Письма Сталину и Литвинову

Прежде чем приняться за письмо, Эйнштейн трижды глубоко вздохнул. Лишь после этого он придвинул лист и взялся за перо:

«Господину Иосифу Сталину,

Москва, СССР, 18 мая 1938 г.

Глубокоуважаемый господин Сталин!

За последнее время мне стали известны несколько случаев, когда ученые, приглашенные на работу в Россию, обвиняются там в тяжких проступках, – речь идет о людях, которые в человеческом плане пользуются полным доверием у своих коллег за границей. Я понимаю, что в кризисные и неспокойные времена случается так, что подозрение может пасть на невинных и достойных людей. Но я убежден в том, что как с общечеловеческой точки зрения, так и в интересах успешного строительства новой России важно, чтобы по отношению к людям редкостных способностей и редкостных творческих сил обращались с исключительной осторожностью. В этом плане я очень прошу Вас обратить внимание на дела, возбужденные против доктора Александра Вайсберга, биолога Эрвина Бауэра и его жены Стефании, физика Хоутерманса…»

Ответа на это письмо Эйнштейн не получил.

Эрвин и Стефания Бауэр были приговорены к расстрелу и погибли в один день 3 января 1938 года. Фриц Нетер, талантливый брат гениальной Эмми Нетер, с 1933 года был профессором математики в Томском университете. Приехал он в СССР с мечтою строить свободное общество рабочих и крестьян. В конце 1937-го он был приговорен к двадцати пяти годам как «немецкий шпион».

«Господину Народному Комиссару

Литвинову, Москва, СССР,

28 апреля 1938 г.

Глубокоуважаемый господин Литвинов!

Обращаясь к Вам с этим письмом, я выполняю тем самым свой долг человека в попытке спасти драгоценную человеческую жизнь… Я очень хорошо знаю Фрица Нетера как прекрасного математика и безукоризненного человека, не способного на какое-либо двурушничество. По моему убеждению, выдвинутое против него обвинение не может иметь под собой оснований. Моя просьба состоит в том, чтобы Правительство особенно обстоятельно расследовало его дело, дабы предотвратить несправедливость по отношению к исключительно достойному человеку, который посвятил всю свою жизнь напряженной и успешной работе. Если его невиновность подтвердится, я прошу Вас поспособствовать тому, чтобы и оба его сына смогли вернуться в Россию, чего они хотят более всего…

С глубоким уважением,

профессор А. Эйнштейн».

Ответа на это письмо тоже не было.

Математик Фриц Нетер в сентябре 1941 года был расстрелян в лесу под Орлом.

Письмо Рузвельту

В середине июля 1939 года Лео Силард, сотрудник Колумбийского университета, и Юджин Вигнер, профессор теоретической физики в Принстоне, нагрянули к любимому учителю в Саранак без предупреждения. Эйнштейн как раз закончил прогулку по озеру на своей крохотной яхте. Он отослал Маргариту в дом, а гостей усадил на плетеные креслица в патио возле круглого столика. Они выглядели встревоженными.

– Чем обязан столь ценному для меня визиту? – Эйнштейн присел рядом.

– Учитель, – торжественно сказал Силард, – это случилось! Ядро развалилось, и нужные нейтроны вылетели.

Вигнер с важностью кивнул.

– Мой дорогой Лео, – сказал Эйнштейн. – Вы любите огорошить человека. И умеете это делать как никто. Нейтроны вылетели! Ха-ха! Нельзя ли подробней и понятней?

– Еще никто не знает. Я получил письмо от Лизы.

– Мейтнер?

– Ну да. Из Стокгольма.

– И что в письме?

– Там жуть.

– Нельзя ли яснее? – Эйнштейн нахмурился.

– Она, как вы знаете, покинула рейх и сейчас в Швеции. Но ей из Берлина тайно написал Ган.

– Отто Ган, друг Лизы? Хорошо его знаю. Превосходный химик.

– Это он, кстати, помог Лизе выбраться из Германии, которая стала для евреев западней. Она слишком долго собиралась. А когда решилась, было поздно. Клетка захлопнулась. Фактически он ее спас. Достал подложные документы. На границе ее задержали. Стали что-то проверять. Все висело на волоске, но она выскочила. Чудом.

– Я слышал об этом, – тихо сказал Эйнштейн. – Ган славный парень, смелый и честный.

– Само собой. Но тут такая цепочка… нарочно не придумаешь. Ведь это Лиза в свое время надоумила его заняться ураном. Он, дурачок, еще сопротивлялся. Не сразу, но результат появился. И какой! Вместе со Штрассманом они обнаружили самопроизвольный распад ядер урана. Ядро разваливается на две неравные части, и вылетают два или три свободных нейтрона.

– «Daran habe ich gar nicht gedacht», – по-немецки произнес Эйнштейн. – Я как-то об этом не задумывался.

– Разве я не намекал вам на подобную возможность? – воскликнул Силард с оттенком укоризны.

– Извините, друг мой. Я был непростительно рассеянным. Увы. Теперь вижу – это важно.

– Мир на пороге смертельного открытия. И немцы здесь лидируют, хотя, на наше счастье, едва ли понимают, в каком страшном деле они лидеры.

– Кто еще знает об этом?

– Бор.

– Ага, Нильс в курсе. Ну что ж… Это хорошо. – Эйнштейн покрутился в кресле, усаживаясь поглубже. – Итак, дорогой Юджин, вы согласны с концепцией Лео?

– А куда тут денешься, дорогой профессор! Вылетевшие нейтроны, если кусок урана достаточно велик, так или иначе заденут соседние ядра, те тоже развалятся, и пошла лавина.

– Это в том случае, если соседние ядра тоже неустойчивые.

– Разумеется, – кивнул Вигнер, – в природном уране таких ядер мало, процента полтора. Но если их собрать в одну кучку…

– Собрать! Хо-хо! – Эйнштейн скептически улыбнулся.

– Это техническая задача, – сказал Силард. – И она разрешима. Боюсь, что в Германии это тоже кое-кто понимает. Гейзенберг, Вейцзеккер, тот же Ган… фон Лауэ, наконец.

– Ну да, – мрачно сказал Эйнштейн. – И вполне вероятно, что нацисты их поддерживают.

– А теперь самое главное. – Силард собрался и слегка нахмурился. – Я эти опыты не просто повторил, я пошел дальше и вторичные нейтроны получил.

– Что? – спросил Эйнштейн. – Вторичные? Это достоверно?

– Абсолютно. Мне помогал Уолтер Зинн. Отличный парень, прекрасный помощник. Когда осциллограф застучал, мы с Уолтером перекрестились. Это были стуки из небытия. Четкие, настойчивые стуки смерти. Буквально мурашки по телу. А ведь этого еще не знает никто. Даже Бор.

– Понимаю, – сказал Эйнштейн.

– Знаете ли вы, где в Европе ощутимые запасы урановой руды? Смоляной обманки. Только в одном месте – в Богемии. Сегодня там хозяйничают немцы. И заметьте: они перестали эту руду продавать, а добычу засекретили.

– Даже так? – удивился Эйнштейн.

– Сведения надежны, – отделяя каждое слово, сказал Силард. – От нужных людей из Праги.

– Это серьезно, – сказал Эйнштейн.

– Я вижу один-единственный выход – мы должны их опередить.

Вигнер печально, но твердо поддержал коллегу глубоким кивком.

– Легко сказать! – пробурчал Эйнштейн. – Опередить в чем? И кто это мы?

– А это мы с вами, дорогой учитель. Больше некому. Пока нас трое, ну четверо. Однако именно мы должны, нет, обязаны подтянуть большие силы – и научные, и инженерные.

– Предположим. А технически – с чего начинать?

– Надо построить котел, в котором было бы возможно запустить медленную цепную реакцию, так сказать, управляемую. Есть еще один человек, который в курсе. И он готов вместе с нами этот котел строить. Ему прямо не терпится. Это Энрико.

– Ферми?

– Он.

– Я вижу, у вас все продумано.

– Мы старались, – сказал Вигнер.

– Где вы возьмете урановую руду?

– В Бельгийском Конго. Там, слава богу, нацистских войск еще нет.

– Пока еще нет, – сказал Эйнштейн. – Занятно. Может быть, даже и заманчиво. Но кто нам позволит открыть подобный проект?

– Никто, – сказал Силард со значением. – Никто, пока вы, дорогой учитель, не напишете письмо…

– Кому?

– Ну, скажем, бельгийской королеве.

– Елизавете? Дорогой Лео, у вас нет температуры?

– Учитель, даже если мерить по Кельвину, то нормальней не бывает. Она же ваша подруга. Она вас ценит и любит.

– Вас послушать! Но почему королева?

– Вы не обратили внимания. Конго-то ведь Бельгийское. Уран!

– А, действительно. Жуткое дело. Но втягивать королеву… И поймет ли она нас?

– А вот тут, учитель, я с вами, представьте, согласен. Я и сам отказался от идеи беспокоить королеву Елизавету. Хотя она души в вас не чает. Это ведь она, поднимая за ваше здоровье бокал, весело придумала, что вы – ценнейший на свете Одинокий Камень – Айн-Стайн по-ихнему.

– Ну, пошутила, – улыбнулся Эйнштейн, – и что?

– Вы правы, прекрасную эту даму оставим про запас. А на деле мы должны побеспокоить другого человека. Поверьте, он не менее влиятелен.

– Любопытно узнать, кого.

– Президента Соединенных Штатов.

– Рузвельта? – удивился Эйнштейн.

– Именно. Он прекрасно вас знает. Удостоил вас дружеской беседы. Мы в курсе.

– Ну, когда это было! Он давно про меня забыл.

– Есть важный повод напомнить.

– М-да, – сказал Эйнштейн. – Он опустил голову и смотрел куда-то в пол.

– Так как, дорогой учитель? – спросил Силард. – Будем ждать, когда нацисты взорвут нас с вами, а заодно половину мира?

– Нет, – сказал Эйнштейн. – Рузвельту я писать письма не стану.

– Прекрасно, – сказал Силард. – И не надо. Письмо мы с Юджином составим сами. Вам останется его только подписать.

– Вы отдаете себе отчет, какую игру затеваете?

– В том и ужас, что сознаю.

– Ах, Лео, дорогой мой мальчик. Мы знакомы лет двадцать, не так ли? Ваш изобретательский талант и практический пыл я знаю как никто. Если вы возьметесь всерьез, то эту адову штуковину вы сделаете. Но неизбежен вопрос: мы открываем дьявольскую шкатулку? Или как?

– Дорогой учитель! Если бы я это не обдумал, то и разговора бы не затеял. Но сегодня выбора нет. Или мы, или нацисты. Какой вариант вас устраивает? Давайте так: мы письмо подготовим, а вы его подпишете.

– Ну, не знаю, – сказал Эйнштейн.

Когда гости уходили, Вигнер споткнулся о половик у двери, схватился за вешалку и чуть вместе с нею не свалился. Лео Силард не мог смотреть на это без смеха. Повернувшись к хозяину дома, он спросил:

– Дорогой учитель, вы, часом, не знаете, какую кличку придумали для Ени в нашей среде?

– Часом, не знаю.

– «Тихий Эйнштейн». – Силард расплылся в широкой улыбке. Бритые щеки Вигнера налились румянцем. Он слабо повел рукой, словно протестуя.

– Почему так? – удивился Эйнштейн.

– Он, как и вы, теоретический гений. Кому надо, тот это знает. Теория групп! Одни этюды вселенской симметрии чего стоят! Но он у нас жутко стеснительный. Спотыкается, хватается за вешалки. А говорить предпочитает шепотом.

– Ага, – засмеялся Эйнштейн. – А я, стало быть, нахальный? И ору громко.

– Нет, учитель, вы гений нормальный. Так сказать, образец. Если нужно слово сказать, то вы его произносите смело. Самого Бора готовы поставить на место. А президента Рузвельта – это уж заодно.

– Лео, кончайте дурака валять.

– И не думал. Ведь кличку для Ени не я придумал. Я лишь присоединился. И по смыслу она – правильная.

– Ладно. – Эйнштейн надул щеки и выпустил воздух, издав смешной трубный звук. – Я не против. Пусть один будет тихий, а другой нормальный. А я в тишине подумаю, Лео, каким словечком вас обозвать. Чтобы нам с Юджином не было обидно. Мы-то знаем, чего вы стоите. Вы человек фантастический. Таких вообще-то не бывает. Но вы есть. Тем не менее берегитесь! Кликуха будет аховая.

– Отлично, – сказал Силард. – Чего уж там! Я заранее согласен.

– И я тоже, – прошептал Вигнер.

Не прошло и двух недель, как настойчивый Силард приехал снова. На этот раз за рулем сидел крупный молодой человек лет тридцати.

– Профессор, у нас снова гости, – сказала служанка.

Эйнштейн вышел хмурый, коротко кивнул.

– Знакомьтесь, профессор, это Эде Теллер, – весело сказал Силард. Хмурости Учителя он вроде бы не заметил. – Он жутко талантливый. Дело в том, что он из нашей будапештской гимназии.

– И этот тоже? – воскликнул Эйнштейн. – Это уже перебор. Что они позволяют себе там, на небесах!

– Пока позволяют. А мы не возражаем. Дело в том, что Эде готов помогать нам в наших нелегких телодвижениях. Он кумекает в них не меньше нас. А то, гляди, и поболее.

– Ну что ж, очень рад! – Эйнштейн протянул руку.

Здоровяк Теллер пожал ее мягко, но с достоинством.

– Эде лет на десять младше меня. В берлинскую вашу компанию попасть не успел. Зато у Бора в Копенгагене побывал.

– Ну так! – хмыкнул Эйнштейн. Он заметно потеплел, от хмурости следа не осталось. – Лучшей визитной карточки не придумаешь.

– Спасибо, дорогой профессор! – звучно произнес Теллер.

– Стало быть, будем общаться, – заключил Эйнштейн.

– Я на это надеюсь, – сказал Силард. – Тем более что черновик письма мы привезли.

– Какого письма? – удивился Эйнштейн.

– Вашего письма президенту, – твердо заявил Силард.

– Хмы-хмы, – сказал Эйнштейн и смастерил унылую рожу.

Они уселись за садовым столиком в тени. Силард начал разговор почти агрессивно. Самонадеянный Теллер тоже в карман за словом не лез. Вдвоем они насели на профессора. И тот понял, что возражать смысла нет.

– Давайте письмо, я посмотрю. – Лицо Эйнштейна сделалось спокойным и сосредоточенным.

Силард положил на столик два листика бумаги. Эйнштейн, утонув в креслице, внимательно их прочитал:

«…августа 1939.

Ф. Д. Рузвельту,

Президенту Соединенных Штатов,

Белый дом. Вашингтон.

Сэр!

Некоторые недавние работы физиков, которые были сообщены мне в рукописи, заставляют меня ожидать, что элемент уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый и важный источник энергии. Некоторые аспекты возникшей ситуации требуют бдительности и в случае нужды быстрых действий со стороны правительства… Это новое явление способно привести к созданию исключительно мощных бомб нового типа. Одна такая бомба, доставленная на корабле и взорванная в порту, полностью разрушит весь порт с прилегающей территорией… Соединенные Штаты обладают малым количеством урана. Ценные месторождения находятся в Чехословакии. Серьезные источники – в Бельгийском Конго. Ввиду этого положения, не сочтете ли Вы желательным установление постоянного контакта между правительством и группой физиков, исследующих проблемы цепной реакции в Америке?.. Мне известно, что Германия в настоящее время прекратила продажу урана из захваченных чехословацких рудников. В Берлине тем временем повторяются американские работы по урану. Искренне Ваш Альберт Эйнштейн».

Эйнштейн вздохнул, достал из разреза свитера вечное перо, отвинтил колпачок, добавил в письмо две запятые, а вместо слов «недавние работы физиков» вписал «недавние работы Ферми и Силарда», а затем подписал его.

Когда гости уехали, в патио вышла Маргарита.

– Это был Силард? – спросила она.

– Да, и его приятель Теллер. Совсем молодой парень, но на редкость толковый.

– Как я понимаю, вы обсуждали нечто важное. Удалось договориться?

– Как тебе сказать? – задумчиво произнес Эйнштейн. – Похоже, что только что я своей рукой подписал письмо в ад.