Книга: Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели
Назад: Глава шестнадцатая[93]
Дальше: Глава восемнадцатая

Глава семнадцатая

С войной было покончено. По крайней мере – для Басманова с его отрядом, для Воронцова и Белли. Если и придется в нее вступить еще раз, то на завершающем этапе – для нанесения последнего шокирующего удара, или наоборот, в качестве миротворческой силы, способной в нужный момент обеспечить геополитическую паузу. До прояснения баланса интересов.
После победы на реке Моддер полупартизанские отряды Кронье, Жубера и Девета, на ходу сводимые в подобие полков и бригад, в Капской колонии продвинулись, почти не встречая организованного сопротивления, на двести миль к югу. Захватили ожесточенно оборонявшийся англичанами город Кимберли, главный железнодорожный узел Де-Ар с гигантскими запасами продовольствия и военного снаряжения, а также тысячами мулов, которых британское командование согнало со всех концов колонии. Предполагалось, что в случае успеха кампании и отрыве наступающей армии от коммуникаций эти выносливые и неприхотливые животные обеспечат бесперебойное снабжение войск.
После беспорядочного отступления регулярной армии имущество стоимостью в миллионы фунтов стерлингов охраняло лишь три сотни тыловиков, и все оно досталось бурам в превосходном состоянии. Теперь проблем снабжения войск, в которых принципиально отсутствовали тыловые подразделения, не существовало, и длинные колонны бурских отрядов, в избытке обеспеченных всем необходимым, устремились в сторону Кейптауна. К сожалению, караваны фургонов, требовавшие для своего сопровождения едва ли четверть действующей армии, потянулись на север, развозя по фермам и городкам неслыханную от века добычу, но ослабляя боевые подразделения.
В полунатуральном хозяйстве годилось все – от подков и гвоздей до саперных лопат и кирок, армейских палаток, тюков с медикаментами и резиновых офицерских ванн (невероятная глупость с точки зрения буров, которые привыкли мыться из ковшика на Рождество и на Пасху). А километры обмоток, кители, шинели, одеяла, сапоги и ботинки…
Чистый тринадцатый век. Чем закончится война – словно уже и без разницы, но что успели награбить, то наше!
Зато, в компенсацию, двигающаяся на Юг, подобно туменам Батыя (или местной саранче), неумолимо и неуклонно, армия пополнялась голландскими добровольцами из бывших британских подданных, сообразивших, чью сторону пора принять. И, что удивительно – неграми! Они каким-то глубинным чутьем ощутили, что патриархальная власть колонистов для них приемлемее, чем просвещенное иго англичан.
В то же время, руководствуясь разработанным с помощью Сугорина планом, отряды буров, возглавляемые Луисом Ботой, форсировали реку Тугела и вступили на территорию колонии Наталь, расположенную на восточном берегу Африки. Длинным треугольником она вклинивалась между Трансваалем и Оранжевой, представляя одновременно удобный плацдарм для наступления и оперативный мешок, в зависимости от успешности действия той или иной стороны. Чем-то это напоминало пресловутый Белостокский выступ, где в июне сорок первого погибли три советские армии, изготовившиеся к наступлению на Варшаву.
У деревни Колензо развернулось первое и последнее на этом театре сражение.
Британский главнокомандующий генерал Редверс Буллер, располагая более чем 16 тысячами солдат (четыре пехотные бригады, три кавалерийских полка, пять полевых артиллерийских батарей, 14 орудий морской артиллерии), против десяти тысяч бойцов Боты начал фронтальную атаку.
Генерал Бота, более склонный к импровизациям, чем другие его соотечественники, охотно принял предложение русского советника. В складках местности была организована артиллерийская засада, в нужный момент открывшая шквальный огонь с использованием заранее подготовленных ориентиров по выдвигающейся на левом фланге Ирландской пехотной бригаде генерал-майора Фицрой-Харта, не успевшей перестроиться в боевой порядок. Первые же залпы накрыли середину строя, нанося огромные потери. На правом фланге в дело вступили хорошо замаскированные и укрытые стрелки. Среди англичан началась паника, батальоны потеряли управление, солдаты толпами побежали в тыл, усиливая сумятицу и беспорядок.
2-я Ирландская пехотная бригада, наступавшая в центре, попала под точные очереди шрапнелей французских скорострельных пушек. Пехота сразу залегла. Попытка поддержать ее выдвинутыми на прямую наводку батареями лишь углубила катастрофу. Артиллеристы бежали с поля боя, бросив всю материальную часть.
Через час начался общий, неорганизованный отход, в просторечии называемый паническим. В плен сдалось более тысячи солдат и офицеров, больше двухсот было убито. Потери сами по себе не столь значительные. В битвах Первой мировой войны бывало, что дивизии за день превращались в батальоны, а полки – в роты, при этом сохраняя боеспособность. Но это уже вопрос морального настроя и мотивации. За тысячи километров от дома британцам просто не за что было воевать всерьез. Вдобавок деморализующее действие оказывали сообщения, доходящие с Капского фронта.
Не удержавшись у Ледисмита, расстроенные, плохо управляемые войска начали откатываться к Дурбану. Генерал Буллер принял решение морем эвакуировать армию. Удерживать Наталь при обозначившейся угрозе самому существованию Британской Южной Африки представлялось бессмысленным. А четыре все еще сильные пехотные бригады и почти десять полков кавалерии могли организовать непреодолимую оборону на перевалах труднопроходимых Капских гор.
Это походило на то, как Ставка Верховного решила в сорок первом оставить успешно обороняемую Одессу ради помощи находящемуся в глубоком тылу Севастополю.
Весть о потере Наталя в очередной раз потрясла Великобританию и доминионы, едва успевшие пережить катастрофу своей эскадры. Хорошо, кстати, с политической точки зрения, что ни советские, ни британские газеты не писали в сорок втором о караванах «PQ-17» и других. Умнее были люди. Бессмысленное «право на информацию» что значит в сравнении с упадком национального духа? О победах нужно объявлять, поражения – замалчивать. Тем более что завтра все повернется совсем иначе.
Но раз у них такая демократия, то в обстановке всеобщего уныния «внизу» и взаимных упреков «наверху» для Сильвии с Берестиным открывалось широкое поле деятельности.
Сдача Наталя с первоклассным портом Дурбан и железной дорогой до самого Йоханнесбурга давала Трансваалю и Оранжевой республике громадный стратегический, а главное – психологический выигрыш. Ничто больше не мешало им, овладев ресурсами богатой и хорошо обустроенной колонии, аннексировать лежащие между Мозамбиком и Наталем «самоуправляемые» негритянские территории Свазиленд и Зулуленд. В итоге республики получали пятисоткилометровый выход к океану, обеспеченный транспортной инфраструктурой, одновременно обеспечив себя более чем двумя миллионами потенциальных рабов. Именно так – коренное население буры в другом качестве не рассматривали.

 

– Чудны дела твои, Господи! – в очередной раз повторил Воронцов. Три больших компьютерных планшета показывали – слева направо – обстановку на сегодняшний день в той, «настоящей» войне, в истории зафиксированной, то, что происходит на самом деле на фронтах сейчас, и варианты развития событий поэтапно. Исходя из реальной психологии и способностей английских и бурских полководцев, с поправками на уже случившееся. Каждому, по большому счету, непонятное.
Басманов и Сугорин, только утром вернувшиеся с Восточного фронта на «Валгаллу», давали пояснения. Кирсанов, Ростокин и Алла внимательно слушали, не вмешиваясь в разговор профессионалов.
– Помогая свободолюбивым бурам, – рассуждал Воронцов, мы здорово окоротили колонизаторские аппетиты англичан. Теоретически это правильно. Разевать рот шире куска (чужого) – аморально. Им наша виктория еще как аукнется! С другой стороны – выручив буров, мы затормозили движение прогресса. Если даже британцы зацепятся за Кейптаун, как за Гибралтар, на остальной территории, вплоть до экватора, действительно вновь расцветет семнадцатый век со всеми его прелестями, подкрепленный автоматическим оружием…
– А нам-то что? – поинтересовался Басманов. Он, несмотря на приобретенный в общении с Братством жизненный опыт, оставался человеком начала ХХ века, со всеми достоинствами и недостатками. Ему сотня, да и тысяча убитых лично им или по его команде врагов не представлялись темой для рефлексий. На то и война. Каждый может воткнуть свой штык в землю раньше, чем чужой воткнется тебе между ребер. Вопрос только совести, чести, личной храбрости или, как говорили старшие товарищи, – «убеждений». В убеждения британцев Басманов не верил.
Да, он сам после тяжелого поражения Белой армии на Северном Кавказе и страшной эвакуации из Новороссийска решил было прекратить свое личное участие в Гражданской войне. Из гвардейского капитана согласился стать никому не нужным эвакуантом, озабоченным только личной судьбой. И что? Едва на месяц хватило этих недостойных настроений. И снова подписался на два века нескончаемых войн. Зачем еще жить нормальному офицеру?
Оттого и принял он без вопросов главенство Шульгина и Новикова, нашедших его на стамбульском бульваре. Кем они показались ему вначале? Богатенькими господами, прожигающими жизнь и носящими золотые часы с цепочкой в жилетном кармане? А через пять минут оказались людьми, которые знают, что делать, и за которыми стоит пойти в огонь и в воду. Он пошел. До сих пор не жалеет. Посторонних тем более жалеть не собирается.
– Нам – ничего, – согласился Дмитрий. – Мы в чистом выигрыше. После ухода англичан из Кимберли и золотоносных территорий там все – наше. Буры сами по себе добычей алмазов и золота не интересуются. Не тот характер, чтобы грязной тачкой руки пачкать. Им хватит оговоренных с Крюгером отчислений. Пятнадцать процентов с прибыли – и никаких забот.
– Что же касательно твоих слов о «торможении прогресса», – заметил Ростокин, – так я не согласен. Историю тоже учил. Ну, аннексировали британцы тот раз Оранжевую и Трансвааль, создали ЮАС. Ладно, дорог понастроили, городов, промышленность развили. А толку? Негров угнетали, апартеид придумали. Пусть уж все идет, как сейчас пошло. Заодно и посмотрим, вдруг у нас, если тут задержимся, цивилизаторская миссия лучше получится…
– Очень может быть, – усмехнулся Воронцов. – Переселенцев из России сюда навезем, кафрам и зулусам объясним преимущества колхозного способа производства над первобытно-общинным…
Иронии последних слов никто не понял, но и интонации было достаточно.
– Прошу заметить, господа, – война еще не закончена, – сказал Сугорин. – Господин Белли хотя и разгромил конвой, но большую часть живой силы британцы в Кейптаун все же доставили. Организуются, приведут себя в порядок и зимой вполне могут начать контрнаступление, тем более буры скоро начнут разъезжаться по домам. Вооруженный народ – не кадровая армия, его кормить некому…
– Значит, придется постараться, чтобы настроения наступать у «просвещенных мореплавателей» больше не появилось, – вертя в пальцах карандаш, которым делал пометки в блокноте, заявил Кирсанов. – Любая нация в определенный момент исчерпывает свои пассионарные возможности. Испанцы с португальцами в семнадцатом, англичане пусть остановятся в этом. Наши друзья в Лондоне смогут использовать свои возможности, чтобы так и вышло? Я помню вашу историю. Англичане добровольно ушли из Индии в девятьсот сорок седьмом. Пускай отсюда уйдут в восемьсот девяносто девятом. Есть повод, чтобы немедленно подписать мирный договор. Пока сохраняется угроза Кейптауну, Королевское правительство должно проявить сговорчивость. А нет – так его можно и свалить. Кто там за немедленный мир – Ллойд-Джордж? Пусть станет премьером на пятнадцать лет раньше…
– Размах у вас, Павел Васильевич, – сказал Сугорин.
– Почему и нет? Без размаха чего же большие дела затевать? Мало таких случаев в истории? Вы, Валерий Евгеньевич, не хуже меня знаете. А насчет переселенцев, Дмитрий Сергеевич, вы зря шутите. Помнится, в двадцатом году мы именно здесь собирались княжество создавать. И кто же нам помешает навербовать в России тысяч десять-двадцать добровольцев, в казачье сословие их произвести… Земли тут много, буры возражать не будут, потому как наши полководцы, – он отвесил поклон в сторону Басманова с Сугориным, – за год сформируют для их защиты настоящую кадровую армию. Бесплатную и самую страшную в мире.
Флот, тоже не Российский, а наш, название потом придумаем, станем базировать в Дурбане, зачем нам теперь Лоренцу-Маркиш? Денег, надеюсь, хватит, чтобы в Филадельфии и Германии построить десяток крейсеров и броненосцев? Ах, да, еще и французы для России «Цесаревич» сделали! Вот и появятся у нас, трансвальцев, раньше, чем у Японии, современные военно-морские силы. В ключевой точке мира. Никому не подвластные и никому ничем не обязанные…
– Ну и заносит вас, Павел Васильевич, ну и заносит… – скептицизма у Сугорина не убавилось.
– Ладно, – следующий вопрос задал Ростокин. – Правительство мы свалим, с бурами, считай, договорились. А с государем императором Всероссийским как быть? Вы его убеждать возьметесь в необходимости и осуществимости ваших прожектов?
– Зачем я? Мне своей работы хватит. Для таких дел леди Спенсер имеется. Мы из нее нового Распутина сделаем…
Все дружно захохотали. Но Воронцов, смеясь вместе со всеми, подумал: «Ничего, кстати, глупого жандарм не сказал. Все крайне логично и рационально. С нашими возможностями – вполне по силам…»
И еще одна мысль промелькнула: «Не здесь ли ключ к реальности Ростокина? Мы ведь об этом с Андреем говорили – изменился характер Николая, и все пошло совсем по-другому. Вот Сильвия его и перевоспитает. Распутин – не Распутин, а совсем чуть-чуть подправить личность, наделить царя чертами папаши, Александра Третьего, – ничего сложного. Ему ведь только тридцать недавно исполнилось, вполне пластичный материал…»
Кажется, Игорь подумал в том же направлении. Ничего не сказал, однако взгляд его выдал.
– Себя при таком раскладе в каком качестве видите? – спросил Кирсанова Сугорин с долей ехидства. Пусть они и состояли в одном отряде с самого Константинополя, а все-таки армейского капитана он с жандармским ротмистром не равнял. – Наместником новой русской территории не мыслите?
– Да о чем вы, Валерий Евгеньевич? Не по Сеньке шапка. Найдутся достойные люди. Я попроще. Если возражений не будет, желаю в Кейптаун отправиться. На месте присмотреться, что у них и как. Вдруг что и высмотрю интересное, как нашему брату положено. Вы же за такие дела не возьметесь?
Воронцов опять усмехнулся.
Было время, он давал Кирсанову читать интересные книжки, в том числе весь цикл романов об Исаеве-Штирлице. И фильмы тоже показывал. В принципе Павлу нравилось, хотя нередко он обращался к Воронцову с вопросами: «Это что, на самом деле так было?» Получив утвердительный ответ, разводил руками: «Не зря я коммунистов никогда не уважал. Уж такое дилетантство, уж такое… А полковник Гиацинтов в „Пароль не нужен“ – вообще злобная карикатура. Я бы на его месте этого Максима со всем подпольем раскассировал– и делать нечего! Что на самом деле и происходило. Вы разве не знали, что две трети большевиков и эсеров у нас в агентах состояли?
– Однако проиграли вы, а не они, – со странной для самого себя горячностью отвечал Воронцов. Вроде как на белой стороне воюет, а про бывшую Советскую власть все равно упреки слышать неприятно. Жизнь ведь там прожита, пусть и с чувством внутреннего протеста. Так ведь и выбора не было. Потом появился…
– Не ко мне вопрос, не ко мне, – с теми самыми жандармскими интонациями, заведомо утрированными, отвечал Кирсанов. – Наша б воля, кроме «легальных марксистов», вроде господина Струве, все остальные в Акатуе бессрочную каторгу тянули. Да десяток министров посадить – и мировой войны бы не случилось.
– Кейптаун для тебя, – спросил Воронцов, – вроде Владивостока будет?
– Лучше, Дмитрий Сергеевич. Намного. Там, как ни крути, русские люди с русскими глотки друг другу рвали, а здесь мы – деликатненько. Они между собой разбираться станут, мы в сторонке постоим.
Нет, не хотел бы Воронцов видеть Кирсанова в числе своих врагов. Переиграть его было, конечно, можно, но только с использованием «потусторонних» средств и методик. Попросту, с глазу на глаз и в нормальной обстановке – и браться не стоило.
– Так езжай. От меня что-нибудь требуется? – спросил Дмитрий, как заботливый начальник, в отсутствие остальных «командоров» берущий ответственность за «младших братьев» на себя.
– Совсем почти ничего. Денег достаточно, настроения тоже. – Слегка куражась, Павел достал из кармана бумажник, высыпал на ладонь приличную горку крупных неограненных алмазов, от пяти каратов и больше, убрал обратно. – Я бы двух помощников с собой взял, если не возражаете. Как, Михаил Федорович, – обратился он к Басманову, – Давыдова и Эльснера со мной отпустишь? Мужчины они самостоятельные, культурные, очень мне пригодятся, на подхвате. Связь, конечно, будем поддерживать. На всякий случай. Да, кстати, от Новикова с компанией опять ничего?
– К сожалению – ничего. Не повод беспокоиться, но все-таки…
Ростокин, до этого с интересом слушавший пикировку Кирсанова с Воронцовым, нашел повод вмешаться. Он только позавчера пришел с Белли на «Изумруде» в Мозамбик, многих подробностей не знал.
– Сколько, ты сказал, они на связь не выходят?
– Третья неделя пошла…
– Ни по каким каналам? – Игорь имел в виду, что, кроме обычной коротковолновой, имеется еще и прямая связь роботов с собственным коммутатором, при необходимости объединяющим их псевдомозги в общую систему.
– Ни по каким…
– Тогда беспокоиться стоит в единственном случае – они снова вышли из времени. Добровольно или нет – вопрос. В любом другом – с ребятами могло случиться что угодно: убиты, в плену и так далее, но с роботами – нет. Раздавленные танком, что тоже исключается, за отсутствием здесь танков и по причине хорошо развитого инстинкта самосохранения и особой подвижности наших механических помощников, даже в непосредственной близости от ядерного взрыва информационные или тревожные сигналы они подавать все равно будут.
Ростокин был человеком из будущего и моментами соображал быстрее предка.
– Готов согласиться, – кивнул Воронцов, – но разве от этого легче? К тому же могу предложить свой вариант, пооптимистичнее, что ли. Возможно ведь, что там, куда они намеревались проникнуть, особые условия прохождения радиоволн. Или вообще нет никаких условий…
– В мировую войну мы получали письма из дома раз в месяц, в Гражданскую – вообще не получали, – утомленный бессмысленным, на его взгляд, разговором, сказал Сугорин. – Что из этого? Если у вас есть желание – давайте прямо сейчас двинемся на поиски. Здесь нас ничего особенно не держит. А то – попробуйте поискать товарищей другими доступными вам способами.
– Да уж давайте еще немного подождем, – ответил Воронцов. – С неделю, например. Это ничего не меняет. А ты, Павел, езжай в свой Кейптаун. Завидую я тебе, честно сказать…
– А уж как я вам, – не преминул ответить Кирсанов.
– Добираться как думаешь? – уже серьезно спросил Воронцов. – Неужто по железке и через тылы наступающих войск?
– Зачем так усложнять, господин адмирал? Небось не откажете на «Призраке» меня подбросить, куда нужно? Не Гражданская война, в самом деле, и я не подполковник Рощин, через махновские края пробираться. То есть пробрался бы, речи нет, но есть и поудобнее способы.
– Не сомневаюсь, Павел Васильевич. Вы и на Марс полетели бы, как герои упомянутого вами графа Толстого, – ответил с уважительной улыбкой Воронцов. – Законный хозяин на яхте отсутствует, но я думаю, сложностей от этого не будет. «Капитан Ларсен», знающий «Призрак» от киля до клотика, на месте, команда тоже, а Владимир на всякий случай сходит обеспечивающим.
– Значит, завтра к вечеру и отправимся…

 

Эльснера с Давыдовым Кирсанов разыскал в ресторанчике, удобно прилепившемся у склона обращенного к морю холма. Открытая веранда со столиками вокруг мощенного плоским камнем дворика, посередине которого росло единственное, но зато неохватное дерево. Сикомора, наверное. Далеко внизу с гулом разбивался о прибрежные рифы бесконечный и вечный океан.
В очередной раз отвоевав свое и получив положенные «боевые», штабс-капитаны пили местное вино, закусывая дарами моря. Им было хорошо, издалека видно. Неизвестно который раз выжившие, чего никакая теория вероятностей не допускала (не может нормальный человек семь-восемь лет ходить в штыковые и прочие атаки, глотать ядовитые газы, выкарабкиваться из заваленных германскими «чемоданами» окопов, выздоравливать от брюшного и сыпного тифа без всякого пенициллина), молодые еще мужчины беспечно веселились.
Со стороны Мадагаскара по небу надвигались низкие черные тучи, сулящие ливень и грозу. Но и они не пугали. Никакой шторм на такую высоту не достанет, а от дождя и урагана можно укрыться внутри здания, сложенного из местного камня. Португальцы – люди понимающие. Если за сто лет такое строение не снесло штормами, так и сейчас обойдется.
Кирсанов выбрал этих офицеров, зная их уже пять лет, еще и потому, что к разгулу они были не склонны. Вернулись с поля смерти, и пожалуйста, винцом балуются, никакой водки гранеными стаканами.
– Не помешаю, господа? – спросил Павел Васильевич, делая тростью приветственный жест. Как маршал своим жезлом.
– Как же вы помешать можете? – весело блеснул зубами Давыдов. – Это разве мы вам…
Полковник подвинул стул, прислонил к нему трость, снял шляпу. Щелчком пальцев дал знак лакею.
– Не надоело, кстати?
– Что именно? – осведомился обстоятельный Эльснер.
– Да Ваньку вот так валять, Павел Карлович? Пора бы уже в возраст войти, сообразить, что некоторые шутки от частого повторения много проигрывают в остроумии…
– Да оно конечно, – вздохнул Давыдов, – а от некоторых привычек как ни старайся, никуда не денешься…
– Ну вот, чтобы вам немного помочь – имею предложение…
Официант принес Кирсанову бутылку местного вина, мало уступающего произведенному на Иберийском полуострове.
Он сделал совсем маленький глоток, с видом истинного знатока прищелкнул языком.
– А тросточка у вас, Павел Васильевич, непременно с отравленным острием и пружинкой? – тем же невинным тоном спросил Давыдов.
– Какая банальность, Никита Полиевктович. – Жандарм тщательно выговорил сложное отчество. – Всего лишь шесть патронов калибра одиннадцать – сорок пять. Еще вопросы есть?
Вопросов не возникло. Тон полковника к ним не располагал. Все ж таки они были не более чем поручиками военного времени, а он – кадровым ротмистром довоенного. Для понимающих людей это имеет большое значение. Что бы они о себе ни воображали.
Кирсанов закурил папиросу, и это тоже было не совсем обычно. С самого Стамбула его считали человеком некурящим и непьющим.
– О предложении – поподробнее, – полюбовавшись выпускаемыми жандармом кольцами дыма (очень умело), сказал Эльснер.
– Вы себя в близкой перспективе как видите? – вопросом на вопрос ответил Кирсанов. – Уж простите, давненько знаю вашего брата. С самого четырнадцатого года. При всех талантах даже до батальонных командиров недотянули. Что при царской власти, что при новой. Не прав? Вы и под Гумбиненом такие же были. С лихостью помереть – пожалуйста! Головой подумать – уже труднее. Нет?
– Допустим, не нужна нам любая перспектива, – с долей агрессии ответил Давыдов, в то время как Эльснер слегка задумался. Немец, одно слово. – Вот сидим здесь, выпиваем, разговариваем, а что завтра будет – абсолютно наплевать!
– И это понимаю, – согласился Кирсанов. – Я бы и сам с таким удовольствием на все наплевал. А утром просыпаешься – если при памяти, и никуда от мыслей не деться, томить начинает: кто я, для чего я, что делать и кто виноват. Не бывало?
Тут и дождь пришел, забарабанил по навесу каплями, крупными, как шрапнельные пули. От этого стало только уютнее. Повеяло приятной свежестью, пахнущей океанской солью, йодом и будто бы даже тропическими цветами с далекого Мадагаскара. Но это, конечно, была только иллюзия. Какие запахи цветов за четыреста километров?
– Короче, господин полковник, – сказал Давыдов, принципиально переходя на звание вместо имени-отчества.
– «Короче и еще короче» – это из лексики наших старших товарищей, одновременно и младших внуков. У нас должна быть своя терминология. Я предлагаю вам двоим, именно и только, поехать со мной в Кейптаун, где поработать по моей специальности.
– Интересное предложение, – после затянувшейся паузы ответил Эльснер. – Именно нам? С чего же? Мы оснований не давали…
– Есть у меня ощущение, братцы, – переходя на резкий и даже угрожающий тон, сказал Кирсанов, – что вы не только валяете дурака, вы ими и являетесь! Я вас что – в филеры вербую? На друзей по полку стучать? Я вас хочу включить в интереснейшую игру с англичанами и их разведкой. Всего лишь. Образование у вас есть, языки знаете, в любой потасовке, с оружием или нет, устоите. Спину мне прикроете. Вы сами чего хотите? По правде? Надсмотрщиками на алмазные копи или инструкторами в бурскую армию? Так вольная воля. Не смею настаивать…
Шквал с ливнем ударил как следует, почти горизонтально, мгновенно залив веранду до задней стенки. Промокшим гостям на самом деле пришлось спасаться в неприступном для стихий здании, где хозяин уже торопливо разжигал в нижнем зале камин. Он успел за последний месяц убедиться, что русские офицеры (а кто же еще?) всегда платят «без запроса», а сейчас, согревшись и просушив одежду, наверняка закажут что-нибудь подороже и серьезнее, чем легкое вино.
И не ошибся.
– Человек (то есть «омо» – по-португальски»), – крикнул Давыдов. – Ты бы нам рому подал и по хорошему куску жареного мяса, пока твой кабак, на хер, тайфуном не снесло.
– Не снесет, господин. Мой дед строил – пока стоит. Крышу на веранде негры завтра починят. Сейчас все будет…
За настоящим ужином и ромом с Антильских островов Кирсанов легко убедил офицеров, что дело им предлагается увлекательное и почетное. Сулящее в перспективе, кроме славы, немалую конкретную выгоду.
– Сейчас, господа, – сказал Кирсанов, когда ряд предварительных вопросов был согласован к взаимному удовольствию и ливень успел превратиться в обыкновенный дождь, – вызовем карету и отправимся на «Валгаллу». Там вас ждут прежние каюты или любые другие, на ваше усмотрение.
– То есть в казарме нам больше появляться не нужно? – спросил Давыдов.
– Неужели очень хочется? Нет, если там долг неполученный остался или другое что неотложное – пожалуйста. Но на пароходе, на мой взгляд, в любом случае удобнее будет.
Намек более чем прозрачный. Жандарм, по служебной привычке, допускал, что англичане вполне могли подвести свою агентуру к отряду добровольцев. Ничего невероятного – желающих заработать в мире всегда с избытком. Кроме своих кадровых разведчиков, и португальцы могли работать на англичан, и кое-кто из буров, и любой иностранец, состоящий в отрядах волонтеров. Да кто угодно, включая жену губернатора.
Потому Давыдову с Эльснером лучше исчезнуть сразу, до того как они успеют что-то кому-то сказать или просто вызвать интерес своими поспешными сборами. А малозначительного факта, что делись неизвестно куда два ничем не выделяющихся на общем фоне офицера, никто и не заметит. Кроме взводного командира. Тому как раз намек будет сделан, такой, какой нужно.
Фаэтон с поднятым тентом, переваливаясь и раскачиваясь на грубой брусчатке, остановился на краю самого дальнего от города и самого близкого к выходу в море пирса, где была ошвартована «Валгалла». Под бортом у нее спрятался «Призрак». Даже топы его мачт скрывались за высокими надстройками и колоннами труб парохода.
Корабль стоял пустой и темный, словно памятник самому себе на вечной стоянке, светились только положенные навигационные огни да несколько иллюминаторов в передней надстройке.
Но дежурный у трапа был на месте, встретил гостей и передал вахтенному на палубе.
– Командир у себя? – спросил Кирсанов.
– Так точно. Прикажете вызвать?
– Сами найдем.
Бывшие поручики вслед за полковником шли по широкому спардеку, поднимались по трапам с волнующим чувством. Последний раз они были здесь пять лет назад, потом не приходилось. И все было точно так, как тогда. Запах свежевыдраенной тиковой палубы, волны теплого маслянисто-нефтяного воздуха из приоткрытых люков машинного отделения. Леера, за которые они хватались во время жестокого шторма в Ионическом море, не отменившего положенные строевые занятия, но прибавившего им здоровой увлекательности.
Что же это было за чудо! После окопов Мировой, педикулеза, в просторечии называемого вшивостью, но такой степени, что счастливые обладатели шелкового белья, с которого вши соскальзывали вниз, в сапоги, по вечерам разматывали портянки, бурые от собственной крови. После двух лет Гражданской войны, эвакуации из Новороссийска, гнусного Стамбула, где пришлось работать на разоружении Босфорских батарей, надрываясь так, что сдохли бы от переутомления выносливейшие из китайских кули.
Вдруг – светлое явление капитана Басманова в жалком кабаке, а на другой уже день – великолепие трансатлантического лайнера!
– Никита, мы с тобой вместе с какого года служим? С пятнадцатого? – спросил вполголоса Эльснер.
– С шестнадцатого. Тебя прислали взамен убитого капитана Щитникова. Подпоручика – сразу на роту.
– С тех пор мы и крутимся?
– С тех. Странная судьба. – Оказавшись на «Валгалле», Давыдов словно утратил обычный кураж. О смысле жизни задумался. – Посчитать бы, кто выжил из нашего училищного выпуска. Православные попы врут – никакого «воздаяния по делам твоим» не бывает. Буддисты – умнее. Карма – и все на этом.
– Пхе! – сказал Эльснер, поднимаясь на четвертый пролет трапа. – Никто ничего не знает. Сказали бы тебе, что снова вернешься сюда, поверил бы? Никто из тех, кто пришел сюда в двадцатом, не вернулся. А мы – здесь! Заслужили, что ли?
– Господа, – сказал, обернувшись, Кирсанов. – Про карму и прочее – не советовал бы. Не раздражайте судьбу. Приходилось видеть случаи…
О том, что и на гладких ступеньках трапа можно поскользнуться и сломать себе шею, Павел Васильевич говорить не стал. Сами догадаются. Военные люди к подобным намекам чувствительны.

 

Когда Воронцов спросил, где товарищи желают поселиться, Давыдов ответил, что прошлый раз на нижних палубах было хорошо, но неинтересно.
– Денек-другой позволите в высшем классе?
– Как прикажете. Каждому по трехкомнатной с собственным балконом?
– Да нет, мы лучше в одной, веселее будет, – отмахнулся Эльснер.
– Вестовой вас проводит, – кивнул Дмитрий. – И будет при вас находиться, исполняя любые пожелания, кроме заведомо преступных. Это я так шучу, – улыбнулся он в ответ на недоуменные взгляды офицеров.
– До утра отдыхайте, а потом я передам вам документы, с которыми стоит познакомиться… Кейптаун – город не простой, англичане – народ въедливый, и ваши честные биографии нуждаются в определенной корректировке, – добавил Кирсанов.
Широкие, застеленные коврами коридоры шлюпочной палубы, где офицерам раньше бывать не приходилось, поражали богатством убранства и гулкой пустотой. Становилось даже немного не по себе, будто заблудились в улицах и переулках вымершего города.
Молчаливый матрос в белой форменке довел их до дверей последних на этом ярусе кают.
– Выбирайте, господа. – Он протянул ключи. – Эти самые удобные, с выходом на променад-дек.
– Что выбирать, открывай любую, на счастье… – ответил Давыдов.

 

…Следующей ночью «Призрак» с тремя пассажирами, почти неслышно гудя турбиной экономического хода, вышел в море. На штурманском экране был обозначен предполагаемый курс грузопассажирского парохода Российской Восточно-Азиатской компании «Царица», совершавшего регулярный рейс Владивосток – Петербург с заходом в Кейптаун. Именно предполагаемый, никакой возможности установить истинный не имелось по причине отсутствия радиосвязи, в терминах той поры – «беспроволочного телеграфа». Расчет велся на основании даты выхода из Владивостока, средней скорости, опубликованного в газетах расписания и по аналогии с прецедентами. Обычно, не учитывая всяческих форс-мажоров, суда на этой линии не выбивались из графика более чем на сутки.
Хорошо, что яхта была оснащена локаторами, позволяющими просматривать океан в радиусе пятидесяти миль, иначе пришлось бы утюжить океан длинными галсами без особой надежды на успех рандеву.
Желанная отметка на экране появилась всего на три часа позже, чем ожидалась.
– Молодцы, как по рельсам идут, – похвалил капитана и штурманов «Царицы» Белли. – Погода благоприятствует, и машины в порядке.
– Вы уверены, что капитан остановится по вашему сигналу? – спросил Кирсанов. Он хорошо помнил, что, следуя его указаниям, капитан «Ватергюсса» не остановился даже после предупредительных выстрелов британцев.
Старший лейтенант улыбнулся снисходительно.
– Не может не остановиться. У русских в море свои законы…
Пояснять, что имеется в виду, Белли не стал.
Держа на гафеле трехфлажный сигнал, «Призрак», прибавляя ход, двинулся на пересечение курса лайнера. Через час пароход стал виден в бинокли. Довольно большой, в восемь тысяч тонн водоизмещением, он, кроме генерального груза, мог принимать двадцать пассажиров первого класса и пятьдесят – второго.
Две высокие трубы старательно дымили, бурун у прямого форштевня говорил о том, что скорость «Царицы» не меньше двенадцати узлов.
Как и рассчитывал Белли, заметив яхту и прочитав сигнал, вахтенный штурман вызвал на мостик капитана. Ему принимать решение.
Через несколько минут пароход ответил «Ясно вижу», к реям пошли черные шары, сообщая о том, что он стопорит ход и ложится в дрейф.
Океан лежал зеркально-гладкий, будто тихое озеро, подходить к борту можно было без опаски. Матросы выбросили кранцы.
У правого борта парохода столпилось около десятка любопытствующих пассажиров. Редкое развлечение в долгом рейсе – посмотреть на красавицу-яхту.
– Что вы имеете мне сообщить? – прокричал капитан в большой медный рупор. По-английски, естественно.
– Прошу разрешения пришвартоваться и подняться на борт, – ответил Белли, сильно задирая голову. Мостик «Царицы» нависал над «Призраком» на уровне середины мачт.
– По штормтрапу подниметесь или парадный вывалить? – с долей иронии осведомился капитан. Опасаться ему было нечего, о пиратах в этих широтах не слышали давным-давно. Но если он сочтет причину остановки неподходящей, наверняка выставит приличный счет.
– Оркестра тоже не надо, – ответил Белли. Те, кто понял, – засмеялись.
На палубу первым легко взбежал старший лейтенант, за ним – с меньшей сноровкой – Кирсанов.
– Отойдемте в сторонку, капитан, – предложил жандарм, после чего перешел на русский. Представился сам и представил Владимира. Поскольку в нынешнем Российском флоте его звание отсутствовало, он был назван просто лейтенантом. На капитана второго ранга не тянул по возрасту, раньше тридцати этот чин получить было трудно, особенно в мирное время.
– Слушаю вас, господа, – ответил капитан парохода Геннадий Арсеньевич Челноков, солидный моряк с полуседой бородой и бакенбардами в духе прошлого царствования. Тон его и благодушное лицо выражали полную предупредительность. «Царица» принадлежала к так называемому Добровольному флоту, суда которого в случае войны становились вспомогательными крейсерами, и комсостав его комплектовался из флотских офицеров запаса. И сам он был бывшим лейтенантом Черноморского флота, хорошо, что не Балтийского. Кроме кое-кого из старых преподавателей Морского корпуса, общих знакомых у них с Белли не имелось. Сама же фамилия внушала уважение.
– Государственные интересы требуют, чтобы вы приняли на борт меня и двух моих сотрудников, – доверительно сказал Кирсанов, угощая капитана папироской. – Документы у всех в полном порядке. Только нужно, чтобы вы оформили два билета от Владивостока, один от Шанхая. Полную стоимость мы оплатим. Не возражаете?
– О чем речь, господа! Все сделаем, устроим в первом классе, там больше половины кают свободно.
– Вот и хорошо. Обсудить подробности время у нас будет. Прикажите на вахте, чтобы спустили на яхту концы и приняли багаж…
Давыдов и Эльснер забрались на палубу, за ними вверх пошли тяжеленные, как тогда было принято, очень крепкие и водонепроницаемые чемоданы. Мода путешествовать по миру с кейсами еще не привилась. Странствовали по принципу: «Все свое вожу с собой».

 

Распрощались с Владимиром крепкими рукопожатиями. Неизвестно, доведется ли встретиться. У моряков своя судьба, у разведчиков – своя.
– Я вам, признаюсь, завидую, – сказал Белли. – Мы, пожалуй, отвоевались, а вам все только предстоит.
– Особенно не стоит, – похлопал его по плечу Кирсанов. – Почаще вспоминайте нашу встречу на омском вокзале. Много ли вы тогда романтических чувств испытывали, хотя в романе ваши приключения могли быть описаны крайне увлекательно. До сих пор помню ваши глаза, когда вы отмылись, переоделись и сели за прилично накрытый стол в салон-вагоне…
Лейтенант не нашел что ответить, кивнул и ловко, как обезьяна, соскользнул по штормтрапу на свою палубу.
Пароход и яхта обменялись гудками и разошлись, «как в море корабли».

 

С тех пор как открылась для движения поездов Транссибирская магистраль, желающих путешествовать с Дальнего Востока в столицы и центральные губернии морем сильно поубавилось. Билеты на весь маршрут покупали только истинные любители экзотики да люди, которым доктор прописал оздоровительную прогулку через три океана. Пассажиры обычно подбирались промежуточные, до тех портов, с которыми иного сообщения не было. Из Владивостока до Шанхая, оттуда до Сингапура, с Сингапура на Маврикий и так далее.
Это Кирсанова вполне устраивало.
Капитан Челноков отвел каждому по каюте в надстройке. Не тот, естественно, уровень комфорта, которым попользовались офицеры в люксах «Валгаллы», но вполне прилично. Люди же все были родом из этого, все еще девятнадцатого века. Гальюн один на всех, в конце коридора, душ тоже один, зато – с пресной водой. Экипаж мылся забортной.
До Петербурга в первом классе плыл только действительный статский советник Ермолаев Евгений Лаврентьевич с женой Полиной Ивановной и двумя сыновьями, одиннадцати и тринадцати лет. Выслужив полный пенсион и кое-что подкопив на службе, решил напоследок мир посмотреть и детям показать. Другой раз вряд ли доведется.
Обедали за капитанским столом этим же составом. Разнообразная публика, населявшая двухместные каюты ниже палубы, кормилась вместе с помощником и штурманами.
Угощали, впрочем, почти одинаково. Камбуз на «Царице» был общий. Различались только напитки и закуски.
Чиновник оказался очень приличным человеком, около шестидесяти лет, всю жизнь прослужившим по судебному ведомству, но сохранившим крепкое здоровье и своеобразный юмор в духе Салтыкова-Щедрина. Супруга была лет на двадцать младше, круглолица и смешлива. В такой компании и до самого Питера плыть было бы необременительно.
К первому табльдоту Кирсанов выставил две бутылки шампанского и наилучший коньяк, который прихватил из винных погребов «Валгаллы» для подобных случаев. Если изображаешь богатого коммерсанта, нужно соответствовать. Давыдов сыпал анекдотами предвоенной (1910–1914 гг.) поры, никем здесь не слыханными, но попадающими в общий тон. Более поздние вызвали бы только тягостное недоумение. Имел успех.
Допив чай, пусть и лучших китайских сортов, но сильно уже отдающий затхлостью цистерн, Павел Васильевич указал капитану глазами, что самое время поговорить о делах.
Трехкомнатное помещение Челнокова, мало уступавшее хорошей городской квартире (да и как иначе, попробуйте жить в море восемь месяцев из двенадцати), удивило Кирсанова обилием книг. Он даже отвлекся от главной темы, рассматривая корешки.
– Почитываем, да, почитываем, – довольным голосом ответил капитан, увидев его интерес. – Только вы уж меня просветите. Что за интерес у уважаемого мною ведомства в их Кейптауне?
– Газеты давно читали? – спросил Кирсанов, отходя от полок и садясь в кресло напротив Геннадия Арсеньевича, снова задымившего хорошей, а главное – сухой папиросой. В тропиках не только одежда, но и табак мгновенно сыреет, покрывается плесенью. Нормального же хьюмидора, герметичного, с термометром и гигрометром, у капитана не было.
– Самые свежие – в Шанхае. Двухнедельной давности.
– Тогда вы ничего не знаете, – и в коротких словах передал то, что случилось позже.
– Интересно, – протянул Челноков. – Ничего против не имею. А вы – как раз по этому поводу?
– Если начинаются события международного, более того – исторического масштаба, нельзя оставлять их без присмотра, – туманно ответил Кирсанов.
– Понимаю, – сказал капитан. – Объясните, что требуется от меня.
Павел объяснил, легким намеком присовокупив, что старания капитана не будут забыты.
– Ерунда это, – отмахнулся тот. – Больше того, что есть сейчас, мне не нужно. Ордена, чины – все тлен.
– Совершенно согласен. Но какой-никакой капиталец за спиной гораздо полезнее для нервов, чем пустой карман. Что никак не отменяет усердия и патриотизма. Пассажиры до Кейптауна у вас есть?
– Нет.
– Очень хорошо. Мы – сойдем. Вместе со всеми, кто решит погулять по городу. И – не вернемся. Наш багаж хорошо бы сгрузить так, чтобы это никому не бросилось в глаза. Например, с катера миль за десять-пятнадцать до порта. Сделаем?
– Контрабанда? – привычно насторожился капитан.
– Какая контрабанда, – расплылся в улыбке Кирсанов. – Просто оружие. Могу предъявить, хоть сейчас. Причем оружие личное, не для продажи. Много, конечно, так условия требуют.
– Это меня совсем не касается, – сказал Челноков, посуровев лицом. – Но сделаем. Вспомогательным крейсерам, о чем вы, конечно, знаете, приходится пушки в угольных ямах возить, на случай внезапной войны.
– Что тут не знать, знаю, конечно. Интересы Империи требуют. А то, на самом деле, альбионцы эти заняли все морские пути и воображают, что лучше всех. Пора разобраться по справедливости. Самое время…
– У нас впереди почти двое суток. Успеем спланировать, как надо, – заверил капитан. – А пока – извините. Пора за вахтой присмотреть.
Назад: Глава шестнадцатая[93]
Дальше: Глава восемнадцатая