Ньютоновские законы эмоций

Первую свою оплеуху Исаак Ньютон получил в поле. Дядя объяснял ему, почему пшеницу сажают диагональными рядами, но он не слушал. Он смотрел на солнце и думал, из чего делается свет.

Ему было семь.

Дядя так залепил ему тыльной стороной ладони по левой щеке, что его самосознание разлетелось на куски вокруг его рухнувшего тела. На какое-то время он утратил чувство личной целостности. А когда части его души снова слепились друг с другом, один сокровенный кусочек так и остался валяться в грязи, в том месте, где он навсегда был потерян.

Отец Исаака умер еще до его рождения, а мать вскоре бросила его, чтобы выйти замуж за какого-то богатого старикана из другой деревни. В итоге в его первые, самые важные годы Ньютона постоянно перекидывали друг другу всякие дядюшки, кузены, деды и бабки. Никому из них он был особо не нужен. Мало кто понимал, что с ним делать. Он был обузой. Ему перепадало мало любви — чаще вообще нисколько.

Дядя Исаака был необразованным алкашом, но уж если он что и умел, так это считать рядки в полях. Это был его единственный интеллектуальный навык, и, вероятно, поэтому он практиковал его чаще, чем нужно. А Исаак то и дело увязывался за ним в эти обходы с пересчетом рядков, потому что это была единственная возможность обратить на себя дядино внимание. Внимание, которое он впитывал так же жадно, как пустыня воду.

При этом мальчишка оказался вундеркиндом. К восьми годам он мог рассчитать количество корма, необходимого для питания овец и свиней весь следующий сезон. К девяти годам он с ходу выдавал устные подсчеты гектаров пшеницы, ячменя и картофеля.

К десяти Исаак решил, что сельское хозяйство — это тупо, и занялся вместо этого вычислением точной траектории движения солнца в течение года. Но дяде было плевать на точную траекторию движения солнца, потому что она не несла в дом еду — во всяком случае впрямую, — так что он снова надавал Исааку оплеух.

В школе дела тоже шли не очень. Исаак был бледным, тощим и рассеянным пацаном. Ему не хватало навыков общения. Его интересовали всякие занудные штуки вроде солнечных часов, прямоугольной системы координат и доказательств сферической формы Луны. Пока другие дети играли в крикет и бегали друг за дружкой по лесу, Исаак часами пялился в ручейки, пытаясь понять, как глазное яблоко воспринимает свет.

Детские годы Исаака Ньютона были сплошной чередой издевательств. И с каждым ударом его Чувствующий мозг вырабатывал чувство непреложной истины: с ним самим, очевидно, что-то не так. Иначе почему его тогда бросили родители? Почему над ним потешаются сверстники? Как еще объяснить его почти полное одиночество? Пока его Думающий мозг занимался построением всяких невообразимых графиков и вычерчиванием диаграмм лунных затмений, его Чувствующий мозг тихо убеждал себя в том, что в этом маленьком английском мальчике из Линкольншира есть какой-то существенный внутренний дефект.

Однажды он написал в своей школьной тетради: «Я мелкий паренек. Бледный и слабый. Мне нигде нет места. Ни в доме, ни на самом дне ада. Что мне делать? Зачем я нужен? Только и могу, что плакать».

Все, что вы читали о Ньютоне до этого, правда — или по крайней мере очень правдоподобный вымысел. Но давайте теперь представим, что мы оказались в параллельной вселенной. И давайте допустим, что в этой параллельной вселенной тоже есть свой Исаак Ньютон, очень похожий на нашего. Он тоже был воспитан жестокими родственниками. Он тоже живет в озлобленности и изоляции. Он тоже безостановочно измеряет и вычисляет все, что видит.

Но только вместо того чтобы маниакально измерять и вычислять внешний, природный мир, этот Ньютон из параллельной вселенной решил маниакально измерять и вычислять внутренний, психологический мир, мир человеческого сознания.

Это, кстати, не так уж сложно представить, потому что жертвы насилия часто становятся самыми проницательными исследователями человеческой природы. Для нас с вами наблюдение за людьми — это, скорее, развлечение для воскресного дня в парке. Но для жертв жестокого обращения это навык выживания. Волна чужого гнева может настигнуть их в любую минуту, поэтому у них вырабатывается острое защитное шестое чувство. Насмешливость в голосе, приподнятая бровь, более глубокий вдох — этого достаточно, чтобы сработала их внутренняя сигнализация.

Итак, давайте представим, что этот Ньютон из параллельного мира, наш «эмо-Ньютон», стал маниакально исследовать окружающих. Он вел записи и каталогизировал все обозримые особенности поведения своих сверстников и родных. Он постоянно что-то строчил, фиксировал каждый поступок, каждое слово. Он заполнил сотни страниц бредовыми описаниями всевозможных действий, которые люди даже не замечают, как совершают. Эмо-Ньютон надеялся, что если с помощью измерений можно прогнозировать и контролировать внешний мир, формы и конфигурации Солнца, Луны и звезд, то с их помощью можно также прогнозировать и контролировать и внутренний, эмоциональный мир.

В ходе своих наблюдений эмо-Ньютон выявил неприятный факт, о котором мы все знаем, но который очень мало кто признает: люди — лжецы, все без исключения. Мы врем постоянно, для нас это норма жизни. Мы врем о важных вещах и врем по пустякам. И, как правило, делаем это без злого умысла — мы, скорее, врем другим, потому что привыкли врать себе.

Исаак заметил, что свет странно преломляется в людских сердцах, а они сами этого как будто не видят: они говорят, что любят тех, кого, кажется, терпеть не могут; заявляют одно, а делают другое; считают себя правыми, совершая немыслимо жестокие и бесчестные поступки. При этом им самим всегда представляется, что они ведут себя правильно и последовательно.

Исаак решил, что никому нельзя доверять. Никогда. Он высчитал, что его страдания обратно пропорциональны квадрату расстояния между ним и внешним миром. И пообещал себе никогда не попадать в чью-либо орбиту и вращаться подальше от сил притяжения других человеческих сердец. У него не было друзей, и ему, по собственному мнению, совершенно не хотелось их заводить. Он заключил, что мир — это блеклое, уродливое место и что единственный смысл его собственной жалкой жизни — зафиксировать и измерить его уродство.

При всей своей угрюмости Ньютон однозначно не был лишен амбиций. Он хотел вычислить траектории человеческих сердец и скорость их страдания. Он хотел узнать силу их ценностей и массу их надежд. И, самое главное, он хотел изучить отношения между всеми этими элементами.

Он решил вывести три ньютоновских закона эмоций.

Отправить