Глава 5. Новгородское княжество
В этой главе мы остановимся на Господине Великом Новгороде. Новгород – это вторая, альтернативная Киеву столица с ярчайшей самобытностью, один из центров политической, культурной и экономической жизни Древней Руси. Это самое большое по размерам княжество – такой территории не было ни у кого, следом с большим отставанием шла Ростово-Суздальско-Владимирская земля, а потом уже Киев, Чернигов, Новгород-Северский и так далее. При этом численность жителей Новгорода была меньше всех, там очень низкая плотность населения.
В то время как Киев получал основной доход от податного земледельческого населения, новгородцы зарабатывали на торговле, поэтому территория была крайне важна: во-первых, для формирования торговых путей, во-вторых, для промыслов, плодами которых новгородцы тоже активно торговали. Новгородцы остро ощущали некое соперничество с Киевом, даже в летописи это отразилось. Существует Никаноровская летопись конца XV века, одним из главных источников которой была Софийская первая летопись из корпуса Новгородского летописания, и всем известные строки о том, как был основан Киев, то есть легенда «Повести временных лет» о Кие, Щеке, Хориве и сестре их Лыбеди, в новгородском изложении играет совершенно другими красками. Цитирую: «В лето 6322. Приятъ всю Русскую землю князь Ольгъ и нача по всеи земли грады ставити, и дани уставлять». Далее статья «Зачатие Киеву»: «Быша же в Великом Новеграде лютые зело разбойницы, имя имъ, первыи братъ Кии, вторыи Щекъ, 3 Хоривъ; и сестра их Лыбедь. И разбои чиняше во граде и по селам, и князь Олегъ по прошению новгородцих повеле техъ разбойниковъ и сестру их руками имати, и посадиша их в темницу. Они же начаше плакати и просишася отъехать от града. И умилосердися о нихъ князь Ольгъ и отпустилъ из Новаграда. Кии же и вся эта банда идя до реки Днепра», где и основали Киев. То есть Киев основали какие-то новгородские разбойники, выгнанные из города. Это именно сказка, созданная в Новгороде как некий политический памфлет.
Сами новгородцы были уверены, что они-то произошли от первой и единственной княжеской династии на Руси. Как минимум полтора поколения Новгород являлся старшим городом, и поскольку Ладога была к тому времени его пригородом, уделом, то историческое старшинство было, несомненно, за Новгородом. Но так как митрополия оказалась в Киеве по вполне понятным экономическим причинам – нужно было находиться в более-менее географическом центре территории, собирать прибыль на важнейшем торговом пути – Днепре, Новгород был вынужден стать вторым городом Киевской Руси, что новгородцев, несомненно, угнетало.
Новгород – это торговая республика, торговым городом он стал буквально с самых первых ступеней своей истории. Как только он вырос из маленького Рюрикова городища, которое тогда называлось просто Городище, как и большинство маленьких поселений на Руси, то стал очень быстро доминировать как северо-западные торговые ворота Руси, поскольку обеспечивал выход к Балтийскому морю. Говорят, что Петр прорубил окно в Европу, но за 800 лет до него первый шаг в ту сторону сделал именно Новгород. Причалы находились на Волхове, пороги обходили по волокам. Это была важнейшая функция новгородцев – поддерживать волоки в рабочем состоянии, обеспечивать охрану, постой и рабочую силу, которая будет тягать корабли. Когда европейцы прибывали к Неве на территорию современного Петербурга, их встречали лоцманы, которые провожали корабли через Маркизову лужу в устье Невы, далее их принимали бурлаки и дальше вели суда по Неве в Ладогу, откуда они поступали в назначенное место. Самостоятельно попасть в те места стало возможно, только когда появилось развитое парусное вооружение, но в давние времена очень важно было обеспечить этот путь рабочей силой и инфраструктурой. На этом новгородцы серьезно зарабатывали, поскольку европейцам приходилось платить за такое сопровождение. И когда появилось Новгородское княжество, работа на этих местах очень строго контролировалась: в соответствии с договорами всем купцам было запрещено возить с собой собственных бурлаков, ведь если бы они привезли с собой рабочую силу, это бы лишило новгородцев заработка.
Торговля была развита очень широко. Одними из важнейших продуктов новгородского промысла были воск и мед. Где-нибудь в Памплонском соборе в Испании горели свечи, сделанные из новгородского воска. Это был стратегический продукт, потому что вся Европа буквально была покрыта церквями, храмами и соборами, каждый из которых ежедневно потреблял этот самый воск. В Европе лесов было мало, а местами вообще не было, а на Руси их, наоборот, хватало, и там водились дикие пчелы. Бортники занимались сбором меда и воска и продавали его на Запад. Большому товарообороту способствовал теплый климат: это было время средневекового климатического оптимума, который продолжался до конца XIII века. Также осуществлялась продажа пеньки, то есть конопли, – из нее изготавливали канаты. И еще одним, наверное, самым важным элементом торговли была пушнина: соболь, горностай, белка. Причем белка была как летняя, так и зимняя – самая ценная из-за красивого и густого серовато-серебристого меха, который носила вся Европа и Персия. Что касается соболей, то они жили на подконтрольных Новгороду северных территориях, которые новгородцы очень тщательно ото всех охраняли. Ведь все эти меха были не просто одеждой и статусной вещью – это была самая настоящая драгоценность, в то время сопоставимая по стоимости с драгоценными камнями. То есть это было резервное средство накопления материальных богатств, эквивалент стоимости, по сути, деньги.
Также важна политическая история, которая в Новгороде была крайне бурная, как и на всей Руси. И как северное отражение Киева, как два зеркала, поставленные друг напротив друга, они непрерывно отражали политическую ситуацию друг у друга, потому что смена центра силы в Киеве немедленно отражалась на изменении правления в Новгороде. Последний со своей стороны очень активно влиял на политику Киева, то посылая войска в нужное место, то разрывая лишние союзы.
Последним русским князем, который правил в Новгороде по Лествичному праву, то есть когда город находился в общерусской орбите правового поля и князья по очереди садились на тот или иной княжеский престол, был великий Мстислав Федор Харольд – тот самый Мстислав Владимирович Великий, сын Мономаха и Гиты Харльсон, дочери короля Англии Харольда Годвинсона, который погиб на битве при Гастингсе в 1066 году. Поскольку норманская теория не имеет права на существование, у Мстислава Великого была любимая жена Христина Ингесдоттер, дочь Инги – короля Швеции. Однако его сын Всеволод, можно сказать, попал под политическую раздачу, хотя все шло хорошо, пока правил Мстислав – его новгородцы очень любили как потомка Ярослава Мудрого, подарившего им Русскую Правду.
Впрочем, уже во времена Ярослава Новгород начинал считать себя самостоятельной политической единицей. Например, внук Ярослава Давыд Святославич, сын Святослава Ярославича, в 1095 году уехал из Новгорода в Смоленск, потому как тогда начиналась первая большая русская усобица. А когда он попытался приехать обратно, то новгородцы его не приняли и сделали ставку на Мстислава Великого. В 1102 году киевский великий князь Святополк Изяславич, тоже внук Ярослава Мудрого, захотел убрать Мстислава из Новгорода и поставить на его место своего сына Ярослава Святополчича. Для новгородцев уже тогда это понималось как оскорбление – попытка посадить Ярослава, ведь он не был сыном законной жены великого князя, и это бы означало резкое понижение статуса города.
Мстислав Великий умер в 1132 году, тогда же «раздрася вся земля Русская». И первым инициатором этого разделения стал Новгород как самая экономически самостоятельная фигура на всем пространстве Руси. Всеволод Мстиславич был очень яркой и харизматичной личностью, он много воевал, пусть и с разной степенью успешности, активно участвовал в делах княжества. В частности, именно с ним связано упоминание знаменитого новгородского торгового братства «Ивановское сто» – это люди, которые торговали воском, вощанники. Этой сотне Всеволод выдал грамоту, где впервые в русской истории упоминается слово «пуд», который равняется 16 килограммам с небольшим.
Всеволод прокняжил в Новгороде с 1117 по 1132 год – до самой смерти своего великого отца. Сразу же после началась страшная дестабилизация, потому что князь сразу поехал ближе к Киеву в Переяславль-Русский, и этим воспользовался Юрий Долгорукий – мастер интриг, который развязал войну против Всеволода. Мстиславич привел новгородские войска в ростовскую землю, и у Жданой горы войско новгородцев было вдребезги разбито дружиной Долгорукого, сам князь первый бежал с поля боя, как написано в Новгородской летописи. Никоновская летопись, видимо, цитируя Новгородское летописание, говорит нам:
«И бѣжаша Новгородци и со княземъ ихъ къ Новугороду, и пришедше въ Новъгородъ начаша молвити о Суздальстѣй войнѣ на князя Всеволода Мстиславича; онъ же умысли бѣжати въ Нѣмци».
Получается, он не просто первым покинул поле боя, но и собирался сбежать к немцам. Он же был сыном Мстислава (Харольда), вот и решил поехать к родственникам, а новгородцы ему этого не простили.
У Всеволода была масса сторонников в Новгороде, в частности «премьер-министр» – посадник Константин Микулич, известный нам по летописанию. После своей неудачной переяславль-русской авантюры, опираясь на его помощь, Всеволод Мстиславич вернулся в Новгород и выгнал своего брата Святослава. Но в 1136 году новгородцы подняли мятеж и посадили князя в тюрьму на владычном епископском дворе вместе со всей родней, которую удалось поймать. Так все это перечисляет летопись – и состав преступления, и как все происходило:
«Новогородци призваша пльсковиче и ладожаны и сдумавше, яко изгоните князя своего Всеволода и всадиша в епископль двор с женою, детьми и тёщей… месяца мая 28 и сетержаху день и ночь с оружием 30 муж на день. И седе два месяца, и пустиша из города июля 15. А Владимира, сына его, прияша [то есть взяли в заложники], А се вины его творяху:
1. Не блюдет смерд [не соблюдает интересы податного зависимого населения].
2. Чему хотел еси сести в Переяславле?
3. Ехал еси с полку впереди всех, а на то много [первый сбежал с побоища – имеется в виду драка на Ждан-горе]; на початыи велев ны, рече, къ Всеволоду приступити, а пакы отступити велить и не пустиша его донелиже ин князь приде [иной князь Святослав Ольгович из Чернигова]».
Борис Дмитриевич Греков, наш великий советский историк, сгоряча классифицировал этот самый переворот как первую феодальную новгородскую революцию XII века. Приведу на этот счет очень показательную цитату Игоря Яковлевича Фроянова: «Не согласен. События 1136 года в Новгороде следует называть восстанием с большими оговорками. Они развивались не столь внезапно и стремительно, как это бывает при восстании. Новгородцы, по сообщению летописца, “призваша” псковичей и ладожан к себе на вече». Какое это восстание в самом деле, если из Ладоги до Новгорода ехать километров 350, то есть это совершенно точно не было неожиданностью для князя. Если бы он понимал, что люди стали собираться против него, он бы, конечно, сбежал, а так это просто было некое политическое действие, которое могло развернуться по-всякому, учитывая, что за него был сам посадник.
Ладожане и псковичи приехали на собрание не одновременно, оно не являлось тайным и проводилось легально. Все происходило перед Софийским собором, в самом центре города. «Приготовления вече не могли укрыться от Всеволода, который, судя по всему, ждал исхода событий, надеясь на благоприятный их поворот. У князя были основания надеяться на лучшее, поскольку часть бояр поддерживала его, да и вече, похоже, единства не имело. Отсюда ясно, что применять термин “восстание” к событиям 1136 г. было бы некоторым преувеличением. Не лучше ли в данном случае употреблять понятия “выступление”, “движение”?»
С этой очень осторожной позицией Фроянова можно согласиться или нет, но что было в самом деле – это первый объективно зафиксированный акт новгородского самоуправления, который мы знаем из источников, потому что именно с этого времени, с 1136 года, ни один князь до самого Ивана III не сел в Новгороде против воли вече, пускай даже формально высказанного. И если говорить о началах высокого и позднего Средневековья, так продолжалось на протяжении всего XIV и части XV века. Однако это был не одновременный процесс: нельзя сказать, что за 4 года, с 1132 по 1136, у новгородцев вдруг проснулось какое-то самосознание, они до чего-то додумались и стали такое с князьями делать. Нет, конечно. Это началось буквально с самого начала его основания, потому что город в Средние века, как только он сознает себя таковым, начинает вести самостоятельную экономическую политику.
Коммунальные революции начались в Европе как раз в это же время – в XI–XII вв. Это такой тип революции, при которой город восставал против своего непосредственного сюзерена и в случае победы становился субъектом феодального права, то есть коллективным феодалом, получая свой герб. Внутри города жили феодалы помельче и покрупнее, но он уже существовал отдельно от своего графа, герцога, архиепископа.
В Новгороде произошло абсолютно то же самое. Первый акт такого рода самоуправления, который можно проследить в источниках, произошел, когда новгородцы потребовали у Ярослава Мудрого дать им оружие, сказав: «Будем за тебя, княже, стоять», и пошли разбираться с киевлянами. К первой трети XII века вече усилилось настолько, что стало мощнее любого князя, который прибывал туда, и принялось менять их по своему усмотрению, чтобы так или иначе соблюдать свои интересы. Это в первую очередь выразилось в назначении посадника, своего рода премьер-министра, то есть важнейшей фигуры. Раньше посадника мог прислать Киев, и мы знаем как минимум двух таких: Борис и Даниил. «Приде Борис посадник в Новгород» и «Вниде ис Кыева Данил посадницить Новугороду». Подробнее можно прочитать в интереснейшей книге Петра Толочко «Древняя Русь. Очерки социально-политической истории» (Киев, 1987 год).
Посадник отныне избирался только на вече, и выбирали его только из местного высшего боярства. Таким образом, основа власти полностью переместилась в орган прямой местной демократии. Летопись с тех пор постоянно пестрит фразой: «Вдаша новгордцы посадництво боярину (имярек)».
Надо сказать, что киевляне с таким положением дел не мирились. Они стремились поддерживать антагонистические группировки бояр, которые боролись внутри Новгорода, и выбирали из них всегда слабейшего. Этот замечательный способ открыл еще Владимир Мономах, который из Киева постоянно пытался воздействовать на Новгород, правда, это уже тогда приводило к интересным последствиям, не всегда ожидаемым. Например, он однажды привел «бояры Новгородьскыя Кыеву [новгородских бояр в Киев], и заводи я к честьнему хресту [подвел к кресту, крестоцелованию], и пусти я домови [пустил в дом]; а иные у себе остави; и разгневася на ты, оже грабили Даньслава и Ноздрьчю и на сочьскаго на Ставра, и затоци я вся». Соответственно, пока новгородцы гостили в Киеве, они ограбили во главе со своим сотским Ставром неких Данислава и Ноздрячу, после чего их пришлось посадить в тюрьму. Однако это было еще при Владимире Мономахе, а вот к 1130–1140 гг. новгородское боярство замкнулось внутри себя настолько, что старалось проводить именно новгородскую политику, хотя, конечно, с оглядкой на князя. Тем не менее любое действие, которое производил Новгород даже не в своих интересах, всегда легитимизировалось «по воле новгородской», то есть по постановлению народного собрания.
Система власти в Новгороде была простая. Источником власти было вече, руководили всем процессом посадник, то есть премьер-министр, тысяцкий – министр обороны, владыка – епископ, позже архиепископ, очень знаковая фигура для Новгорода, потому что епископ избирался на вече, что было практически невозможно где-либо еще, поскольку это же духовное лицо. Однако епископ был главой палаты мер и весов и председательствовал в суде по некоторым делам, поэтому в первую очередь участники избирали толкового управленца, а никак не священнослужителя. Новгородцы были крайними прагматиками. Владыкин двор – это самый центр Новгорода, буквально около Ярославова дворища, кремля, в этих огромных палатах и сидел архиепископ. Соответственно, у новгородских епископов регулярно происходили конфликты с митрополитом Киевским, потому что они очень часто совсем не разбирались в богословии. И что важно: владыка как один из крупнейших феодалов Новгорода был обязан поставлять в городовой полк военную силу, которую он за свои деньги снаряжал и нанимал.
Кроме того, в управлении принимали участие кончанские, сотские и уличанские старосты – главы местных территориальных вечей: конца – большого района Новгорода, сотни – меньшего района Новгорода, улиц – на каждой отдельной улице муниципальное управление собиралось решать, перекрывать ли мостовую, наказать ли какого-нибудь тунеядца и пр. Также в совете господ обязательно участвовали так называемые степенные посадские и старосты – это те, кто уже отслужил свой срок, более не избирается, но когда-то служил. Он навсегда остается в совете господ как опытный человек.
Что же такое вече? Есть мнение, что когда-то в самом начале там собиралось все взрослое свободное мужское население. С этим трудно спорить, если учесть, что Новгород изначально был просто констелляцией из 5 деревенек, которые находились на территории будущего города, в каждой из которых жили свои люди. Естественно, их насчитывалось не очень много, и была физическая возможность собрать всех людей. Если говорить о конце XII–XIII вв., это уже был огромный город, в котором жили около 30 тысяч человек. Таким образом, на крайне небольшую площадку, которая находилась или перед Софийским собором, или перед Ярославовым дворищем, столько людей уместиться не могли. Судя по всему, там собирались около 1000 человек – это очень много, 1/30 города. Естественно, это были клиентелы бояр, почему – расскажем позже, когда будем говорить об археологии Новгорода. Археология дает совершенно четкий ответ, как это все формировалось. Боярские клиентелы были не только боярами, зачастую это какие-то служащие, прихлебатели и прочие, которые кричали громче за того боярина, который им платит. А дела решали, как обычно, представители господствующего класса, в данном случае феодалов, то есть совет господ: посадник, тысяцкий, епископ, а также степенные посадник и тысяцкий. И, конечно, князь, потому что он выполнял важнейшую в Новгороде функцию.
Территориальное деление: Новгород делится на Загородский, Неревский и Людин концы на Софийской стороне и на противоположной, торговой стороне, находятся Славенский и Плотницкий концы, на каждом из которых было определенное количество улиц. Судя по всему, Новгород – это второй по размерам город Древней Руси после Киева, потому что Киев был около 450 гектаров, Новгород – порядка 300. По меркам русского Средневековья, это мегаполис, даже столичный Владимир занимал лишь 160 гектаров в период своего расцвета.
Итак, первым призванным новгородским князем стал Святослав Ольгович из черниговско-новгород-северских Ольговичей, сын Олега Святославича, внук Святослава Ярославича, правнук Ярослава Владимировича Мудрого. То есть по отношению к недавно изгнанному Всеволоду Мстиславичу он приходился внучатым племянником, хотя был старше, потому что родился около 1095 года, а Святослав – в 1103 году.
15 июля 1136 года Всеволода выпроводили из Новгорода, он сбежал в Киев, где Ярополк Владимирович, брат Мстислава Великого и дядя Всеволода, дал ему в держание Вышгород – важнейшее место на Киевской земле, одни из ворот Киева, крепость, которая прикрывала дорогу на город. В марте 1137 года к Всеволоду сбежал новгородский посадник Константин Микулич, который накануне посадил его на новгородский престол, его сторонник. И как пишет летопись, «и них добрых муж николико [несколько]», то есть еще кто-то сбежал. Видимо, сторонники Всеволода посчитали, что в Новгороде оставаться стало опасно. Константина на посадничьем столе сменил некто Якун Мирославич.
И вот Константин Микулич и выгнанный князь пришли в Псков и заняли его. Псковичи сами пустили, потому что уже в то время у Пскова с Новгородом было не все ладно, как у старшего брата и младшего. Новгородцы, узнав об этом, сошлись на вече, где, естественно, остались и приверженцы Всеволода. Как написано в летописи, часть приверженцев князя побежали в Псков. Но новгородцы, как только узнали об этом, немедленно поставили их имущество на поток разграбления: «Взяша до разграбления домы, Кснятин, Нежатин и иных много и еще иже ищущи то, кто к Всеволоду приятель бояр, те имаша на них не с 1,5 тысяц гривен и даша купцем, крутитеся на войну». Таким образом, всем боярам, которых подозревали в связях с князем, был выставлен штраф в 1,5 тысячи гривен. Гривна на то время – это порядка 200 г серебра.
«И даша купцем, крутитеся на войну» [и купцам дали на войну пожертвовать], и они были вынуждены согласиться. Кстати, новгородцы оштрафовали еще и невиновных людей, по мнению летописца: «Иные сягоша невиноватых», то есть изъятие денег было тотальное.
В данном случае возникает соблазн однозначно посчитать это элементом классовой борьбы. Понятно, что есть малоимущие, которые разграбили по решению вече – самих себя, бояр. Но вышло, что одних бояр разграбили, а других нет. Более того, все это награбленное пошло в фонд войны. То есть если классовое движение здесь и было, то общеконсолидированное с действиями других классов: бояре вместе с младшей чадью, как тогда говорили, экспроприировали имущество провинившихся и направили на благо города в целом – вот так это, наверное, будет правильнее считать, хотя сейчас судить это однозначно невозможно.
И Новгород собрался войной на Псков и привел туда свое войско. Однако псковичи встали насмерть за Всеволода, не выдали его и выдержали осаду, поэтому новгородцы вынуждены были уйти. Впрочем, ничем хорошим это для Всеволода все равно не закончилось, ведь вскоре он умер в Пскове. Город после этого самостоятельно выбрал на вече нового князя – Святополка, брата Всеволода.
Уже в это время можно заметить, что Псков начинает дословно повторять действия Новгорода: почему бы ему тоже не стать городом-государством со своим вече и торговлей? Официально Псков отложился от Новгорода только в XIV веке, но тенденции появились гораздо раньше. Вся Русь рассыпалась, и Новгородская земля, где были более-менее самостоятельные большие города, рассыпалась тоже. И это логичное становление феодального государства. Каждый местный феодал, например коллективный феодал – город, получает известную экономическую самостоятельность, потому что общее хозяйство рассыпается в силу того, что на дворе в основном господствует натуральное хозяйство, и какую-то прибыль можно получить с торговли. Делиться этой прибылью ни с кем не хочется, лучше забрать все себе – это объективный экономический интерес, поэтому распадается общая экономическая система.
Посмотрите на Германию: она просуществовала таким образом до Бисмарка, или, к примеру, Италия. На какое-то время их смог объединить Наполеон, но в 1815 году все это окончательно развалилось.
Так вот, ликвидация княжеского самовластия в Новгороде привела к парадоксальным последствиям. На этот парадокс, исследуя археологические слои, обратил внимание Валентин Лаврентьевич Янин, великий исследователь Новгорода. Что мы видим: до того как князей ущемили во власти и стали их выбирать и призывать, существовало довольно много посадничьих печатей и мало княжеских. С 1136 года по первую четверть XIII века (до 1225–1230 гг.) мы находим в Новгороде 400 вислых печатей княжеской принадлежности, 14 епископских печатей и около 10 печатей, которые, возможно, принадлежали посадникам. Печать – это символ высшей юрисдикции: если имеется какая-то актовая грамота, к ней прикладывает печать тот, кто имеет право распоряжаться данным участком городской юриспруденции. И оказывается, что князь в 40 раз более значим, чем посадник, и примерно в 30 раз важнее епископа. Эти печати были найдены в археологических слоях: бумага пропала, а свинцовая печать сохранилась.
Итак, князей выгоняли, а власть князя увеличилась. Парадокс! Казалось бы, посадник – главное лицо в Новгороде, а количество актов, которые скрепляются его рукой, стремительно сходит на нет, уступая место княжеской юрисдикции. Здесь понятно, что новгородцы опасались чрезмерного усиления той или иной боярской семьи, которая предоставляет в данный момент посадника, и нужно было максимально ограничивать их власть. С князем бороться не было нужды, потому что он все равно без вече ничего не мог осуществить, а выгнать его можно было в любой момент. Поэтому князь выступал как третейский авторитет, как варяг, которого приглашали к себе.
Этот парадокс – яркая иллюстрация процессов, которые вызываются объективным общественным законом отрицания собственного отрицания: борьба бояр за самостоятельность от киевского князя привела к усилению именно княжеской власти. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись. Как только бояре получили возможность призывать князей, они получили известную самостоятельность на вече, и немедленно исчезла их сплоченность перед лицом внешней угрозы, например, из Киева. Так началась внутриклассовая борьба, которая продолжалась до конца XV века.
Исследователь Пассек называл Новгород «нашей Англией», имея в виду его торговые интересы и насыщенную внутреннюю политическую жизнь. Однако было бы точнее назвать его «нашей Венецией», потому что для Англии все же Новгород маловат, а для Венеции – в самый раз. Важно понимать, что вся борьба внутри боярских клик (несомненно, олигархических) так или иначе опиралась на те или иные межкняжеские процессы, которые происходили на Руси. Потому что ни одна из княжеских группировок, существовавшая в то время в Новгороде, физически не могла оказаться значительно сильнее другой – за этим внимательно следили сами горожане.
Новгород – это торговая республика, все живут в городе, чтобы находиться поближе к товарообороту и, естественно, к вече. И бояре тоже живут там. Если в Киеве и Чернигове все боярство стремилось уехать из столицы куда-нибудь подальше, чтобы жить там своим замком, хозяйством и как можно реже попадаться на глаза начальству, то здешние бояре сами были начальством, напрямую связанным с торговлей, поэтому им нужно было находиться в городе. И поскольку бояре постоянно были на виду у сограждан, в случае если они становились слишком богатыми, к ним сразу возникали вопросы. И если боярин не хотел делиться, городское самоуправление могло сжечь и разграбить его усадьбу, что постоянно и происходило. Соответственно, чтобы тебя не сожгли, нужно было известное количество раз в год (чем чаще, тем лучше) устраивать пиры для всего города, то есть кормить все эти 30 тысяч человек за свой счет.
Следовательно, при таком широком душевном подходе разбогатеть сверх меры было невозможно, но если вдруг ты пытался, то тебя могли действительно сжечь, убить, ограбить. И самое главное, что твои братья по классу, другие бояре, пальцем бы не шевельнули, чтобы тебе помочь. Поэтому бояре были вынуждены опираться на три основные силы, которые существовали в то время на Руси: это старшие Мономашичи (потомки Мстислава Великого), связанные во многом со Смоленском младшие Мономашичи (Юрьевичи – дети Юрия Долгорукого), которые опирались, естественно, на Суздаль, Ростов, Владимир, и Ольговичи – чернигово-новгород-северские князья. Все из перечисленных рано или поздно оказывались ненадолго в Киеве, и с этими самоназначениями была напрямую связана внутренняя борьба в Новгороде.
Вернемся на политический Олимп: призвали Святослава Ольговича. В это время произошло столкновение великого князя киевского Ярополка Владимирского со Всеволодом Ольговичем Черниговским. Ярополк сделал ставку на младшего Мономашича – на Всеволода Мстиславича, а Всеволод Ольгович отправил в Новгород своего брата Святослава. Боролись они не столько за Киев, сколько за спорные Курск и Посемье, которые у Ярополка и отняли после разгрома на Супое в 1135 году. Это было только начало, потому что Всеволод уже в 1138 году развязал очередную войну против Святополка. Произошло это после того, как Мономашичи взяли Новгород в блокаду, заставили выгнать Святослава Ольговича и навязали сына Юрия Долгорукого Ростислава Юрьевича. Но Ярополк не растерялся и собрал против черниговской силы коалицию из Мономашичей, Мстиславичей, князей Галицких, Полоцких, и даже король Бела из Венгрии прислал помощь. Вся эта армия пришла под Чернигов, и Всеволод Ольгович, поняв, что в его прекрасной политической схеме что-то пошло не так, был вынужден подчиниться. Хотя ему повезло, ведь в 1139 году Ярополк умер, и буквально спустя месяц его брат Вячеслав был без труда свергнут черниговским князем. Получается, Вячеслав правил всего месяц, и Всеволод Ольгович осел в Киеве.
После захвата Киева в дело включилась ростовская партия, ведь Юрий Долгорукий не мог позволить, чтобы в княжестве вот так спокойно сидел Всеволод. Он поехал в Смоленск, назначил точку сбора войск и пригласил новгородцев поучаствовать. Однако те его не послушали, не захотев ссориться с перспективным великим князем киевским, и тогда Ростислав Юрьевич вынужден был, пока не поздно, бежать к папе в Смоленск к точке сбора войск. Расстроенный Юрий, вместо того чтобы идти воевать с Киевом, развернулся и разграбил новгородский Торжок, все там сжег и развалил.
Владимирское княжество было самой предсказуемой болевой точкой, через которую владимирцы воздействовали на Новгород, ведь через Новый Торг осуществлялся подвоз хлеба на новгородскую территорию, а там со своим продовольствием всегда было сложно из-за очень скудной земли, где ничего не росло.
Бегство Ростислава из Новгорода было связано, скорее всего, именно с тем, что он лишился поддержки со стороны, и решил бежать, пока не поздно, ведь случиться могло все что угодно. А новгородский престол опустел, как пишет летопись: «бе мятеж в Новгороде», то есть оставшись без князя, новгородцы немедленно передрались. Это говорит о том, насколько важен был третейский авторитет, который объединял, как точка опоры, все эти противоборствующие боярские клики. Всех из них мы, к сожалению, не знаем, а можем выявить лишь некоторые. В результате мятежа новгородцы вновь призвали на престол Святослава Ольговича (не только в Киеве люди правили по нескольку раз). А его старший родственник Всеволод был очень обеспокоен тем, что происходит в Новгороде, он же посылал туда Святослава не просто с целью получения определенных политических выгод, поэтому потребовал, чтобы новгородские бояре выдали детей в заложники и отправили их в Киев.
Что интересно: в это время в городе продолжал бессменно править Якун Мирославич, то есть пока князья сменялись, посадник был один и тот же. Из этого видно, что смена князя далеко не всегда вела к смене посадника. Это ясно говорит о том, что фигура посадника по сравнению с фигурой князя не отличалась таким внутригородским могуществом. Якун сохранил свой пост и при Ростиславе Юрьевиче.
Оказавшийся вторично на престоле Святослав решил немедленно занялся репрессиями против тех, кто его сверг. И вся суздальско-ростовская партия, кто не сбежал, была ограблена и посажена в порубы.
Однако, как только ослабла суздальско-ростовская коалиция, сильно усилилась владимирская и черниговская, и киевляне, перепугавшись такого буйства, немедленно, как написано в летописи, «стахе избивать приятелей святославлевых на вече». К Всеволоду в Киев отправили послов со словами: «не хощем сына твоего, но брата хощем». А потом они передумали и сказали: «не хощем ни сына твоего, ни брата твоего, но хощем племени Володимиря», то есть никого из потомков Владимира Мономаха. Им удалось настоять, чтобы Всеволод выдал им на княжение шурина Святополка Мстиславича, родного брата изгнанного из Новгорода в 1136 году Всеволода. Таким образом, Мстиславичи вернулись на новгородский престол, и Святополк княжил удивительно долго – с 1142 по 1148 год.
Во время бунта в 1141 году, когда стали бить его союзников, Святослав сбежал из Новгорода вместе с Якуном Мирославичем и его братом Прокопием. Новгородцы понимали: пока есть действующий, официально не лишенный власти посадник, нового избирать нельзя. Когда посадник на поле боя пропадал без вести, нового посадника не назначали, пока или старого не сыщут, или не убедятся, что искать уже бесполезно. Так вот, чтобы такой политической коллизии не случилось, Якуна Мирославича и его брата Прокопия поймали по дороге, вернули в Новгород и повергли страшному избиению, затем обоих раздели догола и сбросили с моста в Волхов, а это было в феврале. Несмотря на это обоим удалось выжить, правда, позже их нашли и заставили выплачивать штраф: Якуна – 1000 гривен, а Прокопия – 100. И посадничество перешло к Судиле Иванковичу, которого мы знаем в том числе по печатям (были найдены несколько его печатей). Пока буйствовал Святослав Ольгович, Судила Иванкович прятался в Суздале. В 1144 году новгородцы «дата посадництво Нежате Твердятицу», но потом все вернулось на круги своя, когда в 1146 году у Нежаты отняли посадничество, передав пост Константину Микульничу, после смерти которого посадником опять стал Судила Иванкович. Затем посадничество будет постоянно принимать античерниговская коалиция, вне зависимости от того, какой князь правит в городе.
К слову, Судилу и Нежату по очереди лишили посадничества по абсолютно уникальной и непонятной современному человеку причине – за непогоду (то есть за аномальный паводок). Логика такова: не помогает посадник Судила – его убрали, а паводок продолжается. Посадили Нежату – то же самое, убрали – паводок, вроде, прошел. Причем не нужно думать, что они искали какой-то повод: для средневекового человека это была вполне ясная если не вина, то, по крайней мере, профессиональная непригодность. Если при таком посаднике неладная погода, значит, он или грешник, или колдует, или политику проводит какую-то неправильную, и через него весь город грешит. Надо его убрать и посмотреть, что будет.
В 1146 году умер Всеволод Ольгович, и наследником стал его младший брат Игорь, который прокняжил лишь 2 недели. Его изгнал Изяслав Мстиславич. Далее судьба Игоря сложилась трагично: он убежал и 2 недели скитался в болотах, пока киевляне его не словили и не кинули в поруб. Потом его оттуда извлекли, постригли в монахи, заперли в монастыре, а через год выволокли из монастыря и растерзали на площади. Игорь Ольгович причислен к лику святых.
Второй сын Мстислава от Христины Ингесдоттер перед смертью по требованию Всеволода Ольговича целовал Игорю Ольговичу крест на верность, но как только старший товарищ умер, немедленно вторгся с военной силой в Киев. И, естественно, по этой причине все Ольговичи возненавидели Изяслава Мстиславича, Новгород-Северский и Чернигов очень долго или напрямую с ним воевали, или всячески препятствовали ему на политическом поле.
А Святополк Мстиславич княжил в Новгороде как раз до 1148 года, когда Изяслав прислал из Киева своего сына Ярослава:
«и прияша новгородцы, а Святополка выведе злобы его ради». В чем была причина злости Святополка – неизвестно, но такая формулировка сохранилась. В ноябре 1154 года умер великий князь Изяслав, и Ростислав Мстиславич немедленно поехал поближе к Киеву. Поступил он, откровенно говоря, некрасиво, потому что вместо себя в Новгороде оставил своего сына Давыда Ростиславича, и последовала однозначная реакция: «И тогда вознегодоваша новгородцы за нествори им ряду», то есть не заключил договор, оставил сына по собственной воле, новгородцам это не понравилось. «И показаша путь по нём сынове его», то есть послали сына вслед за отцом. «А затем послаша владыку [епископа] Нифонта с передними мужи к Гюргиви [к Юрьеву] по сын и взведоша Мстислава, сына Гюргиева».
Итак, в 1148 году закончилось правление Святополка Мстиславича, Ярослава Изяславича – в 1154, Ростислава Мстиславича – также в 1154, Давыда Ростиславича – в 1155 году, и, наконец, от Юрия Долгорукого вступил на престол Мстислав Юрьевич. И все это время бессменным посадником оставался Судила Иванкович. К Юрию обратились именно потому, что умер Изяслав Мстиславич, который до этого постоянно приезжал в Новгород, всех поил и говорил очень лестные речи. «Стрый мой Гюргий из Ростова обидеть мои новгородцы хоче и дани от них отымал и на путех им пакость деял. А хочу я пойти на нь», то есть собирался воевать против Юрия. И новгородцы горячо поддерживали такие устремления: «И вместе с Изяславом ходили на Юрьеву волость и много зла Юрьевой волости твориша». Но когда Изяслава не стало, новгородцы осознали, что остались один на один с Юрием, поэтому нужно срочно идти на мировую, пока не произошло непоправимое.
Надо понимать: Юрий Долгорукий был дядей Изяслава Мстиславича, то есть это близкие родственные отношения. Кстати, когда престол занял Ростислав Юрьевич, на посадничьем кресле непотопляемого Судилу сменил Якун Мирославич, занявший пост повторно. Он не испугался через 15 лет опять сесть на посадничье кресло. Как писал Янин, «на первый взгляд, это весьма неожиданное сочетание: сын Юрия Долгорукого оказывается в союзе с врагом Юрия – Якуном, подвергшимся за 15 лет до того публичному позору, избитым, закованным в цепи и жившим из милости на дворе суздальских князей. Однако мы уже видели, что за прошедшее с тех пор время политические привязанности враждующих боярских группировок заметно изменились. Судила, в 1141 г. выступавший на стороне суздальского князя, уже в 1142 г. поддерживает Мстиславичей, когда их союз с Суздалем прекратил существование. Такую же эволюцию пережил и Нежата, вместе с Судилой стоявший на стороне Юрия Долгорукого, когда тот выступал против черниговских князей, и порвавший с ним, когда Юрий стал поддерживать черниговцев. Коль скоро обстоятельства привели к падению в Новгороде Мстиславичей, вместе с ними должны были утратить власть и все группы боярства, выступавшие в их поддержку, а к власти должен был прийти тот круг, с которым связан Якун Мирославич. В то же время приход Якуна к власти может быть результатом и более глубоких причин. Его выдвижением посадничеству придавался тот закономерный характер, который лежит в основе этого института, – характер боярской власти, противостоящей власти князя».
Второй пассаж кажется более правильным, потому что до того мы видели, как меняются самые разные группировки, а посадник не меняется. Если был бы детерминизм «посадник—князь», то мы увидели бы на посадничьем столе гораздо более свирепую чехарду. Однако посадники сменяются, но в свое время и по решению вече, и это, скорее всего, было связано именно с внутренним движением самого собрания, а не только со сменой точки опоры на князя.
Правление Мстислава Юрьевича окончилось в 1157 году. Вот что говорит нам летопись:
«Бысть котора зла в людях [котора – распря], и всташа на князь Мстислав на Гюргивица [на Мстислава Юрьевича] и начаша изгонять из Новагорода его. Торговы же пол сташа в оружьи по нем [торговый конец стал в оружии по нем], и свадишася братья и мост переимаша на Волхове [перекрыли мост на Волхове], и сташа сторожа у городних ворот, а друзий на оном полу [на другом конце города]. Мало же кривени проляша между собою [не пролив крови между собою], и тогда внидоста Ростиславиця, Святослав и Давыд, и на ту нощь бежа Мстислав из города. По трёх днех вниде Ростислав сам, и снидошася братья, и не бысть зла ничто же».
Так и привели нового князя.
Как же так получилось? Мы помним, что в 1155 году на киевском престоле оказался Юрий Долгорукий, и немедленно стало нужно с ним дружить. А в 1157 году из Киева Долгорукого в третий раз выгнали, и, как оказалось, дружить с ним не очень-то и нужно, и сын его тоже не очень нужен, поэтому его и попросили. Дело в том, что Юрий настроил против себя Суздальское и Ростовское княжества, против него ополчились и черниговские Давыдычи во главе с Владиславом Давыдовичем (сын Давыда Святославича, внук Святослава Ярославича и правнук Ярослава Мудрого). То есть двоюродный брат Святослава Ольговича, который недавно занимал новгородский престол, и одновременно троюродный дядя Мстиславу Юрьевичу, а также Мстиславичи – родные племянники Юрия. Таким образом, быть в союзе с Юрием, когда все ополчились против него, стало небезопасно, поэтому с сыном пришлось расстаться. И в 1157 году приглашают на княжение Святослава Ростиславича – внука Мстислава Великого, который правил до 1160 года (это частично совпало с тем, что его отца Ростислава Мстиславича в очередной раз выгнали из Киева). А в 1161 стал править протеже Андрея Боголюбского и его племянник Мстислав Ростиславич, но это другой Ростиславич, сын Ростислава Юрьевича.
Нетрудно догадаться, что вся эта феерия происходила до смерти Андрея Боголюбского, и когда он погиб, Мстислав Ростиславич вместе с братьями Ярополком и Глебом поехали воевать за Владимирское княжество против Юрьевичей – сыновей Юрия Долгорукого. Они потерпели от Всеволода и Михаила поражение на реке Колокше в 1177 году, а в 1178 году Мстислава ослепили во Владимире. Он вошел в летописи как Мстислав Безокий. Позже он вернулся в Новгород, где правил меньше года и там же умер в 1178 году. Мы уже упоминали об этом, когда беседовали про Владимирское княжество.
Разнообразные политические перипетии приводят на новгородской престол Святослава Ростиславича, который правил до 1168 года и успел во время своего правления разгромить мощный шведский флот, который добрался аж до Ладоги. Правда, как говорит летопись, он тогда потерял 34 своих корабля, то есть битва, вероятно, была крупная. Второй раз он лишился новгородского княжения после смерти отца в пользу сына нового киевского князя Мстислава Изяславича – Романа Мстиславича. Это тот самый Роман Мстиславич Галицкий – один из первых, кто начал обособлять Галич не только от Киевской Руси, но и вообще от судьбы всей Руси в принципе. Ведь заняв галицкий престол, он начал вести переговоры с римским папой о своей коронации. Кроме того, он является отцом не менее знаменитого Даниила Романовича Галицкого – врага, друга, соратника и оппонента Александра Невского.
Роман, став новгородским князем, занялся тем, что умел – начал незамедлительно воевать. Первый его поход был на Полоцк, союзника Андрея Боголюбского – главного соперника отца Романа, которого сын решил прикрыть в борьбе за Киев. До Полоцка чудом не дошли 30 верст, уже почти были готовы взять. Затем Роман атаковал Торопец – смоленскую землю, смоленских Ростиславичей, тоже союзников Андрея Боголюбского. И все это продолжалось очень долго.
Как же это неспокойное время сказалось на торговле? Как только что-либо начинало мешать торговле, новгородцы незамедлительно изгоняли князя, потому что единственное, чего они не готовы были терпеть, это убытки. Они жили торговлей, для них это было самое главное. И зачастую смена князей была связана с тем, что один из них заигрывался в войну, а это наносило вред экономике. К примеру, после того как Александр Невский разбил шведов на Неве, его немедленно выгнали из Новгорода. Вроде как сделал хорошее дело, но со шведами ведь нужно дальше торговать, а тут такой неприятный человек на престоле. По поводу торговли: главным контрагентом на Западе у новгородцев, и вообще главным контрагентом в торговле, были северогерманские балтийские города с центром в Висби на Готланде. Из Висби в Новгород поставляли стратегический товар – соль, потому что готландцы, как известно, варили соль с незапамятных времен, а в Новгороде с солеварнями было затруднительно, поскольку поблизости не было моря. Висби – это, во-первых, центр торговли, а во-вторых, на Висби все время орудовали балтийские пираты, которых проредить и более-менее привести в меридиан смогли только тевтонские рыцари, приложившие для этого немалые усилия. Повлиять на Висби, хоть и очень ненадолго, смог Вольдемар IV Аттердагский, который в 1361 году вынужден был просто приехать на Готланд и учинить битву, после которой было найдено 1187 трупов местных готландцев. Войско Вольдемара взяло город Висби и три дня его безжалостно грабило. Датчанин сказал местным жителям, что прекратит грабеж, как только они наполнят сельдяную бочку золотом, серебром и прочими ценностями, и поставил эту бочку на площади. Местные, не найдя другого выхода, наполнили ее в течение 15 минут. Вольдемар решил, что они наполнили ее слишком быстро, и поставил еще одну бочку, которую тоже наполнили. Он поставил третью, а после того как наполнили и ее, снова приказал войскам грабить город. Правда, жители Висби этого ему не забыли и профинансировали создание антидатской унии, в итоге датчане потерпели серьезные потери. И лишь дочь Вольдемара Маргарита смогла решить этот вопрос, объединив в Кальмарской унии в единое целое Швецию, Норвегию и Данию, но это уже было в конце XIV века.
Так вот, главными торговыми партнерами новгородцев были немцы и готландцы (последних называли «готы»). И у готов, и у немцев в Новгороде были торговые представительства: Немецкий и Готский двор в самом центре города, которые в обязательном порядке пользовались самоуправлением. На местный суд немецкого или готского купца могли привести только в одном случае – если он совершил преступление против новгородца. Что важно: оба подворья находились в зоне прямой видимости от тех мест, где собиралось вече, поэтому там на постоянной основе жили шпионы. Следовательно, первыми, кто узнавал о решениях новгородского собрания, были немцы и готландцы. Они страшно ущемляли новгородцев, поскольку были монополистами в торговле на Балтике и могли в любую секунду закрыть для Новгорода всю торговлю вообще. Это давало им возможность диктовать свои условия, прямо скажем, очень невыгодные. Есть отличная книга Н.А. Казаковой «Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XV – начало XVI вв.», где все это подробно описано на актовом материале.
Хочется привести один интересный факт. Чтобы проверить качество воска, который поставлял Новгород, нужно было колупнуть ногтем пробную партию, посмотреть качество (есть такой немецкий термин «беклоппен», что означает «отколупывание»). Так вот, если вес партии воска, которую поставлял Новгород, был юридически обозначен, то вес этого беклоппена не был, и отколупать можно было столько, сколько захочешь. Естественно, это поступало уже в виде натуральной прибыли. По поводу меха то же самое – была так называемая наддача «юпгифт», потому что мех мог быть некачественный, и немцы могли потребовать по весу некачественного меха наддачи, и эта наддача опять же никак не была оговорена. К сожалению, новгородцы ничего не могли с этим поделать, причем беклоппен и юпгифт, как нетрудно догадаться, с годами только увеличивались. При этом ответный поток товаров выглядел так: сукна поставлялись в штуках, то есть в связках, которые новгородцы не имели права замерять. Также нельзя было проверить бочки с вином, которые поставляли с Рейна, и немцы, несомненно, постоянно на этом наживались. А новгородцы как люди грамотные отвечали им ровно тем же: как мы уже говорили, они запрещали немцам возить своих лоцманов, возниц и лодочников. Кроме того, была запрещена розничная торговля, то есть немцы могли торговать только с сертифицированными купцами исключительно оптом, немцев за пределы Новгорода вообще не выпускали. И, естественно, немцы могли вести дела только через новгородских купцов.
Основной силой, двигавшей внешнюю политику в Балтийском бассейне, было то, что европейцы внимательно следили за тем, чтобы новгородцы не могли самостоятельно выйти в море. Поскольку средневековая морская торговля связана в первую очередь с каботажным плаванием, так или иначе пришлось бы заходить в порты, где их бы уже ждали датчане, ганзейцы и др. И самое главное, дальше их уже не выпускали.
Воевать против Ганзейского союза было нельзя, потому что даже в случае выигрыша удержаться на побережье было бы невозможно, по крайней мере, в то время. Например, если владимирцы хлеб не поставляют, немцы тоже перестанут поставки чего-либо. А без готландской соли, например, никак не обойтись – это же главный способ хранить мясо, рыбу и прочее (засолить). А без этой возможности не получится сделать запасы.
Если почитать договоры Новгорода с европейцами, становится понятно, что делали все правильно. С одной стороны, воевать они, конечно, с ними не очень любили, с другой – когда надо, могли устроить мощный бой. При этом проводили крайне разумную экономическую политику, четко выверяя свои интересы. В общем, Новгород – это такое место, которое всю историю средневековой Руси проводило самую тонкую внешнюю и внутреннюю политику, ведь это было богатейшее княжество, однако полностью зависимое от внешних факторов – от западной и восточной торговли.
Воевать им, конечно, приходилось, но при этом они всегда лавировали между западными соседями и владимирскими соседями с юга. И вполне успешно, учитывая, что Новгород лишился своей знаменитой самостоятельности только в конце XV века, а окончательно его сделали не мятежным только при Иване Грозном. Новгород – это очень самостоятельная фигура на политическом поле.
И в завершение хочется поговорить об археологии Новгорода, поскольку это важный элемент всей русской археологии. Археологический памятник, с которым мы обычно имеем дело в 99 случаев из 100, – это памятник крайне неполный, не имеющий целостного культурного слоя. Новгород тоже весь перекопан, потому что на его территорию и бомбы падали, и дома там строили уже в ближние к нам времена, но тем не менее это настолько огромный археологический памятник, что значительно его испортить не смогли.
Что мы имеем: знаменитую деревянную новгородскую летопись, которая местами опускается на 4,5 метра – это мостовые, которые покрывали новгородские улицы. Там очень топкая глинистая почва, они через некоторое время подтапливались, сверху клали новую мостовую. На это постоянно выделялись деньги. И вот этот слоеный пирог, между которым застряла масса материала, сейчас в нашем распоряжении. Что такое деревянная мостовая? Это огромные оковалки дерева, по которым можно с помощью дендрохронологии произвести датировку. Это не только эталонный памятник, на основании которого мы можем выстроить некоторое рамочное ограничение в смысле датировки и типологии археологических культур, это еще и великолепное приключение для всех молодых людей, которые хотят заниматься археологией.
Не с металлоискателями гулять по лесам, а поехать добровольцем к Валентину Андреевичу Янину и там под его руководством осваивать искусство археологии, или учиться у его учеников. Для профессионального археолога Новгород – это и есть археологическое приключение, потому что, приехав на раскопки, ничего не найти невозможно, там просто тонны этой материальной культуры.
Ну и, конечно, главная находка Новгорода – это берестяные грамоты. Предсказывали их появление давно, они прямым текстом упомянуты в некоторых источниках. С 30-х годов, когда экспедиция Артемия Владимировича Арциховского начала копать Новгород, постоянно находили медные и стальные писала, которыми царапали по бересте, но самой бересты не находили. И 26 июля 1954 года новгородская волонтерка Нина Акулова, которая подрабатывала в экспедиции у Арциховского, нашла сверток бересты, на котором увидела что-то похожее на буквы. Это произошло на знаменитом Неревском раскопе (северо-западная оконечность исторического Новгорода). Волонтерка подозвала начальницу участка Гайду Авдусину, тоже будущего великого археолога, которая была шокирована и привела Арциховского. По словам очевидцев, он минут 10 не мог ничего сказать, а потом закричал: «100 рублей премии тому, кто нашел! Я ждал этого 25 лет!» Эта находка удивительна тем, что простой человек из Новгорода, которого мы никогда бы не увидели из официальных актовых грамот и тем более из летописей, заговорил с нами живым языком через 1000 лет.
На данный момент в Новгороде найдено около 1100 берестяных грамот, каждый год обнаруживают новые. А всего на Руси от Москвы до Мстиславля, до Галицко-Волынской земли, найдено около 1200 грамот. Соответственно, основная масса была обнаружена в Новгороде, поскольку это эталонный памятник с идеальными условиями археологизации органики, без доступа кислорода: все в глине, ничего не гниет.
В 1207–1209 гг. в Новгороде произошла очень сильная усобица, вызванная в большей степени различными неурожайными явлениями. А в 1220-х годах началась новая внутригородская усобица, причиной которой также стали трудности с урожаем, поскольку новгородская экономика попала в тупик: население выросло настолько, что местное сельское хозяйство никак не могло его обеспечить. Начался голод и мор. Продолжалась эта неурядица довольно долго, и Новгород в итоге потерял больше, чем во многих войнах до этого. Стабилизировать ситуацию смогли монголы, которые создали такую чудовищную угрозу всей Русской земле, что даже Новгород на какое-то время перестал быть настолько мятежным. До Новгорода монголы просто чудом не дошли, об этом мы поговорим далее. Всем, кто желает ознакомиться с этими событиями в мельчайших подробностях, рекомендую книгу Игоря Яковлевича Фроянова «Мятежный Новгород».
Таблица 5. Черниговская ветвь Рюриковичей
