Глава девятая

…Покидая гостеприимную долину, решили принять дополнительные меры предосторожности. От места стычки с уланами отряд удалился на приличное расстояние, больше чем на полсотни километров. Но англичане – народ упорный и злопамятный. А уж если затронута их честь и финансовые интересы – тем более. Зловещего сержанта нет, а следопыты-ойтландеры остались. И верхнее начальство, теперь еще больше заинтересованное в поимке путешественников. Если и были какие-то сомнения, то своим нестандартным поведением они полностью раскрыли свою сущность. Судя по всему – это люди отважные, имеющие четкую цель, ни перед чем не останавливающиеся. Настоящие авантюристы. Только такие и могут ради грядущей добычи ставить последний шиллинг ребром и подставлять шеи под веревку. Значит, их нужно задержать любой ценой.

Именно таким образом друзья рисовали себе мысли своих пока еще неведомых врагов. Нет, принадлежность их к «Алмазной империи» была несомненна, а вот что касается персоналий…

Если «алмазные и золотые бароны», как они сами себя называют, решили ликвидировать остановить «конкурентов» – они от этой мысли не отступятся. Пошлют в погоню не сорок кавалеристов, а двести, заранее настроенных на полную бескомпромиссность, и те без всякой мистики, по следам колес, копыт и путем опроса местных жителей разыщут, схватят, привезут, куда приказано.

Одного из роботов, с внешностью и именем того Джонсона, что ходил с Новиковым в Австралию, отрядили в тыловую походную заставу. Коня ему не требовалось, он на своих двоих мог передвигаться со скоростью гепарда, поддерживая нужный темп почти любое заданное время. Из оружия ограничились винтовкой с полутора сотней патронов. Ему нужно только обнаружить факт преследования, доложить, после чего задержать противника на два-три часа, чтобы отряд успел принять отвечающие обстановке меры.

Судя по самой свежей и подробной, съемки 1890 года, карте, добытой из юаровских военных архивов, опасный участок, на котором англичане могли перехватить караван, составлял километров сто. К сожалению, уже существовала такая штука, как электрический телеграф, и по тревоге могли быть подняты несколько расположенных в указанном радиусе гарнизонов. Вдобавок на протяжении почти сорока километров маршрут пролегал в опасной близости от железной дороги.

– Поневоле пожалеешь, что мы так последовательны, – заметил Левашов. – Реализм нам подавай… Были бы сейчас под фургоны замаскированы джипы, дали б по газам, и привет…

– Неспортивно, – ответила ему Ирина. – Сейчас мы чувствуем настоящий страх и азарт. А что за интерес выехать на «Тур де Франс» на велосипеде с моторчиком?

– Или охотиться на привязанного медведя, – подтвердила Лариса, поправляя на плече висящую вниз стволом «СВД». Вспоминая прошлые подвиги и в предвидении будущих она сменила на нее маломощный карабин.

– Молодцы, девчата, – похвалил Шульгин. – Бодрость духа в нашем деле – главное. А что медведь наверняка будет отвязанный, даже не сомневайтесь… Но я бы предпочел с ним разминуться. Надоело, между нами говоря…

…Действия англичан целиком совпали с прогнозом. Только они не ограничились посылкой одного или двух эскадронов, а бросили в поиск целиком 9-й уланский полк постоянного дислоцирования, который издавна оперировал в неспокойной местности севернее реки Оранжевой. Народ там подобрался опытный, закаленный в пограничных стычках и карательных походах. Беспощадный, как говорится.

Само собой, никто, кроме командира полка подполковника Бабингтона и нескольких старших офицеров, понятия не имел, что выступление по тревоге и дальний поход на север имеет целью охоту на нескольких «бандитов», если даже назвать их так. Шестьсот солдат регулярной армии против десятка штатских? Чтобы снивелировать столь явное несоответствие цели и средств, приказ в своей письменной части говорил о возможности проникновения на территорию Капской колонии летучих отрядов буров, готовых начать партизанские действия до официального объявления войны. Определенная доля правды в этом была, до десяти тысяч человек под командой главкома армии Оранжевой республики Пита Кронье действительно сосредотачивались для возможно наступления в направлении Мафекинга, и разведка доносила, что не менее двадцати пяти тысяч буров Трансвааля с несколькими десятками пушек готовы к ним присоединиться по первому зову.

Но на этот случай имелось несколько дивизий пехоты и артиллерия, один лишний кавполк погоды не делал. Да и генерал-лейтенант Френч, инструктировавший подполковника, со всеми необходимыми оговорками дал понять, что поимка именно этого «разведывательного отряда» – главное. Причем хотя бы половина людей должна быть взята живьем. Слуги в виду не имелись.

– Выполнение задания прекратите только в случае получения нового приказа за моей подписью. Вам понятно?

– Так точно, сэр.

…Двигаясь форсированным маршем, разведчики полка уже к исходу первых суток обнаружили следы каравана. Остальное было уже вопросом тактики. Подполковник развернул четыре эскадрона во взводные колонны, с километровыми интервалами по фронту. Сеть получилась широкая. При визуальном обнаружении противника достаточно загнуть фланги и выслать парламентеров. Цель скорее всего будет достигнута без напрасного кровопролития. Нужно быть сумасшедшими, чтобы вступать в бессмысленный бой в таких условиях. Если только там не собрались оголтелые самоубийцы. Так при них ведь еще три молодые, по словам разведчиков – очень красивые девушки.

«Интересно будет познакомиться, – подумал Бабингтон. – Не так часто здесь встречаются настоящие дамы из Европы… Разумеется, им будет оказано все подобающее уважение, если только они не сбежали с каторги…»

Впереди линии полка, опережая ее на несколько миль, рассыпным строем двигался взвод конной милиции из англичан-африканеров, то есть колонистов уже в третьем поколении.

Их и заметил робот-дозорный, как только всадники обнаружились на пределе видимости даже вооруженным глазом. До них было километров пятнадцать, значит – час движения прежним аллюром, размашистой рысью.

Он немедленно доложил о появлении преследователей и занял позицию в неглубокой выемке на вершине холма, или, как они здесь называются, – «купье». Склон холма с юга, откуда приближались кавалеристы, был пологий, но очень длинный, лишенный каких-нибудь естественных укрытий. Атакующим придется трудно. Галопом проскакать даже половину подъема у лошадей не хватит сил, а подниматься в гору шагом под прицельным огнем не решится даже самый отчаянный «джигит».

Для отступления Джонсон присмотрел тянущуюся вдоль обратного ската промоину, глубиной едва по колено, но с флангов она была не видна совершенно, а зайти себе в тыл робот не позволит.

Он выложил перед собой пять магазинов, заправленных патронами с утяжеленными пулями. Для завязки боя хватит. Проверил установки прицела и стал ждать.

– Ну вот, накаркали, – констатировал Шульгин. – К вечеру ложки сильно подешевеют, – вспомнил он к случаю пришедшую на память присказку кого-то из офицеров-рейнджеров. – Значит, предполагаю так. Вперед ехать нельзя. Оторваться, может, и оторвемся, а направление выдадим…

– Кому? – удивилась Лариса.

– Ты же не собираешься перебить абсолютно всех? – сделав большие глаза, спросила Анна. – Кто-то раненым на поле останется, кто-то ускакать успеет. Они и покажут…

– Можно бы и всех, – равнодушно ответила Лариса. – В Гражданскую сильно комплексовали?

– Дискуссии – отставить, Чапай вслух думает, – остановил девушек Шульгин. – Пока ехали, я по сторонам глазами водил. Рекогносцировал, то есть. Полуверстой сзади осталось чудесное местечко, на наш случай приготовленное. Ворочай лошадей, – приказал он вознице головного фургона.

Действительно, для их целей место было исключительно удобное. Здесь влево от намеченного маршрута уходила довольно широкая ложбина, похожая на высохшее русло реки. По самому ее дну журчал совсем жалкий, из последних сил пытающийся выжить ручеек. Вдоль него росла какая-то травка, которую пощипывали немногочисленные мелкие антилопы, размером едва превосходящие обычную дворняжку.

В трехстах метрах от поворота параллельно дороге пересекала лощину цепь невысоких, но с довольно крутыми склонами холмов, покрытых едва начавшей зеленеть травой и колючим кустарником вроде нашего терна. А еще в километре южнее вельд начинал отчетливо повышаться, постепенно переходя в плато, уходящее за подернутый пыльным маревом горизонт.

Позиция – лучше не придумаешь. Здесь можно было силами пехотного батальона легко остановить кавалерийскую дивизию.

Но за неимением батальона приходилось маневрировать наличными силами.

На повороте в лощину фургоны и кони, несколько раз проехав по одному месту, изобразили на земле хорошо видимый и понятный след.

Углубившись вдоль ручья на пару километров, так, что преследователям стало бы очевидно, куда направляется караван, в подходящем месте переправились на другой берег, остановились в редкой тени зонтичных акаций.

– Значит, дальше так, – продолжал распоряжаться Шульгин, – девушки – по фургонам и полным ходом гоните вот до этой отметки. – Он показал на карте. Часика за четыре добежите…

Новиков с Левашовым не возражали, чтобы он сейчас покомандовал. Из Испании Сашка вынес вполне подходящий опыт.

Там, куда он ткнул карандашом, видны были скалистые отроги, окруженные густой растительностью.

– Здесь нас подождете…

– Чего это ради? – возмутилась Лариса. – Давайте все вместе обороняться, или вместе поехали.

– Вместе здесь – значительная потеря времени и неудобный бой в окружении. Вместе поехали – нас перехватят в чистом поле, рано или поздно перестреляют с дальних дистанций. В моем варианте вы спокойно достигаете опорного пункта и ждете нас. Мы, лишенные обузы и беспокойства за сохранность имущества, обладая свободой маневра, уводим противника в ложном направлении, после чего возвращаемся с победой. Я доступно изложил? – Сашка докурил сигарету. – Вообще то, что вы сейчас услышали, называется «боевой приказ». Несколько фривольная форма подачи никак не влияет на обязательность исполнения…

Голос его едва заметно напрягся, пока не переходя в настоящий «командный», но и этого было достаточно. Ирина с Анной с самого начала не возражали, а тут и Ларисе спорить расхотелось. Новиков в это время отдавал распоряжения роботам, которых отправлял с девушками, Левашов руководил остальными, которые должны были составить главную огневую силу отряда.

– Гонишь лошадей в полную рысь, – говорил Андрей «Иван Иванычу», – по прямой. Доедете до скал – найдите подходящее укрытие, замаскируйтесь, организуйте круговую оборону. Ждите нас. Стрелять – в самом крайнем случае, при полностью определившейся угрозе. Но тогда уж – до окончательного результата.

Потом перешел к девушкам.

– Придется кому-то за кучера поработать. На один фургон не хватает. Ира, справишься?

– Уж как-нибудь, – усмехнулась та.

На самом деле других кандидатур и не было. Управлять четверкой лошадей на рысях намного труднее, чем автомобилем, хотя не все об этом догадываются. Лариса и Анна сбили бы лошадей с толку и наверняка опрокинули повозку на первых же километрах. Хорошо хоть, верхами ездят нормально.

Разъяснив им все, что считал нужным, и по тактике, и по хозяйственной части, Новиков велел трогаться. В это время издалека послышались первые винтовочные выстрелы. Ясный, прохладный воздух вельда хорошо разносил звук, и ветер тянул с юга.

– Ну, с богом!

Столько уже с ними всякого происходило, что девушки не воспринимали всерьез очередную опасность. Им словно в голову не приходило, что оставаться в голой степи втроем против неизвестного, но явно превосходящего числом врага – в обычных условиях почти верная смерть.

Эмоционально они, конечно, тревожились, но скорее как перед горнолыжным спуском или заездом в мотокроссе. И чувства открыто выражать в их кругу тоже было давно не принято.

Поэтому обошлись без объятий, слез, прощальных поцелуев. Так, по-солдатски простились.

Фургоны, набирая ход, покатились по весенней траве, Лариса с Анной загарцевали рядом, из суеверия больше не обернувшись.

– Порядок, одной заботой меньше, – облегченно вздохнул Олег. Новиков с Шульгиным молча переглянулись. Теперь начиналась настоящая работа.

Джонсон, лежа в своем укрытии, наблюдал за приближающимися всадниками. Те ехали несколькими группами, не слишком подгоняя лошадей. Переговаривались, курили трубки. Куда им спешить? Поговорка «солдат спит – служба идет» интернациональная, пусть и облекается в разные словесные конструкции.

След от фургонов и конских копыт ясно читается на красноватой почве вельда, след недавний, значит, к обеденному времени, в крайнем случае к закату, они их нагонят. Лучше всего застать караван на привале. Меньше лишней суматохи.

Робот определил расстояние до ближайшей цели. Тысяча сто метров. Винтовка достанет, но уцелевшие легко выскочат за пределы зоны поражения, и тогда начнется совсем другая карусель. Идеальная дистанция – полкилометра. Кавалерист из своего карабина по стрелку в укрытии ни за что не попадет, сам же будет – как мишень в тире.

Попадут в него или нет – Джонсону было все равно, винтовочная пуля для него действительно что слону дробинка, но он был запрограммирован думать как человек и вести себя как человек, пока обстановка не потребует иного.

Он поднял ствол и начал выбирать, кто станет первым.

Заложенная программа и последние инструкции хозяев запрещали ему убивать людей без крайней необходимости. Только для предотвращения непосредственной угрозы себе или другим людям, к категории врагов не относящимся. Или – по прямому приказу.

Эти конники врагами были, безусловно. И то, что они шли по следу хозяев, – угроза. Но не непосредственная и не смертельная.

Значит, решил Джонсон, задача номер один – остановить и задержать. И начал стрелять по лошадям. Ему их было не жалко, они – не свои. Своих он знал по именам и ухаживал за ними, можно сказать, «от всей души». Как вообще выполнял любую порученную работу.

После первых десяти выстрелов, прогремевших почти слитной очередью, разведчики еще ничего не поняли, хотя кони под двумя из них уже валились на землю, другие, задетые пулями не смертельно, начали ржать, пронзительно и испуганно, метаться и вставать на дыбы. Робот сменил магазин и продолжил. На поле поднялась паника. Лошади, даже еще не тронутые пулями, беспорядочно заметались, одни рванулись вперед, другие – поперек строя, натыкаясь друг на друга. Несколько всадников, не успев подобраться, вылетели из седел.

Несколько милиционеров, самых опытных и сообразительных, засекли направление, откуда гремят выстрелы, спешились, сдергивая карабины.

– Буры! Буры! – закричал кто-то. Многие хорошо помнили восстание ойтландеров в Йоханнесбурге и вторжение в Трансвааль решивших поддержать их африканеров в 1895 году. Тогда под Дорнокопом буры ружейным огнем уничтожили отряд из пятисот добровольцев при трех орудиях, потеряв лишь шесть человек.

Двадцать выстрелов Джонсона, сделанных за полторы минуты, легко были приняты за стрельбу засевших на холме двадцати, если не больше, буров.

А это не тот противник, с которым стоит связываться небольшому отряду добровольцев, служащих всего лишь за деньги. И очень небольшие.

Милиционеры обратились в бегство, около десятка – пешком, еще столько же – на стонущих совершенно по-человечески, хромающих, еле держащихся на ногах лошадях.

Те, чьи кони уцелели, умчались галопом, не думая о брошенных товарищах. Окажись здесь настоящий бурский дозор, судьба оставленных была бы печальна. А так они, без всякой пользы расстреляв полсотни патронов, побрели навстречу регулярной армии.

…После двух серий из «СВД» и суматошной винтовочной дроби в ответ никакой стрельбы с юга больше не доносилось.

– Дозор Джонсон пугнул, – сказал Новиков.

По рации робот обстоятельно доложил детали случившегося. И даже в подробностях описал, как были одеты разведчики.

– Все ясно. Продолжай работать. Когда подойдут главные силы, задержи, сколько можешь. По людям стрелять разрешаю, но не насмерть. Лучше всего по ногам. И чтобы сюда прибежал на полчаса раньше первого англичанина…

– Вот получат они десятка три раненых, да с огнестрельными переломами, до погони им будет… – мстительно сказал Шульгин. – Целый эскадрон для транспортировки потребуется…

– Их, может, всего эскадрон и есть…

– Вряд ли. От эскадрона взвод в разведку не выделяют. Ладно, за работу, товарищи…

На трех человек и трех роботов имелось четыре пулемета, и те же «СВД» у каждого. Прочее оружие отправили в обоз.

Рассчитывая, что Джонсон задержит погоню минимум на час, а потом уцелевшие будут столько же заниматься перегруппировкой и еще час потратят на дорогу сюда, времени на подготовку «эшелонированной обороны» хватало с избытком.

– Только ты неправильно считаешь, – сказал Шульгину Левашов. – Они могут оставить десяток человек, чтобы связать боем Джонсона, а остальные обойдут его и на рысях – сюда. Степь большая, что им толку всей кучей одну сопку штурмовать?

– Тоже верно. Значит, исходим, что времени у нас – полтора часа на все.

Оборона получилась жидковатая, даже – никакая, по меркам «Боевого устава пехоты». Три пулемета на два километра фронта, четвертый – подвижной резерв. И двое снайперов, которым придется и позиции держать, и бегать, при необходимости, с фланга на фланг. Конечно, три робота подвижностью и огневой мощью могут заменить БТР, но психологически – все равно не то.

Подполковник Бабингтон, выслушав доклад командира взвода милиционеров, нервно грыз мундштук, водя пальцем по карте. Дело складывалось скверно. Если загадочные путешественники имели непосредственные дела с самим Крюгером и дела эти столь важны, что вывели из себя всю верхушку колонии, так ничего удивительного, если их прикрывают один или несколько конных бурских отрядов. Одним полком, без поддержки артиллерии, лезть в драку опрометчиво. Но, с другой стороны…

Подполковника слегка смущала странная вещь – у милиции не было ни одного убитого. Только три легкораненых. Буры обычно промахов не дают. Или это намек? Войны нет, мы крови не хотим, но лезть в наши дела не советуем. Так что же ему теперь, возвращаться и доложить свои соображения генералу? Тогда уж сразу самому отцепить погоны.

Нет, сделаем по-другому, решил Бабингтон.

Один эскадрон пойдет к холму, где опозорились африканеры. Если там до сих пор остается засада – капитан вступит в переговоры. О чем – не важно. А остальные три немедленно продолжат преследование каравана.

Джонсон видел, что в его сторону движется колонна кавалеристов человек в сто. Теперь они одеты в другую форму, кроме винтовок, у них сабли и длинные пики. А с двух сторон, километром левее и двумя километрами правее, пылят по равнине еще три таких же колонны. Это ему не понравилось. Задача была – задержать ВСЕХ преследователей. А если он начнет стрелять в тех, кто ближе, остальные пройдут беспрепятственно.

Он вызвал по рации хозяина – Андрея.

– Так, все понятно. Позицию не держи. Несколько раз выстрели по тем, кто приблизится к холму, – и бегом к нам. По пути, если получится, обстреляй из укрытий остальные колонны. Но так, чтобы тебя по возможности не видели. Где ползком, где на четвереньках. Выбирай офицеров. – Новиков объяснил, как их отличать от рядовых солдат. Не сообразили они вовремя провести с роботами изучение организации войск, формы и знаков различия вероятного противника.

С километровой дистанции, еще до того как англичане успели поднять на пике белую тряпку и протрубить в горн, предлагая переговоры, он сбил с седел восемь человек, один из которых точно был офицер.

Посмотрел, как уланы спешиваются, рассыпаются в цепь, залегают. С их стороны донеслась суматошная трескотня выстрелов. Палили кавалеристы в белый свет, задирая стволы винтовок и не глядя в прицельные рамки. Да на таком расстоянии и бессмысленно.

Джонсон рассовал по карманам неиспользованные магазины и стремительно понесся вниз по канаве. На бегу он наметил свою первую отсечную позицию – холмик пониже этого, в двух километрах, но как раз на пути двух правых колонн. Бежать до него минуты две, если пригнувшись.

Робот перемещался от укрытия к укрытию сложной ломаной линией, применяясь к рельефу местности, все время стараясь не сближаться с англичанами меньше чем на пятьсот метров, но держать под огнем каждый из эскадронов поочередно. Иногда он выпускал всего по две-три прицельных пули, иногда, по диспозиции, – целую обойму. И каждый раз попадал, куда хотел.

Страшная все же боевая машина. Не так уж был не прав Антон, когда возражал против использования роботов за пределами «Валгаллы». Будь наши герои более аморальными, свободно могли оставить одного этого Джонсона для ведения партизанской войны. И он бы в ней победил, наподобие Терминатора (этот фильм они тоже смотрели в новой России). Но ведь, как давно было сказано, – любую шахматную партию можно выиграть, орудуя вместо фигур ножом или пистолетом. Но зачем?

Как и рассчитывал Шульгин, уланам все больше и больше людей приходилось выводить из боевой линии, чтобы подбирать раненых, оказывать им посильную в полевых условиях помощь, ловить потерявших всадников коней.

Штатных санитаров с сумками уже не хватало. Запас перевязочного материала таял стремительно, в том числе и оттого, что необычно велик был процент тяжелых ранений, требовавших много бинтов, шин для фиксации открытых переломов, морфия. И совсем не было убитых наповал. Умершие появились, но все – от болевого шока и потери крови.

Бабингтон был в бешенстве. Вертясь на своем гунтере позади строя первого эскадрона, в котором не осталось ни одного офицера, людьми командовали сержанты. Он то принимал рапорты от адъютантов, то снова водил объективами бинокля по просторному вельду с цепью холмов у горизонта.

Дьявольщина! Он так и не видел до сих пор ни одного бура! В кротов они превратились, что ли? Выстрелы звучали, но кто их производил?

Ему несколько раз привозили подобранные на месте очередной засады вражеские гильзы, свежие, остро пахнущие порохом. Незнакомого образца, не от «маузера» и не от «Ли Метфорда», но примерно того же калибра.

Значит, стрелки только что здесь были, так куда они все время исчезают?

Обычная тактика буров заключалась в том, что их конные отряды накапливались на холмах или в зарослях, производили по противнику несколько убийственно точных залпов, после чего скрывались. Но их хотя бы можно было увидеть глазами, и следы подков никуда не исчезали. А здесь?!

Один только раз лейтенант из четвертого, не попадавшего под огонь эскадрона показал ему замеченный разведчиками след. На краю озерца, больше похожего на лужу, четко отпечаталась рубчатая подошва. Не английского сапога, подбитого шипами, и не грубого башмака буров, а какой-то совсем другой обуви. Вмятины от треугольных, как сержантский шеврон, ребер еще не успели заплыть илом. Значит, человек прошел здесь не более получаса назад.

– Ну и что? – спросил подполковник. – Покажите мне самого человека! Это наверняка один из тех, за кем мы гонимся… Европеец!

Лейтенант на карандашных, наскоро набросанных кроках указал полковнику точки, с которых велся огонь, и соединил их пунктирной линией.

– Сдается, сэр, что с нами воюют всего два-три человека. Они стреляют и стремительно меняют позицию…

– Вы в своем уме, Вуд? Как можно пешком бегать по вельду быстрее конницы, при этом чертовски метко стрелять и оставаться незамеченными?

– Можно, сэр. Я изучал математику и составил такой вот график… При четырех объектах, первоначально расположенных здесь, здесь и здесь, перемещаясь таким вот образом, по пересекающимся траекториям, они теоретически могут в каждый данный момент составлять комбинацию…

Объяснения лейтенанта прервал промчавшийся мимо запаленный конь, тянущий за собой всадника, застрявшего ногой в стремени. Голова улана моталась из стороны в сторону и билась о кочки.

– К черту математику! – рявкнул подполковник. – Передайте приказ, горнами и вестовыми: всем эскадронами развернуться в одну шеренгу и атаковать в направлении вон той гряды холмов. Галопом, пики к бою! На огонь противника внимания не обращать!

Здесь Бабингтон, нужно признать, проявил проблеск гениальности. И мог бы стать выдающимся тактиком кавалерии, потому что до середины будущей (т. е. Первой мировой) войны британская кавалерия до рассыпного строя так и не додумалась. Ходила в бой только сомкнутым строем, со знаменем, трубачами и командирами впереди. Даже на укрепленные позиции пехоты.

Джонсону теперь делать было нечего. Скачущую в едином порыве линию всадников, растянувшуюся почти на два километра, одиночным, даже сверхметким огнем винтовки не остановить. Он закинул «СВД» за спину и на четвереньках, от кустика к кустику, от взгорка к ложбинке помчался к отдельно стоящему купье, за которым можно будет выпрямиться и развить настоящую скорость.

Атакующий пустоту полным аллюром полк выглядел красиво. Его командир, очевидно, решил не размениваться на мелочи и любой ценой настичь фургоны. Уж им-то никуда не спрятаться в вельде, а будут фургоны – будет и все остальное. Пусть лейтенант-математик прав, сдерживали уланов четыре стрелка. Значит, с фургонами остается восемь, из них три женщины. С ними и пойдет разговор.

– Хорошо, – сказал Шульгин, прикладываясь к пулемету, – как мне отец рассказывал, кавалерия галопом может проскакать не больше двух километров. И все, жми по тормозам. Как раз на отметке три они запалятся, перейдут на шаг. Следы колес увидят, посовещаются и начнут втягиваться в лощину. Тут и врежем…

Так и вышло. Удачно проскочив зону, которую считали опасной, уланы, благоразумно не приближаясь к гребню плато, казавшемуся подходящим местом для очередной засады, волей-неволей начали смещаться вправо, где и увидели подготовленную для них «демонстрационную» дорогу.

Теперь подполковнику было ясно все. Полевые стрелки всеми силами пытались отвлечь его внимание от этого места, увести полк в сторону. И это вполне могло им удаться. Пропустив съезд в лощину, он скорее всего повел бы полк на северо-восток, к лесному массиву у подножья хребта Макарикари, а эти мерзавцы спокойно продолжили бы свой путь на запад, в дикие, безжизненные и безводные места на окраине великой пустыни Калахари. Где и должны находиться таинственные копи. Что еще делать отчаянным авантюристам в этих гиблых местах?

Но теперь не уйдут, колеса фургонов продавили отчетливые колеи во влажной земле. Переправиться на ту сторону ручья, дать людям и лошадям короткий отдых в тени акаций, и вперед!

– Жалко мне вас, ребята, – пробормотал Новиков, подводя марку прицела к колену подполковника. – Куда лезете, зачем?..

Убивать он по-прежнему не хотел. Да к тому же, оставшись в живых, этот усатый колониальный служака будет в полной уверенности, что кладоискатели ушли в Калахари. Только нужно, чтобы дальше этого рубежа не продвинулся никто.

Конь, пораженный той же пулей, что и хозяин, завалился набок, и коновод с ординарцем пытались извлечь из-под него Бабингтона, стоически переносящего мучительную боль и злобу, смешанную с отчаяньем. Задание не выполнено, а он отныне – инвалид! Что такое пуля в сустав – подполковник знал хорошо. Если и не отрежут ногу по самое некуда – до конца дней суждено опираться на костыль или трость. В самом лучшем случае.

Два «ПКМ» ударили перекрестным кинжальным огнем по основной массе улан, с которой находился и раненый подполковник. Хотя Шульгин и второй пулеметчик старались не завышать прицел, но при стрельбе длинными очередями ствол все равно уводит, и тут уж белизну перчаток не сохранишь.

Как потом писал один из очевидцев и участников этого боя, большинство солдат впервые в жизни столкнулись с огнем скорострельных винтовок и дьявольского изобретения под именем «пулемет». В учебных классах им показывали «максимы» на артиллерийских лафетах, картечницы «гатлинг» и «норденфельд», однако вся эта новомодная техника воспринималась отстраненно. Больше с радостью: новое, мощное оружие британской армии, обещающее очередные победы. Как нарезные винтовки под Альмой и Черной речкой, позволившие расстрелять основные силы русской армии задолго до того, как ее уцелевшие солдаты смогли сблизиться на дистанцию штыкового удара. Но даже и нескольких перемешанных, окровавленных батальонов хватило, чтобы запомниться британцам на полтораста лет. Как и атака их легкой кавалерии на русскую полевую батарею. До сих пор леденящие кровь фильмы об этом, по русским меркам абсолютно рядовом, бое снимают.

Уланы залегли, с содроганием слушая жуткое чмоканье пуль, попадающих в живое тело товарищей, лежащих рядом, отчаянные вскрики или тихие последние вздохи. Слушали, ожидая, когда сам получишь «смертельный поцелуй».

Команды подавать было некому, и солдаты, кто отстреливаясь, а кто и бросив винтовки, начали отползать. По отступавшим не стреляли.

Последний отчаянный бросок кавалерии случился на правом фланге. Эскадрон, видя, как расстреливают их товарищей, пошел в атаку, надеясь зайти противнику в тыл и расплатиться за все. На этот случай и ждал их третий пулемет. Лента в двести пятьдесят патронов улетела за три очереди. Не доскакав сотни метров до незримой черты, где можно было опустить пики и обнажить сабли, считаные десятки всадников помчались обратно в вельд, бросая и пики, и винтовки.

– Кончаем, ребята, – сказал, вытирая лоб, Новиков. – Сматываемся. Навоевались. Теперь ловить нас долго никому в голову не придет…

С вершины холма поле битвы выглядело очень неприятно. И радости количество поверженных врагов не вызывало. Совсем не то чувство, что у советских людей при просмотре кинохроники о разгроме фашистских войск под Москвой и Сталинградом.

– Поехали…

Они спустились с холма, робот подогнал коней из недалекой рощицы.

Около часа ехали молча, каждый переживая и обдумывая свое.

Наконец нашли место, хорошее место для отдыха. Три склоненных к центру просторной лужайки клена, сбоку бурлящий в песчаной чаше родничок.

– Наши тут не проезжали, – сказал Левашов.

– Они сразу правее взяли. А мы все в сторону Калахари едем, – ответил Шульгин, принявшийся собирать сучья и хворост для костра.

– Нет, не понимаю, – Новиков начал резать колбасу, сыр, сало, хлеб, открыл банку с баклажанной икрой, – какого хрена этим гордым альбионцам нужно? И так полмира захватили, а все лезут, лезут…

После полученного от дуггуров шока он стал излишне эмоциональным.

– Да успокойся ты, – сказал Шульгин, закончив разжигать костер. – Знаешь ведь, чем все для них кончилось. И с Империей, и со всем прочим. Сегодня мы тоже ни в чем не виноваты. Вообрази, каково сейчас было бы, если по-ихнему – в кандалах по дороге в Кейптаун. А там королевский суд, скорый и справедливый…

– Да все я понимаю, – досадливо отмахнулся Андрей. – Но все равно противно. Человек сто мы сегодня положили?

– Наповал – вряд ли. Да хоть и двести. По отношению к нам они давно не люди. Картинки с компьютерной игры. Каждый из них убит или на бурской войне, или умер своей смертью еще до эпохи исторического материализма…

– Зато пули у них для нас были настоящие, – как бы в пространство сказал Левашов. Попала бы одна в лоб – и привет. Так что все по-честному.

Тот редкий случай, когда Олег разошелся с Новиковым в нравственных оценках, причем в противоположную от абстрактного гуманизма сторону.