Глава 13
В яме было холодно.
Давно я так не замерзал. То ли сказалась рана и кровопотеря, то ли страх брал свою долю, но уже через пару часов после захода солнца ноги у меня превратились в две сосульки. С руками было немного легче – спасибо пончо и тому троллю, что не ободрал его с пленного.
Вообще тролли – а прихвативший нас отряд состоял по большей части как раз из них – отнеслись к захваченной добыче на удивление мягко. В смысле: не убивали тех, кто бросил оружие, а раненых вроде меня даже и не били.
– и-и-и-голодная-я-несчастная-я-я-я…
– Да пристрелите же эту шавку! – взмолился кто-то в соседней яме. – Сил уж больше нет.
Три предыдущие мольбы аналогичного содержания часовой оставил без внимания, но в этот раз он снизошел до ответа.
– Слюшать не мешай, ага! Такой мелодичный завываний…
– Что?! А-у-у-о! О-о-о!
Судя по донесшимся звукам, тролль отстаивал свои музыкальные предпочтения тупым концом копья или прикладом.
– Чертова нелюдь… – проворчала темнота справа от меня.
– Три «ха-ха», – тут же отозвался голосок слева. – Можно подумать, Шарго, в твоей кутузке всем постояльцам полагалось шелковое постельное белье и горячее трехразовое питание.
– Смейся-смейся, дарко, – процедил шериф. – Пока можешь. Посмотрим, как ты будешь смеяться завтра на рассвете. Зеленошкурые любят извлекать из своих жертв… разные звуки.
– А ты, конечно, как истинный джентльмен, пропустишь даму вперед?
Я поежился. Пожалуй, вторым после холода неудобством ямы был именно подбор соседей. Конечно, глупо было бы надеяться, что тролли выроют для меня отдельную нору, но этому обществу я бы предпочел даже Толстяка.
По крайней мере, нас разделяла плетенка из довольно толстых прутьев. Она, а также бродивший вокруг ямы любитель заунывных мелодий внушали надежду, что хотя бы до утра я доживу.
Если, конечно, сами тролли не имеют на этот счет иное мнение, ехидно напомнил внутренний голос. Слышишь бум-бум-бум? Еще один тролль идет сюда – и вряд ли он собрался пожелать всем приятных снов.
– Трой велел: начинать.
– А с которого? – поинтересовался часовой.
– Не сказал.
– Затык…
– Затык, – согласился второй тролль. – Выбрать надо…
Тролли на некоторое время замолкли, а затем вдруг принялись издавать странные скрипящие звуки – словно кто-то раскрутил сто лет как несмазанный ворот.
– Не знаешь, которого барана выбрать… – выдавил сквозь скрипы часовой.
– …бери самого жирного! – закончил второй тролль, наклоняясь над ямой. – Воистину мудрая пословица… у-ук!
– Чертовы зеленокожие ублюдки! – простонал шериф.
В первый миг я решил, что Шарго лишился руки. Но тут часовой сдвинулся на полшага, открыв этим путь для лунных лучей, и я разглядел предмет, который с очень озадаченным видом изучали оба тролля. Им оказался рукав куртки.
– Большой Медведь, твоя порой бывает неуклюжее человека, – укоризненно сказал часовой. – Я хотел эта одежда своему младшему дарить.
– Прости моя… – покаянно вздохнул Большой Медведь. – Моя не хотел, чесна-чесна…
– Смотри, как нада.
Часовой положил ружье, наклонился, схватил шерифа за шиворот – оставшаяся часть куртки при этом протестующее заскрипела – и выдернул его из ямы.
– Учися…
Билл Шарго дернул плечом и откашлялся.
– Удачи вы двое мне, конечно, не пожелаете, – произнес он. Обращаясь то ли к нам, то ли к троллям. – Да и черт с вами! Подавитесь!
Судя по последовавшему плевку, тирада шерифа предназначалась все-таки нам с Линдой.
– Шагай-шагай, бледношкурый…
– Не трогай, тварь! Сам пойду…
Как и следовало ждать, подобная «просьба» возымела строго противоположное действие – тролль, размахнувшись, отвесил шерифу «шлепок» по заду, после которого Шарго взлетел вверх и скрылся из доступного мне поля зрения. Парой секунд позже раздался громкий треск и настоящий взрыв ругани, причем ругались минимум пятеро – сам шериф и те, в чью яму он так «удачно» приземлился.
– Билли, как всегда, в своем репертуаре, – негромко хихикнули слева. – Надеюсь, в картах ему повезет не больше.
– В картах? – удивился я.
– Конечно. – Судя по тону, дарко была удивлена моим незнанием ничуть не меньше. – Это все знают…
– Вычти из этих всех меня.
– Покер. Боевой вождь троллей Трой всегда играет с пленными несколько партий в покер. Выигравший получает жизнь и свободу, сыгравший вничью – быструю и легкую смерть.
– И как, многим посчастливилось?
– Я слышала о пятерых. Сколько было проигравших, известно Трою да чертям в вашей преисподней. Факт, что тролль великолепно играет в покер, – добавила Сальватано и, помолчав, спросила: – Хочешь сказать, не знал этого?
– Нет, откуда. Я же новичок в Пограничье.
– Тогда почему ты сдался, а не пустил себе пулю в лоб? Или ты не знал и того, что делают зеленые с попавшими к ним в лапы?!
Честный ответ на этот вопрос звучал как: «все сдались и я за ними». Однако выставлять себя таким глупцом не хотелось. Даже когда твой собеседник имеет очень мало шансов увидеть следующий закат. Как, впрочем, и ты сам.
– Знал, конечно. Но церковь запрещает самоубийство…
По ту сторону решетки тихо фыркнули.
– Когда дело касается зеленых, об этой заповеди даже священники забывают. Или ты из этих… святых подвижников, что стараются быть праведнее самого папы римского, а револьвер – так, для красоты носишь?
– Вот еще, скажешь… я – простой парень из Кентукки, только и всего. Просто… я подумал – пока живешь, надежда всегда остается. А для покойника уже все кончено. Где-то так.
– Чувствуется, у тебя мало знакомых некромантов, – заметила дарко. – А не то бы ты пел совсем другие песни.
– С пением у меня всегда было неважно. Даже в церковный хор не взяли.
– В остальном ты был сущим пай-мальчиком? – Бледное пятно за решеткой придвинулось ближе. – Маленький провинциальный городок, где все знают друг друга, воскресная школа, проповеди, на которых так скучно и тянет в сон…
– Ты так говоришь, будто сама росла в таком городке…
– Говорю, потому что у меня не было такого детства, – сухо произнесла Линда. – И не могло быть.
«Ну попробуй, – вспомнил я слова Толстяка, – вообразить себя негром, нет, лучше негритянкой».
Наверное, вообразить детство темного эльфа не стоит даже пытаться. Если оно у них вообще бывает.
– и-и-и-голодная-я-несчастная-я-я-я…
Костлявая гончая выла очень старательно – словно тролли пообещали ей полтуши бизона за хороший концерт.
– Боишься?
– А?
– Я спросила: «ты боишься?» – повторила дарко.
– Боюсь?! Ну… да… наверно.
– Неплохо сказано для постояльца троллиного погреба. «Да, наверно».
– А-а… к чему был вопрос?
– У меня хорошее обоняние.
– По мне, так ты просто красавица, – сказал я, ничуть не кривя душой. – В самом деле.
И мысленно добавил: красотой дикой кошки. Последние дни мне просто невероятно «везло» на таких женщин. Линда, Лисса, Венга… впрочем, вампирку я считал скорее девочкой – хоть и более опасной, чем остальных, вместе взятых. Тот еще набор. Будь я мормоном… остался бы холостяком. По крайней мере, пока не встречу простую, обычную женщину – без длинных или мохнатых ушей, отрастающих клыков, хвостов и прочего, не предусмотренного для дочерей Евы инвентаря.
– Обоняние, а не обаяние, Кейн. Или, говоря проще, чутье. Не такое хорошее, как у Марти или твоей подружки-оборотня, но заметно лучше среднего человеческого. А страх – он тоже имеет запах. Вот, к примеру, наш дружок шериф боялся. Хоть и не показывал виду, но внутри трясся мелкой дрожью, всю яму своею трусостью провонял. Ты же… – Сальватано усмехнулась, – последний раз мылся два или три дня назад, но вот страхом не пахнешь, разве что самую малость. А ведь по всем канонам должен был бы сейчас умирать от ужаса.
– А чем пахнешь ты?
Вопрос я задал, почти не задумавшись, – вернее, задумался в тот момент я совсем над другим.
– «Сон королевы» от мсье Кудрея.
– Это заклинание такое?
– Можно сказать и так… ведь понятие «парижский парфюм» тебе тоже незнакомо?
– Не знаю насчет парижского, – буркнул я, – а кельнской водичкой наш цирюльник, мистер Фарбух, благоухал с утра до вечера. Так что после полудня к нему разве что проезжие заходили, а горожане – ни ногой.
* * *
– Насчет страха… – нарушил я тишину. – Думаю, тут дело в том, что я устал бояться. Просто перегорел. А видела бы ты меня, когда я только сошел с поезда… тогда-то страхом наверняка несло за милю. Ну и любопытством – башкой я вертел по сторонам так, что ветер поднимался. Как же иначе – это ведь Пограничье, то самое… с орками, гоблинами, Дикой Магией.
– Романтический флёр.
– Вроде того… – еле слышно пробормотал я. – Так вот, весь первый день я мотал головой так, что к вечеру шею стер о воротник. На второй день уже поменьше. А потом все как-то пошло-позацеплялось одно за другим. Я ведь не просто поглазеть сюда приехал, мисс… Линда. Мне брата найти надо.
– Брата?
– Ну да. Кристофер Ханко – может, слыхала о таком?
– Может, и слышала. Кристофер – не самое редкое имя для человека. Только в Пограничье я знаю дюжину лично, а с чужих слов – еще полсотни. Хотя… – дарко на миг замолчала. – На юго-востоке один Кристофер, проводник… мы с ним пересекались два или три раза, мельком… и он чем-то похож на тебя. Только выглядит старше и глаза не синие, а серые.
– Это не мой брат, – вздохнул я. – Крис был кареглазым.
– И ты его так любишь, что поехал за ним в Пограничье?
– Ну… по правде говоря, для меня это был повод выбраться в большой мир. Хоть краем глаза… и потом, дома никто и не предполагал, что Пограничье – это настолько большая штука. То есть, конечно, мы понимали, что там не один крохотный городок, где все друг друга знают, но…
– Но в глубине души считали, что так оно и есть.
– Наверно… оттуда-то все выглядело проще: приехал, поспрашивал, нашел. Узнай мама, что я забрался в Пограничье так далеко, не говоря уж про Запретные Земли… ох, надеюсь, она этого не узнает, а иначе у меня будут ба-альшие неприятности.
– Больше, чем сейчас?
– А… да, сидя в яме у троллей, звучит глупо. Так вот, – вспомнил я, с чего начался разговор, – насчет страха. Я в первые дни был точно кролик, весь на нервах. А потом… ну да, здесь встречаются гоблины и орки, а в салунах не только пьют и бьют морды, а еще и стреляют иногда. Но если брать в общем – здесь просто живут люди.
– Кажется, – медленно произнесла дарко, – я понимаю, что ты пытаешься сказать.
– В таком случае ты больше меня понимаешь, – вздохнул я, – потому как у меня мысли путаются, словно клубок ниток, с которым котёнок начал играть.
– Это вторая причина твоей не-боязни. Ты просто слишком юн…
– …и глуп?
– Нет, дело вовсе не в глупости. Просто, когда молод, очень сложно представить собственную смерть. Что все останется таким же – поля и горы, деревья и трава… зима будет сменяться летом… но только без тебя.
– Говоришь, будто тебе самой уже пара с хвостиком веков. Разве мет… вы же не живете так долго?
– Мы, метисы, живем по-разному. Межрасовое… скрещивание, это всегда лотерея, никто не может заранее сказать, что именно унаследует ребенок от каждого из родителей. Я понятия не имею, сколько мне отпущено… и никогда особо не задумывалась над этим. Вроде бы старею чуть помедленней… но убедиться в этом теперь вряд ли получится.
Линда замолчала, и уже через минуту я вдруг почувствовал, что ненавижу эту вязкую, давящую тишину. Когда слышишь лишь свое дыхание… и ничего больше. Даже гончая перестала выть, и шаги часового больше не доносятся сверху. Только вдох, выдох… и назойливый стук молоточков по вискам. Еще минута и больше не выдержу, понял я, заору так, что на небесах слышно будет!
– Вот ведь скотство! – Сальватано коротко хохотнула. – Последняя, может быть, ночка в моей жизни, рядом, в двух шагах – симпатичный мне парень… и решетка между нами! Прямо как в исповедальне… да и то – ты даже не священник!
– А тебе что, хочется исповедаться?
– Значительно меньше, чем заняться, – слово, которое дарко произнесла следующим, было из гоблинского жаргона, но я знал его, как и любой мальчишка. И очень понадеялся, что темнота скроет румянец. – Но… ты прав – от исповеди я тоже бы не отказалась. В первый раз… с тех пор, как мне исполнилось тринадцать.
– Ну… ты можешь попробовать… хоть как-нибудь…
– Кейн! Через эти прутья ты даже мизинец не просунешь! И потом, если ты еще не заметил, у меня руки за спиной связаны.
– Кхм… я вообще-то про исповедь.
– Ллос… ты серьезно? Зачем это тебе? Хочешь заполучить кошмары на остаток ночи?
– Просто…
…хочу слышать чей-то голос. Вот и все. Черт, сейчас бы я согласился даже на Толстяка с его «обеденными» байками.
– …просто интересно. Не каждый день выпадает принять исповедь темного эльфа.
– Это уж точно.
Дарко вновь смолкла и лишь через два десятка бесконечных минут заговорила вновь, тихим, бесцветным голосом, живо напомнившим о Венге, – так, что даже по плечам холодок прошел.
– Про мать я не знаю ничего. Ни лица, ни имени, кем она была, как и где они встретились… пустота. Отец никогда не говорил со мной про неё, в доме не было ни одного её портрета. Слуги тоже не могли ничего рассказать – что бы между ними ни было, это случилось не в поместье. Молодой лорд отправился в путешествие, а через год после его возвращения у входа в особняк нашли корзинку.
– И в ней – тебя?
– Нет, всего лишь карту острова, где зарыт сундук, – насмешливо произнесла Линда. – Меня, конечно. Странная вещь, – добавила она уже более спокойным тоном, – я не могу помнить это, слишком уж была крохотной. Но мне часто снился один и тот же сон: наш старый парк, окутанный туманом, сквозь него видны голые ветви деревьев… потом проступают стены, парадный вход… и черная рука опускает на ступеньки крыльца корзинку, стучит – а затем отступает назад, в туман. Из-за двери слышно кряхтение, скрежет, дверь открывается, и старый Джейкоб, привратник, подняв лампу, вглядывается в туман.
Сальватано вздохнула.
– У Джейкоба уже тогда портилось зрение. Ночью, сквозь туман, он бы не разглядел ничего. Но у той… у того, чьими глазами я вижу этот сон, взгляд куда острее. Я вижу, как он уносит корзинку в дом… там начинается суета, вспыхивают огни в окнах – и на этом сон всегда обрывается.
– Думаешь… – у меня перехватило дыханье. – Это была твоя мать?
– Не знаю. Это мог быть кто угодно… мама, кто-то из её родни, друзей… темные эльфы тоже не очень-то жалуют полукровок. Не знаю, – повторила Линда. – Ничего.
– Что ж, по крайней мере, – осторожно заметил я, – с отцом тебе повезло.
– Повезло?!
Не будь между нами прутьев… и не отбери тролли у Сальватано все, что хотя бы в пьяном бреду могло сойти за оружие, уверен – мое путешествие бы завершилось в этот самый миг.
– Э-э… прости, я не то хотел сказать… ну, в каком-то смысле…
– В каком-то смысле, – к моему счастью, дарко, похоже, остывала так же быстро, как и вспыхивала, – ты… прав. Богатый, знатный… и, похоже, моя мать произвела на него весьма яркое впечатление. Понадобилось целых одиннадцать лет, прежде чем оно поблекло, и лорд поддался на уговоры родни: найти себе нормальную жену и выбросить, наконец, из дома это ужасное чудовище… жуткую полукровку, напоминание о семейном позоре.
– И что, он просто так вот взял и вышвырнул тебя?
– Не на улицу. Он сдал меня в пансион. Хороший, дорогой частный пансион для девочек из хороших семей.
Какое-то время я действительно старалась быть обычной… примерной девочкой. Только вот… когда тебе постоянно напоминают про «порченую кровь», постоянно тычут носом… больно… то рано или поздно эта кровь даст о себе знать. Я старалась – но все-таки они сумели разбудить во мне драу. Разбудили… Зверя.
Из-за решетки послышался странный звук – то ли полувсхлип, то ли скрежет зубов…
– Так и не знаю, что именно там произошло. Да и никогда не пыталась вспомнить. Красный туман… а потом, когда пелена спала… я не сразу это поняла, потому что вся спальня была в крови. Вся, понимаешь… на полу… на постелях… на окнах и потолке. И они… как сломанные куклы.
– А что было с тобой… после?
– После… мне очень сильно повезло. Если бы дело рассматривал светский суд, все кончилось бы костром. Но миссис Уилкинс, хозяйка пансиона, была так напугана, что стала кричать о «кознях сатаны»… а этим ведает Церковь.
– И это было «повезло»? – удивленно спросил я. Конечно, англиканская церковь – это не католики с их мрачной славой, но когда речь идет о нечисти, разницу в методах и целях не различить даже с большой лупой.
– Среди тех, кого я… некоторые из жертв были благородного происхождения. Те самые… девочки из хороших семей. Для расследования был прислан опытный следователь из канцелярии архиепископа Йоркского… который привык отыскивать истину, а не просто находить виновных. Он… разобрался во всем.
– Разобрался?
– «Если вы завели детеныша тигра, но при этом обращаетесь с ним как с жалкой дворнягой, не стоит удивляться, что когда-нибудь он дотянется до вашего горла», – процитировала Линда. – Это из его послания архиепископу.
– Звучит разумно… – пробормотал я.
У нас в округе случилась как-то похожая история, вернее, даже парочка таких историй. Начинается-то почти всегда одинаково: с детенышей. Таких милых, пушистых, очень беспомощных и, само собой, нисколечко не опасных. Проблемы начинаются потом, когда детки вырастают…
Вслух я, понятное дело, этого говорить не стал.
– Дальше мной занялся Орден. – Линда не уточнила, который из трех орденов проявил к ней интерес, а я отчего-то не решился спросить. – Как оказалось, у них в Лондоне имелся особый приют… для таких, как я. Не только полукровок, разумеется – там были вампиры, оборотни… дети с «темной печатью»… и много еще кто.
– Жутковатое, должно быть, заведение.
– Там нужно было постоянно быть настороже, – забавно, но голос дарко мало соответствовал смыслу произносимого, приобретя скорее некую мечтательность, – следить за каждым сказанным словом… и за спиной. Но после тех… из пансиона миссис Уилкинс… мне там было хорошо. Наверно, даже можно сказать, что это были лучшие годы в моей жизни. Представляешь, Кейн?
– Нет! – честно признался я. Это действительно выходило за рамки – даже не моего воображения, а скорее моей нынешней картины мира. Детский приют… кишащий живыми ужасами… наверняка с порядками в десяток раз похуже любой каторжной тюрьмы… и кто-то считает, что там прошли лучшие годы его жизни? Тогда остальное время этот… эта… она провела – где? В аду?
* * *
– А в Пограничье-то ты как оказал…
– Тихо! – оборвала меня Линда. – Кто-то идет…
Судя по гулкому топанью, этот кто-то был троллем… который волок что-то тяжелое. Или – кого-то.
– Ну-у? – Это спросил часовой, которого я уже час как считал то ли уснувшим, то ли окаменевшим.
– Глупая человека. Играть не умей, проигрывать достойно – тоже не умей.
С этими словами подошедший тролль спихнул в яму свой груз, оказавшийся, как и следовало ждать, шерифом. Или его трупом… нет, услышав хриплый стон, поправился я, все-таки шерифом. Пока, по крайней мере.
– Драться тоже не умей. Увидел, что проиграл, на Трой прыг! Тот ему – шлеп! Один всего шлеп, а этот сразу раз – и брык!
– Которого дальше возьмешь?
«Меня», крикнул я, вернее, хотел крикнуть. Лучше уж этот чертов Трой со своим покером, что угодно… только бы сразу, только бы не ждать. Меня возьмите…
Сдавленный писк – вот и все, что мне удалось выдавить из глотки. Попытка вскочить и замахать рукой, хоть как-то привлекая внимание, также провалилась позорнейшим образом. Мое тело попросту отказалось подчиняться. Ему было глубоко наплевать, что каждую секунду ожидания рассудок старательно растягивал в жуткую бесконечность.
– Эта… а тяжелее хто?
– Девка! – после недолгого размышления уверенно заявил часовой. – Там одного вымени…
– Ну вот и все, – прошептала дарко. – Кейн…
– Удачи! – Я, наконец, справился с комком в горле. – Разделай там этого… тролля.
Ответ Сальватано – если он вообще был – заглушил тяжелый «бум», сопровождавший приземление тролля на дно ямы.
– Астарожна там, – обеспокоенно крикнул оставшийся наверху часовой, – не раздавы.
– Моя постарается… – закидывая девушку на плечо, пообещал тролль.
– И яма не засыпь… – проворчал часовой, после того как первая попытка его соплеменника вылезти наружу провалилась в самом прямом смысле – вместе с парой квинталов песчаной почвы. – Дай сюды… да не бабу, лапу…
Со второй попытки тролль все-таки сумел выбраться. Кое-как поднявшись, я вслушивался в его удаляющиеся шаги, ожидая сам не знаю чего… пока они не стихли вдали.
Тишина тянулась долго – минуту, две… час… вечность. Часов у меня не имелось, даже луна болталась где-то за краем ямы. Я попытался следить за звездами, однако ничего хорошего из этого не вышло – холодные белые искры так и норовили сорваться в безумный хоровод.
Потом я услышал справа шорох, сдавленные ругательства… темная масса завозилась, переваливаясь в более удобное для себя положение – и вновь замерла. Я понадеялся, что шериф опять потерял сознание, но хриплый шепот почти сразу же развеял её.
– Эй… тебя ведь Кейном звать, верно? – Я не отвечал, и шериф повторил, уже громче: – Кейн?
– Да.
– Правильно запомнил… – Со стороны Шарго донесся неясный скрипящий звук, словно шериф пытался чесаться сквозь куртку. – На имена у меня память фиговая, но твое – запомнил. Гордись…
Толстяк наверняка бы ответил что-то вроде: «ы-ы-ы, ща лопну!», но у меня на этот счет было другое мнение. Точнее, два мнения: рассудок желал промолчать, а внутренний голос топал воображаемой ногой и визгливо кричал, что завтра нас все равно сожрут, ну а раз так – чего теперь-то бояться?
– Откровенно говоря, шериф, – медленно произнес я, – мне было бы намного приятнее, если бы вы его не запомнили. Я предпочел бы, чтобы вы его никогда и не узнавали!
– Ты даже представить не можешь, насколько это чувство взаимно! – прорычал Шарго. – Ведь это из-за тебя, Кейн, я оказался в этой яме. Из-за тебя и этого трусливого ублюдка Нарви!
– И это у нас тоже взаимно! – огрызнулся я. – Не устрой вы охоту на меня, черта с два я бы поперся в Запретные Земли.
– Да неужто?! А за каким орком ты вообще оказался в моем городе?!
– Это я вам сказал еще в прошлую встречу, шериф! Или ваша память удержала только имя?
– Бредятину насчет пропавшего братца? Как же, помню… я, – Шарго повысил голос, – тогда с трудом удержался, чтобы не пристрелить тебя на месте. Но ты выглядел настолько жалким, что даже твой лепет стал походить на правду.
– Это и была правда!
– А ты упорный парень, Кейн, как я погляжу. Тупой, но при этом наглый и упрямый. Даже сейчас, на краю могилы, цепляешься за свою дурацкую историю.
– Еще раз повторяю, шериф! Все, что я тогда рассказал вам, – чистая правда!
– Хватит! – рявкнул Шарго. – Кончай держать меня за тупого гобла! Если ты приехал в Пограничье искать брата, чего ж ты его не искал?! А?! Хоть бы для приличия поспрашивал? Мистер, вы моего братца Авеля не видали?
– Моего брата зовут Кристофер.
– Твоего брата зовут Никто. Потому что первое, что ты сделал утром следующего дня, – это явился прямиком к Эйхайму и принялся расспрашивать его про пропавших гномов. Было такое, Кейн? Или ты сейчас расскажешь мне, что твой братец тоже был гномом?
– Мой брат… – я осекся. Стоп, а вообще какого гоблина?!
– А может, мистер Шарго, это вы мне кое-что сейчас расскажете? Например, кто нанял стрелявшего в меня охотника? Почему ваши люди получили приказ доставить меня или пристрелить по дороге? Как, мистер Шарго? Может, вы знаете и то, почему Нарви Эйхайм так испугался моего визита? Что вообще общего между этим гномом и вами? Случаем, не тайна пропавших гномов?
– Вот и показал ты свое подлинное нутро, Кейн, – удовлетворенно произнес шериф. – Сучья тварь, ищейка на поводке у закона… или у тех, кто этим законом вертит. Много я перевидал таких вот, как ты… еще на войне.
– Не хотите говорить – ну и не надо, – я нарочито громко зевнул. – К тому же всего вы наверняка и не знаете. Просто подрабатываете на подхвате у Нарви. Подай то, принеси сё.
– Ты очень сильно недооценил меня, ищейка.
– В самом деле, шериф? А по-моему, достаточно и одного взгляда. Мистер Эйхайм – почтенный гном, важное лицо в крупной компании, вертит большими деньгами. А вы – всего лишь слуга закона в крохотном городишке… или, правильнее сказать, слуга беззакония.
– Ты… – судя по змеиному шипению, мне удалось задеть больную мозоль шерифа. Причем – кувалдой и с размаху. – Что ты вообще знаешь про меня?!
– Ничего, – равнодушно произнес я. – И не очень-то хочу знать. Вряд ли вам удастся удивить меня, шериф.
– Значит, они даже не удосужились рассказать… – Шарго произнес это на удивление тихо и не с яростью, а с горечью. – А ведь когда-то… и не так давно… я был героем.
– И где же? На большой дороге?
– На войне. Я был капралом… и героем – слышишь, Кейн! Настоящим чертовым героем, без шуток и скидок. Первым из бригады ворвался в траншею мятежников. И получил три пули, да еще штыком, для верности. Они бы еще добавили, но тут подоспела наша колонна – и меня завалило трупами. Один черт знает, как я не задохнулся под той грудой тел… и не захлебнулся в крови. И ему же известно, как часто я проклинал небеса за то, что этого не случилось… за то, что я выжил тогда!
Шериф замолчал, и некоторое время я слышал только его тяжелое хриплое дыхание.
– За этой проклятой атакой, – продолжил он, – оказалось, наблюдал сам генерал Томас. После боя он приказал найти тело героя, чтобы захоронить с подобающими почестями. Думаю, генерал жутко удивился, когда меня вытащили еще живым. Он… эй, пацан, ты там не уснул?
– Нет, я слушаю, слушаю…
– Ну, слушай. Тогда, после боя, они решили, что такому герою нужно дать шанс выкарабкаться из могилы. Отдельная палатка, личный врач генерала… потом, когда я слегка оклемался, меня перевезли в город, к патриотически настроенным дамочкам. Так что на ноги я встал довольно быстро. Ну а дальше покатилось – чин первого лейтенанта, тур по штатам, где меня выставляли на трибуну, как чертову куклу. Глядите, олухи, вот парень, который зубами выдрал у судьбы красивый мундир! Вступайте в армию, вам тоже повезет… ну или хотя бы пожертвуйте на войну, кто сколько может. Боже, – шериф скрипнул зубами, – каким же идиотом я тогда был!
Каким был, таким и остался, зло подумал я, но вслух произносить это, разумеется, не стал. В конце концов мы с Шарго сейчас были в одной яме.
– Представления эти шли с большим успехом. Да только я, кретин, вообразил, что раз уж мне повезло на войне, то нужно и дальше ловить удачу за хвост – во идиот! – и написал рапорт, с просьбой отправить меня назад в армию. Причем сначала ему даже хода не давали… был ценной куклой, да… тогда я начал пить и как-то раз, надравшись, принялся орать с той самой трибуны: мол, я-то выжил и получил мундир, а почти вся наша рота заимела только порцию свинца от Джонни-реба. Ну и участок земли, один для всех – бой был жестокий, после такого могилами редко кто заморачивается – чаще просто сваливают в траншеи чужих и своих, да присыпают сверху.
– Приходилось… слышать.
– А видеть?! Хотя куда тебе… молокососу.
Я вдруг понял, что хочу, нет, мечтаю о том, чтоб Шарго замолчал. Занятно… похожий, в сущности, рассказ Линды я слушал как откровение с небес, ловил каждое слово, словно золотые доллары. Она… благодаря этой истории дарко стала понятнее и… человечнее, наверно. То, что сейчас говорил шериф, производило схожий эффект – но проблема была в том, что я вовсе не хотел понимать Билли Шарго. Даже сейчас, когда жить нам осталось полночи.
– После того выступления я мигом оказался на фронте. Тут-то сучья девка Фортуна и показала свой переменчивый нрав – и зад. В первой же стычке я заполучил пулю… и в этот раз никто не лепил из меня героя. Полгода провалялся по госпиталям, все деньги, что успел скопить, ушли костоправам… чтобы не остаться калекой. А потом война кончилась – и я стал не нужен. Твари-политиканы, не знающие, с какого конца браться за ружье, вдруг оказались единственными, кто победил в той войне. Они – а не пушечное сало, без разницы, в синих мундирах или серых. Спасибо вам, сказали они, спасибо, что защитили наши особняки, наши шахты, заводы и лесопилки. Спасибо, что помогли нам сколотить огромные состояния на военных заказах. Вот вам за это пара висюлек на грудь – и валите на все четыре стороны!
Этот мотив был мне знаком, правда, в несколько ином исполнении – не про шахты-заводы, а «не жалейте на стаканчик виски для ветерана!». Стандартный припев для тех, кто не сумел найти себя в мирной жизни – а вернее, не пожелал этого сделать. Так что если Шарго рассчитывал на сочувствие – выстрел пошел мимо цели.
– Южане поняли это быстрее, – продолжал тем временем шериф, – мы-то были победители, как же. Вот Джонни-ребам доставалось сильнее… и они, нахватав шишек, начали вытаскивать из сундуков ружья и револьверы со словами «я свою войну еще не закончил!». Ну а мы цеплялись за иллюзии – кто меньше, кто больше.
– И люто завидовали Джесси Джеймсу? – не выдержал я. – В самом деле: какой смысл тянуть лямку за… сколько там у вас было жалованье? 50 долларов в месяц? В тыщу раз меньше, чем зарабатывали лихие парни, подержав пару минут банковского кассира на мушке.
– Плевал я на Джесси, Янгера и прочих ему подобных! – прорычал шериф. – Все, что эти кретины умеют, это ворваться на галопе в городок, паля направо и налево и так же умчаться. Рано или поздно их переловят… или пристрелят свои же, польстившись на награду и помилование… или они сдохнут от гангрены, словив свинец от охранника очередного банка или дилижанса. А вот мой план… если бы он только удался, я бы уже давно сидел где-нибудь в Филадельфии, дымил сигарой на балконе особняка…
– Что-то, – вкрадчиво произнес я, – не вижу здесь ни сигары, ни слуги с подносом.
– Мне и моим людям поручили сопровождать ценный груз, – Шарго сделал вид, что не услышал мою последнюю фразу. – Перевозка федерального казначейства. Я устроил все. Отправил большую часть своих людей с ложным грузом, а сам с небольшим отрядом сел на обычный поезд. Все было рассчитано до минуты, до дюйма. На одном из участков дороги там была боковая ветка, ведущая к заброшенной шахте. Всего лишь перевести стрелку – а у шахты поезд должны были встретить. Это был великолепный план… но из-за нескольких… – гоблинское ругательство, употребленное шерифом, я раньше не слышал. Кажется, это было как-то связано с самками мелких грызунов и навозом. И, по-видимому, было слишком грубым даже для самих гоблов.
– …все пошло наперекосяк. В итоге деньги так никому и не достались, зато… – шериф осекся, закашлялся.
– Прямых доказательств не было, и дело в итоге замяли… еще и потому, что могло возникнуть слишком уж много ненужных вопросов. Но в итоге я оказался здесь, в Пограничье, в этой чертовой дыре.
– И занялись грабежами уже без хитроумных пла… – начал я и оборвал фразу, заслышав уже ставшее знакомым гулкое топанье.
