Глава 22
Романс

– Конечно, это колечко с того ограбления, – сказал Логинов, возвращая украшение Филимонову. – Комиссионный магазин Ройзмана, выломали стену, унесли сейф, деньги и ценные вещи. Ну, вот все и прояснилось…

В кабинете начальника шло оперативное совещание, и причиной его был Опалин, вернее, сведения, которые ему удалось раздобыть.

– Какая у нас рабочая версия? – спросил кто-то из агентов.

Терентий Иванович сделал жест в сторону Опалина, предоставляя ему слово.

– Есть банда, в ней как минимум трое: здоровяк, любитель резать глотки, он же левша, и брюнетка, – заговорил Иван, волнуясь. – Они заманили Кирпичникова. Он был слесарь, и хороший… Я думаю, им требовался кто-то, вскрыть сейф. Почему он проглотил кольцо, я не знаю. То ли хотел надуть подельников, то ли понял, что его все равно убьют, и решил оставить нам улику…

– Ваня, в твоей версии до черта дыр, – буркнул Логинов, насупившись. – Первое: слесарь не обязательно умеет открывать сейфы. Второе: если свой медвежатник по каким-то причинам отпадает, обычно ищут другого.

– Хорошо, тогда найди другое объяснение, – огрызнулся Опалин. Он терпеть не мог, когда его при своих пытались выставить дураком.

– Тихо, тихо, – вмешался Филимонов. – Держите себя в руках, молодой человек… Первое: у нас есть кольцо. Второе: труп человека, который был слесарем. Третье: мы вышли на парикмахерскую. Будем ее разрабатывать. Объект надо взять под круглосуточное наблюдение и установить личности тех, кто там бывает. Поэтому мы сделаем вот что…

Пока они оговаривали детали слежки и обсуждали, кто и в какое время будет ее вести, в другой части Москвы Варя Басаргина накрывала на стол с чувством, которое трудно было бы понять тому, кто никогда не переживал крушения своей страны. Она ощущала необыкновенный подъем, и в то же время ее не покидала убежденность, что все словно вернулось на свои места и она, как когда-то ее мать в большом доме, принимает гостей. И пусть вместо дома была комната в коммуналке, а продукты для ужина они с Максимом добыли не без труда, Варе все равно казалось, что жизнь наконец-то налаживается, а дальше будет только лучше. Кошка, устроившись на спинке кресла, с изумлением наблюдала за царящей в доме суетой, потом прищурилась, сладко потянулась и мягко перепрыгнула на рояль. Оттуда, впрочем, ей пришлось уйти – Варя вдруг решила, что груда вещей, наваленная на крышку, не самым лучшим образом характеризует хозяев дома, и принялась лихорадочно все разбирать.

– Варя! Ну зачем? Варя, ну честное слово, он не такой человек, который станет обращать внимание…

– Давно надо было выбросить всех этих мертвых бабочек, – бормотала Варя, мечась по комнате и рассовывая по углам застекленные коробки, – господи! Как же я их не люблю! Увижу бабочку на булавке – и прямо мороз по коже…

Басаргин взирал на нее с изумлением: он не помнил, чтобы она хоть раз упоминала об этом. Впрочем, пока они были скитальцами, смешно предъявлять к окружающему их пространству какие-то требования.

– Когда, он сказал, придет? – спросила Варя.

– Часов в восемь. По телефону буркнул, что у него какое-то собрание. Комсомольское, наверное…

– Ты ему говорил, чтобы он был осторожен? У нас тут хулиганье…

– Варя, он с оружием, что с ним может случиться?

– Вина не хватает, – пробормотала Варя, глядя на стол. – Сходи к управдомше, попроси у нее.

– Варя!

– Ты заметил, что с тех пор, как он тут появился, соседи стали как шелковые? – спросила Варя. – И все со мной здороваются… Сходи к ней за вином, я знаю, у нее есть.

Смирившись, Басаргин отправился в Каноссу, то есть он думал, что ему сейчас предстоит унижаться, выклянчивая лишнюю бутылочку у жены человека, которого он глубоко презирал. Но вышло совсем иначе: ему вручили аж две бутылки вина («деньги отдадите потом»), объявили, что он прекрасно пишет («я всегда читаю ваши очерки в газете») и пригласили заходить еще.

«А ведь Ваня всего лишь служит в угрозыске, – думал писатель, когда, нежно прижимая к себе бутылки, шел по коридору в свою комнату. – Будь он, к примеру, из ГПУ… ох, боюсь даже представить, как бы меня здесь зауважали…»

– Я принес вино, – сообщил он, входя в комнату и ставя на стол бутылки. – Ты где?

– Тут я, – донесся из-за ширм голос Вари. – Юбку подшиваю. Опять похудела, ну что ты будешь делать!

Тут, пожалуй, стоит сделать маленькое отступление и пояснить, что худоба считалась тогда признаком болезненности, как, впрочем, и излишний вес. Например, Кострицына свои выкройки для газеты рассчитывала на 48-й размер, который считался усредненным стандартом.

Когда Варя вышла из-за ширмы, Басаргин заметил, что она надела свою ярко-синюю юбку, которую обычно приберегала для более торжественных случаев, и надушилась. Флакон французских духов, купленный еще до всех революций, давно должен был разбиться, но благополучно пережил потрясения и стоял у Вари на столике, на самом видном месте, как напоминание о том, другом времени. Духов на дне оставалось немного, и жена писателя их берегла. Басаргин знал об этом, и его немного озадачила подобная расточительность.

– Варя, не вскружи ему голову, – сказал он то ли в шутку, то ли всерьез.

Варя обернулась и поглядела на мужа с неудовольствием.

– Ах, опять эти твои шуточки… – Она с досадой стала переставлять тарелки на столе. – Мне просто хочется показать ему, что есть другая жизнь. Он совершенно… – Она поискала слово, которое точнее всего описывало бы, что она чувствовала, и наконец нашла: – Неприкаянный. Это же ненормально – в его возрасте только и делать, что гоняться за бандитами.

– Ну, знаешь ли, он сам выбрал эту работу, – сказал Басаргин.

Он и сам не мог понять, почему его задевало, что Опалину вдруг стало уделяться столько внимания. «Уж не ревную ли я? До чего же глупо. Ей 35 лет, мог бы, кажется, не волноваться на этот счет. Болван!»

– Никто ничего не выбирает, – уже сердито ответила Варя. – Можно подумать, ты выбрал профессию репортера этой гнусной газетки. Или я – жизнь в этой комнате!

– Есть газеты и похуже. – Басаргин помрачнел, потому что не любил обсуждать свою работу. – О чем мы говорим? Ты же знаешь все мои обстоятельства. Не могу я врать, как Глебов, мне претит! Пробовал я писать роман, ты читала первые главы и сама мне сказала, что это никогда не напечатают. А сочинять, не надеясь даже, что тебя хоть кто-то прочтет, – это надо быть героем. Но я не герой. Роман бросил, написал комедию – тоже ничего не вышло… Теперь опять надо что-то придумать. И я придумаю! Только это не так легко, как кажется…

Опалин пришел в девятом часу, и Варя сразу же разглядела, что он чем-то удручен. Басаргин же ничего подобного не заметил. Его заинтересовало сообщение Ивана, что Кирпичникова убили бандиты, с которыми он каким-то образом был связан.

– Вы уже их арестовали?

– Нет.

– Почему? Они сбежали?

– Никуда они от нас не денутся, – усмехнулся Иван. – Сейчас надо понять, готовят ли они новое дело. Если да, то взять их с поличным.

– А почему так важно взять с поличным? – спросила Варя.

– Больше шансов, что их посадят надолго. А то они начнут изворачиваться, на происхождение ссылаться, выйдут по амнистии через несколько месяцев, и опять ищи их. С поличным все проще.

– Но ты считаешь, что раскрыл дело? – спросил Басаргин. – Мне просто надо будет в очерке написать…

– Да не я его раскрыл, а доктор, – отозвался Опалин. – Это он кольцо в желудке нашел. Я-то что? Можно сказать, ничего не сделал.

– Ну, нет, я не согласен! – воскликнул Басаргин, но тут выяснилось, что он забыл штопор и бутылки нечем открывать. Писатель отправился искать штопор и потому пропустил историческое, можно сказать, событие – безымянная кошка, подобранная на улице, покрутилась под столом, подошла к Опалину, потерлась о его ногу и проурчала: «Мя!»

Иван скосил на нее глаза, и кошка, решив, очевидно, что достаточно расщедрилась на ласку для большого двуногого существа, еще раз мяукнула и удрала под диван.

– Это поразительно… – пробормотала Варя, – вы – первый человек, к которому она подошла сама! И она мяукает… а мы-то думали, что она немая!

Опалин открыл было рот, чтобы сказать: сегодня он носил в кармане бутерброд с колбасой, о котором вспомнил только перед совещанием, от его одежды пахло едой, и поэтому кошка… но не стал. Он уже усвоил, что в его профессии есть маленькие секреты, о которых лучше молчать – так они попадают в ранг чуда и производят самое выгодное впечатление. В жизни этот принцип тоже не был лишним.

Где-то – сбоку или наверху – заспорили соседи, бранясь на чем свет стоит и портя Варе настроение. Не выдержав, она встала и пересела за рояль. Ей уже давно хотелось проверить, сильно ли он расстроен.

– Вы любите музыку? – спросила она у гостя.

Когда Басаргин наконец-то вернулся со штопором, он услышал, как Варя поет, аккомпанируя себе, известный романс на стихи Лермонтова:

У него заныло в груди. Он застыл на пороге, нелепо сжимая в руке штопор. Как же Максим Александрович любил этот романс! И ведь ни разу, ни разу за то время, что они жили в Москве, Варя не предлагала спеть его. А перед сопляком из угрозыска – пожалуйста! Да он небось и не знает, кто такой Лермонтов…

Звуки рояля заполнили все пространство комнаты и унеслись дальше, за ее пределы. Адская квартира в изумлении стихла. Слушая голос жены, который лился, как серебро, Басаргин уже не боялся, что заплачет, услышав следующие строки:

Боже, боже, ведь не осталось ничего, и некоторые из тех, с кем он учился в гимназии, убиты на войне с немцами, некоторые уничтожены большевиками, кто мог – бежал за границу, кто мог – осоветился, и сам он… Жалкий, жалкий человечишка, даже какую-то паршивую комедию не смог написать так, чтобы ее взяли в театр!

Он избегал смотреть на Опалина, боясь, что тот скажет или сделает что-то неуместное, после чего Басаргин окончательно его возненавидит. Но Иван, слушая романс, чувствовал только, что ад, в который он спускался сегодня, наконец-то отступает и отпускает его. Потому что настоящий ад – вовсе не переполненная коммуналка, а нечто, совсем другое, и он видел его сегодня вблизи.

Варя допела романс до последних слов:

и умолкла. Она была взволнована не меньше остальных. Басаргин шагнул к столу и заставил себя улыбнуться.

– Предлагаю выпить за здоровье прекрасной певицы, – сказал он.

«Темный дуб… ах, ведь под дубом меня и контузило тогда. Никому об этом не говорил, даже Варе… Впрочем, нет, Должанскому сказал. Как-то случайно вышло, слово за слово… Думал потом, что разболтает, редакция, все общаются… Но он никому не сказал. Есть все-таки порядочные люди… Разболтал бы, моя откровенность дорого бы обошлась. Одно дело – бывший медик, хоть и из дворян, и совсем другое – врач в Добровольческой армии. Чертова пробка…»

– Дай мне, я открою, – неожиданно сказала Варя, видя, как он возится с бутылкой.

Ему стало неловко, но тут пробка поддалась, и вино полилось в бокалы. Пили за Варю, потом за ее голос, потом за успехи хозяина, потом за Опалина. Вообще гость произвел хорошее впечатление, потому что умел вести себя за столом и держал вилку в левой руке. А за стеной соседка Басаргиных, шмыгнув носом, сказала своему мужу:

– Вот гадюка… И разбередила же мне душу своим пением. Эх…

Но в ее тоне сквозила растерянность.

– Да она ж больше не поет, – ответил бесчувственный муж.

– Ничего ты не понимаешь, – ответила жена с досадой и, чтобы оставить за собой последнее слово, вышла. Как раз когда она проходила в коридоре мимо общего телефона, он зазвенел, и соседка сняла трубку:

– Алё!

Через минуту в дверь комнаты Басаргиных постучали.

– Товарищ угрозыск, – выпалила соседка, глядя на Опалина круглыми от изумления глазами, – тут это, того, звонят вам… Сказали – позвать вас к аппарату… Срочно!

Опалин посерьезнел, буркнул что-то вроде «Да, хорошо» и шагнул к выходу. С его исчезновением в комнате образовалась пустота. Кошка легла на свободное кресло, свернулась калачиком и задремала. Варя, поставив локти на стол и сцепив пальцы, рассеянно глядела перед собой.

– Варя… – шепнул Басаргин, легонько коснувшись ее руки.

– А?

– Как ты сегодня пела…

– Рояль немножко расстроен, – со вздохом отозвалась Варя после паузы. – Может, пригласить настройщика?

– У нас нет денег.

– Ну, у нас их никогда не будет, – усмехнулась жена. – Это я уже поняла.

Дверь скрипнула. Вошел Опалин. На лице его словно лежала большая темная тень. Он машинально поправил манжеты и взял фуражку.

– Извините, мне надо идти.

– Что случилось? – спросила Варя.

– Убийство. Во Дворце труда… И труп нашли в вашем крыле. – Он повернулся к Басаргину.

Писатель оторопел:

– То есть как? Но… Кто же это?

– Пока неизвестно, – ответил Опалин. Он надел фуражку и воинственно добавил: – Но мы обязательно узнаем. Да!