак невозможно. Если б забыла – так и осталась бы никчёмным «номером».

– Я не могу объяснить того, что случилось. Вы, может быть, лучше меня во всём разберётесь. Я, когда блок-универсал получила, очень старательно его изучала, тренировалась. Но не только в этом дело. Просто, когда всё началось, я сразу очень захотела, чтобы у меня получилось! Как Андрей Дмитриевич это называл – попробовала собственную мыслеформу создать. Удивительно, но вот сумела, кажется. И прошлый раз, – вдруг словно вспомнила она, – когда нас «медуза» расстреливала и Лихарев на перевороте закричал: «Всё…!» – я тоже очень захотела, чтобы мы вывернулись. Представила, будто я за пультом: вот сейчас бы скорость на полный форсаж, полупетлю и в отвесное пике… Через секунду увидела, что «медуз» больше нет, а внизу мелькает «другая земля».

– Надо же, – только и сказала Сильвия.

Это что получается – девчонка смогла то, что не удаётся ни ей самой, ни большинству членов «Братства»? Интересное открытие. Каким вдруг образом среди вполне стандартных, из обычных человеческих клеток выращенных заготовок получилась такая вот Анастасия? Неконтролируемая мутация уже в инкубаторе на Таорэре, или случайно попался генетический материал от латентного «кандидата в Держатели»? Такого же, как Новиков или Шульгин?

– А вы что по этому поводу скажете, Константин Васильевич? – обратилась она к Удолину. – Ещё один маг и медиум среди нас появился?

– Несомненно, что-то магическое здесь наверняка присутствует. Выяснить подробно – потребуются специальные исследования, а это дело не одного дня. С такими проявлениями спонтанного прорыва за пределы общедоступных возможностей мне приходилось сталкиваться неоднократно. Чаще всего такие феномены носили одноразовый характер. Вызывались сочетанием особого душевного состояния, как только что у Анастасии, с фактором синергии. Слишком много сил, полей, воль да просто возмущений эфира сошлось мгновенно в одной точке. Я ведь пока ещё не выяснил даже, как сработала моя пентаграмма на острове, какие вербальные… – На лице Удолина отразился внутренний свет очередного гениального озарения.

Он сообразил, что до сих пор не озаботился проверить, какие именно заклинания произносили или могли произнести его помощники в момент атаки. Они не хуже него умели чувствовать деформации астрала и должны были использовать, по обстановке, все доступные им методики, от древнешумерских до самых современных, включая пресловутый «Белый тезис» Бен Бецалеля (из ныне живущих молодых магов Земли знакомый, пожалуй, только ребу Тову). Но не здесь же об этом говорить.

– Пока одно могу предположить – эта девушка не обязательно ваша.

Вопреки его намерению, в голосе прозвучали нотки радости и даже торжества.

Удолин имел в виду, что не к породе рационалистов, вроде Шульгина, Новикова и Антона, принадлежит Анастасия, а к почти исчезнувшему за последние триста лет (после Калиостро) виду истинных магов. Как ортодоксальные иудеи всё ждут и ждут своего Машиаха, так профессор ждал появления ученика – продолжателя его дела. Оттого он так безоглядно и безрассудно присоединился к «Братству». Увидел в братьях нечто очень близкое. Близкое, вплоть до способности выходить в астрал, но – «не то», вроде как «плотники супротив столяра». Таким образом соотнося себя с друзьями, профессор понимал – «выбирать всё равно не из чего». А тут сверкнул проблеск надежды!

Эта девушка – вдруг да родилась от кого-то, предназначенного стать магом, но не ставшего просто по причине отсутствия рядом учителя? А способность свою он (или она) дочке передал на предгенетическом ещё уровне.

Здесь Удолин и Сильвия «пересеклись мыслями», но – взаимоперпендикулярно. Аггрианке как раз очень не хотелось, чтобы Анастасия оказалась другой. С прежней иметь дело гораздо проще.

Константин Васильевич мгновенно отработал «полный назад». Что умел делать так же мастерски, как Воронцов или капитан Белли на своих кораблях.

– Не ваша, милая Сильвия, потому что она сегодня не по науке действовала, не понимала этих ваших механизмов, на каковой факт вы сами же первая и обратили внимание. Или от сильных чувств интуиция у неё так усилилась, или, действительно, мои и моих коллег заклинания подобным образом ей, да и не только ей, помогли. Знаете ведь постулат: «После этого не значит – поэтому»? Возможно, портсигарчики ваши вообще ни при чём. Гордитесь, что этот крайне важный феномен вы заметили раньше меня, что означает вашу изумительную проницательность…

Но Удолин не был бы самим собой, так вот просто признав превосходство, даже в тактическом смысле, собеседницы, много лет ему знакомой.

– Однако, как нам всем тоже известно, сферы наших познаний и способностей неконгруэнтны. Я правильно употребил этот термин? Так что давайте изучать выявленный нами феномен каждый со своей стороны. Тем более, в отличие от меня, вам есть с кем посоветоваться. Всё, что следует, мы узнаем очень скоро. Или же – никогда. Такое у меня ощущение.

И, чтобы прекратить ненужный ему сейчас разговор, сделал вид, будто только сейчас вспомнил.

– Мы ведь оставили наших друзей одних уже более чем на двадцать минут. Они могут заскучать и обвинить нас в невежливости. Как минимум. Так что давайте вернёмся к общему столу. А вы, милая, – это он уже лично к Анастасии обратился, – постарайтесь на время забыть о том, что сейчас говорилось. Непонятные вам вещи, да вдобавок превратно истолкованные, не приближают к истине, но нарушают душевное равновесие. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась девушка.

За общим столом было не то чтобы очень весело, но и особого уныния не чувствовалось. Уваров, как мог, развлекал «валькирий», ухитряясь при этом вести светскую беседу с Ибрагимом. Лишь время от времени посматривал в сторону помещения, где, непонятно зачем, уединились старшие товарищи с Настей. Очевидно, что какие-то претензии возникли именно к ней. Его, как руководителя операции, пригласить не сочли нужным.

Валерий понимал, конечно, что сейчас там разбирают вопросы, далеко выходящие за пределы его компетентности, но всё же…

Катранджи со своим умом, опытом и интуицией думал аналогично. И в меру сил подыгрывал подполковнику, симпатия к которому в значительной мере подогревалась тем, что Валерий занимал трудно адаптируемую к восточному менталитету должность командира целых трёх взводов таких прелестниц, встретить которых что на узкой дорожке, что на большой дороге он не пожелал бы никому. Впрочем, это чисто русская конструкция, не грамматически, а психологически. «Никому бы не пожелал!» Переключившись на свою истинную восточную сущность – любому из своих врагов очень бы даже пожелал встречи с каждой из сидящих напротив него девушек, – и не выразил бы по итогам этой встречи никакого сожаления. Впрочем, это уже приходилось наблюдать в Одессе.

Значит, нужно быть человеком выдающихся способностей, и не только командирских, чтобы подобные женщины соглашались выполнять приказы мужчины-офицера не просто под давлением дисциплинарной или какой-нибудь другой ответственности, а от всей души, даже с обожанием.

В таких вещах Ибрагим разбирался. Убедился в том, как девушки к Уварову относятся, и в Одессе, да и сегодня тоже. Попросту говоря, он Валерию завидовал. Ему самому, он понимал, подобного никогда не добиться. Что бы там ни случилось впереди, как бы ни сложились отношения с покорившей его сердце Кристиной, ни он, ни она никогда не забудут, кто кого второй уже раз спас, рискуя жизнью. И, значит, Ибрагим (или даже Иван) для неё никогда не станет хоть слегка похожим на бравого подполковника, пусть того завтра хоть в рядовые разжалуют.

Если только Катранджи не представится случай расплатиться по-настоящему, не деньгами, а поставив за неё на кон собственную голову. И выиграв, разумеется, иначе… Да что тут говорить!

Усевшийся рядом с Ибрагимом Удолин первым делом заполнил свою тарелку множеством соблазнительных закусок из ассортимента русской, турецкой, иных малоазиатских и ближневосточных кухонь. Басманова, знавшего профессора почти с незапамятных времён, всегда удивляло странное, на его простодушный солдатский взгляд, несоответствие между надмирностью Удолина, его причастностью к высшим тайнам духа и подчёркнутым, почти вызывающим чревоугодием. Ему бы, как истинным мудрецам, стремящимся к просветлению, тем более – достигшим его, довольствоваться горстью жареной ячменной муки, акридами, сушёной рыбой, глотком родниковой воды. А этот ест и пьёт, как Гаргантюа или Лукулл в свободное от сражений время.

Так Михаил и спросил, чтобы отвлечься от глобальных проблем.

– Вы, милейший, ничего не понимаете и смешиваете совершенно разные вещи, – ответил профессор, помахивая перед лицом Басманова серебряной вилкой для паштета. – Умерщвление плоти практикуется в совершенно других целях и лишь на первоначальных подступах к раскрытию потенциала личности. Большинство взыскующих ни до чего путного так и не добираются, повиснув на нижних ступенях верёвочной лестницы, образно выражаясь. Истинная же власть над духом и материей требует огромного количества энергии, а это, – он проглотил паштет и обратил внимание на блюдо с мидиями по-гречески, – наиболее удобный и приятный способ её пополнения. Не хотите же вы, чтобы я перешёл на фотосинтез?

Сделал обиженное лицо, указал официанту на бутыль с чёрным хиосским вином и бокал приличной ёмкости.

Все засмеялись. Представить себе Удолина, обходящегося подкожным хлорофиллом, было трудновато.

Константин Васильевич, отдав первый долг мастерству здешних поваров, начал задавать Ибрагиму хитро построенные вопросы, касающиеся личных ощущений того во время инцидента.

– Я понимаю, что вас интересует, но должен разочаровать – не почувствовал совсем ничего трансцендентного. Ни внутреннего голоса, присущего шизофреникам, ни мистического страха или, напротив, божественного откровения. Простейшая рефлекторная дуга: «угроза – ответ». В данном случае ответ был не самым героическим, но инстинктивно единственно возможным. Не можешь защититься – беги.

– На фронте бегущих убивают значительно чаще… – меланхолично заметил Басманов. – В справедливости этой истины вы только что едва не убедились на собственном примере.

– Но ведь не убедился же, – нашёлся Катранджи. – В любом случае, господа, позвольте мне произнести тост за людей, которые исполняют свой долг, не поддаваясь заложенным природой инстинктам…

И говорил долго и цветисто, не оставив без славословий никого из присутствующих.

Далее обед продолжился так, будто ничего экстраординарного вообще не случилось. Нашлось достаточно сравнительно нейтральных, всем интересных тем. «Валькириям» очень интересно было послушать воспоминания Басманова о Мировой и Гражданской войнах, особенно о действиях «белых рейнджеров», в коих они справедливо видели своих прямых предшественников. Михаил Фёдорович действительно рассказал девушкам много интересного.

Особенно ему было приятно, что чудесные девицы слушали его по-настоящему! Не из вежливости, требующей время от времени скрывать зевок скуки китайским веером, а как настоящие молодые офицеры, только что прибывшие на фронт под Сморгонь, желая почерпнуть ту информацию, которая позволит выжить и исполнить свой долг.

Басманов вдруг почувствовал непривычное, как бы лучше выразиться, размягчение в душе. Сколько у него, со старших курсов училища, в незабвенных тринадцатом-четырнадцатом годах было моментальных, ничем не кончавшихся влюблённостей, а на войне – ничего не значивших женщин, просто так или за деньги скрашивавших короткие промежутки между боями. Когда просто инстинктивно, выжив вчера и не зная, выживешь ли завтра, стремишься, подобно первобытным предкам, передать куда-то в будущее свой генетический код. И после выигранной войны всё катилось по той же колее. Его восхищали женщины «Андреевского братства», но все они были не для него. Прекрасные, слов нет, но каждая со своим мужчиной, да и в остальном… Для него оставались милашки севастопольского полусвета и барышни на выданье из харьковских салонов, где приходилось появляться по должности и положению.

Честно сказать, Михаил давно поставил на себе крест. Не с его натурой и биографией изображать «молодого Вертера». И буквально только что случилось… Нет, ничего пока не случилось, просто у тридцатитрёхлетнего полковника с опытом столетнего старца (пусть кто-нибудь попробует сохранить юношескую свежесть чувств, пройдя с боями от тысяча девятьсот четырнадцатого до две тысячи какого-то – и обратно!), только что познакомившегося с прекрасными девушками и, одновременно, кадровыми офицерами, кое-что сместилось в восприятии собственных жизненных перспектив.

Он, давно считая себя профессиональным, с десятилетнего возраста, солдатом, находивший радость и почти счастье при виде того, как выпущенная по его установкам шрапнельная очередь накрывала целую колонну немцев, австрийцев или «красных», был уверен – ни одна женщина его в этом качестве не способна по-человечески полюбить. Они смотрели прежде всего на его погоны и прикидывали перспективы дальнейшего карьерного роста, со всей вытекающей из этого пользой для них.

И тут (как и всю практически начавшуюся заново после стамбульской эмиграции жизнь), «Братство» подарило ему очередной шанс. Вот они – девушки, прекрасные, как грёзы Северянина, умные, как выпускницы Высших Бестужевских курсов, и – настоящие, «без дураков», солдаты. Такого не бывает, вернее – подобного он не мог себе представить. И вот…

Каким огнём любопытства и восторга вспыхивали глаза девушек совсем другого времени и культуры при рассказе о героической контратаке Первого Нерчинского полка против Добровольческой студенческой дивизии немцев. Бравые, исполненные идеализма и германского духа парни, воспитанные в своих гейдельбергах на Гейне, Гёте, Канте и Фихте (Гёльдерлине, пожалуй, тоже), пошли в штыковую атаку на русские позиции. В рост и с песнями. Шли – первый полк в ротных цепях, выставив перед собой длинные «маузеры» с ножевыми штыками, второй и третий – в батальонных колоннах, для развития успеха. Шли романтики и эстеты, поклонники идеи «чистого разума» и «категорического императива» из «Баварии весёлой, из Тюрингии зелёной, из Вестфалии дубовой…», чтобы смять, сокрушить, втоптать в совершенно ненужный «русским свиньям» чернозём этих мужиков в серых шинелях, едва ли умеющих читать, не знающих Оссиана, Ницше и Гегеля, но владеющих необходимым «арийцам» лебенсраум. Великой Германии нужны пахотные поля, места под фермы, замки, майораты, новые заводы. А эти «недочеловеки», странно похожие на людей, должны быть уничтожены и будут уничтожены, прямо сейчас! Проблемы гуманизма обсудим позже, когда вернёмся в свои аудитории и библиотеки.

Первую линию «колючки» и окопов, честно сказать, они отважно прорвали под шквальным пулемётным огнём. Басманов стискивал зубы и матерился, не выбирая слов, наблюдая эту «патетическую ораторию». У него на ствол было всего по двенадцать шрапнельных снарядов! Пушки уже разворачивали, сняв передки, чтобы в последний момент ударить «на картечь» в упор. А там – как выйдет. Были ещё «наганы», «бебуты», банники.

Тут, выждав момент, из окопов второй линии поднялся единым порывом, в полном составе Нерчинский полк, составленный из тех самых «свиней» и «недочеловеков». С трёхлинейками наперевес, с подпоручиками и прапорщиками впереди, он вломился в немецкие цепи, как кабан в камыши. Стреляли, кололи штыками, били прикладами, тычком и наотмашь! Две тысячи человек против десяти или двенадцати тысяч. Но в такой стычке ничего уже не значили даже пулемёты, не говоря об артиллерии. Это была безоглядная сеча, лоб в лоб. Русские солдаты просто работали. Как на покосе, как на лесоповале. «Идей» у них не было, кроме как «За бога, царя и Отечество». А «немцы» – они всегда немцы. Что при Александре Невском, что сейчас. Вас к нам звали? Ах, нет! Ну и получайте!

Только вперёд, только штыками и прикладами! Винтовку в разгар рукопашной не перезарядишь.

И вот всё о немецких «героях»! Через двадцать минут (Басманов засёк по привычке на своём хронометре «Буре») не потерявшие плотного строя роты нерчинцев занимали брошенные в панике немецкие окопы, добивая штыками и гранатами добровольцев второго эшелона.

А ждавший нужного момента за флангом пехоты Отдельный восьмой Донской полк, преодолевая горы трупов, сразу перешёл в преследование обратившихся в повальное, даже непристойное бегство батальонов третьего немецкого полка. До предела физических возможностей конского состава. Люди отчего-то значительно выносливее лошадей.

Тут и Басманов положил, куда надо, всё свои снаряды, даже из передков. Ни одним не промазал. Слишком долго ждал решающего момента. За этот бой поручик получил свой третий орден, «Владимира» с мечами и бантом.

– Ах, как жаль, – сказала голубоглазая шатеночка Марина Верещагина, – нас там не было! Уж до штаба корпуса мы бы точно добрались! Хоть верхами, хоть бегом. И… – Она не продолжила, просто очаровательно улыбнулась.

Улыбка, естественно, адресовалась Басманову. Они вдруг на лишнюю секунду пересеклись взглядами, и у девушки, одновременно с сердечной паузой, мелькнула мысль, что этот то весёлый, то задумчивый полковник с удивительной судьбой мог бы стать её мужчиной. Станет – не станет, отдельный разговор, но она сегодня же предупредит Марию и Ингу, чтобы не мешали, пока она попытает счастья.

– Да если б вы, мадемуазель, тогда на позиции моей батареи оказались, мы б вас на руках до немецкого штаба донесли, – галантно приложил ладонь к сердцу Басманов. А сам подумал, что хотя он всё знает и понимает об этих девушках и никак не вправе их осуждать, есть что-то неправильное в сочетании милой улыбки Марины и чересчур уж демонстративного сожаления об упущенной возможности поучаствовать в одной из самых кровавых мясорубок, что запомнились Михаилу.

Ибрагима больше занимали вопросы геополитики и финансово-промышленного базиса странным для него образом устроенного здешнего мира. Его просвещением занялась Сильвия. Удивительно, но как женщина она его совершенно не заинтересовала. Ту в первый момент такое безразличие даже слегка задело. Очевидно, для её психотипа, несмотря на громадный жизненный опыт и полную удовлетворённость своим социальным и сексуальным статусом, восхищённые, а то и сразу раздевающие взгляды почти каждого из посторонних мужчин давно стали катализатором выброса в организм дополнительной порции эндорфинов.

Потом она сообразила, что турок, как и большинство известных ей мусульман, испытывает гормональную недостаточность и нуждается в дополнительных стимуляторах. Не зря же они предпочитают совсем юных девушек, а собственных женщин закутывают с головы до ног. Чтобы было о чём помечтать, воображая, какие прелести скрываются под паранджой. Из этой же оперы «танцы живота» и вообще вся «гаремная культура».

На самом же деле Ибрагим сразу угадал в ней англичанку, а по историческим причинам представители обоих полов этой нации тёплых чувств у него не вызывали.

Вести дела – пожалуйста, но и не более.

А Удолин продолжал ментаскопирование Катранджи, молчаливое и неощутимое субъектом с самой тонкой организацией, если он сам не является магом, конечно. Он понимал, что с этим человеком придётся работать и впредь, для чего нужно выявить специфику его материального, тонкого, эфирного и прочих тел.

И никто из присутствующих, даже Удолин, не ощутил начавший сворачиваться вокруг них кокон пространственно-временных полей. На этих волнах его органы восприятия не работали.

Южный вечер, как положено, быстро перешёл в непроглядную ночь, на территории военно-морской базы, чуть не ставшей центром рукотворного катаклизма, освещённой сотнями мощных фонарей, всё было уже настолько спокойно, насколько это вообще возможно на подобном объекте. Служба шла, как положено, в двадцать ноль-ноль на кораблях спустили флаги, сыграли «Зорю с церемонией», команды приступили кто к отдыху, кто к предусмотренным нарядами и регламентом работам. Небольшое скопление санитарных машин у трапов «Гебена» давно рассеялось. Большинство личного состава базы вообще не подозревало, что произошло нечто экстраординарное, а кто что-то и услышал, но не обратил особого внимания, раз даже без жертв обошлось.

Делать в ресторане, да и вообще в городе, больше было нечего. Разве в ночное кабаре или варьете отправиться, но эта идея никого не заинтересовала. Уваров решил, что можно и возвращаться на Мармор. День выдался слишком длинный и богатый впечатлениями. Завтра утром подъём для всех, кроме себя, он решил отменить. Всё равно за здешнюю часть операции отвечает Басманов.

Вызванная по радио из гидропорта летающая лодка, едва слышно работая водомётными двигателями, предназначенными специально для маневров по акваториям, остановилась в полумиле напротив мыса. Вся компания переправилась на неё имевшимся при ресторане комфортабельном катером (многие гости любили сочетать застолье с ночной прогулкой и купанием в открытом море).

Девушки приникли к иллюминаторам, любуясь роскошной панорамой ночного Царьграда, а прочие продолжили прерванную беседу. Сильвия решила пока в Москву не возвращаться, тоже дождаться утра на острове, а за это время собственными средствами попробовать выяснить, с каким именно явлением им пришлось столкнуться. Пяти девчоночьих Шаров, особым образом соединённых в единый «процессор», ей должно вполне хватить, чтобы разобраться в «загадке природы». Удолин же больше полагался на предстоящее совещание со своими магами. Те наверняка должны были, каждый по своей методике, зафиксировать и оценить параметры «явления», и совместной медитацией профессор надеялся постичь его природу. Если, конечно, в многотысячелетней истории чародейства и колдовства встречалось что-то подобное.

Примерно на половине пути Удолин ощутил смутное беспокойство. Сначала ему показалось, что его пытается нащупать ментаизлучением один из магов, чтобы передать какое-то сообщение, но характеристики вызова были совершенно незнакомы, и он немедленно от них отгородился отражающей завесой. Теперь уловленные им сигналы должны были вернуться к отправителю в искажённой форме, не позволяющей определить ни местоположение, ни свойства объекта.

Он поднял руку, чтобы сообщить Сильвии о новом контакте с «чужим», но не успел ничего сказать. Из-за шторки, прикрывающей коридорчик к пилотской кабине и техническим отсекам, появился второй пилот с погонами флотского лейтенанта.

– Господин полковник, – позвал лётчик Басманова, – вас командир просит.

Одновременно от иллюминатора обернулась Анастасия, за ней другие девушки.

– Ничего не видно! Мы в густой туман вошли? Как же будем садиться?

– Гидроплану туман не помеха, – улыбнулся смотрящей на него огромными глазами красавице лейтенант. – На воду всегда сядем, лишь бы не шторм, – и повлёк Басманова за собой.

– Мне это начинает не нравиться, – сказала Удолину Сильвия. – Давайте-ка рокировку устроим – прямо отсюда и на «Валгаллу». Девочки, приготовьте блоки. Переход на стандартных установках, по моей команде…

– Вместе с самолётом? – успела спросить Вельяминова, уже держа в руке мгновенно извлечённый из бокового кармана платья портсигар.

Канал к пароходу должна была обеспечить Сильвия, у неё все настройки были на «горячей кнопке», а «валькирии» – сработать на подстраховке, своими блоками усиливая поле и подавляя возможность «наведённой турбулентности». Такие случаи, при внезапно возникшем мощном противодействии взбаламученного Ловушками Сознания эфира, в практике Сильвии бывали, пусть и крайне редко. Последний раз – когда она перебрасывала Новикова из своего поместья на Таорэру. Тогда они с Андреем почти заблудились в переплетении псевдореальностей, у каждого своих, а сумели выбраться из них и встретиться только потому, что на Главной Базе ещё работали стационарные генераторы хроносовмещения, настроенные Дайяной именно на них двоих. Они и удержали слабый, в сравнении с мощью Ловушки, межвременной проход, буквально притянули к себе, как сильный электромагнит, их развоплощённые в момент перехода «стабильные структуры» личностей.

То же самое, теоретически, могло случиться при каждом использовании левашовской СПВ, отчего Олег предпочитал, по возможности, дублировать работу «полевых терминалов» включением базового, установленного в недрах парохода и обеспеченного всей энергетической мощью «Валгаллы». А в «угрожаемые периоды», которые с помощью Удолина они научились достаточно точно предвидеть по «вибрациям астрала», вообще избегать всяких перемещений. И всё равно эти упражнения оставались разновидностью «русской рулетки» или трюка, что Шульгин любил демонстрировать окружающим в период своего увлечения мотоциклом – проезд (иногда только на заднем колесе) по бревну или двутавровой балке через широкий овраг.

Вдруг в иллюминаторы гидроплана ударил яркий солнечный свет.

– Поздно, – сказала Сильвия, опуская портсигар. – Не сработало. Нас занесло очевидным образом «не туда». Начинается «второе действие»…

– И без всякого антракта, – согласился Удолин, отвинчивая колпачок фляжки неприкосновенного запаса.

Внизу, полукилометром ниже, искрил солнечными бликами серовато-зелёный океан, ничем не похожий на Мраморное море. Отчего-то сразу было понятно, что это именно океан, есть между ним и самым большим внутренним морем неуловимое, но явное отличие.

Самолёт слегка опустил крыло, входя в разворот, у горизонта показалась тёмная полоса берега и нечто вроде скопления остроконечных скал, смутно различимых в дымке испарений.

– Похоже, это место мне знакомо, – сказала Сильвия с оттенком странного облегчения в голосе.

Девушки молчали, глядя на своего командира. Раз случилось нечто экстраординарное, нужно сохранять спокойствие и ждать приказа. Не так уж давно с ними случилось нечто подобное: полёт на флигере, внезапный переход в другую реальность. И ничего страшного не произошло, скорее наоборот. Тем более сейчас с ними и Сильвия, и Удолин, и два полковника. Может быть, вообще так всё и задумано, и не обер-офицерское дело – требовать от старших разъяснений.

Зато возмущаться и требовать разъяснений начал Катранджи. Если они летели не на Мармор, а в другое место, так надо было предупредить. Он, в конце концов, достаточно значимая фигура, хоть по дипломатическим, хоть по любым другим меркам, чтобы его таскали по всему миру и окрестностям, да ещё с бесконечными покушениями и нарушениями элементарнейших правил этикета. Ибрагим так разволновался, что начал путать подобающую его нынешнему сану и рангу фразеологию с той, что усвоил в студенческие годы в Петрограде. Даже несколько матерных слов проскочило, никого, впрочем, не шокировав. Девушки-«печенеги» вне строя и не такое себе позволяли, остальным было просто не до этого.

Через две или три минуты вернулся Басманов. Лицо у него было напряжённое, но в целом спокойное.

– Залетели мы неизвестно куда, – ровным голосом сообщил он. – Компас крутится бессмысленно и равномерно. Хорошо, высотомер работает и берег виден. Неизвестный голос предложил командиру визуально ориентироваться на горообразования прямо по курсу. Там якобы имеется подходящее место для посадки. На другие вопросы не отвечает.

Пока полковник отсутствовал, девушки прямо здесь, в общем салоне, за полторы минуты переоделись из летних платьев в боевую одежду, предусмотрительно уложенную в походные ранцы с оружием и прочим снаряжением. Никто, кроме Катранджи, на эту мгновенную трансформацию и внимания не обратил. А он зафиксировал в памяти секунды, когда его вожделенная Кристина, нагнувшись и демонстрируя едва прикрытые трусиками округлые формы, натягивала на себя плотные брюки комбинезона. И остальные девушки совсем не думали о том, что ведут себя «недозволенно». Наличие «вторичных половых признаков» не имело никакого отношения к службе.

– Не к Антону ли в гости нас приглашают? – задумчиво сказала Сильвия, а Удолин, не теряя весёлого оптимизма, немедленно предложил Катранджи сделать глоток-другой для успокоения, пообещав, что если действительно к Антону попали, скучно здесь не будет.

– Кто такой Антон? – резко спросил турок, одновременно как следует приложившись к фляжке, формально карманной, но емкостью в добрые пол-литра.

– Один наш старинный приятель, не лишённый странностей, но в целом вполне порядочный человек. Есть такое выражение – «забытые боги». То есть выжившие после того, как исчезли посвящённые им религии и, главное, поклонявшиеся им люди. Я имею в виду не тот случай, когда какие-нибудь хетты или моавитяне смешивались с соседними племенами и перенимали их вероисповедания. В таком варианте всегда остаются потомки бывших жрецов, какие-то тайные секты, предания, пусть искажённые и модернизированные, но всё же… А когда «субстрат» культа перестаёт существовать вообще… В качестве примера можно привести ту же Атлантиду, – пространно объяснил профессор.

– Так что, ваш Антон – бывший бог атлантов? – с недоумением спросил хорошо образованный Катранджи.

– Нет, это я для примера…

– Может быть, пока достаточно лекций? Окажемся на месте – возможно, у вас достанет времени на целый курс сравнительной демонологии, – раздражённо прервала профессора Сильвия. Она явно считала, что пора брать «бразды» в свои руки. Если действительно их таким образом выдернул к себе Антон, кому же, как не ей? Она знала форзейля лучше и раньше, чем кто-либо другой, даже из первых членов «Братства». А из присутствующих с ним более-менее был знаком только Удолин, да Басманов вроде бы виделся однажды, хотя наслышан был достаточно.

Гидроплан ещё немного довернул вправо и начал ощутимо снижаться, сбрасывая обороты моторов. Пилоты, похоже, разглядели предписанное им место посадки.

– Я пойду в кабину. С окрестностями Замка, если это действительно он, знакома лучше всех. Подскажу что-нибудь или помогу, если потребуется, – она небрежным жестом вновь подкинула на ладони блок-универсал.

– Чем, например? – как-то сварливо спросил Удолин. Ему демонстративная узурпация власти аггрианкой не понравилась.

– Остановлю время, если лётчики в створ не попадут, – отрезала Сильвия, выходя.

– Всем занять места, пристегнуться, – распорядился Басманов, посмотрев вслед леди Си с уважением. – Приводнение может быть жёстким. Чёрт знает, какая там волна, отсюда не видно.

И сам первый выполнил свою команду.

Сильвия встала между пилотскими креслами. Сквозь остекление фонаря уже хорошо видны знакомые детали берегового рельефа и, главное, скалы, за которыми должен бы скрываться Замок.

Пилот покосился на бесцеремонную даму, хотел сказать, что посторонним в кабине, тем более – перед посадкой, делать нечего, но столкнулся с ней взглядом и сразу отвернулся.

Всё старшему лейтенанту в отношении этой дамы сразу стало ясно и понятно. Ну и чёрт с ней, офицера куда больше волновало – куда и как их занёсло, ещё больше – почему это случилось именно с его экипажем? Ладно, первое дело сесть, а там видно будет.

Странно звучащий голос «диспетчера» в наушниках подсказал:

– Ещё пятнадцать градусов вправо. Снижайтесь до ста метров, скорость сто двадцать. Вы на глиссаде…

Через минуту командир увидел косо вытянувшийся на сотню метров в океан брекватер, за ним ещё один, почти перпендикулярный первому, а дальше – просторный внутренний рейд, где могла бы разместиться целая эскадра линкоров. Его гидроплану здесь можно было садиться хоть вдоль, хоть поперёк. Места хватит.

Вода за брекватерами была почти штилевая, ветер благоприятствовал посадке в предписанном направлении, пилоты имели опыт работы в открытом море даже при четырёхбалльной волне. «Буревестник» коснулся океанской поверхности аккуратнее, чем пассажирский лайнер бетонной полосы. Под килем гулко захлюпало, стёкла иллюминаторов покрылись крупными брызгами.

Реверсом первый пилот осадил инерцию тяжёлого воздушного корабля, бортмеханик в нужный момент убрал газ, и самолёт аккуратно ткнулся левым поплавком в кранцы будто для него специально поставленного алого плота-понтона, заякоренного в полусотне метров от протяжённого бетонного пирса. Механик с радистом выскочили на срез палубы, набросили на кнехты носовой швартов, стрелок из блистера на шкафуте подал кормовой.

– С прибытием, мадам, – криво усмехнулся командир Сильвии, так и простоявшей всю посадку у него за плечом. Даже ни разу не потеряла равновесия, чётко, как опытный марсофлот, парируя толчки и крены палубы едва заметными движениями ног и корпуса.

– Вас также. Благодарю за мастерскую посадку. До прояснения обстановки оставайтесь на местах. Без приказа, моего или полковника, никакой инициативы. Понятно?

– Кроме одного – кто вы и каковы ваши полномочия? У нас своё начальство есть. В данный момент – полковник Басманов, как старший на борту.

– В данный момент и с учётом обстоятельств – старшая здесь я. Сильвия Артуровна Берестина, к вашим услугам.

Лётчик невольно подтянулся:

– Берестина?

– Так точно. Жена генерал-лейтенанта и одновременно полномочный представитель штаба Верховного правителя. Подробности вам изложит Михаил Фёдорович. Если сочтёт нужным.

Сильвия вернулась в салон, где все уже толпились перед дверью, открытой на узкую полоску палубного настила между гаргротом пилотской кабины и кормовыми пулемётными блистерами.

– Замок, Сильвия? – неожиданно робко спросил Удолин. Она это отметила с долей гордости. Страшновато даже некроманту стало, в непонятном запутался. И к кому теперь апеллировать? К ней, не так давно потерпевшей в этом Замке своё страшнейшее поражение. Или, наоборот, победу? Сейчас, кажется, в эту сторону дело поворачивается.

– Вон у тех элементов сейчас спросим, – ответила она, указывая на замеченный её острым зрением архаичный джип типа «Виллис», вывернувшийся из-за отсекающей порт от окружающей местности горной гряды. За ним, метрах в двадцати, катился небольшой автобус-кабриолет, вроде тех, что в среднесоветское время возили экскурсантов по Черноморскому побережью, от Сочи до Рицы и Сухуми.

– К торжественной встрече – на караул! Подготовительно, – ёрничаньем подавляя нервную дрожь, сказал Уваров. Он был единственный, кроме «валькирий», кто до сих пор мало что понимал. И при этом оставался прямым и непосредственным командиром своих «девчонок».

– Не шутите, Валерий, – повернулась к нему Сильвия. Но «валькирии» слушали не её. Блок-универсалы не к делу сейчас и лежат в карманах, а вот взятые с собой автоматы девушки действительно привели в промежуточное положение между «на грудь» и «на караул»! Можно и поприветствовать встречающих, и «в капусту порубить» из пяти стволов. Всё от следующей, настоящей команды Уварова зависит.

«Виллис», окрашенный в бледно-оливковый цвет, вместо обычных белых американских звёзд на капоте, обозначенный непонятным чёрно-зелёно-алым вензелем, лихо тормознул на пирсе прямо напротив гидроплана. Между понтоном и берегом было метров сто воды.

«Далековато, – подумал Басманов. – Не вплавь же нам добираться?»

Как бы в ответ на его мысль из-за оконечности пирса на приличной скорости вышел низкобортный широкий катер под голубым тентом. Катер приткнулся к понтону, из него табакерочным чёртиком выскочил мужчина, одетый если не по-дурацки, то всё равно странно. Алый английский двубортный мундир до середины бёдер с шестнадцатью золочёными пуговицами. Синие штаны почти в обтяжку. Абордажная сабля у бедра, треуголка в руке. Цирк, одним словом. Однако девушки, в отличие от прочих, ничему не удивились и автоматов не опустили.

– Господа! – низким баритоном возгласил «циркач», водружая на голову треуголку, стандартным офицерским движением ладони проверив совпадение кокарды с линией носа. – Наш Замок (так и было сказано, с большой буквы), в лице его управляющего Арчибальда Арчибальдовича, рад приветствовать вас в своих пределах. Предлагаю пересесть в это судно…

– Или – судно́, – в тон встречающему вдруг выразился смотрящий на церемонию из верхнего люка второй пилот. Громко сказал, все услышали.

– Комфортабельное плавающее средство, которое доставит вас непосредственно к месту назначения, – не моргнув глазом, принял замечание встречающий. – Прошу! – Он изобразил вообще неуместный в данной обстановке полупоклон в стиле восемнадцатого века.

– Что за бред? – позволил себе опять возмутиться Катранджи.

– Молчите, то ли ещё будет, – сжал ему руку Удолин.

Делать нечего, по знаку Сильвии все начали спускаться по короткому трапу в катер. Только пилоты не изъявили желания покинуть свой «Буревестник».

– Нет, нет, господа, все, пожалуйста, все. За безопасность своего аэроплана будьте спокойны, но на берег должны сойти все.

После короткого препирательства семеро лётчиков тоже потянулись к катеру. Уваров и девушки намётанным взглядом заметили, что повешенные по-флотски, на длинных ремешках, кобуры пистолетов у всех расстёгнуты, и сумки с бортпайками и средствами выживания они взяли с собой. Наверное, правильно.

Старший лейтенант своим ключом запер дверцы и люки (бессмысленная, в принципе, мера, но уставом предусмотренная), шлёпнул ладонью по борту гидроплана, словно по крупу боевого коня, и последним спустился в катер.