Чтобы написать роман, нужно читать много книг, и, следуя такой же логике, можно сказать: чтобы придумать и описать персонажа, то есть человека, нужно знать как можно больше людей.

В данном случае «знать» не означает понимать и принимать. Достаточно уловить какие-то характерные особенности внешности или особую манеру речи. Тут важно не быть слишком разборчивым. Нужно уметь наблюдать за любыми людьми – и за теми, кто вам симпатичен, и за теми, кто не очень, и даже за такими, кто вас откровенно бесит. Потому что если в вашей прозе будут только персонажи, которых вы любите и понимаете, близкие вам по духу, то такой роман окажется (в долговременной перспективе) никому не нужен.

Вам требуются всяческие типажи, которые ведут себя по-разному, и за счет взаимодействия этих людей в романе возникает внутренняя динамика, повествование начинает двигаться вперед. Поэтому если вы, разок взглянув на человека, подумали: «Вот ведь гнусный тип», – не спешите отворачиваться. Приглядитесь, что же такого в нем гнусного? Что он делает не так? И если вам удастся уловить суть подобной «гнусности», постарайтесь сохранить знание о ней, на будущее пригодится.

Когда-то очень давно – наверное, я был на середине четвертого десятка – один человек сказал мне: «Знаете, в ваших произведениях совсем нет плохих людей» (потом я, кстати, узнал, что точно то же самое сказал Курту Воннегуту-младшему его умирающий отец). Когда тебе такое говорят, ты невольно задумываешься.

Вот и я задумался и понял, что да, наверное, так оно и есть. Поэтому я решил впредь следить за этим и по возможности вводить в романы отрицательных героев. Но почему-то у меня это никак не получалось. В то время я писал по-другому: я не работал над общим движением всего повествования, а скорее склонялся к тому, чтобы каждый раз заново выстраивать свою личную и, как бы так сказать, гармоничную вселенную. Это было необходимо мне самому: упрочить мой собственный, надежный и непоколебимый мир – своего рода временное пристанище, обитая в котором можно было бы противостоять невзгодам мира реального.

Однако с возрастом – по мере, так сказать, созревания (в качестве писателя и в качестве человека), – хоть это все и происходило очень постепенно, в моих романах стали появляться отрицательные и негармоничные персонажи. Я научился вводить их в повествование. Почему это начало у меня получаться? Потому что теперь я ставил перед собой другую задачу: когда я создавал мою вселенную и она начинала в более или менее разумных пределах функционировать, я переходил к следующему этапу – углублял и расширял ее, делал более динамичной. Для этого я стремился внести больше разнообразия в населяющих ее персонажей, старался увеличить амплитуду их поведенческих паттернов. Я чувствовал в этом действительно острую необходимость.

Вдобавок ко всему мой собственный, реальный жизненный опыт постоянно обогащался (а как иначе?). В тридцать с чем-то я стал профессиональным писателем, сделался публичной фигурой и независимо от того, нравилось мне это или нет, научился противостоять довольно сильным порывам встречного ветра. Хотя по характеру мне не очень подходит выставлять себя напоказ, высовываться в первые ряды, но иногда я невольно оказывался туда вытолкнут.

Бывало, что мне приходилось делать что-то, чего делать очень не хотелось, бывало, что меня предавали близкие люди, и чувствовал я себя препогано. Если находятся люди, которые говорят вам хвалебные слова не от чистого сердца, а «по делу», то найдутся и те, кто абсолютно бессмысленно – по крайней мере на мой взгляд, – но тоже вроде как «по делу» обольют вас грязью. Или расскажут о вас небылицы. Много еще чего странного и непостижимого происходило со мной за эти годы.

Когда я сталкиваюсь с негативными ситуациями, я стараюсь ничего не забывать и внимательно наблюдать за поведением (в том числе языковым) людей, которые принимают участие в этих событиях. Раз уж все равно я попал в переплет, то пусть хоть что-то полезное для себя извлеку (это называется «покрыть издержки»). Разумеется, в момент, когда все происходит, я обижаюсь и расстраиваюсь, но я знаю, что на самом деле такой опыт – питательная среда для меня как прозаика. В моей жизни, конечно же, было много и радостных событий, но именно негативное почему-то запоминается особенно хорошо. Бывает, вспоминаешь о прошлом, и вместо приятных воспоминаний гораздо быстрее приходит на ум то, что ворошить совсем не хочется. Наверное, это происходит потому, что из неприятных событий мы можем извлечь гораздо больше уроков, как мне кажется.

Если подумать, то среди моих любимых романов много таких, где интересная роль отведена именно второстепенным персонажам (которых, кстати, немало). Первым делом в этой связи приходит на ум роман Достоевского «Бесы». Те, кто читал «Бесов», сразу меня поймут – в них полным-полно чудны`х второстепенных героев.

Это длинное произведение, но читать его абсолютно не надоедает. По ходу повествования на сцену один за другим выходят яркие, эксцентричные персонажи, про которых сразу думаешь «Ну и тип!». Думаю, у Достоевского в мозгу было какое-то неимоверное количество ящичков.

Среди японских авторов можно упомянуть Нацумэ Сосэки, в его романах тоже много самых разных персонажей, и в этом, в частности, заключается их прелесть. Даже эпизодические действующие лица, которые появляются и сразу исчезают, получаются у него очень живыми, характерными. Слова, которые они говорят, чувства, которые испытывают, и дела, которые совершают, загадочным образом западают в сердце. Когда я читаю романы Сосэки, меня всегда поражает, что у него практически нет ни одного персонажа-функции, оказавшегося в тексте просто потому, что «здесь так надо». Его романы не от головы, они продиктованы каким-то физическим ощущением реальности. Чувствуется, что каждое предложение автор оплатил «своими кровными». Когда читаешь его вещи, веришь каждому слову. Читательское сердце может быть спокойно.