Теперь, когда обратной дороги не было и никто не мог разгласить «военную тайну», Ляхов предложил всем, по обычаю, присесть на дорожку и провёл окончательный инструктаж. Вкратце рассказал о том, что собой представляет «реальность 25», как она возникла, какие люди её населяют, обрисовал внутреннее и международное положение Югороссии.

– Впрочем, сообщаю вам это в целях чисто познавательных, – не стал особенно распространяться Вадим. – Агентурной разведкой вы там заниматься не будете, а со всем, что для работы требуется, вас на месте познакомят. Жаль только, что вы с некоторыми тамошними людьми не успели встретиться. Разминулись немного… – Он имел в виду роту рейнджеров капитана Ненадо, славно повоевавшую вместе с девушками Дайяны на перевалах Таорэры. «Валькирии» «погибли» раньше, чем белые офицеры переправились из Южной Африки в аггрианский тренировочный лагерь.

– Скорее всего, ваша командировка пройдёт гладко, и вы вернётесь, обогащённые новыми впечатлениями и опытом. – Ляхов говорил стандартные слова, как тысячи командиров до него, отправлявших бойцов на задание. Просто потому, что так положено: напутствовать людей перед «делом». – Ну а в случае каких-нибудь неожиданностей – действуйте, как учили.

Он вспомнил их с Тархановым полугодовую «прогулку» через «боковое время».

– Главное – задать себе твёрдую установку на возвращение, имеющую силу убедительной мыслеформы, и все вернётесь, рано или поздно…

Тарханов и Уваров поняли, что полковник подразумевает, а Катранджи – нет. И слегка занервничал. Резковатым оказался переход от безмятежного оптимизма к суровой прозе жизни. Он имел некоторое представление о тайнах и парадоксах времени, сам наблюдал первую демонстрацию Маштаковым переходов в иное измерение на Мальте, но сейчас предстояло несколько другое.

Ляхов и сам уловил, что любовь к разглагольствованиям начинает заносить не туда, а в его функции чтение лекций сейчас не входило. Уваров и без него сумеет сориентироваться и мобилизовать подчинённых.

– Итак, считаем, в курс дела я вас ввёл, – сменил Вадим тон. – Желаю попутного ветра и семь футов под килём. Вопросы, претензии, предложения есть?

Вопросов не было.

– Тогда прошу за мной, на посадку.

Ляхов вышел в коридор, за ним Катранджи, Уваров, девушки. Тарханов на короткое время задержался, чтобы отдать какие-то распоряжения адъютанту.

Группа вернулась в комнату, где было сложено снаряжение. Теперь осталось немного подождать, когда Воронцов с «Валгаллы» откроет канал перехода. Привычное дело.

Девушки были безмятежны, каждая закинула за спину походный ранец, стала возле своего тяжеленного контейнера с оружием и снаряжением. Чтобы, если вдруг что-то не так пойдёт, быть готовыми к бою. И ещё Валерий заметил, что они перед тем, как дверь закрылась, особым каким-то образом переглянулись.

Уварову было легче и проще всех. Анастасия была при нём, на глазах, независимо от того, что может случиться, ситуация, как говорится, под контролем.

Гораздо хуже, пожалуй, ощущала себя Людмила. Только что видела Вадима Петровича, двойника, аналога, «брата» своего «Фёста», слышала голос и многие знакомые обороты речи – но это был одновременно совсем другой, хотя и близкий по «Валгалле» и другим жизненным ситуациям человек. Совсем другой. Пусть она простилась с «Фёстом» всего два часа назад, получив от него кое-какие личные установки и очередную порцию крайне сдержанных, но таких нужных ласк, ей его снова не хватало. «Вот что значит настоящая любовь, – подумала она, – ничего общего с «так называемой». Какая тут постель, при чём постель? Сжал в руке мои пальцы, погладил сначала по плечу, а потом и по щеке, улыбнулся по-своему – о чём ещё мечтать бедной девушке?»

Ляхов машинально посмотрел на часы. До включения СПВ остаётся пять минут плюс-минус две. Вполне нормальная поправка, если учитывать, где сейчас пароход и где они.

Дверь открылась рывком. Вошёл Тарханов. Видно, что спешил, боялся не успеть к переходу.

– Отставить, – сказал он чуть напряжённым тоном, обращаясь к Вадиму. – На десять минут перенести отправление можешь?

– Да хоть на час, – безмятежно ответил тот. – Что-нибудь случилось?

– По сути – ничего. Просто возник один нюанс, – полковник, как показалось девушкам, слишком пристальным взглядом осмотрел их строй. Все невольно подтянулись.

– Как считаете, Валерий Павлович, – повернулся он к Уварову, – пяти человек вместо семи вам хватит для выполнения задачи?

Граф прикусил губу. Пять, семь – невелика разница. В свете последних данных там, куда они отправляются, ему хватило бы одной Анастасии. Рота корниловцев с опытом действий в современной Москве и на Валгалле вполне заменит его героическое отделение целиком. Но суть ведь не в этом. «Снаружи» (так он внезапно подумал о своей реальности) явно что-то случилось, и Тарханову нужны именно его девчонки. Две, всего лишь, но именно они. Иначе взял бы любых других. В трёх отрядах больше сотни девушек, ничуть не хуже подготовленных.

– Так точно, хватит. Но я просил бы пояснить…

– Поясню, не спеши зря глазами сверкать. Только что ко мне обратился с настоятельной просьбой всем известный полковник «Фёст». Для выполнения не менее важного задания он просит немедленно откомандировать в его распоряжение…

Тарханов выдержал паузу, или так показалось со стороны, а он просто перевёл дыхание. Но этой секунды хватило на многое. То, что вздрогнула Людмила, – понятно. Они виделись с «другим Ляховым» совсем только что, и он не говорил ни о каком деле, где может потребоваться её помощь. Но отчего-то ей так не хотелось уходить, пусть и в загадочную, манящую Югороссию, оставляя его здесь. Неужели ей удалось впервые сформировать ту самую «мыслеформу», о которой говорил Ляхов-Секонд?

И тут же уколом в сердце – другая мысль. Что, если сейчас Тарханов вызовет, но не её? Может ведь быть и такое. Они все офицеры, присягу давали. Клялись «стойко переносить все тяготы и лишения службы». Допустим, новое задание посложнее и поопаснее того ночного налёта на генеральскую дачу? Тогда Фёст её с собой не взял, оставил «расположение» охранять, вместе с Секондом, кстати. И объяснил потом, что не её от опасности прятал, а исходил из личных и боевых свойств и качеств каждого бойца. Что и подтвердилось через два часа всего лишь, когда уже ей пришлось разыгрывать эротическую сцену перед милицией и МГБ. Тут бы уже Вельяминова не справилась. Точно. Не то амплуа, как в театре говорят.

И всё же…

– Подпоручика Вяземскую.

С огромным трудом Людмила сохранила безразличное выражение лица, делая шаг вперёд. Её – значит, её. Да и остальные девушки отреагировали спокойно. Большинство, пожалуй, обрадовались, что предстоящее приключение их не обошло по непредсказуемой воле начальства.

– Подпоручика Витгефт.

На лице Герты мелькнула досада. Старая Россия, прошлый век, красавцы белые офицеры – всё мимо! Но удивиться она не удивилась. Если опять предстоит что-то отчаянное, «по самому по краешку», на кого же Фёсту рассчитывать? Она уже один раз, проявив непредусмотренную инициативу, нарушив прямой приказ, спасла «близнеца» от почти неминуемой (ну, пусть – весьма вероятной) гибели. А с Людкой они хорошо сработаются – нежная блондинка с наивно готовыми восхищаться всем на свете глазами и остзейская холодноватая красавица, умеющая вести себя как дворовая хулиганка.

– Вопросы, возражения есть? – традиционно спросил Тарханов.

– Возражений нет, а вопросов слишком много, – дерзковато ответила Витгефт.

– Главное – возражений нет, а то я уж забеспокоился – а вдруг будут? Слава богу, пронесло, – усмехнулся полковник. – Взять снаряжение – и за мной. А вы продолжайте, – кивнул он Ляхову. – Всем счастливого пути и скорой встречи.

Дальше ничего особенного, по стократно обкатанному, как Николаевская железная дорога, каналу «из точки А в точку Б» – знакомая рамка, свет южного солнца, ударивший в глаза в полумраке кремлёвского каземата, и синева моря до самого горизонта за зубчатым каменным парапетом.

В определённом заранее порядке – сначала Уваров, за ним Анастасия и Мария Варламова, Катранджи с Кристиной в полушаге впереди, следом Инга и Марина перешагнули на столетие назад. Руки у всех на виду, улыбки на лицах, но стрелять готовы начать быстрее, чем опомнится враг, даже если он их и ждёт.

Никакого врага на плоской площадке, вымощенной пресловутым мрамором, давшим название и морю, и острову, они, естественно, не увидели. Единственный человек их встречал, при виде которого Уваров ощутил и радость, и успокоение, и глубоко укоренившееся чувство почтения, уважения, где-то и зависти.

Полковник Михаил Фёдорович Басманов, всего лишь тридцатитрёхлетний, не намного старший возрастом и званием, чем сам Уваров, офицер. Однако, глядя в его глаза, можно было дать и пятьдесят, и больше. Валерий вплотную общался с ним часов шесть-семь, из них час – на поле боя, остальное – в царском тереме.

Очень правильно рассудили Ляхов с Воронцовым, решив направить для встречи гостей именно его, и только его одного. Уваров окончательно успокоится за судьбу своей миссии, Катранджи непременно сообразит, что если начальник его охраны столь явно обрадован, увидев встречающего, причём одного-единственного, без конвоя и даже парадного караула, тоже приспустит пружину своей настороженности, если в стилистике восточных сказок оставаться. Ну и «валькирии» обрадуются, увидев в качестве представителя очередного, нового для них мира – почти что идеального (опять же в понятиях этого мира) человека.

Известно, что пятеро девушек не успели поучаствовать в боях с дуггурами на Таорэре и не делили жизнь, смерть и патроны с югоросскими офицерами, не сидели с ними у костров на опушке леса после выигранного сражения, они погибли раньше. Но и им этот, первый из увиденных, сразу понравился. Высокий, подтянутый, в белом кителе с золотыми погонами, невзирая на субтропическую погоду – в сапогах при шпорах. Лицо загорелое, мужественное, при этом открытое и благожелательное. Радушное.

Поднёс ладонь к козырьку фуражки, представился всем сразу, с особым чувством сжал руку Уварова – товарищи по оружию, как-никак.

– С прибытием, друзья. Поздравляю подполковником, граф. Прошу чувствовать себя более чем дома – в гостях. Помещения приготовлены, я лично разведу всех по комнатам, а через час – если этого достаточно, у нас по расписанию обед.

– Да нам и пятнадцати минут хватит, – ответил Уваров, не подумав, что за свой контингент отвечать не стоит. Может, им, по каким-то собственным причинам, и часа не хватит. – Багаж разложить – и всё. Мы же не верхами тридцать вёрст проскакали.

– Как вам будет угодно. Но обед всё равно через час. Когда пушка вон на том бастионе выстрелит…

Прибывшие наконец начали осматриваться. Место было на самом деле красивое и с точки зрения безопасности – вполне подходящее. Стены крепости, или форта, пятнадцатиметровой высоты, опускались прямо в волны прибоя, пенящиеся вокруг зубьев прибрежных рифов. На юге, примерно в полукилометре, видна небольшая бухточка с двумя пирсами и сторожевыми вышками, обнесёнными солидной оградой из колючей проволоки «в три кола». Ведущая к воротам форта бетонка на всём протяжении простреливается с любой точки.

Вельяминова, представленная Басманову как командир «взвода обеспечения» (неполного отделения на самом деле), закончила обход периметра площадки и, слегка робея – больше ста двадцати лет человеку всё-таки – озвучила свое заключение:

– Возможности нападения извне я при всём старании не вижу, – на самом деле, кроме фортификации, на внешнем рейде слегка дымил двумя трубами из трёх броненосный крейсер под Андреевским флагом, и более мелкие военные корабли виднелись поблизости.

Европейский берег Мраморного моря едва-едва различался на горизонте.

– Но о вариантах нападения изнутри я пока ничего не знаю. Если позволите, в лишние сорок минут я проверю. Моим офицерам ношение оружия на этой территории разрешается? – холодным, чересчур холодным тоном спросила Анастасия.

Басманов толчком большого пальца под основание козырька сдвинул фуражку на затылок, что у него означало неуставную степень весёлости.

– Ради бога, мой поручик. Здесь, на этой площадке, и на вашем жилом этаже вы вправе поступать как считаете нужным. Ниже, а также и на территории посёлка ношение, а также использование тяжёлого стрелкового оружия (кроме личного, разумеется) вам придётся согласовывать с дежурным комендантом. Видите ли, на территории этой военной базы российские общегражданские законы не действуют. Уставы Внутренней и Караульной службы имеют приоритеты над Правом и даже Конституцией. Постарайтесь к этому отнестись с пониманием.

– И даже более чем… – с оттенком дерзости ответила Анастасия и посмотрела на Уварова. Теперь, мол, твой выход…

Подполковник просто предложил Басманову:

– Дорогу покажите.

Тот кивнул и пошёл к мраморной беседке с резными колонками и пилястрами, на самом деле представлявшей собой тамбур перед трапом, ведущим на обитаемые этажи.

Комнат в длинном коридоре, окнами выходящем во внутренний двор, окружённый шестью ярусами галерей снизу доверху и с буйной зеленью на земной поверхности, среди аллеек и фонтанов, оказалось достаточно для всех. И даже намного больше. Здесь можно было бы разместить настоящую делегацию, человек под сотню.

Ибрагиму отвели, согласно его почти что дипломатическому рангу, три большие комнаты. Без всяких изысков, конечно, раз тут всего лишь военная база, но удивительно удобных и уютных. В прихожей ждали горничная и лакей, которого, невзирая на штатский костюм, правильнее было бы назвать вестовым. Катранджи отпустил их со всей любезностью, сказав, что до завтрашнего утра едва ли будет нуждаться в их услугах. И постель сам разберёт, и чай заварит, если чайник исправен. Это он пошутил так, чтобы проверить, действует в этом мире его русский юмор или нет.

Уварова с Анастасией поселили рядом, в двухкомнатных номерах, соединённых, как чуть позже выяснилось, незаметной дверью. Настя её первой обнаружила, открыла, безразличным почти тоном поинтересовалась, сам ли он так заказал или опять случай? Валерий поклялся, что именно он и есть, поскольку в этих краях впервые, а с Басмановым с дней Берендеевки не виделся и даже не догадывался, что лично он их здесь встретит.

– Мы с тобой приказ вместе слушали, – как последний довод сообщил Валерий, в глубине души удивлённый, что его суженая вполне нейтральному элементу чужой архитектуры придаёт такое значение. А если бы им просто одну койку на двоих предложили?

– Значит, ляховские штучки, – согласилась поручик и прикрыла дверь. Щелчка внутреннего замка Уваров не услышал. И совсем не понял, при всей своей образованности, при чём тут Ляхов. Других дел у флигель-адъютанта и начальника спецотдела нет, как о дверях между комнатами своих подчинённых думать? Но все ж таки какой-то предварительный разговор у Ляхова с Басмановым наверняка был. Потому что девушек разместили тоже не как придётся. Имея в виду и специфику подразделения, и варианты не психологического комфорта и реальной боевой практики.

Нашлась на этом этаже, рядом с апартаментами и люксами, длинная десятикомнатная анфилада в стиле дворцов восемнадцатого века или, проще выражаясь, обычного плацкартного вагона. Нет, к дворцам всё же ближе – ковры на полу, гобелены на стенах и всяческие раритетные комоды, торшеры, козетки, банкетки и прочее. В каждой комнате по широкой кровати, выбирай любую. Девушек пять – комнат десять. Выходов из анфилады – два по торцам, один в середине длинного коридора.

Вельяминова, новоиспечённый поручик и по характеру очень предусмотрительная девушка (в каменном веке наверняка стала бы «старшей по пещере»), разместила подруг попарно в ближайших к дверям отсекам, сама заняла койку посередине анфилады, проигнорировав свой люкс, соседний с женихом. Насчёт планирования, пока ещё тактического, она проявляла себя непревзойдённо. Если кто-то смотрит со стороны и отметки ставит – пожалуйста. Всё равно не переиграете, а скорее всего – и не поймёте. Анастасия не знала, да и никто, кроме, может быть, Лихарева, не знал, что она по программе готовилась как дублерша не Сильвии даже, а самой Дайяны. Возможно, оттого и выжила, независимо от поступков самого Валентина и Левашова тоже. Новиков, наверное, единственный что-то такое уловил и от себя немного нужных черт личности добавил.

– Так, господа офицеры, – заявила Анастасия, когда девушки устроились, осмотрелись, проверили оружие, после чего занялись подкрашиванием и причёсыванием. – Чтобы с этого момента все забыли, что в гостях у очаровательного полковника Басманова. Все в тылу врага, в глубокой разведке. Я так чувствую и так приказываю. К Уварову обращаться не советую. Он вам, в мужской компании расслабившись, что угодно наплетёт и даже позволит. Я – нет. Пояснять надо?

Нет, этой пятерке пояснения не требовались.

– Тогда ещё двадцать минут «личного времени», и пойдём…

Примерно в то же время Басманов, когда они вдвоём, в ожидании «валькирий», закурили у окна, осмотрев большую часть башни и прилегающие этажи, ответил на вопрос Уварова. Как это он сумел так удачно всех разместить, не зная, с кем дело иметь придётся, в смысле личных склонностей и привычек.

– Что же я, Валерий Павлович, не усвоил за десять лет фронтовой службы, в каких обстоятельствах военному человеку отдыхать удобнее? Роту бы с собой привели, и роту разместили…

Уварову осталось только поблагодарить старшего товарища.

– Одним только вы меня удивили, полковник – составом своего отряда. Вадим Петрович намекнул, как бы между прочим, что посылает к нам «особое подразделение», но я, признаться, нечто другое себе вообразил. Вы этих барышень прямо с Валгаллы к нам доставили? А зачем? Мне и Оноли, и Ненадо, и другие участники боёв об этих девушках подробно рассказали и даже видеозаписи показывали. Так вот я не понимаю: там где пришлось, ваши барышни геройски сражались, не хуже, чем вы со своей ротой, так это ведь крайний случай. Сейчас-то в чём необходимость? Солдаты в вашей России кончаются?

– Знаете, господин полковник, – ответил Уваров, соображая, как с ходу и в доступной форме ответить Басманову, – у нас минут пятнадцать точно есть, чтобы с глазу на глаз по-солдатски переговорить…

– Натурально, – согласился Михаил Фёдорович, – прямо вот здесь, за углом. Хорошее заведение. «Распивочно и на вынос».

Оказывается, эта формула сохранилась на протяжение более чем сотни лет в неизменности.

«На вынос» им было не нужно, а выпить по рюмочке для создания командирского взаимопонимания, поскольку этого взаимопонимания им всё равно придётся достигать, невзирая на разницу времён, реальностей, возрастов, личного и иного опыта, требовалось обязательно.

Небольшой и уютный бар внутри угловой башенки, обеспечивающей почти круговой обзор по морю и части берега, был наверняка, как подумал Уваров, организован здесь ещё старинными турками, в ином, конечно, виде. Но место уж слишком удобное, пусть даже в виде кофейни для непьющих мусульман. И ошибся. «Автором проекта» был профессор Удолин, известная личность, с которой Уваров был немного знаком, в основном по слухам. Тот скопировал это заведение лично для себя, по памяти, после посещения «исходного Замка».

– Вы, Михаил Фёдорович, – спросил граф, согласившийся, что до общего обеда достаточно ограничиться бокалом хереса, расслабиться чуть-чуть, и разговор легче пойдёт, – отчего так присутствием моих «валькирий» удивились?

– «Валькирий»? – Басманов отпил маленький глоток и тут же потянулся за папиросой. – Неплохо. Сам придумал, или старшие подсказали?

Валерий почти и забыл, что Басманов входит в «старшую группу» «Братства». Как в Белой армии «первопоходником» был, так и здесь.

– Какая разница? По месту, и ладно. Главное – термин полностью соответствует их способностям и возможностям. Это – девушки «для боя». Хотя могут быть очень милыми и нежными с теми, кого не считают врагами. Не я их создал. Но они на нашей стороне, и я крайне этому рад… Они, в случае чего, даже там, под Берендеевкой, взводом не меньше, чем я ротой, а вы дивизией, сделать смогли бы.

Уваров почувствовал, что сказал кое-что лишнее и текстуально, и эмоционально.

Но та же система продолжала действовать. Если он уже хоть чуть прикоснулся к тайнам и принципам «Братства», отступать некуда. На что ему очень доходчиво, пусть и не впрямую, объяснил Вадим Петрович.

– Ты, разумеется, совершенно свободен, лично, политически и религиозно. Как любой член ватаги или старательской артели. Там никто никого не держит. Встал от костра, закинул котомку за плечи и иди. Тысяча вёрст туда, три тысячи сюда. Но – свобода. Заодно и от Насти, если у тебя имеются теоретические возражения. А если с нами – так принципы придётся слегка менять…

– Не удивили, – спокойно ответил Басманов. – Мне капитан Ненадо докладывал, как эти красотки сражаться умеют. Без лишних мозгов, я бы так сказал. Если я чего недопонял, попробуйте ещё раз объяснить, для чего искать себе помощь и поддержку среди тех, кого обязаны защищать мы? Сильвия, конечно, Лариса, Ирина – совсем другое дело, – счёл нужным уточнить свою позицию полковник.

– Не совсем понимаю, что именно объяснять требуется, – сказал Уваров. – Я вправе предположить, что по своему положению и здесь, и в «Братстве» вы должны быть намного информированнее меня. Неужели вам ни Ляхов, ни кто-либо другой не сообщили цель и смысл операции? Я знаю намного меньше вашего, как кажется. Из полученного мною приказа следует – воевать здесь никто не собирается. Сил славных вооружённых сил Юга России должно хватить для обеспечения встречи моего «подзащитного» с кем-то из ваших должностных лиц. Мои девушки назначены сопровождать господина Катанова, создавать для окружающих нужное впечатление внешностью его секретарши. Лишь в случае крайней необходимости пресечь внезапное нападение террористов. Как ближайший для вас пример – если бы вместо австрийских жандармов эрцгерцога Фердинанда в Сараеве сопровождал я со своей группой, Гавриила Принципа и его друзей вычислили бы и шлёпнули, едва они из карманов пистолеты потянули. Мировая война не началась, и вы, господин полковник, наверное, до сих пор служили бы где-нибудь в Красном Селе штабс-капитаном. И до командира батареи едва ли возвысились…

– Понимаю, что вы хотите сказать. Удивитесь, но мне никаких разъяснений по поводу вашего отряда сделано не было. Говорили мы с Воронцовым относительно содержательной части миссии. Да и я как-то не придал значения его словам, что среди телохранителей будут женщины. Другими мыслями был занят. Учёл, конечно, при подготовке размещения, а зачем, почему – не вникал. А сейчас посмотрел своими глазами и задумался. Похоже, тут не просто так. Очень может быть – с южноафриканскими делами какая-то связь прослеживается. Хотя бы в том смысле, что ни вы лично, ни ваши девушки в столкновениях с дуггурами не засвечены… Тем самым… А, впрочем, всё это ерунда, – махнул рукой Басманов. – Зато я и мои люди засвечены дальше некуда, так что́ теперь «пить боржом»?

Из сказанного полковником Уваров не слишком понял, при чём тут Южная Африка и дуггуры, но тоже пока решил не углубляться. Будет ещё время, а пока он решил, как и положено, расспросить Михаила Фёдоровича о моментах, непосредственно касающихся обеспечения его миссии.

– Честно сказать, Валерий Павлович, – начал Басманов, – мне эта коллизия с переговорами вашего турка и наших купцов и интендантов если не полной чушью представляется, но где-то около того. Прежде всего не вижу смысла в самой этой встрече. Любые вопросы финансирования, технического снабжения, даже стратегического планирования мы с Новиковым и Шульгиным ещё в двадцатом году решали, не имея никакого реального опыта. С Врангелем, с Троцким и с другими фигурами… И сейчас, не выходя из московской квартиры, всё обсудить и согласовать можно. Конечно, если тут какая-нибудь высокая дипломатия… Тебя же, как я понимаю, в «Братство» уже приняли? – вдруг спросил полковник, переходя на «ты».

– Судя по словам Ляхова – пока вольноопределяющимся, даже не кандидатом, – ответил Валерий, – обрядов не проходил, клятв не давал.

– Не играет роли. Ты поимей в виду – здесь ранг и статус не от выслуги зависят, не от степени преданности, а исключительно от устройства мозгов. Обладаешь нужным набором способностей – ты и комтур, и магистр, и гроссмейстер. Нет – значит, нет. Я вот полноправный член, с самых первых дней, так сам понимаю, что исключительно – почётный. Не умею ни мыслеформ создавать, ни… – Басманов махнул рукой.

– И не обидно? – осторожно спросил Уваров. Он на себя примерил ту же ситуацию. Впрочем, кто сказал, что как раз у него этих самых способностей – нет? Может, побольше, чем у других! Всё ж таки на него обратили внимание…

– Чего обижаться? – легко спросил полковник. – Ты «Ванькой-взводным» после десяти лет учёбы трубил, другой в то же время – на скрипочке в Большом театре пиликал. Он в пыльной оркестровой яме, ты с девушкой при парадном мундире в третьем ряду партера. Потом ты в окопах, и портянки неделю не перематывал, а он – опять же во фраке перед барским столом поигрывает. Кому чего, одним словом…

Басманов налил ещё по бокалу золотого терпкого вина.

– Есть у меня высшие способности, нет их – я пока на своём месте. И сейчас очень сильно мне обстановка вокруг не нравится. Нет, сама жизнь весьма и весьма хороша. Если б даже никаких больше «параллельных реальностей» и прочего, а осталась только эта, отвоёванная нами Югороссия – и то великолепно. Было за что воевать, проще говоря. Но психологически, друг мой и сосед по окопу на ближайшее время, – очень всё вокруг похоже на то, что творилось под Кейптауном. Даже у очень подготовленных людей начали там гайки отдаваться от невыносимого психологического давления. Как перед землетрясением, например, бывает. Не у всех, к счастью. Опыт – он тоже кое-что значит. Ты в таких заварушках, как под Берендеевкой, раза два-три бывал, и то много! А я и кое-кто из моих корниловцев и марковцев – может, и по сотне. Начиная с Гумбинена и Сольдау вплоть до самых последних… Хорошо, если бы последних. Только не верится.

– Наверное, кое-какие способности у нас с вами есть, – рассудительно сказал Уваров. – Если вы десять лет воюете и до сих пор живы и здоровы, в «Братство» попали, я пока – пять, и тоже… А многих других и на один бой не хватило.

– Есть смысл, – согласился Басманов. – Значит, им и будем руководствоваться. Я тебе пока ничего больше говорить не стану, а чуть позже – скажу. Мне – обдумать кое-какие моменты надо, тебе – осмотреться. Да вон уже и твои барышни появились.

А Уварову тоже несколько интересных мыслей в голову пришло, и хорошо бы их сначала с Анастасией обсудить, а уже потом – с Басмановым. Поскольку явно эти мысли выходили за пределы поставленной задачи.

Вместе с девушками пришёл и Катранджи. Ему было прямо сказано, что с сего момента и до возвращения в Москву индивидуальные перемещения, кроме как в пределах жилого этажа, ему категорически не рекомендуются.

– В присутствии посторонних с вами постоянно будет находиться Кристина, рядом, на шаг сзади, как и положено личному секретарю. Остальные работают по индивидуальным планам, надоедать вам они не будут, при этом оставаясь в пределах прямой зрительной и голосовой связи. Для себя, не для вас, – инструктировала турка Вельяминова.

Ибрагиму очень хотелось возразить, степень возможной личной опасности представлялась ему отнюдь не такой высокой. А у этой суровой командирши, удивившей его своей решительностью и жёсткостью при первой встрече, получалось так, что он оказывается не уважительно охраняемым, а строго конвоируемым лицом. Да, подумал Ибрагим, уж кто-кто, а Настя в любовницы никак не годится, при всей своей красоте и прелестных формах. Ему – во всяком случае. И вообще – что-то тут не так.

– Здесь ведь не тюрьма? – спросил он в ответ на приглашение Басманова спуститься в обеденный зал. – Может быть – вы нам устроите экскурсию в Стамбул? Там и пообедаем. Крайне мне интересно, как мой город под русской властью выглядит. У вас, надеюсь, вертолёт найдётся?

– Вертолётов здесь пока нет, – как бы извиняясь, ответил Басманов. – Уровень развития техники не позволяет. Мы прогресс не гоним, наоборот, в меру сил притормаживаем. Вместо этого – гидропланом двадцать минут или глиссером два часа. У меня против такой прогулки возражений нет, это господину Уварову решать, он за вас отвечает.

Катранджи вопросительно посмотрел на Валерия.

Валерий, чисто машинально, – на Анастасию. Та едва заметно улыбнулась и отвела глаза. Мол, мне всё равно, где свои обязанности исполнять, а дипломатия – не по моей части.

«Мне что приказано, – соображал Валерий, – обеспечить безопасность Катранджи во время переговоров. Держать его взаперти команды не было. И какая, к чертям, тут вообще может быть опасность? Армия, флот, полиция и всё такое. Ибрагима здесь ни одна собака не знает и знать не может, разве что его папашу… Стоп, – подумал Валерий, – а это интересный ход мог бы быть. Свести вместе опального бея с сынком из будущего. Зачем, с какой целью – бог его знает, но вариант сам по себе вполне в стиле «Братства». Но если и так, этим другие люди станут заниматься. А в пределах нашей компетенции – чего ж не прокатиться? И Ибрагиму развлечение, и нам – когда ещё доведётся посмотреть, как предки живут?»

– На гидроплане мы, само собой, не полетим, бог его знает, какие у вас моторы. А вот если, допустим, на военном торпедном катере – свободно, – принял он решение. – Два часа, говорите?

– Два, три – это я утверждать не могу, и никто не возьмётся. Но если море будет тихое, с катером ничего не случится, пираты в пути не встретятся – примерно на такой срок рассчитывать можно, плюс-минус лапоть… – Басманов давно научился не говорить о конкретных сроках в подобных случаях. – Но я бы всё же самолёт предложил. Тут-то фактически – разогнаться, взлететь и сесть. А моторы у нас надёжные, не сомневайтесь. Ничуть не хуже, чем в ваше время.

На том и согласились. Действительно, три часа в море, пусть и таком тихом, как Мраморное, на военном катере… С непривычки может растрясти так, что не только обеда, ужина не захочется. На парусной яхте бы неплохо, не спеша – так весь день на дорогу уйдёт. Вообще, хорошую морскую прогулку, до утра, предусмотреть в программе стоит, но эту уже как обстановка сложится.

Гидроаэроплан «Г-20» «Буревестник» системы Григоровича, постройки Николаевских заводов, представлял собой штабной вариант дальнего морского разведчика, по типу приближаясь к широко известной «Каталине», придуманной американцами десятью годами позже, но с многими конструктивными и технологическими усовершенствованиями. На базе человеческой техники конца XX века, а моментами и нечеловеческой, форзелианской.

В самолёте, который предложил Басманов, имелся удобный, но без особого шика оформленный двенадцатиместный салон и всё необходимое, чтобы обеспечить отдых и работу нескольких высоких командиров при двадцатичасовом полёте радиусом до шести тысяч километров.

Гонять такую машину «до ближнего угла» выглядело не совсем рационально, но чего не сделаешь ради дорогих гостей.

Пока девушки и Катранджи собирались и переодевались с учётом изменившихся обстоятельств, Уваров продолжил беседу с Михаилом Фёдоровичем, теперь – об особенностях жизни и государственного устройства Югороссии, о которой Валерий имел самые поверхностные представления. В его времени никаких открытых публикаций об этой реальности, естественно, не существовало, да и о самом факте её наличия знало считаное число людей. А заниматься этим вопросом специально Валерию как-то не приходило в голову. Хватало своих забот, а на досуге он предпочитал изучать «первую реальность», странный мир Фёста, существующий в той же системе пространственно-временных координат, но разительно отличающийся от собственного. Прежде всего с военно-исторической точки зрения, поскольку главная угроза исходила именно оттуда, но и с культурной тоже. Имелось там столько книг и особенно фильмов, пользовавшихся бешеной популярностью у весьма узкого круга эстетов и специалистов, «допущенных к тайне».

А Югороссия – ну чем она могла особенно интересовать? Исключительно своей парадоксальностью. Существует где-то на задворках времени «исторический тупичок» (почему тупичок? А как ещё назвать мир, отставший в развитии почти на сто лет и явно неспособный догнать более «цивилизованные»?). Ну, не тупичок, так некий заповедник истории, «изолят», вроде «плато Мепл-Уайта».

Никто пока не говорил Уварову об изначальной искусственности этой «ветки», а сам он и вообразить не мог, как на самом деле это было сделано. Знал, что множественность параллельных миров есть естественное, но пока не объяснённое до конца свойство природы – и достаточно. Как будто теория эволюции жизни на Земле более понятна и более объяснима.

Но сейчас ему здесь работать, а он привык обладать как можно более полной информацией о ТВД, желательно – из заслуживающих доверия источников. География здесь была та же самая, история до девятьсот восемнадцатого практически общая, лишь последние восемь лет развивалась Югороссия «по собственному сценарию». А вот психология обитателей этого в высшей мере необычного государственного образования его интересовала чрезвычайно. Наверняка ведь придётся с этим миром не просто контактировать в течение ближайшей недели. Опыт и предчувствие подсказывали, что судьба его завяжется с Югороссией гораздо туже, чем можно это сейчас представить. А предчувствиям своим он привык доверять. Последние годы ничего с ним не случалось «просто так».

Басманов согласился его просветить, с позиции исследователя-эмпирика, не вдающегося в философствования, но располагающего огромным фактическим материалом. И коллеги-офицера, знающего, что в таких случаях наиболее важно и полезно для службы.

Со слов Михаила Фёдоровича, нынешнее устройство Югороссии подходящих аналогов в европейской истории, пожалуй, не имело. Не демократия, поскольку во главе военный диктатор, а правительство одновременно является его штабом, в котором, применительно к требованиям момента, увеличено, против обычного, число управлений и отделов. В государстве действует крайне мощная и высококвалифицированная контрразведка, выполняющая функции и жандармерии, и других близких по функциям ведомств. Судебная система крайне упрощена, до уровня введённых ещё Столыпиным военно-полевых судов, а пенитенциарная фактически отсутствует. В Уголовном «уложении о наказаниях» таковых всего два: смертная казнь и высылка за пределы государства с конфискацией имущества. Менее тяжкие проступки подпадают под действие Административного кодекса, весьма, кстати, проработанного и детализированного.

Тиранией этот строй тоже не назовёшь, личные права и свободы граждан здесь значительно превосходят таковые в любой «цивилизованной» державе. С деятельностью управляющих структур благонамеренный обыватель фактически и не пересекается. Вроде как было в САСШ девятнадцатого века. Не нарушай некоторое количества законов, плати налоги, а в остальном – делай, что хочешь. Всего за пять послевоенных лет жизненный уровень поднялся несравнимо с истерзанной Мировой войной и занятой вдобавок грандиозной политико-географической перепланировкой Европой. Шутка ли – вместо привычных с времён Вестфальского мира держав внезапно появилось полтора десятка якобы «национальных» государств, вполне волюнтаристски разграниченных и немедленно вступивших в непрерывные территориальные споры, иногда – на грани вооружённых конфликтов.

В Югороссии о таком международном положении знали все и очень дорожили своим буквально с неба свалившимся благополучием. Отчего, как выразился Басманов, «контрразведка иногда скучает», поскольку большую часть «асоциальных элементов» за пять лет выловили, а новым, в общем-то, неоткуда браться.

– Что значит – неоткуда? – удивился Уваров. – Они, так сказать, сами плодятся, по законам природы. И воры бывают врожденные, и маньяки, и убийцы. Полиция и другие структуры могут поддерживать уголовную преступность на терпимом уровне, как у нас, например, но чтобы совсем?

– Я и не говорю, что «совсем». Вот, к примеру, в средневековом Новгороде сколь-нибудь значимая преступность была? Я что-то и не помню. Эксцессы всякие, мордобои по пьянке, а так? Вот и у нас в этом роде. Году в двадцать первом – двадцать втором – тогда да, весело у нас было. Как в любой «нормальной» стране после Мировой и Гражданской войны. А тут вдобавок своя специфика – мало что и Одесса-мама и Ростов-папа нам достались, так за все годы войны в «тёплые края» шпана со всей России стекалась. Дезертиры всякие, махновцы, «зелёные» и «жёлто-блакитные». Не приведи бог, одним словом. Почти всю армию к наведению порядка привлекли, операции дивизионного и корпусного масштаба проводили. Военно-полевые суды сотнями в день уголовников расстреливали, целыми «малинами», семьями… На пограничные пункты высылаемых колоннами подгоняли, как военнопленных…

– И что? – внезапно заинтересовался Уваров. – Красные соседи подобный контингент принимали? С распростёртыми объятиями? Или вы их в Персию и Румынию переправляли?

Басманов посмотрел на него с интересом.

– Уловил суть? Братьев по классу, «узников кровавых застенков» – коммунисты принимали. Поначалу. Пока не сообразили, что бандиты наловчились под «политических» косить. А у нас поначалу с Троцким был договор о беспрепятственном обмене… Потом «совдеповцы» разобрались, вздумали прикрыть лавочку. Мы этап пригоняем, а они его к себе не пускают. Вот и коллизия – мы ж, в отличие от красных, гуманисты, нам невыносимо смотреть, как люди, какие б там ни были, на нейтральной полосе с голоду помирают…

– Ну и? – Интересная сторона жизни приоткрылась Валерию. Вроде бы нормальная мера – «высылка за границу», так её же всегда трактовали как способ избавления от политических противников, к уголовникам применять никому в голову не приходило. А здесь – пришло.

– Не поверишь, нашли выход. Тогда остроумием полковник Кирсанов особенно отличился. Собирает несколько месяцев где-нибудь в отдалённом лагере осуждённых, работу с ними проводит по собственной методике. – В голосе Басманова Валерию послышалось восхищение, смешанное с какой-то другой эмоцией. – Находит подходящий участок границы, плохо охраняемый, подходящий момент – и организует прорыв. На нашей стороне – пулемёты, обратно не повернёшь, ну и бегут. А предводители, особо подготовленные, материально простимулированные, вооружённые, если нужно, ведут толпу, как те козлы – баранов. Кого-то пограничники пристрелят, конечно, не без того, кого-то поймают, а тысячи затеряются на бескрайних просторах «страны социализма». Сначала дипломаты такие скандалы друг другу устраивали, чуть не до разрыва дипотношений. Ну, у нас позиции всегда выигрышнее были. А потом само собой на нет сошло. Осознал народ, что лучше честно жить и трудиться, чем у стенки помирать…

У нас-то и тюрем нет, только ДОПРы. Пересидеть недельку-другую от ареста до приговора.

– А как же… Ну, расстрел, высылка – это мне теперь понятно. Но есть же масса преступлений, так сказать, промежуточного характера. Кражи, пусть только клептоманами, насилия, убийства по неосторожности, по халатности, телесные повреждения… Да мало ли! В Уголовном кодексе статей много.

– В теории много, на практике и десятка не наберётся, по общеопределяющим признакам. И большинство санкций не карательные, а воспитательные. Несовершеннолетних в кадетские корпуса и ремесленные училища направляем. Ещё одно остроумное изобретение – в казачьи станицы на перевоспитание. Сначала в качестве батраков, под присмотр и ответственность «общества». А там не забалуешь. Решит «круг», что исправился такой-то, – в самостоятельные хозяева перечислят. Живи, работай, службу на границах неси, как все…

– А неисправимые всё же попадаются?

– Как везде, – пожал плечами Басманов, но развивать тему не стал. Информации о постоянно действующих по-столыпински военно-полевых судах было достаточно.

Рассказ Басманова Валерию понравился – как нравились ему вообще всякие остроумные и нестандартные решения неразрешимых вопросов. Хотелось продолжения.

– Так, с преступностью, допустим, вы покончили. Но про «жизненный уровень» мне пока не ясно. Завоеванная вами территория, безусловно, потенциально богаче любой другой в РСФСР, не считая Сибири, но ведь всё равно! Последствия войны, не слишком дружественное международное окружение…

– Верно мыслишь. А о том Израиле, что у вас существует, да и том, что в параллели, – знаешь?

Странный вопрос. Впрочем, Уваров быстро сообразил, что собеседник имеет в виду. Государства, умеющие воевать, с образованным и трудоспособным населением, зарабатывающие экспортом сложных, в том числе и военных технологий, но в то же время весь срок своего существования получающие дотации, превышающие их ВВП.

– Там совсем другие условия…

– Не продолжай. Я тоже знаю. Так вот у нас условия намного лучше. Территория, природные ресурсы, численность населения. А образовательный уровень ничуть не ниже – в Югороссии, по известным причинам, собралось семьдесят процентов людей с высшим и средним образованием (среднее образование в царской России ненамного высшему уступало, что в гимназиях, что в реальных училищах). Плюс – наиболее мотивированное и способное к труду крестьянство, казачество, рабочий класс. Те, кто ещё до двадцатого года сюда перебрался. Многие – после, узнав, что здесь, а не где-то ещё, «истинная свобода труда и капитала». «Пролетариат», – он интонацией выразил пренебрежение к этому термину, – тот у большевиков остался. Вот у них до сих пор и карточная система, и продналог с продразвёрсткой…

Валерию было чрезвычайно интересно узнать и об этом. Невероятным казалось, что могут существовать рядом две страны с одним и тем же разделённым народом и столь противоположным общественным устройством, но он понимал, что лекция и так недопустимо затягивается. А главного он так и не выяснил.

– Самое же главное, – Басманов тоже решил закругляться, – благодаря постоянной помощи «Братства» Югороссия располагает техническими разработками и производственной базой, на целую историческую эпоху опережающей Запад. Пусть пока в нескольких отраслях, но этого достаточно. У нас есть чем торговать, причём на условиях абсолютной монополии. И имеется достаточно золота, чтобы рубль, даже бумажный, в любой точке мира признавался самой надёжной и устойчивой валютой. Каждый трудящийся может на своё жалованье провести отпуск хоть в Ницце, хоть в Аргентине, если ему этого захочется. В Аргентине, между прочим, самый высокий курс русского рубля, если интересно.

– Рай земной, да и только, – с долей иронии сказал Уваров. – Один вопрос – надолго ли такое процветание? До первой войны? С Совдепией, с Антантой. Думаете, мало и там, и там желающих «всё отнять и поделить»?

– На наш век хватит, – чересчур, кажется, небрежно ответил Басманов. – Швейцария, вон, триста лет золото в подвалах банков копит, и никто её не трогает, невзирая на отсутствие приличной армии. А с нашей никто не захочет связываться.

– Так то Швейцария, – без всякого пиетета к Альпийской республике скривился Валерий. – Одним словом, спасибо за информацию. Одно осталось узнать – как нам себя здесь следует вести? Как свою работу исполнять – мы знаем. Но вот общий фон… Кое-что прояснили – учтём. Преступного мира у вас, считаем, нет, а как насчёт иностранной агентуры? Окружение у вас очень недружественное, значит, шпионов должно быть в избытке, по военной линии, по экономической, легальных и нелегальных. И о поголовной лояльности граждан зря вы мне так убедительно разъясняли. Потому что я вам не поверил. Не можете вы – в таком вопросе наивность проявлять. Тогда зачем меня в заблуждение вводить? Идейные враги у вас внутри страны есть, не может не быть, любая власть обязательно кого-то не устраивает. Те же тайные коммунисты вам изо всех сил вредить будут, просто чтобы не допустить столь наглядного подтверждения краха своих идей, то ли вычитанных из книжек, то ли жизнью выстраданных. И идеальный ваш гражданин, на жалованье имеющий возможность в Ницце отпуск проводить, едва ли найдёт в себе силы отказаться от приличной суммы сверх своего роскошного жалованья. Да что я вам азы своей нынешней профессии излагаю? Купить и завербовать почти любого можно. У вас – тоже.

Похоже, Уваров, как всякий строевой офицер, жандармской службой если не брезговал, то хоть немного, но зазорной её считал. Потому счёл нужным добавить «нынешней». А так я, мол, такой же, как вы, фронтовик.

– У нас тоже жизнь вполне благополучная, – продолжил Валерий, – но врагов всяческого сорта более чем достаточно. Самое же главное и одновременно печальное – врагом легко может стать тот, кого вчера ещё считал… Ну, не другом, в друзьях ошибиться трудно, а вполне надёжным соратником. Вы же сами видели.

– Это – правильно, – не стал спорить Басманов. – Предают всегда свои. И я рад, что ты пришёл к правильному выводу. С общепринятой и у нас, и в Европах точки зрения жизнь в Югороссии великолепна. Это мнение разделяет гораздо более двух третей населения.

Я не зря тебе про ваши Израили напомнил. Особенно про тот, который в твоей реальности – идишский, ашкеназский. Здесь у большинства дееспособного населения примерно такая же психология. Люди или успели лиха хлебнуть за три года жизни в «стране советов», друзей, родственников, детей потеряли, от голода, от тифа, испанки, чрезвычаек и комбедов. Великого писателя Бунина почитай, «Окаянные дни». На ГИП он через десяток лет нобелевским лауреатом станет, здесь пока – просто великий русский поэт и прозаик. На мой вкус – как поэт даже лучше…

Уваров не то чтобы удивился культурному уровню полковника. Особо удивляться было нечему – всё ж таки человек нашего круга, царский ещё гвардеец, в Серебряном веке выросший (лучшие театры с билетами в партер «не дальше седьмого ряда», а такой билет – четверть жалованья мелкого чиновника или армейского подпоручика), книги читавший даже на войне.

Совсем другое его удивило – как сумел всего за пять лет бывший белогвардейский капитан, случайно (а случайно ли?) встреченный на стамбульском бульваре Новиковым и Шульгиным, так великолепно вписаться в логику и психологию совершенно чуждых ему почти по всем параметрам реальностей и человеческих общностей.

Сам он, второй год контактируя с этой организацией, своим себя там пока не почувствовал. А Михаил Фёдорович с ним сейчас так легко, свободно, раскованно беседует. Одновременно как старший товарищ и почти ровесник, фронтовой офицер всеми забытой войны и далеко не последний деятель в контролирующей несколько совершенно разных миров организации. Сумел бы сам Валерий подобным образом, сочувственно, понимающе, одновременно и поучительно, говорить со своим правнуком?

– Остальная, не большая, а, так скажем, – влиятельная часть полноправных югоросских граждан – солдаты, бойцы, – продолжал объяснять Басманов. – Не устрашившиеся многократного превосходства врага и не поддавшиеся на идейные и материальные посылы. Почувствуй разницу. Некий бывший поручик Тухачевский (в голосе Михаила Фёдоровича прозвучало откровенное презрение) или полковник Генштаба Егоров пошли на службу к большевикам. Как же – из неудачливого ротного сразу в командармы! В благодарность – золото мешками, кокаин вёдрами, мраморные дворцы в центре Москвы, личные бронепоезда с царскими салон-вагонами. А у нас – полковники рядовыми в стрелковой цепи или кавалерийском эскадроне головы клали бесплатно! И победили. За счёт этого самого идейного бескорыстия! Такие люди сейчас и составляют элиту здешнего общества. Воевавший вахмистр или подпоручик безусловно выше по авторитету, не говоря уж про «первопоходников», нежели не нюхавший пороху богатей…

– Вроде как в Спарте? – спросил Уваров.

– Кое-чем похоже. Но любая аналогия вредна и опасна, если на её базе делать выводы о текущем моменте. Спарта – уж очень далеко. Израиль, третий раз повторяю, гораздо ближе. Все, кто собрался в Югороссии, кто за неё воевал, кто её сейчас строит – братья, друзья, единомышленники, однополчане. Остальные, а также и весь окружающий мир – враги. Принципиальные или, точнее сказать, инстинктивные. Со скорпионом ведь у нас нет «принципиальных» разногласий, но кусает, бывает и насмерть, при любом подходящем для него случае.

– Спасибо, утешили. Значит, в вашей «тихой заводи» опасаться нужно всех?

– Странный вывод, – стряхивая пепел с папиросы за откос стены, удивился Басманов. – Совсем наоборот. Ты, особенно если будешь в военной форме, и твои девушки – на подсознательном уровне будете восприниматься большинством окружающих как свои. Ну, а меньшинством – естественно, наоборот. Но это всё я о коренной России говорил. Здесь, в Царьграде, немножко по-другому. И население до крайности пёстрое, и психология, что ни говори, – восточная. Правда, турок здесь не так много осталось, русских тысяч сто сюда уже перебралось, греков много, армян, евреи из бывшей черты осёдлости массами хлынули. От ножа в спину в закоулках Галаты я тебе гарантий не дам. Тут уж – каждый за себя. Но в целом жить можно, не хуже, чем в Ташкенте вскоре после присоединения…

– От ножа как-нибудь уберегусь, – ответил Валерий, – если вообще по тем закоулкам ходить придётся. Мы тут не для этого. Мне Тарханов сказал – на друзей там, где окажешься, можешь положиться…

– Конечно, можешь. Во всех отношениях. Однако… – в голосе полковника Валерий услышал знакомые нотки училищных наставников. – Мы с тобой всегда, от присяги до могилы – на переднем крае. Кому доверять спину и голову – нам решать. Откуда враг может ударить – тоже нам. Сколько сможем отличать первых от вторых, столько и жить будем.

Ценное замечание и хорошо сформулированное.

– Вы, Михаил Фёдорович, быстро эту науку постигли?

– Раньше, чем в землю лёг. Ты в каком возрасте на первую войну попал?

– В двадцать два, сразу после училища, – ответил Уваров.

– Я в двадцать один. Так у тебя какая война была? За первые полгода службы в твоём полку, бригаде, что там было – сколько убитых?

Уваров задумался, начал прикидывать.

– Ну, насколько помню – человек тридцать, в бригаде. Правда, там в одном оазисе сразу кавалерийский взвод в спину перестреляли. Как раз предательство.

– Бывает, – потянул из портсигара очередную папиросу Басманов. – А под Берендеевкой сколько потерял? – словно прокурор на допросе, чуть поднажал он голосом.

– Под Берендеевкой – из роты почти сорок… Так вы ж сами видели, что там творилось.

– Да что ты оправдываешься, что ты оправдываешься, – вспылил полковник. – А вот на том пятачке, где я свои первые бои принял, за неделю шесть тысяч убитых, пятьдесят тысяч раненых. В начале Мировой войны в основном шрапнелями стреляли, и на предельных дистанциях на одного убитого два десятка легкораненых приходилось. Меня три раза шрапнельной пулей по голове и погонам задевало – и ничего, как видишь. Зато потом статистика своё взяла, – он скривил губы и сквозь зубы втянул воздух. – И убило вокруг меня, по самой грубой прикидке, только на дистанции прямого выстрела тысяч сто человек, за те девяносто четыре года, что я на службе числюсь.

От услышанного Уварову стало настоящим образом не по себе. Очень трудно было себе представить, даже при его боевом опыте – девяносто четыре года войн, начиная с тёплого и солнечного лета девятьсот четырнадцатого и по сей день!

– Но я тут не один такой, – успокаивающим тоном продолжил Басманов. – Есть у нас капитан Ненадо, ты с ним наверняка в Берендеевке вместе выпивал, а потом он ещё и на Валгалле девушкам вашим помогал, так у него фронтовой стаж побольше моего. На сём заканчиваем, я голоса слышу, команда твоя идёт. В другой обстановке я с ними предпочёл бы встретиться, но, как один поэт не из твоей истории написал: «Времена не выбирают, в них живут и умирают».

Последние слова полковника прозвучали, как показалось Валерию, несколько двусмысленно.

– У нас, вообще-то, всё под контролем, – попытался успокоить его Басманов. – За исключением непредвиденных случаев, или, ещё точнее – предвидимых теоретически, но по месту и времени непредсказуемых. Вроде появления прямо здесь и сейчас над нашими головами дуггурской «медузы»…

Гидроплан приводнился на внешнем рейде и, подрабатывая двигателями, подошёл к причалу военно-морской базы, где, кроме нескольких эсминцев, возвышался у стенки недавно прошедший полную модернизацию «Гебен», свежеокрашенный в оливково-серые тона. Решением адмирала Колчака ему было оставлено исходное название (в турецком флоте он именовался «Явуз Султан Селим»), как бы в назидание потомкам и врагам. Примерно так, как город Баталпашинск был назван «в честь» разгромленного в этом месте, никому по иному поводу не известного Батала-паши.

Уваров, хорошо знавший историю, с большим интересом и вниманием рассматривал линейный крейсер, сыгравший столь большую роль в истории всех трёх (что очень интересно само по себе!) известных ему параллельных миров.

Приходилось слышать мнение, что если бы англичане не пропустили «Гебен» с «Бреслау» в турецкие проливы в августе четырнадцатого года, не случилось бы вообще ничего последующего. Ни завершившейся несколькими революциями четырёхлетней Мировой войны, ни катастрофы распада четырёх Великих Империй. Естественно, и возникновения сразу трёх «исторических развилок».

Скорее всего, вышло бы так, как планировали абсолютно все тогдашние стратеги и политики. Короткая европейская война до «осеннего листопада». А вот английские адмиралы осуществили свой план, не тронув немцев своими линейными крейсерами, и получили то, что получили, причём, что самое несправедливое, не они лично, а миллионов тридцать невинно пострадавших солдат и мирных жителей.

На набережной их уже ждали три роскошных ландо-кабриолета «Чайка», для покупки которых иностранные монархи, главы государств и просто очень богатые эстеты записывались за год и более. Слишком хороша была машина – стосорокасильный многотопливный двигатель, хоть сырой нефтью, хоть керосином и любым бензином заправляй, приёмистый и удобный в обслуживании, коробка скоростей с синхронизаторами, простые и надёжные тормоза, гарантия безремонтного пробега в сто тысяч километров!

Уваров, Катранджи, Басманов и Кристина разместились в средней «Чайке», девушки по двое, плюс по два офицера в качестве гидов и охранников (что «валькирий» слегка развеселило), в первой и третьей. В сопровождении ещё двух не бросающихся в глаза броневиков охраны делегация тронулась в путь.

Вначале кортеж часа полтора покружил по городу, и гости непосредственно, с расстояния вытянутой руки, увидели, во что превратился Царьград-Константинополь, бывший Второй Рим, после пятисот лет турецкого владычества вновь возвращённый в лоно православной цивилизации. Сравнивать то, что было ещё в двадцатом году, с тем, что получилось сейчас, никто, кроме Басманова, само собой, не мог. Да и Катранджи, хорошо знавший этот город полувеком позже, ничего не узнавал, кроме общей топографии и наиболее приметных из уцелевших архитектурных памятников. Ибрагим испытывал сейчас сложные чувства.

То, что город стремительно русифицировался, судя по вывескам, рекламам, преобладающему на улицах языку и общей атмосфере, разумеется, раздражало и ущемляло его «гонор». Но при этом он был человеком широких взглядов и «гражданином мира», потому и размышлял «без гнева и пристрастия». Для умного, непредвзятого человека такой «Царьград» ничуть не хуже вестернизированного в другой реальности Стамбула. Скорее всего – лучше. Русское присутствие не так бьёт по глазам и чувствам, как американское.

Гости, свободные от воспоминаний и ассоциаций, просто смотрели, постепенно убеждаясь, что прошлое существует не только в качестве картинок в книгах и на плёнках старых кинохроник, но и наяву. Здесь и сейчас. Всё вокруг абсолютно подлинно, люди на тротуарах и бульварах живые и настоящие. Попробуй Настя, Марина, Маша, глядя через борт открытой машины, представить, что на самом деле их нет, а то и вообще никогда не было! Вот этих молодых мужчин разных национальностей, распивающих кофе, пиво, вино и арак за столиками под полосатыми зонтами на бульваре, где всего пять лет назад Новиков с Шульгиным встретили капитана Басманова, лишённого надежд, проигравшего все свои войны, голодного, потерявшего Родину и пресловутый «смысл жизни». Вся разница, что тот капитан Басманов оставался человеком, не готовым продать греку даже сапоги «за чечевичную похлёбку», будучи голодным никак не меньше, чем Исав. Не говоря об офицерской совести. Потому и не пришлось ему на Елисейских полях ботинки всякой сволочи чистить!

«Всего пять лет! Только-то!» – невольно подумал полковник, краем глаза увидев знакомую, историческую для него скамейку под кроной гигантского платана. Теми же словами подумал, что тогда – о времени, прошедшем после «царского» выпуска из училища и до крушения всего привычного мира и его собственного превращения в жалкого, никому не нужного эвакуанта. Проще говоря – беженца.

Завершив экскурсию, кортеж без остановок отправился к историческому, по-своему, месту. На обрывистом берегу моря, вдали от городских строений располагался ресторан, без затей названный «Византия».

По словам Басманова, именно здесь всё «Братство» тогдашнего состава отмечало Победу, казавшуюся окончательной. Да, собственно, для Югороссии такой и ставшей. Место Уварову, его девушкам и даже Катранджи показалось весьма подходящим. С большим вкусом выбранное и оформленное. Этакое сочетание глубокой древности с нынешним модерном. Руины мощных средневековых стен, крытая дубовая веранда, вознесённая над древним фундаментом, оплетённая очень старыми, но густыми виноградными лозами и какими-то местными буйноцветущими лианами. Внизу, насколько видит глаз – бирюзовая, вся в солнечных бликах гладь Мраморного моря. На рейдах и в гавани – множество торговых и пассажирских пароходов, среди которых весьма солидно и убедительно расположились боевые корабли разных классов.

Между опорными столбами веранды и древними мраморными колоннами, раскачивая занавески, глянцевую, словно бы лакированную листву и цветы экзотических растений, шелестит совсем лёгкий бриз.

Приятно, красиво, умиротворяюще, особенно для людей, неизвестно чьей волей оказавшихся в глубоком прошлом.

Ресторан был совершенно пуст. Сюда и так заезжали компании в основном по предварительной договоренности, а сейчас, стараниями Басманова, не оказалось вообще никого. Официанты, предварительно накрыв длинный общий стол, ждали последующих распоряжений во внутренних помещениях.

Только в правом углу, за двухместным столиком у самого парапета, ограждающего крутой обрыв к морю, сидел, скучая в одиночестве, господин лет пятидесяти, профессорского облика, в чесучовом костюме. Перед ним графин красного вина и тарелка местного сыра. Он курил, неторопливо и задумчиво, и только услышав весёлые женские голоса, повернулся. Наверняка странная по этому месту и времени компания – пять слишком красивых девушек, три мужчины, из них два в военной форме, – его заинтересовала. Вопреки приличиям господин начал рассматривать каждую из эффектных особ чересчур откровенным взглядом. Даже Анастасия, при её характере, почувствовала себя неудобно, словно случайно вышла на люди, забыв надеть юбку. Такое, конечно, бывает только во сне, но и после пробуждения оставляет в душе трудно стираемую тревогу.