Глава 27
«Симфония большого города»
«Сегодня в кино:
1-й Художественный (принадлежит кинофабрике «Совкино»). И. Мозжухин и Н. Лисенко в нашумевшей картине «Отец Сергий» («Князь Касатский»). Производство 1917 г. Картину иллюстрирует симфонический оркестр под управлением Ф. Ф. Криш. При театре летнее фойе-сад. Сверх программы – «Совкино-журнал»: подписание пакта Келлога в Париже. На дневные сеансы все места 50 копеек. Гардероб бесплатный».
Все понятно: столетний юбилей Толстого нагрянул неожиданно, кинофабрики не успели ни черта снять, поэтому из закромов достали фильм – ровесник революции, причем с эмигрантом Мозжухиным.
«Сокольнический круг» (принадлежит кинофабрике «Совкино»). Вход в сад 15 коп., в праздники 25 коп. Новая художественная драма «Светлый город». Оркестр духовой музыкальной школы…» – так, все ясно, дальше можно не читать.
«Уран». Новая американская трюковая комедия «Представьте меня». Картину иллюстрирует оркестр под управлением М. Ковальского». Она же идет в бывшем «Ша-нуаре» на Страстной.
«Гос. театр «Реалистический». «Ночной экспресс» с участием Гарри Пиля». Кино съело театр, и весь реализм.
«Клуб имени Рыкова. Новая художественная постановка «Знойный принц». Знаем, какие такие бывают принцы, да еще художественные. Название с потолка, чтобы публика купилась, а сам фильм наверняка дрянь несусветная.
«Ривьера». Новая художественная постановка по произведению Льва Толстого «Казаки». Значит, все-таки сняли один фильм к юбилею. Но публика все равно не пойдет, ей Гарри Пиля подавай и трюковые комедии.
«Артес» (принадлежит кинофабрике «Межрабпомфильм»). 4-я неделя! Монопольно! Прошедшая с колоссальным успехом за границей «Симфония большого города». Картину иллюстрирует оркестр под управлением»…
В саду «Эрмитаж» Опалин убивал время до вечернего сеанса, прилежно читая последний выпуск «Красного рабочего». Не то чтобы его интересовали программы кинотеатров, хроника, которую он знал гораздо лучше Матюшина, и многочисленные объявления – просто чтение отвлекало его от неприятных мыслей. Ночью он был молодцом и разобрался с бандитами, а потом допустил промах, который тотчас же попытались использовать против него. Константинов бушевал так, словно не Соня, а сам Опалин завалил из обреза четырехкратную вдову Щуровскую, которая завлекла Николая Кирпичникова и обрекла его на смерть. Следует, впрочем, отдать должное Филимонову: он выслушал все стороны, пообещал, что во всем разберется, и, когда Иван уже мысленно приготовился к худшему, отправил его отдыхать.
– Я виноват, – сокрушенно сказал Опалин, – надо было мне вспомнить, как уверенно она обращалась с ружьем у себя дома… может, обрез, с которым она пришла, – то самое ружье и есть…
– Мы разберемся, кто виноват и в чем, – отозвался Филимонов спокойно. – Ступайте лучше домой, Иван Григорьевич, и выспитесь хорошенько. Или… не знаю… книгу какую-нибудь почитайте. Одним словом, отвлекитесь от работы.
И Опалин отвлекался как мог.
«1-й Государственный цирк. Открытие сезона. Полет аэроплана с Эйфелевой башни. Первый раз в СССР. Небывалый трюк! Всемирно известные дрессировщики… Воздушный трамплин…»
Иван затосковал. «А может быть, она не придет, – сказал он себе. – Не придет, потому что передумала… или еще почему-нибудь». Он прочитал программу театров и перешел к частным объявлениям. Перевозка мебели. Продается пианино, 500 рублей. Продается парикмахерская (Опалин поморщился, вспомнив, с какой парикмахерской им пришлось разбираться). Продается роскошное пианино, заграничное, красного дерева. Малый рояль и пальто каракулевое с выхухолью (то ли вместе, то ли отдельно, не понять). Щенки. Опять парикмахерская. Столовая мореного дуба, редкой красоты, в мавританском стиле. За редкую красоту хотят 3500 рублей. Продается мотоцикл. Пролетка. Дальше – обмен комнат. Одна комната меняется на две. Комнату 10 кв. метров на отдельную квартиру, согласен оплатить ремонт… охо-хо. Это, конечно, не объявление, а крик отчаяния, только кричи не кричи, не поможет никто. Квартирный вопрос в Москве – самый сложный из всех вопросов бытия.
Меняю комнату 67 метров, перегородки фанерные, на отдельную квартиру. Две комнаты на одну. Меняю хорошую квартиру в 4 комнаты, 62 кв. метра, на аналогичную в другом районе. Если квартира и впрямь хорошая, какого черта ты ее меняешь? Соседи буйные? Или дом вот-вот рассыплется?
Дальше – поиски жилья. Сниму комнату, согласен платить до 40 руб. в месяц. Инженер снимет комнату, до 75 руб. в месяц. Две комнаты с кухней не дороже 100 руб. Муж и жена ищут комнату, плата помесячно до 50 руб. Ищу небольшую комнатку или угол в интеллигентной семье…
– Комнату присматриваешь?
Он и не заметил, как она подошла – в прелестном голубом платье с поясом, чуть накрашенная: все в меру, все к лицу. Иван покраснел и опустил газету. Маша смотрела на него смеющимися глазами.
– Я… нет. Просто читаю…
– Да что там читать? Одно и то же. Пойдем лучше билеты брать.
Она взяла его под руку, и они зашагали к выходу из сада. Кинотеатр располагался в месте с дивным названием Лихов переулок. То ли лихо, то ли лихие люди, понимай как хочешь, но Опалину, по правде говоря, было не до названий. Ему казалось, что он зря пришел в форме, что надо было явиться в штатском, что он не соответствует Маше. Он был высокий, симпатичный, ладно скроенный, то, что называется «все при нем», и все равно чувствовал себя каким-то ущербным. Но когда они вошли в фойе с расклеенными по стенам афишами и фотографиями актеров, он почти успокоился.
– А ты, значит, бандитов ловил сегодня? – спросила Маша.
– Ага.
– Много поймал?
– Троих.
Иван с отчаянием почувствовал, насколько он не силен в самом обычном разговоре. Просто проклятие какое-то – любого свидетеля мог разговорить, к каждому найти подход, а в жизни терялся. Но тут, к счастью, публику стали пускать в зал.
В сюжете фильма он ничего не понял, потому что все время отвлекался на Машу. Впрочем, сюжета как такового в картине не было, потому что это оказалась нарезка кадров из берлинской жизни – совершенно в духе 1920-х годов, когда вошли в моду эксперименты с монтажом. Но публики собралось довольно много, потому что все заграничное пользовалось успехом, и людям хотелось посмотреть на тамошнюю жизнь хоть в таком виде. В полутьме кинозала Маша стала загадочной и царственной, и то, как она была поглощена происходящим на экране, ужасно его трогало. Не удержавшись, он наклонился и быстро поцеловал ее в щеку.
– Перестань! – шепнула Маша сердито.
– Хорошо, – пообещал он, – я больше не буду.
И тут произошла катастрофа: пленка на экране запрыгала, потом изображение исчезло, но оркестр еще продолжал играть. Некоторые зрители (из числа наиболее нетерпеливых) начали свистеть. Наконец дирижер заметил, что творится неладное, и опустил палочку. Музыка развалилась на куски, как мозаика, которую уронили на пол, дольше всех солидно гудел гобой, но наконец и он умолк. Дали свет.
– Товарищи, небольшая техническая заминка, – твердили билетеры, появившиеся в проходах. – Сеанс возобновится через несколько минут.
Маша, вырванная из страны грез, казалась человеком, который только что проснулся и не может до конца определиться, спит он еще или уже включен в реальность. Она завозилась, доставая из сумочки зеркальце, и подумала, о чем бы еще спросить Опалина, пока фильм не возобновился.
– Скажи, а ты всегда ходишь с оружием?
– Всегда, – твердо ответил Опалин.
– И часто приходится стрелять?
Тут ее собеседник, который не далее как сегодня застрелил трех бандитов, почувствовал себя довольно неуютно.
– Ну… случается, – протянул он неопределенно. – А что?
– А бывшие преступники у вас работают?
Опалин знал как минимум один такой случай, но он проходил по совершенно особой статье. Кроме того, есть детали профессии, которые посторонним выдавать не станешь, и он сказал:
– Угрозыск вообще-то не заодно с преступниками, а против них.
– Ну, вот и я тоже так думала, – кивнула Маша. – Только тетю Зою не переубедишь.
– Что за тетя Зоя? – машинально спросил Опалин.
– Ты ее видел, когда уходил. Она к нам заглядывает иногда. Вообще она мне никакая не тетя, просто я привыкла ее так называть. Ее в угрозыске допрашивали по поводу убийства мужа. У нее создалось впечатление, что они ее подозревали. Она ужасно возмущалась.
– А кто был ее муж?
– Повар. Они с папой работали вместе.
– В столовой, что ли? – догадался Опалин.
– И в столовой, и раньше, в детском доме.
– В каком детском доме?
– Ну, папа заведовал детским домом. Правда, это давно было.
Билетеры уже приглашали зрителей вернуться на свои места, говоря, что сеанс вот-вот возобновится. Но Опалин не думал о фильме. Убийство в ближайшем окружении – черт возьми, почему Ксения Александровна ничего об этом не сказала?
– Как его звали? – не выдержав, шепотом спросил он.
– Кого?
– Повара. Мужа этой Зои.
– Зачем тебе?
– Нужно.
– Да Гребенюк его фамилия, а что? Дай фильм посмотреть.
– Почему вы не сказали, что его убили?
– В смысле?
– Когда я пришел расспрашивать про твоего отца, почему не вспомнили о том, что его друг тоже был убит?
– Друг? Ваня, он был просто повар. И папа с ним общался только по работе, а когда его перевели в газету, вообще о нем забыл. Это Зоя к нам притащилась с рассказом о своем горе, а у мамы не хватило духу ее выгнать. Она очень навязчивая.
– Маша, а как его убили?
– Кого?
– Гребенюка.
– Да на улице голову проломили. Хулиганы какие-то.
– Их нашли?
– Что? – Маша не отрывала зачарованного взора от экрана.
– Нашли тех, кто его убил?
– Не знаю. Нет, наверное. Иначе Зоя бы сказала.
Опалин напряженно размышлял. Повар и директор столовой. Повар и директор детдома… Это было давно, сказала Маша. Когда? Когда именно?
– Маша! – Она не отвечала, и он тронул ее за рукав. – Когда твой отец заведовал детдомом?
Она вспыхнула.
– Послушай, это странно…
– Почему?
– Ты меня сюда пригласил, чтобы вопросы задавать?
– Нет. Просто так вышло. Понимаешь, два человека работали в одном месте, и оба были убиты. Ты не знаешь, мужу Зои угрожали? Она что-нибудь такое упоминала?
– Почему тебе обязательно надо все испортить? – сказала Маша дрожащим голосом. – Я пришла посмотреть фильм, а ты все одно и то же: убит, убили, убийство… Ты что, не понимаешь, как мне тяжело это слышать? Ты ведь об отце моем говоришь…
Опалин замолчал и до конца фильма больше не проронил ни слова. Повар Гребенюк. В конце концов, это может быть и совпадение. Или нет? Столовая… Детский дом…
Когда они после фильма шли по улице, он не утерпел и вновь вернулся к этой теме:
– Маша, а чем твой отец занимался в детдоме?
– Он был директором. – В ее голосе вновь зазвенело раздражение.
– Это я уже понял, а обязанности у него какие были? Что он делал?
– То же, что и все директора. Ваня, ты опять за свое?
– Да. Послушай, а что, если убийство Гребенюка и гибель твоего отца как-то связаны? Я обязан проверить эту версию.
– Почему? Какая между ними связь? Что они когда-то работали вместе? Глупости ты говоришь.
– Почему?
– Потому что. Сравниваешь моего отца с каким-то поваром! Скажи уж лучше, что ты никого не нашел и не можешь найти…
– Маша!
– И ты позвал меня в кино хоть что-нибудь у меня выведать. Ах, как же мерзко! Правильно Надя сказала – не надо было идти с тобой на встречу…
– Маша, постой!
Он пытался удержать ее за руку, но она вывернулась и побежала к остановке автобуса.
– Не ходи за мной! И не звони мне больше, слышишь?
Маша исчезла, смешавшись с вечерней толпой прохожих. Опалин проводил ее тоскующим взглядом, сдавленно чертыхнулся и полез искать папиросы, но обнаружил в кармане только пустую пачку. Оглядевшись, он вспомнил, что неподалеку живут Басаргины, и решил зайти к писателю – посоветоваться.
