Формула человечности
Философа Иммануила Канта можно назвать скучнейшим человеком на земле, а можно — голубой мечтой всех лайфхакеров по продуктивности. Это как посмотреть. Сорок лет подряд он вставал в пять утра и работал над своими сочинениями ровно три часа. Затем он ровно четыре часа читал лекции в одном и том же университете, а после обедал в одном и том же ресторане. Потом, во второй половине дня, он шел на прогулку в один и тот же парк, проходил по нему одним и тем же долгим маршрутом и возвращался домой к одному и тому же времени. И так сорок лет. Каждый. Божий. День.
Кант был воплощением эффективности. Его привычки были доведены до такой степени автоматизма, что, как шутили соседи, по тому, во сколько он выходит из дома, можно было сверять часы. Он отправлялся на свою ежедневную прогулку в три тридцать, ужинал почти всегда с одним и тем же другом и, поработав еще немного, ровно в десять ложился спать.
Но, несмотря на такое адское занудство, Кант был одним из самых важных и влиятельных мыслителей в истории. И, просидев почти всю жизнь в своей однокомнатной квартирке в прусском Кенигсберге, он изменил мир сильнее, чем большинство королей, президентов, премьер-министров, генералов и до, и после него.
Если вы живете в демократическом обществе, оберегающем личные свободы граждан, вы должны отчасти благодарить за это Канта. Он одним из первых заговорил о том, что все люди обладают неотъемлемым достоинством, которое надо признавать и уважать. Он был первым, кто сформулировал идею международной организации, которая гарантировала бы мир на большей части планеты (она стала прообразом, по которому позже была сформирована ООН). Его рассуждения о восприятии пространства и времени подтолкнули Эйнштейна к созданию теории относительности. Он был одним из первых, кто предложил задуматься о правах животных. Он переосмыслил философию прекрасного. Он за пару сотен страниц разрешил двухсотлетний философский спор между рационализмом и эмпиризмом. Но и это еще не все: он также полностью реформировал этику, выкинув за борт идеи, которые лежали в основе западной цивилизации со времен Аристотеля.
Кант был локомотивом мысли. Если бы у Думающих мозгов были бицепсы, Думающий мозг Канта был бы мистером Олимпия интеллектуального мира.
В плане своего мировоззрения Кант был таким же жестким и бескомпромиссным, как и в плане образа жизни. Он считал, что все в мире однозначно делится на правильное и неправильное и что существует система ценностей, неподвластная каким-либо человеческим эмоциям или суждениям Чувствующего мозга. Более того, по этой системе он и жил. Короли пытались подвергать его цензуре, священники предавали его анафеме, ученые ему завидовали. Но его это не останавливало.
Канту было пофиг. В самом прямом и серьезном смысле слова. Он единственный из всех известных мне мыслителей, кто отказался от надежды и ложных человеческих ценностей, на которых она основывается, кто взглянул в глаза Неприятной правде и отказался принять жуткие выводы, которые из нее следуют, кто вышел на край пропасти с одними только логикой и чистым разумом, кто, вооружившись одной лишь силой своего ума, выступил против богов…
…и сумел победить.
Но чтобы оценить геракловский подвиг Канта, для начала нам придется сделать отступление и поговорить о психологическом развитии, взрослении и зрелости.
Как повзрослеть
Когда мне было года четыре, я, несмотря на предостережения матери, ткнул пальцем в горячую плиту. В тот день я получил важный урок: очень горячие штуки — это хреново. О них можно обжечься. И лучше их больше никогда не трогать.
Примерно тогда же я сделал еще одно важное открытие: мороженое хранят в морозилке, и если я встану на цыпочки, то как раз дотянусь до нужной полки. И вот однажды, пока мать была в другой комнате (бедная мама), я достал мороженое, сел на пол и стал набивать им рот, орудуя обеими руками.
До настоящего оргазма оставалось еще лет десять, но это был практически он. Если в моем четырехлетнем мозгу и было какое представление о рае, то именно там я и оказался: в моем личном маленьком Элизиуме с ведерком заледенелой благодати. Когда мороженое начало таять, я зачерпнул пригоршню и размазал ее по лицу, залив себе всю футболку. Все это, конечно, происходило как в замедленной съемке. Я прямо-таки купался в этом сладком, вкусном великолепии. О да, божественное сахарное молочко, яви мне свои тайны, ибо сегодня я познаю величие.
И тут пришла мама — и разверзся ад, одним из кругов которого было срочное купание.
В тот день я тоже получил пару уроков. Первый: если выкрасть мороженое, а потом вымазать в нем весь кухонный пол и себя с ног до головы, мама очень рассердится. И второй: сердитая мама — это хреново, потому что она тебя поругает и накажет. В тот день, как и в день с горячей плитой, я узнал, как не надо делать.
Но во всем этом был заложен еще и третий метаурок — один из тех, что кажутся нам настолько очевидными, что мы их даже не замечаем, — и он, на самом деле, был гораздо важнее всех остальных: поесть мороженого приятнее, чем обжечься.
Он важнее других, потому что содержит в себе оценочное суждение. Мороженое лучше, чем горячая плита. Мне приятнее ощущать холодную сладость во рту, чем раскаленную поверхность под пальцем. Я открыл для себя предпочтения — а значит, начал расставлять приоритеты. Мой Чувствующий мозг решил, что нечто одно в этом мире лучше, чем нечто другое, и это отразилось в моей ранней ценностной иерархии.
Один мой друг вот так охарактеризовал воспитание детей: «Нужно просто ходить лет двадцать за ребенком по пятам и следить за тем, чтобы он случайно не убился, — не поверишь, сколько у него будет шансов это сделать».
Маленькие дети постоянно ищут новые способы убиться, потому что главная движущая сила их психики — жажда познания. На ранних стадиях жизни нас всех тянет исследовать внешний мир, и на то есть простая причина: наш Чувствующий мозг собирает информацию о том, что приносит нам удовольствие, а что вред, что для нас приятно, а что неприятно, чего следует добиваться, а чего избегать. Мы выстраиваем свою иерархию ценностей и решаем, что будет занимать в ней самые верхние позиции и из чего мы в дальнейшем будем черпать надежду.
Постепенно фаза исследования заканчивается. И вовсе не потому, что нам больше нечего познавать в этом мире. Скорее, наоборот: фаза исследования начинает сворачиваться тогда, когда, повзрослев, мы понимаем, что в этом мире слишком много всего. Невозможно потрогать и попробовать все. Невозможно познакомиться со всеми. Невозможно увидеть все. Потенциального опыта слишком много, и эта необъятность сущего потрясает и страшит нас.
И тогда вместо того, чтобы стараться все испытать, два наши мозга берутся вырабатывать правила, которые помогли бы нам ориентироваться в этом бесконечно сложном мире. Большинство этих правил мы перенимаем у родителей и учителей, но многие из них мы выводим самостоятельно. Например, подпалившись еще несколько раз, мы делаем себе маленькую зарубочку: все горячие штуки опасны, не только кухонная плита. Еще несколько раз получив от мамы по шее, мы начинаем понимать, что набег на холодильник с целью хищения сладостей — это всегда плохо, а не только тогда, когда дело касается мороженого.
В итоге у нас в голове начинают вырисовываться некоторые общие принципы: будь осторожен с опасными вещами, и не пострадаешь; будь честен с родителями, и они будут с тобой ласковее; делись с братьями и сестрами, и они поделятся с тобой.
Эти новые ценности уже сложнее, потому что они абстрактны. Невозможно ткнуть пальцем в «справедливость» или изобразить в красках «благоразумие». Маленький ребенок думает: мороженое — это здорово, так что я хочу его. А вот подросток уже подумает: мороженое — это здорово, но родителей бесит, когда я что-то беру без спроса, и они точно меня накажут, так что я не буду воровать мороженое из морозилки. Подросток рассуждает по модели «если — то»: он выстраивает причинно-следственную связь, на что маленький ребенок не способен.
В итоге подросток приходит к пониманию того, что, всегда лишь потакая собственным желаниям и избегая боли, можно нажить кучу проблем. У всех поступков есть последствия. Нужно согласовывать свои желания с желаниями людей вокруг. Нужно играть по правилам общества и властей, и тогда, как правило, тебя ждет награда.
Вот вам и весь процесс человеческого становления: вы вырабатываете более продвинутые и абстрактные ценности, с помощью которых можно будет принимать решения в более широком диапазоне контекстов. Так вы приспосабливаетесь к миру и учитесь ориентироваться в бесконечном, казалось бы, разнообразии явлений. Это крупнейший когнитивный скачок в жизни ребенка и главное условие его здорового и благополучного взросления.
Маленькие дети — это мини-тираны. Им сложно осмыслить что-либо помимо тех вещей, которые сиюминутно приносят им удовольствие или причиняют боль в данный конкретный момент. Они не способны на эмпатию. Они не могут представить себя на чужом месте. У них в голове только одно: хочу это чертово мороженое.
И потому личность маленького ребенка крохотная и очень хрупкая. Его индивидуальность сводится лишь к тому, что приносит ему удовольствие и что внушает страх боли. Сьюзи любит шоколад. Она боится собак. Ей нравится рисовать красками. Она часто воюет с братом. Вот и вся ее индивидуальность, потому что ее Думающий мозг еще не освоил достаточно смыслов, чтобы создать для нее внятные и последовательные истории. И только когда она дорастет до того, чтобы задаться вопросом, из-за чего она испытывает удовольствие и из-за чего испытывает боль, она сможет обзавестись собственными смысловыми нарративами и сформироваться как личность.
Представление об удовольствии и боли никуда не девается и в подростковом возрасте. Но теперь удовольствие и боль далеко не первое, что определяет большинство наших решений. Они уже не основа всех наших ценностей. Дети постарше сопоставляют свои чувства со своим пониманием правил, компромиссов и устройства общества и уже потом строят планы и принимают решения. Это делает их идентичность более объемной и устойчивой.
Как и ребенок младшего возраста, подросток все так же на ощупь учится распознавать приятное и болезненное — но только теперь он делает это, примеряя на себя разные социальные нормы и роли. Если я оденусь так, меня будут считать крутым? Если я буду так разговаривать, я буду нравиться окружающим? Если я притворюсь фанатом этой музыки, со мной будут дружить?
Это, конечно, шаг вперед, но в таком подростковом мироощущении все же есть свои недостатки. Все воспринимается как сделка. Подростковый подход — это бесконечная серия взаимовыгодных соглашений: я сделаю так, как говорит начальник, чтобы он мне заплатил. Я позвоню матери, чтобы она на меня не орала. Я сделаю домашку, чтобы не просрать все в этой жизни. Я буду врать и притворяться милашкой, чтобы не ввязаться в конфликт.
Ничто не делается просто так. Все превращается в хорошо продуманную сделку, которая, как правило, заключается из страха перед негативными последствиями. Все становится средством достижения более приятного исхода.
Проблема подростковых ценностей в том, что с ними вы не видите ничего дальше собственного «я». Внутри вы все тот же ребенок — хоть и понабравшийся ума-разума. Весь ваш мир по-прежнему крутится вокруг получения удовольствия и защиты от боли, просто, будучи подростком, вы в состоянии думать на несколько шагов вперед.
Однако в итоге подростковые ценности загоняют вас в тупик. С ними нельзя прожить всю жизнь — а если и можно, то эта жизнь, на самом деле, никогда не будет полностью вашей. Вы превратите ее в скопище чужих желаний.
Чтобы стать эмоционально здоровым человеком, нужно прекратить заключать эти бесконечные сделки и воспринимать всех окружающих как средства достижения приятных вам целей и вместо этого перейти к еще более высоким и абстрактным принципам.
Как быть взрослым
Если вы введете в поисковике «как быть взрослым», большинство результатов будут посвящены тому, как готовиться к собеседованиям, управлять своими финансами, убирать за собой и не быть полным засранцем. Все это здорово — и действительно, всего этого можно ожидать от взрослого человека. Но я бы не сказал, что эти познания сами по себе делают вас взрослым. Они лишь не дают вам быть ребенком, но это совсем не то же самое.
А все потому, что люди, которые занимаются подобными вещами, в большинстве своем делают это из-за своей приверженности правилам и сделкам. Таким образом они, опять же, пытаются добиться какой-то поверхностной цели. Вы готовитесь к собеседованию, потому что хотите получить хорошую работу. Вы учитесь наводить порядок в доме, потому что по его состоянию все, кто к вам приходит, будут делать выводы о вас. Вы учитесь управлять своими финансами, потому что иначе рано или поздно вас прихватят за зад. Сделки с правилами и общественными порядками позволяют нам быть полноценными звеньями в мире людей.
Но в какой-то момент мы понимаем, что самые важные вещи в жизни невозможно выторговать. Вы не станете заключать сделку на отцовскую любовь, теплые отношения с друзьями или уважение начальства. Торг за любовь и уважение других людей заставляет чувствовать себя очень погано. Он убивает всю их ценность. Если вам приходится уговаривать человека любить вас, это не любовь. Если вам приходится выпрашивать уважение, вас никогда не будут уважать. Если вы вынуждены доказывать, что вам можно доверять, настоящего доверия нет и не будет.
Самые ценные и важные вещи в жизни по определению не подлежат продаже. И если вы попытаетесь их выторговать, вы их тут же уничтожите. Нельзя заключить договор на счастье — это невозможно. Хотя люди часто пытаются, особенно когда ищут советов по самопомощи и прочему личностному развитию. Они рассуждают так: «Объясните мне правила игры, и я начну играть», — но не понимают, что сам факт того, что они верят в существование правил счастья, мешает им быть счастливыми.
И хотя те, кто следует правилам и умеет заключать сделки, могут добиться больших успехов в материальном мире, в своем эмоциональном мире они остаются немощными и одинокими. А все потому, что их меркантильные ценности порождают отношения, основанные на манипуляции.
Быть взрослым — значит понимать, что порой абстрактный принцип верен и хорош сам по себе, и даже если ваша честность навредит вам или другим людям, все равно быть честным — это правильно. Точно так же, как подросток начинает видеть в мире нечто большее, чем одни только свои детские радости и страдания, взрослый начинает видеть в мире нечто большее, чем бесконечные подростковые торги за признание, одобрение и удовлетворение. Стать взрослым — это научиться поступать правильно исключительно потому, что это правильно.
Подросток скажет, что ценит честность, только потому, что знает: если так говорить, получишь хорошую реакцию. Но если возникнет трудный разговор, подросток начнет привирать, приукрашивать истину и вести себя в пассивно-агрессивной манере. А взрослый будет честен, потому что для него честность важнее собственного удовольствия или боли. Быть честным важнее, чем получить то, чего хочешь. Честность хороша и ценна сама по себе. Она сама цель, а не средство достижения какой-то другой цели.
Подросток скажет, что любит вас, но, в его представлении, он должен получить за это что-то в ответ, для него любовь — это такой блошиный рынок, куда все приносят то, что могут предложить, и выторговывают себе лучшие условия сделки. Взрослый же будет просто любить, не ожидая ничего взамен, потому что он понимает, что только такая любовь — настоящая. Взрослый будет дарить свою любовь безвозмездно, потому что какой же это дар, если ждать за него что-то взамен.
Принципиальные ценности взрослого человека безусловны — то есть их нельзя достигнуть никакими другими средствами. Они сами себе и цель, и средство.
В нашем мире полно детей-переростков. И стареющих подростков тоже. Черт, иногда даже полувзрослые попадаются. Все потому, что с определенного момента зрелость уже никак не связана с возрастом. И решают все намерения человека. Разница между ребенком, подростком и взрослым не в том, сколько им лет и как они себя ведут, а в том, почему они так себя ведут. Ребенок крадет мороженое, потому что оно вкусное, и он не понимает или не принимает в расчет то, какие последствия это может повлечь. Подросток не станет красть мороженое, потому что знает, что это приведет к плохим последствиям, и его решение — это, по сути, сделка с будущим собой: я не буду потакать своим желаниям сейчас, чтобы не создать себе проблемы потом.
Но взрослый не будет красть лишь по той простой причине, что красть плохо. Он знает, что если он украдет и ему даже ничего за это не будет, он сам в себе разочаруется.
Почему мы не вырастаем
В раннем детстве мы учимся смотреть шире своих ценностей из категории «удовольствие/боль» («мороженое — хорошо, горячая плита — плохо») очень простым способом: мы применяем их к жизни и по полной за них огребаем. Только пережив страдание, на которое они нас обрекли, мы начинаем их переосмысливать. Мы крадем мороженое, мама злится и наказывает нас. И «мороженое — хорошо» вдруг перестает казаться нам такой уж непреложной истиной — оказывается, тут надо принять во внимание еще массу факторов. Я люблю мороженое. И маму тоже. Но если я возьму мороженое, мама рассердится. Что же делать? В итоге ребенку приходится понять, что в жизни приходится идти на компромиссы и соглашения.
К этому, собственно, и сводится воспитание маленького ребенка для его родителей: они должны обеспечивать верные последствия его поведения по модели «удовольствие/боль». Наказывать его за то, что украл мороженое, — поощрять за то, что тихо сидел в ресторане. Так вы поможете ему понять, что далеко не все в этой жизни сводится к его желаниям и порывам. Родители, которые этого не делают, оказывают своим детям медвежью услугу: рано или поздно ребенок все равно с ужасом осознает, что мир не собирается потакать всем его капризам. И столкнуться с этой истиной во взрослом возрасте будет мучительно больно — гораздо больнее, чем в детстве. Он будет социально наказан своим окружением и всем обществом за то, что не уяснил это раньше. Никто не захочет дружить с эгоистичным сосунком. Никто не захочет работать с тем, которому нет дела до чувств других людей и плевать на правила. Никакое общество не примет человека, который метафорически (или буквально) ворует мороженое из морозилки. Во взрослом мире невежу будут игнорировать, высмеивать и наказывать за его поведение, что принесет ему только больше страданий.
Другой способ сломать жизнь ребенку — быть с ним жестоким и непоследовательным. Жертва жестокого обращения тоже не вырастает из детской системы ценностей, построенной на удовольствии и боли, потому что в ее случае наказания не подчиняются никакой логике и не способствуют выработке более глубоких, абстрактных ценностей. Вместо ожидаемой расплаты он получает непредсказуемую и жестокую расправу. Порой похищение мороженого может повлечь за собой неоправданно жестокое наказание. А порой — вообще не вызвать никакой реакции. Из этого не вынесешь урок. И более высокие ценности тут не сформируешь. Значит, никакого развития не происходит. Ребенок не учится контролировать свое поведение, а вырабатывает копинг-стратегии, чтобы справляться с беспрестанной болью. Поэтому и дети, терпевшие жестокое обращение, и дети, с которыми слишком нянчились, сталкиваются впоследствии с одними и теми же проблемами: они не вырастают из своей детской системы ценностей.
В итоге для перехода в разряд подростков нужно одно — уверенность. Ребенок должен быть уверен в том, что его поступок вызовет предсказуемую реакцию. Воровать — это всегда плохо. Трогать горячую плиту — тоже ничего хорошего. Уверенность в тех или иных последствиях помогает ребенку выстроить на их основе свою систему правил и принципов. То же происходит и тогда, когда ребенок вырастает и становится частью общества. Общество, в котором нет внушающих доверие институций и лидеров, неспособно задавать правила и роли. Без уверенности в надежных принципах, с которыми нужно согласовывать свои решения, все сваливается обратно в детский эгоизм.
На подростковой стадии развития ценностей люди застревают примерно по тем же причинам, что и на детской: из-за травмы и/или невнимания. Особенно яркий пример — жертвы буллинга. Человек, которого травили в детстве, будет идти по жизни, убежденный в том, кто никто никогда не станет любить и уважать его просто так, что любую привязанность надо завоевывать путем отрепетированных реплик и заранее продуманных действий. Нужно одеваться только так. Нужно говорить только так. Нужно вести себя только так — а иначе…
Некоторые становятся просто-таки мастерами этой игры в купи-продай. Они, как правило, кажутся очень милыми и обаятельными, умеют на лету считывать то, чего от них ожидают другие, и мгновенно вживаться в нужную роль. Эта манипуляционная стратегия почти никогда не дает серьезных сбоев, поэтому они все больше уверяются в том, что именно так весь мир и живет. Вся планета — один большой школьный спортзал, и нужно первым затолкать всех в шкафчики, пока кто-то не затолкал тебя.
Подросткам надо показывать, что сделки с окружающими — это безостановочный бег на месте и что реально ценные и важные вещи в жизни не зависят от каких-либо условий и не продаются. Для этого родителям и учителям нужно не вестись на подростковую торговлю. Лучший способ показать им неподкупность и безоговорочность — это, естественно, личный пример. Лучший способ научить подростка доверию — доверять ему. Лучший способ научить его уважению — уважать его. Лучший способ научить его любви — любить его. И не нужно навязывать ему свои доверие, уважение и любовь — ведь так вы сделаете их обусловленными. Нужно дарить их ему, понимая, что в какой-то момент он перестанет с вами торговаться и поймет ценность безусловности, когда будет к этому готов.
Если родители и учителя проваливают свою миссию, происходит это, как правило, потому, что они сами застряли на подростковом уровне ценностей. Они тоже все в мире воспринимают как сделку. Они тоже выменивают любовь за секс, преданность за благосклонность, уважение за послушание. Более того, очень может быть, что они и со своими детьми торгуются за привязанность, любовь или уважение. Они считают это нормой — и ребенок растет, также считая это нормой. А потом дублирует эти дерьмовые, пустые, меркантильные отношения в своей дальнейшей жизни, становясь сам учителем или родителем и перенося свои подростковые ценности уже на других детей, — и так вся эта фигня кочует из поколения в поколение.
Становясь старше, люди с подростковыми мозгами так и живут в полной уверенности, что любые человеческие связи — это бессрочные торговые соглашения, что близость — не больше, чем притворное понимание другого человека, которое вы имитируете для обоюдной выгоды, что все окружающие — лишь средства достижения каких-то эгоистических целей. И, столкнувшись с проблемой в отношениях, они видят ее истоки не в своем торгашеском подходе к миру, а в том, что слишком долго не могли предложить правильную сделку.
Не ждать ничего взамен очень трудно. Вы должны любить человека, зная, что он может не любить вас, — и вас это не должно останавливать. Вы должны доверять человеку, даже понимая, что он может вас ранить или предать. Чтобы испытывать безусловные чувства, нужна вера — вера в то, что вы поступаете правильно, даже если в результате страдаете, даже если это не идет на пользу вам или другому человеку.
Скачок в добродетельную взрослую жизнь требует не только устойчивости к боли, но и смелого и решительного отказа от надежды — вы должны перестать ожидать, что все всегда будет становиться только лучше, приятнее и веселее. Ваш Думающий мозг будет говорить вам, что это нелогично, что вы точно где-то что-то напутали. Но вы должны стоять на своем. Ваш Чувствующий мозг будет прокрастинировать и паниковать из-за боли, которой грозит беспощадная честность, уязвимости, на которую вас обрекает любовь к другому человеку, и страха унижения. Но вы должны стоять на своем.
Взрослое поведение — это то, чем мы восхищаемся в людях, то, что делает их нашими героями. Начальник, который взял на себя вину за ошибки подчиненных; мать, которая пожертвовала собственным счастьем ради счастья своего ребенка; друг, который говорит вам то, что нужно сказать, даже если вас это огорчит.
Вот на этих людях и держится мир. Без них нам кранты.
Неслучайно все величайшие религии мира подталкивают людей к безусловным ценностям, будь то безусловное прощение Иисуса Христа, Благородный восьмеричный путь Будды или идеальная справедливость Магомета. В своей чистейшей форме мировые религии преследуют одну цель: опершись на наш общечеловеческий инстинкт надежды, поднять нас вверх к взрослым добродетелям.
Во всяком случае, таков был их изначальный замысел.
К сожалению, разрастаясь, религии неизбежно попадают в руки подростков-торгашей и детей-нарциссов — людей, которые начинают подгонять религиозные принципы под собственные нужды. Рано или поздно любая религия сдается под натиском людских пороков. И какими бы красивыми и благородными ни были ее доктрины, она превращается в общественный институт, а все общественные институты со временем развращаются.
Философы эпохи Просвещения, воодушевленные теми возможностями, которые дал миру прогресс, решили убрать из религий духовную составляющую и сделать ставку на идеологию. Они отвергли идею добродетели и вместо этого сфокусировались на измеримых, конкретных целях: приумножить счастье и уменьшить страдание, дать людям больше личных прав и свобод, нести в мир сочувствие, сострадание и равенство.
Но эти идеологические религии, как и предшествовавшие им духовные, не избежали судьбы всех общественных институтов. Пытаясь выторговать счастье, ты его разрушаешь. Воюя за свободу, ты ее попираешь. Добиваясь равенства, ты его ослабляешь.
Ни одна из этих идеологических религий не озадачилась первостепенным вопросом: взаимными условиями. Они не признавали или игнорировали тот факт, что, какой бы ни была ваша божественная ценность, в определенный момент вы будете готовы пожертвовать человеческой жизнью, лишь бы подобраться к ней ближе. Если долго поклоняться какому-либо сверхъестественному Богу, абстрактному принципу, неутолимой жажде, вы неизбежно откажетесь от собственного человеческого достоинства или пренебрежете человеческим достоинством других, чтобы добиться целей своего культа. То, что должно было избавить вас от страданий, отбросит вас обратно в самую их гущу. И цикл «надежда — разрушение» начнется заново.
И вот тут возникает Кант…
Одно правило на всю жизнь
Уже в раннем возрасте Кант уловил суть игры «прибей крота кувалдой» — поддержания надежды перед лицом Неприятной правды. И как все, кто осознает эту жестокую космическую истину, он впал в отчаяние. Но он отказался играть по этим правилам. Он отказался верить в то, что у существования нет имманентной ценности. Он отказался верить в то, что мы обречены вечно придумывать истории, которые придали бы нашей жизни необходимое ощущение значимости. Поэтому он решил поднапрячь свой мускулистый Думающий мозг и понять, какой может быть ценность без надежды.
Кант начал с простого наблюдения. Во всей Вселенной, насколько мы можем судить, есть только одна поистине редкая и уникальная вещь — сознание. По мнению Канта, единственное, что отличает нас от всей космической материи, — это наша способность мыслить: мы одни можем взять окружающий мир и посредством своей логики и воли изменить его. Это, в его представлении, нечто необычайное, нечто совершенно небывалое — практически чудо, — потому что из всего бесконечного многообразия сущего только мы (насколько нам известно) можем реально направлять бытие. Во всем обозримом космосе мы — единственный источник изобретательности и творчества. Только мы можем направлять свою судьбу. Только мы обладаем самосознанием. И, по нашим данным, мы единственная попытка Вселенной создать нечто, способное к разумной самоорганизации.
Отсюда Кант сделал изящный вывод, что, по логике, высшая ценность во Вселенной — это то, что задумывается о самом понятии ценности. Единственно истинный смысл существования — способность придавать смысл. Единственное, что действительно важно, — то, что судит о важности.
И эта способность выбирать смыслы, воображать важность, придумывать цели — единственная сила в известной нам Вселенной, которая может порождать саму себя, которая может распространяться и генерировать все более и более высокие уровни организации по всему космосу. Кант верил, что без разумной жизни Вселенная была бы бессмысленна, никчемна, лишена всякой цели. Без интеллекта и свободы его применения мы бы ничем не отличались от груды камней. Камни не меняются. Они не задумываются о ценностях, системах или организациях. Они ничего не модифицируют, не улучшают и не созидают. Они просто есть.
Но сознание — сознание способно реорганизовывать Вселенную, и эта реорганизация может приращиваться в геометрической прогрессии. Сознание способно взяться за одну задачу — систему определенной степени сложности — и вообразить и породить еще бóльшую сложность. За тысячу лет мы перешли от скручивания косяков в маленькой пещерке к созданию целой цифровой реальности, соединяющей умы миллиардов людей. Еще через тысячу лет мы легко можем оказаться среди звезд, научиться менять облик планет и управлять самим пространством-временем. Каждое отдельное действие, возможно, не имеет особого значения в грандиозной схеме всего, но сохранение и приумножение рационального сознания в целом значит больше, чем что-либо другое в этом мире.
Кант утверждал, что наш главный моральный долг — сохранять и увеличивать сознание как в себе, так и в других. Его принцип первостепенности сознания стал известен как формула человечности, и она, пожалуй, объясняет… да все что угодно. Она объясняет нашу нравственную интуицию. Она объясняет классическую концепцию добродетели. Она объясняет, как нам жить своей повседневной жизнью, не прибегая к каким-либо обнадеживающим вымыслам. Она объясняет, как не быть козлом.
Более того, она объясняет все это одним предложением. Формула человечности гласит: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству».
Вот и все. Формула человечности — то самое заклинание, которое может перенести человека от подросткового базара к взрослым добродетелям.
Понимаете, проблема надежды в том, что она по сути своей меркантильна: это обмен нынешних поступков человека на какое-то воображаемое приятное будущее. Не ешь это — и попадешь в рай. Не убивай этого человека — и не будешь наказан. Трудись и откладывай деньги — и будет тебе счастье.
Чтобы вырваться из меркантильного мира надежды, нужно поступать безусловно. Нужно любить, не ожидая ничего взамен, — иначе это не настоящая любовь. Нужно уважать, не ожидая ничего взамен, — иначе это не настоящее уважение. Нужно быть честным, не ожидая одобрительного похлопывания по плечу, аплодисментов и медали на грудь, — иначе ты не по-настоящему честен.
Кант обобщил все эти безусловные поступки в один простой принцип: никогда не относись к человечеству только как к средству — всегда относись к нему как к цели.
Но как это должно выражаться в повседневной жизни? Вот вам простой пример.
Предположим, я проголодался и хочу буррито. Я сажусь в машину, еду в Chipotle и заказываю, как обычно, своего монстра с двойной порцией мяса, которого я ох как обожаю. В этом случае буррито — моя конечная «цель». Именно ради него я все это и проделываю: сажусь в машину, рулю, покупаю бензин и т.д. Все перечисленное — это «средства» (действия, которые я предпринимаю, чтобы заполучить свое буррито).
Средства — это поступки, обусловленные целью. Это то, что мы предлагаем в обмен на желаемое. Я не хочу садиться в машину и куда-то ехать, я не хочу платить за бензин, но я хочу буррито. И чтобы получить его, я должен пойти на все это.
Цель — это то, что нам нужно само по себе. Это главный мотивационный фактор для наших решений и поступков. Если бы я решил поехать за буррито потому, что его захотела моя жена, а я хочу ее порадовать, тогда буррито уже не было бы моей целью — оно было бы средством достижения более далекой цели: порадовать жену. А если бы я хотел порадовать жену только для того, чтобы она вечером меня приласкала, то тогда уже и радость моей жены стала бы средством для достижения еще более далекой цели — в данном случае секса.
Вероятно, на этом последнем примере вы слегка поморщились и подумали, что с моей стороны это было бы как-то мерзко. Вот как раз об этом Кант и говорил. Его Формула человечности гласит, что отношение к человеку (или к сознанию) как к средству достижения какой-то цели — источник всех дурных поступков. Поэтому воспринимать буррито как средство для того, чтобы порадовать жену, — это нормально. Жен иногда даже очень полезно радовать! Но если моя цель не радость жены, а секс, тогда я использую жену как средство для достижения какой-то другой цели — а это, как говорит Кант, не очень-то правильно.
По той же причине нездорово врать: вы направляете сознание другого человека на ложный путь, чтобы достичь собственной цели. Вы используете этого человека как средство. И жульничать неэтично по тем же соображениям. Вы обманываете ради своей цели ожидания других разумных, сознательных существ. Вы относитесь ко всем, кто сдает вместе с вами тот же экзамен или играет по тем же правилам, как к средству. Насилие — та же фигня: вы используете другого человека для достижения своей политической или личной цели. Фу, читатель! Как не стыдно!
Формула человечности Канта не только объясняет наше интуитивное понимание того, как не надо поступать, — она также истолковывает значение взрослых добродетелей, тех поступков и установок, которые всегда хороши сами по себе как таковые. Честность хороша как таковая, потому что это единственная форма коммуникации, при которой люди не воспринимаются как средство. Храбрость хороша как таковая, потому что когда вы не решаетесь действовать, вы используете себя или других людей как средство подавления своего страха. Скромность хороша как таковая, потому что руководствоваться слепой уверенностью в своей правоте — значит использовать других людей в своих целях.
Если и есть одно-единственное общее правило хорошего людского поведения, то это, наверное, как раз Формула человечности. И теперь самое прекрасное: в отличие от других систем морали и нравственных кодов, Формула человечности не опирается на надежду. Тут нет никакого великого замысла, навязанного нашему миру, никакой веры в сверхъестественные силы, которая уберегала бы нас от сомнений и нехватки доказательств.
Формула человечности — это только принцип. Она не обещает какое-то утопическое будущее. Она не оплакивает какое-то адское прошлое. По ней никто не лучше, не хуже и не праведнее остальных. Важно только одно: осознанную волю нужно уважать и оберегать. И точка.
Все потому, что Кант понимал: стоит только попытаться определять и диктовать будущее, как на свободу тут же вырвется деструктивная сила надежды. И вы начнете думать о том, как бы обратить людей в свою веру, вместо того чтобы просто чтить их, как бы уничтожить зло в других, вместо того чтобы выкорчевывать его в себе самом.
Так что он решил иначе: единственный способ улучшить мир — это улучшиться самим, а для этого надо повзрослеть, стать более добродетельными и научиться в каждый конкретный момент принимать очень простое решение относиться к себе и другим как к цели, а не только как к средству. Быть честным. Не сбивать себя с намеченного пути и не причинять себе вреда. Не перевешивать ответственность на других и не поддаваться страху. Любить открыто и бесстрашно. Не потакать родоплеменным установкам и лживым надеждам. Потому что впереди нет ни рая, ни ада. Есть только выбор, который вы делаете в каждый момент времени.
Будет ли он обусловленным или безусловным? Отнесетесь ли вы к людям как к цели или только как к средству? Пойдете ли за взрослой добродетелью или детским нарциссизмом?
Не надо вводить в это уравнение надежду. Не надо надеяться на лучший мир. Просто будьте этим лучшим миром.
Кант понимал, что между нашим самоуважением и уважением к другим существует неразрывная связь. То, как мы обращаемся с собственной личностью, — наше лекало для отношений со всеми окружающими, и нам не удастся тут что-либо исправить, пока мы не придем к согласию с самими собой. Когда наша главная цель в жизни — удовольствия и самое банальное удовлетворение, мы самих себя воспринимаем только как средство достижения этого удовольствия. Поэтому саморазвитие — это не культивация большего счастья, а, скорее, культивация большего самоуважения. Говорить себе, что вы бесполезное дерьмо, так же плохо, как говорить окружающим, что они бесполезное дерьмо. Лгать себе так же неэтично, как лгать другим. Причинять себе вред так же неприемлемо, как причинять вред кому-то еще. И потому любовь к себе и забота о себе — это не какое-то особое мастерство, которое надо освоить и практиковать. Культивировать в себе эти способности — ваш моральный долг, даже если ничего другого вам уже в этой жизни не осталось.
Формула человечности порождает цепную реакцию: когда вы становитесь честнее с собой, вы начинаете вести себя честнее по отношению к другим, из-за чего они тоже становятся честнее с собой, и это помогает им измениться и повзрослеть. Когда вы перестаете воспринимать себя как средство достижения какой-то цели, вам и в других людях становится легче видеть цель, а не средство. Так что, наводя порядок в отношениях с собой, вы получаете хороший побочный эффект в виде порядка в отношениях с другими, что, в свою очередь, помогает уже их отношениям с собой — и так далее.
Вот так надо менять мир — не за счет какой-то всеобъемлющей идеологии, или массового обращения в одну религию, или безосновательных мечтаний о будущем, а за счет взросления и роста достоинства каждого человека на планете, здесь и сейчас. Всегда будут существовать разные религии и разные системы ценностей, основанные на культуре и опыте, всегда будут возникать разные идеи о том, откуда мы пришли и куда идем. Но, как считал Кант, простой вопрос достоинства и уважения должен оставаться универсальным в любой момент времени.
Современный кризис зрелости
Современная демократия выросла из убеждения, что среднестатистический человек — эгоистичная, ничего не соображающая свинья и единственный способ защитить нас от нас самих — создать настолько хитросплетенные и взаимосвязанные системы, чтобы ни один человек и ни одна группа не смогли полностью подмять под себя остальное население.
Политика — меркантильная и эгоистичная игра, а демократия — лучшая на данный момент система управления лишь по той простой причине, что она открыто это признает. Она не скрывает, что к власти влечет испорченных, инфантильных людей. И что власть по природе своей вынуждает людей идти на сделки. А потому единственный способ бороться с этим — вводить в устройство самой системы взрослые ценности.
Свобода слова, свобода печати, гарантии неприкосновенности частной жизни и права на справедливое судебное разбирательство — все это воплощения Формулы человечности в социальных институтах, и внедрены они таким образом, что их невероятно трудно изменить или поставить под угрозу.
На самом деле настоящую угрозу для демократической системы представляет только одна ситуация: если вдруг какая-то группа решит, что ее ценности важнее самой системы, и станет теснить религию демократии какой-то другой, скорее всего менее добродетельной, религией… и тут попрет политический экстремизм.
Политические экстремисты, которые упрямо стоят на своем и даже не думают договариваться, по определению находятся на детской стадии развития. Это просто кучка сраных младенцев. Экстремисты хотят, чтобы в мире все было на их лад, и отказываются признавать какие-либо интересы или ценности помимо собственных. Они не идут на переговоры. Они отказываются принимать в расчет какие-либо высшие добродетели и принципы — их интересуют только собственные эгоистичные желания. Им нельзя доверять — они то и дело будут обманывать ожидания других. И они всегда безудержно авторитарны, потому что, точно как дети, отчаянно верят во всемогущего родителя, который придет и сделает все «как надо».
Самые опасные экстремисты умеют облекать свои детские ценности в красивые слова о компромиссах или универсальном принципе. Правый экстремист будет утверждать, что главная его цель — «свобода» и что ради этой свободы он готов идти на жертвы. Но под этим подразумевается, что он хочет свободы забить на ценности, которые не согласуются с его собственными. Он хочет свободы, чтобы даже не думать об изменениях в обществе и маргинализации других людей. А значит, он хочет ограничить или уничтожить чужую свободу ради своей собственной.
Левые экстремисты делают то же самое, только называют это другими словами. Левый экстремист будет говорить, что стремится к всеобщему «равенству», а подразумевается под этим то, что, в его представлении, никто никогда не должен страдать, чувствовать себя ущемленным и попранным. Никто никогда не должен сталкиваться с моральными разрывами. А чтобы уничтожить эти самые моральные разрывы, придется кого-то заставить страдать и бедствовать.
Экстремизм — как правый, так и левый — в последние десятилетия набирает по всему миру политическую силу. Многие умные люди предлагают этому свои сложные, комплексные объяснения. И, скорее всего, на то действительно есть сложные, комплексные причины.
Но позвольте, я прибавлю к ним еще одну: у нашей культуры падает уровень зрелости.
По всему богатому и развитому миру бушует не кризис благосостояния, а кризис характера, кризис добродетели, кризис целей и средств. Главные политические полюса в XXI столетии уже не правые и левые, а импульсивные детские ценности как правых, так и левых с одной стороны и разумные подростковые/взрослые ценности как правых, так и левых — с другой. В центре полемики уже не коммунизм против капитализма, не свобода против равенства, а зрелость против незрелости, средства против целей.
