Почему, чтобы перейти с одного лица на другое, мне понадобилось столько лет? Честно говоря, я и сам не знаю ответа на этот вопрос. Может быть, дело в том, что я банально привык к Боку, привык – душой и телом – писать романы от его имени. Потому-то переход на третье лицо занял у меня так много времени. Переход стал для меня не просто сменой грамматической категории, а – не побоюсь этих слов – принципиальным изменением точки зрения или чем-то вроде того.

У меня вообще такой характер, что любое «переключение» в уже «устоявшемся» процессе на что-либо новое – неважно, о чем именно идет речь – занимает очень много времени. Возьмем, к примеру, имена персонажей. Я очень долго вообще не мог придумывать имена. Более-менее успешно сочинял какие-то клички или прозвища типа «Крыса», «Джей». Но, скажем, дать герою нормальную фамилию у меня никак не получалось. Интересно, почему? Если вы меня спросите, я не смогу с уверенностью ответить. Может, потому, что я просто стыдился давать имена людям (хоть бы и придуманным). Мне сложно это объяснить, но скажите, с чего вдруг мне – мне! – наделять кого бы то ни было именем по своему усмотрению? Мне казалось, что в самой идее такого называния есть что-то фальшивое. А может, потому, что и сам акт написания романа в глубине души представлялся мне чем-то постыдным. Когда пишешь прозу, то словно обнажаешь сердце перед людьми, и поэтому мне было очень неловко.

Впервые я смог придумать фамилию главному герою, когда писал «Норвежский лес» (1987). С тех пор продолжаю это делать, а прежде, то есть первые лет восемь своего писательства, я задействовал безымянных персонажей и рассказывал историю от первого лица. То есть я сам себя загнал в это вокруг да около и писал прозу в условиях полной несвободы, хотя на тот момент это меня не особенно волновало. Я вообще думал, что так и надо.

Постепенно мои романы становились длиннее, сюжеты запутаннее, и из-за безымянности героев я вдруг начал остро ощущать несвободу. Если героев станет еще больше, а имен у них так и не появится, то, понятно, путаницы не избежать. Вот я и сдался. Ничего хорошего от этого не ожидая, в процессе написания «Норвежского леса» я отважился «наделить» героев именами и фамилиями. Это было непросто, но оказалось, что, если придумывать имена с закрытыми глазами, наскоком, то быстро привыкаешь, и это уже не кажется таким уж сложным. Сейчас я уже сочиняю имена на раз. Я даже дошел до того, что написал книгу «Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий», в название которой входит имя главного героя. А во время работы над романом «1Q84» в тот самый момент, когда я придумал имя для главной героини – Аомамэ, – история вдруг ожила и начала двигаться вперед. В этом смысле имена героев представляют собой очень важную часть прозаического текста.

Теперь, когда я берусь за новый роман, я формулирую для себя одну-две задачи: «Ну-с, в этот раз мы попробуем сделать то-то и то-то». «То-то и то-то» – это, как правило, какие-то практические или формальные вещи, четкие и ясные. Мне нравится такой подход к написанию прозы. Главная цель становится гораздо понятнее, и к тому же в процессе ты чувствуешь удовлетворение от того, что растешь как писатель, ведь ты приобретаешь способность делать нечто, чего раньше не мог. Это похоже на движение вверх по лестнице – ступенька за ступенькой. Что прекрасно в нашей писательской работе, так это возможность постоянно расти и развиваться – и в пятьдесят лет, и в шестьдесят. Ограничений по возрасту нет. А вот у спортсменов это так не работает.