Русский десант в Нью-Йорке

Я как раз собирался запереть дверь моего гостиничного номера и лечь спать, когда раздался стук. За дверью стояли двое русских – офицер и молодой штатский. Я ожидал чего-то в этом роде с той поры, как президент подписал условия безоговорочной капитуляции и русские высадили символический оккупационный десант в Нью-Йорке. Офицер протянул мне нечто вроде ордера и сообщил, что я арестован как военный преступник за мою деятельность во время Второй мировой войны, связанную с атомной бомбой. Снаружи нас ждал автомобиль. Они сообщили мне, что собираются отвезти меня в Брукхейвенскую национальную лабораторию на Лонг-Айленде. Судя по всему, они устроили облаву на всех ученых, которые когда-либо работали в области использования атомной энергии.

Так начинался текст, опубликованный в малотиражном «Вестнике Чикагского университета» в самом конце 1949 года. Это был рассказ о Третьей мировой войне, точнее, о том, что случилось сразу после нее. Написан он был достойным учеником Уэллса, живо, остро, парадоксально. Рассказ фантастический. По форме. А по сути – жестокая правда о душевных муках человека, создавшего то, что убивает людей сотнями тысяч. Ни Эдвард Теллер, ни генералы из штабов этого рассказа в глаза не видели. И им трудно было понять, что разрывает изнутри сердце физика Силарда. А назывался рассказ – «Меня судили как военного преступника».

«Судили» его наряду с другими учеными и крупными чиновниками в международном суде, новом Нюрнберге, после того, как Советский Союз внезапно выиграл Мировую войну с помощью биологического оружия. «Советский вирус» оказался столь страшным, что западные державы сдались почти без боя. Русские солдаты входят в Нью-Йорк и Вашингтон. В числе прочих «военных преступников», попавших под суд, оказались и Роберт Оппенгеймер, и президент Трумэн, и госсекретарь Бирнс, некогда прогнавший Силарда с его идеей показательного атомного взрыва на необитаемом острове. Предположительно, их всех ждала смертная казнь. Скорее всего, в петле.

…Уже в машине молодой человек представился как физик и член Московского отделения Коммунистической партии. Я никогда не слышал его имя прежде и так и не смог вспомнить его потом. Ему, очевидно, очень хотелось поговорить. Он сказал мне, что он и другие русские ученые очень сожалеют, что использованный штамм вируса убил такое несоизмеримое количество детей. Еще очень повезло, заметил он, что первая атака пришлась только на Нью-Джерси и что скорое прекращение боевых действий сделало ненужным атаки большего масштаба. Согласно плану – так он сказал – запасы этого типа вируса находились в резерве на крайний случай. Вирус другого типа, различающийся пятью дополнительными поколениями мутаций, находился на стадии производства в экспериментальной промышленной установке, и именно этот улучшенный вирус собирались использовать в случае войны. Он не оказывал совсем никакого действия на детей и убивал преимущественно мужчин в возрасте от двадцати до сорока лет. Однако из-за преждевременного начала войны русское правительство оказалось вынуждено использовать те ресурсы, что были на руках.

Далее шел допрос физика, достаточно иезуитский.

Меня вызвали для дальнейшего допроса во второй половине дня; на этот раз со мной беседовал пожилой русский ученый, имя которого было мне знакомо, но с которым я раньше никогда не встречался лицом к лицу. Он сообщил мне, что добился встречи со мной после того, как прочел стенограмму, подписанную мной утром. Он рассказал, что русские ученые с большим интересом следили за моими статьями, написанными еще до войны, и процитировал мне отрывки из статей «Призыв к Крестовому походу» и «Письмо к Сталину», опубликованных в Бюллетене ученых-атомщиков в 1947 году. Это очень порадовало меня. Тем не менее он добавил, что эти статьи демонстрируют невероятную степень моей наивности и являются образцом немарксистского документа. Впрочем, он признал, что в них нет ничего антирусского, и заметил, что у русских ученых сложилось мнение, что я не работал в сфере использования атомной энергии до Третьей мировой войны, потому что не хотел делать бомбы, которые могли бы быть сброшены на Россию.

«Находящийся под следствием (как в страшном сне) Силард», который и вправду не хотел швырять бомбы на Россию, уже надеялся ускользнуть, но события повернулись по-иному. Случилось непредвиденное: остатки «победного» вируса, тщательно запрятанные в секретной лаборатории города Омска, внезапно вырвались и принялись косить всех подряд в огромной России. И тогда сами русские, впадая в панику, забыв о «новом Нюрнберге», взмолились о помощи. Американцы и англичане откликнулись и, получив образец вируса, быстро изготовили противоядие.

…инженер, отвечающий за производство вакцины на заводе в Омске, погиб в беспорядках, вспыхнувших после того, как больше половины всех детей в городе умерли от вируса, и вся заводская документация была уничтожена при пожаре. И мы никогда уже не узнаем, что же пошло не так.

Условия послевоенных соглашений, которые были достигнуты в течение двух недель беспорядков в Омске, были во всех отношениях благоприятны для Соединенных Штатов, а также положили конец всем процессам за военные преступления. Естественно, всем нам, кто был тогда на суде, это доставило огромное облегчение в нашей жизни.

Нет, Силард не забыл об атомной бомбе, он не смог изгнать мучительных о ней раздумий. Как и раздумий о возможных ужасах оружия биологического. Не прекратил размышлений и о новой бомбе, водородной, хотя участвовать в ее создании отказался категорически. Но сумасшедшая и гениальная мысль его, почти независимо от его воли, бежала дальше, и он уже видел призрак совсем иной бомбы, истинно тотальной, реально означающей конец для всех землян. Перед ее образом бледнели все вирусы на свете.