Глава двенадцатая
Крейсера приближались с норд-веста, имея скорость около пятнадцати узлов. Капитан не разбирался в военных кораблях, «в лицо» знал только отечественный «Кенингин Вильгельмина», флагман голландского флота, отличающийся крупнокалиберным башенным орудием на баке. Справочников «Джена» на пароходе, естественно, не имелось.
Зато оба крейсера были мгновенно опознаны в рубке «Изумруда», три дня назад получившего сообщение от Кирсанова и вышедшего из Лоренцу-Маркиша навстречу пароходу.
Головной – «Эклипс», постройки 1897 года, водоизмещение 5700 тонн, бронепалубный, скорость 18,5 узлов, вооружение 5 – 152-мм, 6 – 120-мм, не считая малокалиберных противоминных пушек. За ним, чуть мористее, «Гибралтар» – штука посерьезнее. Водоизмещение 7500 т, два 234-мм. орудия и десять шестидюймовок, довольно прилично бронирован, особенно казематы и боевая рубка. Скорость – восемнадцать узлов.
Все эти данные сообщил Ростокину и Алле лейтенант Белли, перед походом заучивший наизусть силуэты и характеристики всех неприятельских кораблей, с которыми, возможно, придется иметь дело в этих краях. Сделал он это скорее для собственного удовольствия и тренировки памяти, потому что вся необходимая информация мгновенно высветилась на обзорном экране рядом с изображениями кораблей. Картинка была яркой, передающей мельчащие детали, как если бы крейсера наблюдались с расстояния в несколько кабельтов в хороший бинокль. Даже, пожалуй, лучше. Трехметровые горизонтально-базовые дальномеры, установленные на марсах «Изумруда», сами по себе обладающие великолепной разрешающей способностью, передавали преобразованный сигнал в главный бортовой компьютер, где он подвергался нужной обработке, сличался с имеющейся информацией и выводился на экран в любом нужном масштабе и с идеальной цветокоррекцией.
При этом крейсер пока что держался за чертой горизонта, приподняв над ней только верхушки мачт, и заметить его британским сигнальщикам было невозможно. Даже если бы знали, в какую сторону смотреть. Но они и все офицеры, столпившиеся на мостиках «Эклипса» и «Гибралтара», таращились на голландский пароход, из последних сил преодолевающий встречную четырехбалльную волну.
Этим «просвещенные мореплаватели» отличались от офицеров Российского Императорского флота, которым строго-настрого запрещалось отвлекаться в сторону «интересного борта». Если уж оказался на мостике, в свою вахту или случайно, возьми себе определенный сектор и наблюдай его, дабы не предаваться пустым забавам, как писал в своих указах и инструкциях еще Петр Великий.
– Как думаешь, – спросил Ростокин у командира, – будут они его останавливать для досмотра?
– По нынешним законам не имеют права, в открытом море, – ответил Белли, продолжая наблюдать за эволюциями крейсеров, – но скорее всего – да. Голландский пароход, а для них что буры, что голландцы – все едино.
– И тебе этого очень хочется?
– Безусловно. В противном случае у нас не будет повода вмешаться…
Игорь, хотя и имел случаи познакомиться с деятельностью английской разведки в двадцатые годы будущего века, все же оставался по воспитанию человеком второй половины двадцать первого. Не было у него инстинктивной враждебности к гордым британцам, которые в середине XXI века ничего интересного как нация не представляли. Давно забылись, а большинству обывателей изначально оставались неизвестными все бесконечные русско-английские конфликты.
Однако, начиная с шестнадцатого века, не было у России более последовательного, упорного, бескомпромиссного врага. Можно сказать – руководимого не геополитической логикой, а подобием инстинкта. Независимым от того, имелись конкретные поводы или нет. Редкие периоды дипломатических «оттепелей» или даже военных союзов ничего не меняли в сути отношений. Бесконечные вмешательства в российские интересы на Кавказе, в Средней Азии, Персии, Турции, инспирированная Британией Крымская война вполне достойна быть названной мировой войной XIX века, в которой Россия была вынуждена сражаться сразу на шести театрах военных действий (причем на всех, кроме Крымского, – победоносно), против коалиции держав: самой Англии, Франции, Турции, Сардинского королевства.
Даже в двух мировых войнах, оказавшись союзником России, Англия, сама захлебываясь кровью, не забывала о том, что такому союзнику следует вредить больше, чем прямому противнику. Пропустили «Гебен» и «Бреслау» в Черное море, затеяли самоубийственную Дарданелльскую операцию, задуманную единственно для того, чтобы раньше русских оказаться на Босфоре. О Второй мировой тем более вспоминать не стоит. Рузвельт, плох он был или хорош, но кое-как выполнял союзнические обязательства, а Черчилль с первого до последнего дня думал только о том, чтобы Россия (пусть и называлась она СССР) не добилась в этой войне никаких геополитических выгод и преимуществ.
Владимир Белли, как и все знающие историю люди его поколения и двух следующих тоже, относился к британцам с гораздо большей неприязнью, чем к тем же немцам или туркам. Те что – враги и враги, но предпочитающие стрелять в лицо, а не в спину. С ними при случае по-людски поговорить можно, в промежутке между войнами, с англичанами же – никогда. Они уверены, что русские – лишние на этой земле.
– То есть – провокация? – спросил Ростокин.
– При чем здесь провокация? – слегка обиделся лейтенант. – Мы не в полиции работаем. Спокойно плывет по морю пароход, никого не трогает, в полном соответствии с обожаемым британцами принципом «фри трейд». Нами зафрахтованный. Везет то, что хочет, туда, куда надо. Если англичане пройдут мимо – мы препятствовать не будем…
С этими словами Белли двинул ручку машинного телеграфа на «Средний ход». Средний для «Изумруда», он превышал «Полный» для неприятеля.
– А если не пройдут?
Ростокин с Аллой специально напросились в этот поход. Игорю на самом деле было интересно, какая тут затевается интрига, как военному журналисту. Аренда дряхлого парохода для того, чтобы переправить в Трансвааль оружие, выглядела полной бессмыслицей. То же самое можно было совершить без всякого риска, прямо в порту наштамповав дубликатором какое угодно оружие в любых количествах. Ростокин даже подозревал, что по особым каналам сведения о «Ватергюссе» были переданы компетентным британским службам.
Хорошо, пусть так, он будет наблюдать, как развиваются события.
– Если нет – это их выбор.
Выбор англичане безусловно сделали, со всей свойственной им бесцеремонностью. «Если мне это надо – значит, так и будет!»
«Эклипс» еще прибавил скорость и начал обгонять пароход, подняв трехфлажный сигнал «Предлагаю остановиться для досмотра».
Белли прочел его сразу, а капитан «Ватергюсса», пожав плечами, обратился к своему единственному помощнику и штурману:
– Что это они там за вымпела вывесили?
– Я такого не понимаю, – ответил штурман, сплевывая за борт жевательный табак.
Кирсанов отошел в самый угол мостика, чтобы не мешать. Морских сигналов он тоже не знал. Достаточно и того, что Белли передал ему по рации: «Неприятеля вижу, действую по обстановке». Прямой опасности для парохода с его ценным грузом больше не было. Англичанам очень скоро станет не до него. Теперь стоит опасаться только предупредительных выстрелов, «случайно» попавших в пароход.
С крейсера, который находился на расстоянии около полутора миль, в дополнение к флажному сигналу замигал ратьеровский фонарь.
– Разрази гром их королеву, я думаю, что они требуют остановиться, – нервно откашлявшись, сказал капитан.
– Будем идти, как идем, – ответил штурман. – Мне сдается, это похоже на пиратство в открытом море…
– Защищаться нам все равно нечем…
– Пусть берут на абордаж, а потом в морском суде в Лондоне или Амстердаме выяснится, кто прав, а кто нет…
Капитан позавидовал хладнокровию своего помощника.
– Запишите все это в вахтенный журнал, вдруг пригодится, – сказал он с глубоким сомнением. Ничего другого все равно не оставалось. Они жили в те сравнительно благословенные времена, когда грузовые пароходы в море еще не топили от нечего делать, и до «Лузитании» оставалось целых пятнадцать лет.
Капитан, ничего не говоря помощнику, все же надеялся на чудо. Уж очень убедительно звучали слова иностранца, передавшего ему пачку фунтов, никак не оговоренных раньше. Умеют же люди внушать к себе уважение. Без всяких расписок сунул в руку и сказал, кроме прочего:
– Мастер Тромп, надеюсь, эти деньги укрепят вашу решимость. Есть поговорка: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское». Рискуйте, будет что вспомнить. И твердо помните – мы себя обижать никому не позволяем.
Очень хотелось спросить, кто такие «мы». Капитан знал массу языков, но не смог уловить ни малейшего намека на акцент, приоткрывший бы национальность заказчика. В слова об «уругвайском еврействе» он не поверил с самого начала.
Более же всего мастера Тромпа удивило то, что человек, годившийся ему в сыновья, держался столь властно и говорил с жесткостью, достойной адмирала.
Как бы там ни было, если не случится самого худшего, спрятанных в «набрюшнике» денег хватит, чтобы, добавив к уже скопленным за долгие годы плаваний, уйти на покой, не слишком нуждаясь. А о грузе он ничего не знает и знать не хочет. Есть фрахт, коносамент, другие бумаги, есть и представитель грузоотправителя, он отвечает за все, а капитан – только за свой пароход и верность курса.
– Начинаем работать по схеме «Корсар», – передал Белли по радиотелефону Кирсанову.
Чем хороши нынешние времена – так это ощущением свободы и независимости. Свободы действовать по собственному усмотрению и вне зависимости от новомодных технических выдумок – радиолокаторов, пеленгаторов, самолетов-разведчиков, подводных лодок, которые так осложняли жизнь следующих поколений военных моряков. А здесь нет в поле зрения неприятельского судна – и беспокоиться не о чем. Появится – все будет решать скорость, умение маневрировать, дальнобойность орудий и меткость комендоров. Как в настоящем рыцарском поединке.
Старший лейтенант Белли был несказанно горд тем, что в двадцать пять лет командует лучшим в мире крейсером. Жизнь складывалась прекрасно. Ледяным тоскливым вечером на омском вокзале судьба дала ему шанс, единственный выигрышный среди миллионов пустых или роковых. Без всяких усилий с его стороны, за исключением того, что он барахтался до последнего, как лягушка в горшке со сметаной, и сумел дожить до нужного момента. Ну а дальше просто исполнял свои обязанности, как учили. И вот он стоит на мостике своего корабля и готовится выиграть свой первый бой.
Старый героический «Изумруд», встретившись с вражескими крейсерами такого класса, мог бы рассчитывать только на мощность своих машин, позволявших дать двадцать четыре узла против их восемнадцати, а нынешний – совсем другое дело.
Владимир не испытывал, подобно Ростокину, душевных терзаний по поводу неравенства сил. Он ведь не собирался предательски нападать из-за угла на беззащитного противника. Англичане, кичащиеся своим «джентльменством», уже не раз доказали, что джентльменами стараются выглядеть только в своем кругу. Выстрел из бакового орудия «Эклипса» по курсу парохода, означающий требование застопорить машины и лечь в дрейф, один в один повторяет действия их эсминцев против «Валгаллы» в двадцать первом году, когда Белли получил из рук Колчака мичманские погоны.
Может быть, сейчас на крейсерах несут службу такие же юные сублейтенанты, которым через двадцать лет предстоит стать коммодорами и адмиралами, и теперь они получают первые уроки службы под девизом: «Кто взял, тот и прав! И плевать мы хотели на законы и обычаи».
Что ж, всякая палка – о двух концах, от века известно.
Белли двинул рукоятку телеграфа на «Полный». «Изумруд», легко разрезая волну, начал разгоняться, причем вместо столбов черного дыма, бьющих из труб англичан и затягивающих мглой половину горизонта, над ним тянулась едва заметная полоса сероватого горячего воздуха. Почему и заметили его сигнальщики «Гибралтара» недопустимо поздно, когда он приблизился уже на десять миль. Для стотридцатимиллиметровок русского крейсера – дистанция открытия действительного огня. Для английских пушек далековато, конечно. В конце девятнадцатого века нормальной считалась втрое меньшая.
Появление неизвестного, явно военного корабля вызвало среди командования обоих крейсеров скорее недоумение, чем панику. Хотя ни один сигнальщик и офицер не смогли определить имя и национальную принадлежность незнакомца, но тип не вызывал сомнения. Он относился к дальним разведчикам, или «скаутам», только недавно начавшим входить в военно-морскую моду.
Но кораблей с таким силуэтом и архитектурой не числилось в составе ни одного из мало-мальски серьезных флотов. Это не был француз, немец, американец, русский. О вероятных противниках и соперниках англичане знали все. Даже о тех единицах, что пока находились в постройке. До Первой мировой войны понятия «военной тайны» в нынешнем понимании еще не существовало. Та же Великобритания и Германия, невзирая на собственные стратегические расчеты в отношении России, безотказно строили для нее боевые корабли на своих верфях.
Впрочем, имелось в мире достаточное количество мелких «морских держав» вроде Чили, Аргентины, Бразилии, Португалии, заказывавших штучные экземпляры боевых единиц самого экзотического вида и назначения на частных верфях, запоминать силуэты и ТТХ которых старались только истинные любители. Строевым офицерам крупнейшего в мире флота это было ни к чему.
– Что-то похожее, кажется, я встречал в одном журнале, – с долей сомнения сказал инженер-механик «Гибралтара», – немцы проектировали крейсер похожего типа для России, но не уверен, дошло ли дело до постройки…
– Не имеет значения, – пожал плечами командир, – в строю ни у тех, ни у других этого корабля нет. И меня гораздо больше интересует, зачем и почему он появился здесь именно сейчас. В его присутствии потрошить голландца будет не слишком комфортно.
– Да наплевать, сэр, – хохотнул старший офицер. – Международной морской полиции пока не придумали. Сейчас мы предложим ему показать флаг, поболтаем о том, о сем, да и разойдемся. Что ему тут делать? Мы все в нейтральных водах. Голландец от нас в любом случае не уйдет…
– Пожалуй, – с некоторым сомнением ответил командир. Ему не нравилась агрессивная решительность, с которой чужой крейсер шел на сближение. Дьявол его знает, если это на самом деле немец или русский, могут быть неприятности. Вильгельм и Николай настроены недружелюбно, несколько раз намекали, что готовы оказывать бурам поддержку и помощь… А вступать в бой с боевым кораблем великих держав он права не имеет. Будь это хоть речная канонерка. Вздумает этот «скаут» конвоировать голландца до порта назначения, что в таком случае делать?
– На вахте – попросите крейсер показать флаг, – приказал коммодор.
В это время «Ватергюсс», тоже обнаружив приближающийся «Изумруд», проигнорировал английский предупредительный выстрел и начал поворачивать ему навстречу. Так посоветовал капитану Кирсанов, а Тромп решил повиноваться, не задавая лишних вопросов.
Пусть стремительно, с высоким буруном у форштевня мчащийся корабль выглядит куда меньше английских, слабее вооружен, но ведет он себя весьма решительно. Так, будто уверен в своем превосходстве. Ему виднее. Голландца это не касается, они сами между собой разберутся. А пока будут разбираться, под шумок можно и ускользнуть, потерявшись в густеющей на осте предшквальной мгле.
Командир «Эклипса» не знал об обуревающих старшего по команде коммодора сомнениях. Весь пребывая в азарте охоты, увидев маневр парохода, он тоже переложил руль и приказал следующий выстрел дать из шестидюймовки, целясь как можно ближе к форштевню. Хорошо бы как следует обрызгать голландца, сразу бросит валять дурака. Чужой крейсер он решил игнорировать, по-своему резонно считая, что, какой бы принадлежности тот ни был, помешать все равно не сможет. С морскими державами Англия сейчас не воюет, а если бы даже и воевала – легкий крейсер не противник двум тяжеловооруженным бронепалубным.
– Ну вот, – сказал Белли Ростокину, – это же типичное хулиганство. А если бы вдруг попали? Там ведь живые люди, причем невоеннообязанные…
– Скажите, Владимир, – вдруг спросила Алла, – если вы сейчас поднимете Андреевский флаг и возьмете пароход под свою защиту, англичане вас посмеют тронуть?
– Попробовали бы, – усмехнулся старлейт. – Единственное, чего они по-настоящему боятся, так это наших рейдеров. «Рюрик» с «Россией» и «Громобоем» такого шороха в океане наведут…
– Так сделайте это. Покажите флаг и разойдитесь…
Алла, как и все прочие женщины Братства, вызывала у Белли восхищение, часто переходящее в вожделение, и спорить он с ними не умел, помня, как они заботились о нем, несчастном гардемарине, но сейчас ответил твердо:
– На войне, как на войне. И у меня приказ: «Неприятеля в случае встречи – обезвредить!»
– Вы готовы уничтожить полторы тысячи человек, которые на вас не нападают?
– Я сказал – обезвредить, а не уничтожить. Но если они будут слишком неблагоразумны – придется действовать по обстановке.
Алла пожала плечами и отвернулась.
– Поднять нужный флаг! – приказал командир вахтенному офицеру. – Баковое – огонь по «Гибралтару», ютовое – по «Эклипсу». Близкими недолетами!
Он не хотел сразу стрелять на поражение, руководствуясь неким подобием дуэльного кодекса. Сначала нужно бросить вызов, убедиться, что противник его принял, а уже потом… Каждый волен отказаться, как в известном анекдоте: «Вы заявили, что я негодяй и трус. Именно поэтому я не стану с вами драться».
А то, что ты неизмеримо лучше стреляешь и фехтуешь, чем соперник, так это его личная проблема, как любят повторять те же гордые британцы.
Флаг, взвившийся на гафеле «Изумруда», был Трансваальским. Отсутствие выхода к морю у бурских республик отнюдь не препятствие к тому, чтобы завести собственный флот. Покупаешь корабли, можно с экипажами, которым предоставляешь гражданство, договариваешься об аренде подходящего порта с нейтральным государством – и вперед. У Боливии, по крайней мере, свои ВМС имеются.
Все это было своевременно проделано. Президент Трансвааля Пауль Крюгер, получив подобное предложение, развеселился до чрезвычайности. Он, разумеется, не поверил ни одному слову Новикова, исполнявшего привычную роль господина Ньюмена, о том, что он выступает как частное лицо. Ему гораздо проще было поверить, что за спиной молодого авантюриста стоит одна из великих держав, которой просто неудобно в данный момент затевать очередной мировой кризис. Что будет дальше – посмотрим, а за вполне символическую в нынешних обстоятельствах плату получить собственный флот и гарантированные поставки оружия – это великолепно. Крюгер вознес многословные благодарственные молитвы Творцу всего сущего и незамедлительно подписал необходимые документы.
Англичане, сколько их было на обоих мостиках, вначале несказанно удивились, потом дружно и грубо расхохотались. Ах, вот у деревенщин, привыкших ездить на запряженных быками фургонах, появился собственный крейсер! Базирующийся скорее всего на один из портов Мозамбика. Или Мадагаскара. Если на германские – его должны сопровождать угольщики и другие суда снабжения.
Коммодор, руководивший парой крейсеров, испытал облегчение. Был бы этот крейсер чьим угодно, стоило думать о дипломатии, а если откровенно показан флаг страны, находящейся в состоянии войны, решение напрашивается единственное. Атаковать и уничтожить.
Главный калибр у бурского (чьим бы он ни был на самом деле) крейсера – сто двадцать миллиметров, никак не больше. Число орудий – восемь, от силы.
Забыв о голландском пароходе, англичане начали разворот, рассчитывая взять дерзкого «в два огня», на сходящихся курсах.
«Гибралтар» издалека походил на броненосец типа «Пересвет», и его бортовой залп мог сокрушить «Изумруд» и любой легкий крейсер с одного раза. Если бы попал. Английскому коммодору стало не по себе, когда снаряды 234-мм пушек, не говоря о шестидюймовках, легли едва на половине дистанции.
– Старший, – сдерживая ярость, обернулся он к артиллеристу, – это – что?
– Как будто сами не знаете. Это все, сэр! Предел. Продолжайте сближение, и мы, наверное, его достанем… Если не сбежит. Еще сорок кабельтов…
– А это? – Коммондор задохнулся, когда четырехорудийный залп с «Изумруда» взметнул серо-зеленые столбы воды под самым бортом.
– Я не знаю, сэр. По дальномерам до него сто. На столько пушки не стреляют…
С «Изумруда» замигал сигнальный фонарь. Писали по-английски.
– «Уходите. Иначе перехожу на поражение. И да поможет вам бог», – отчетливо прочитал сигнальщик.
– Негодяй, подонок! Что он себе позволяет?! – Коммодор едва не подавился собственной бранью.
– Мне кажется, у него есть некоторые основания, – ядовито ответил старший артиллерист. Второй залп с «Изумруда» лег под бортом «Эклипса».
– Вы настаиваете на продолжении? – спросил артиллерист у командира, когда мощные пушки крейсера выбросили свои снаряды в море, напугав только рыб.
– Я в растерянности, – честно ответил коммодор. – Но, думаю, стоит попробовать. Через десять минут полного хода мы его достанем…
– Не могу ничего гарантировать, сэр. На предельной дистанции, при такой скорости смещения цели процент попадания даже теоретически не превышает трех процентов. Из ста снарядов в лучшем случае могут попасть только три…
Командир «Гибралтара» был из того поколения моряков, что начинали службу в эпоху дерево-железных кораблей, стрелявших из дульнозарядных пушек практически в упор, с темпом один выстрел в пять минут. А главным средством поражения считался таран. Исходя из опыта сражения при Лиссе.
– Значит, в худшем случае мы можем получить от «бура» не больше? Это терпимо?
– Мы выдержим и двадцать попаданий, и тридцать. Решать вам. Мои комендоры сделают все, что в их силах. Только мне очень не нравится, что с первого залпа противник добился накрытия… Новые пушки Круппа?
– Вам лучше знать. Я приказываю – «полный вперед»! Остальное зависит от вас. Сигнал «Эклипсу» – «Делай, как я!».
У Владимира Белли, запомнившего бой «Валгаллы» с английскими эсминцами в Черном море, никакого собственного гениального плана сражения не было. Он не Ушаков и не Нельсон. Да и ни к чему.
Идя по широкой циркуляции, центром которой условно считались английские крейсера, а радиус составлял семьдесят кабельтов (на десять больше предельной дальности британских пушек), он отдал команду баковому и двум казематным орудиям левого борта стрелять по «Гибралтару», остальным – по «Эклипсу». Беглым огнем, целясь под корму.
Новикову с Шульгиным не хотелось стрелять по английским уланам на поражение, боевого ожесточения, неизбежно вызываемого зверствами врага и собственными потерями, у них еще не появилось. Точно так же Белли не испытывал желания накрыть противостоящие крейсера сокрушительным огнем, учинить им локальную «Цусиму». А ведь мог бы! Они этого вполне заслуживали, в грядущей через четыре года войне японцы воевали с Россией на английских кораблях, стреляли английскими снарядами, за английские деньги и по британскому наущению. Белли находился в гораздо более выгодном тактическом положении, чем даже адмирал фон Шпее в сражении английской и немецкой эскадрами при Коронеле (ноябрь 1914 г.). Там силы были технически равны, немцы просто лучше маневрировали и стреляли. Могло повернуться и по-другому.
Белли, будучи всего лишь старшим лейтенантом, «молокососом» в сравнении с тертыми жизнью «морскими волками» (никогда, впрочем, не воевавшими), действовал гораздо грамотнее. Усвоил опыт следующих трех войн. Пользуясь преимуществом в скорости, правильно использовал погодные условия. Энергичным маневром зашел с наветренной стороны, и теперь встречная волна постоянно захлестывала англичанам порты батарейных палуб, а бортовая качка почти не позволяла целиться. В XIX веке не додумались даже до простейших орудийных стабилизаторов.
Только если в сражении с «Шарнхорстом» и «Гнейзенау» именно погодные условия и неумение адмирала Крэдока к ним примениться привели «Монмут» и «Гуд Хоуп» к катастрофе, то сейчас они играли незначительную роль. Целься, не целься, а если противник держится вне зоны поражения – какая разница? Сами по себе английские пушки, может, и могли добросить снаряд на 80–90 кабельтов, но конструкция станков и имевшиеся прицелы ограничивали действительность огня от силы шестьюдесятью. Дальше – простое сотрясение воздуха и перевод денег.
А 130-мм длинноствольные, модернизированные по последним достижениям артиллерийской науки орудия «Изумруда» легко били на 120 кабельтов, при использовании лазерных систем наведения – с точностью до девяноста процентов.
Владимир успел застать то время, когда русский флот, усвоив урок Цусимы, научился стрелять лучше всех в мире, что и доказал в боях с превосходящим противником, что при мысе Сарыч, что у Моонзунда. Там старый, как раз цусимских времен броненосец из своих четырех пушек сдерживал атаку немецкого дредноутного флота. Вполне успешно.
Да и сам он успел поучаствовать в эффектных сражениях с британцами, что принесло ему, кроме впечатлений, Георгиевский и Владимирский кресты вместе с погонами штаб-офицера.
Сейчас, взобравшись в командно-дальномерный пост на марсе грот-мачты, он командовал артиллерийскими плутонгами. Не отрывая глаз от окуляров лазерного дальномера, он через ларингофон передавал установки на процессор централизованного управления огнем. Пять орудий стреляющего борта сосредоточенно били под кормовые подзоры обоих крейсеров, из последних сил пытающихся сблизиться хотя бы на полсотни кабельтов. Владимиру было смешно. Легкое движение руля, и «Изумруд» откатывался на безопасную дистанцию. Так японские крейсера расстреливали «Адмирала Ушакова», не входя в зону досягаемости его десятидюймовок. Белли был гуманнее азиатов. Если вражеские снаряды падают, не долетая на две и больше мили, зачем класть страшной разрушительной силы фугасы на палубы крейсеров, убивая ни в чем лично не повинных людей?
Это англичане вооружили японцев «шимозой», она же – «мелинит», которая принесла им победу в Русско-японской, не задумываясь о моральных принципах. За что и получили благодарность от своих питомцев тридцатью пятью годами позже.
Снаряды пушек «Изумруда» были снаряжены взрывчаткой в пять раз мощнее тротила, в десять – пироксилина, который был на вооружении в русском флоте в пятом году. И «Гибралтар» с «Эклипсом» за полчаса могли быть превращены в груды пылающего железа.
Но старлейт придумал противнику куда более унизительную судьбу, чем гибель в честном бою.
– Саймон, – ровным, пристойным английскому коммодору тоном, без русского мата и битья биноклем о планшир, спросил командир «Гибралтара» своего старшего артиллериста, – вы можете объяснить мне, что происходит? – Вопрос был задан после того, как идущий полным ходом и непрерывно стреляющий из всех пушек крейсер содрогнулся от взорвавшегося прямо в адмиральском салоне снаряда. Салон занимал большую часть юта, с выходом на кормовой балкон. Ниже его размещалось отделение резервных электрогенераторов и рулевых машин.
– Боюсь, что нет, сэр. Я уже сказал – неприятельский крейсер вооружен орудиями, о которых мы пока не знаем…
– Какой позор! В мире появилось новое страшное оружие, а британский флот об этом не знает! Зачем мне такой артиллерист? – спросил коммодор, подпрыгнув на мостике от очередного удара снаряда в корму.
– А зачем мне такой командир, который вступает в бой, не зная, с кем, и не понимает, как из него теперь выбраться? – столь же спокойно ответил артиллерист, с некоторым извращенным удовольствием наблюдая, как чужой крейсер под ничего не означающим трансваальским флагом режет крутую встречную волну, каждые полминуты взблескивая четкими залпами. Что эти залпы направлялись в него – ничего, по большому счету, не меняло. Все равно красиво. Хотел бы он сейчас поменяться местами с артиллеристом этого «скаута».
С командиром у них были давние неприязненные отношения, и сказать ему наконец правду перед близкой и очень возможной смертью было приятно. Рванет снаряд на мостике – и все! Дискуссию продолжим там, куда положено попасть по заслугам своим.
– Да вы только посмотрите, Саймон, – словно не заметив грубого выпада подчиненного, вскрикнул теряющий хладнокровие и выдержку командир, указывая рукой с биноклем на «Эклипс». Трансваальский крейсер на какое-то время перенес на него мощь своего огня. Десять или пятнадцать снарядов разорвались в корме и под кормой корабля. У него были целы надстройки, трубы, артиллерия, не осталось только рулей и винтов. Громадную железную коробку идущие от берегов Антарктики валы начали болтать совершенно произвольным образом. «Это» перестало быть военным кораблем, превратилось в несамоходную баржу, оторвавшуюся от буксира.
– Боюсь, сэр, нас ждет то же самое… – обретя на короткий миг дар предвиденья, сказал артиллерист. – Последний шанс – немедленно выходите из боя! Поворот на шестнадцать румбов…
Остальные офицеры на мостике не рисковали вмешиваться в спор начальников, имевших нарукавных нашивок больше, чем у присутствующих, включая старшего помощника. Но многие сочувствовали артиллеристу.
Башенные и казематные орудия «Гибралтара» стреляли со всей возможной скоростью, подняв стволы на предельный угол возвышения. И все равно не доставали до цели. Хуже того, на мостик поступили сообщения, что у трех шестидюймовых пушек правого борта посыпались зубья подъемных механизмов и они полностью вышли из строя.
– Да какая разница, – устало ответил старший артиллерист и выбросил свой бинокль за борт. Этакий джентльменский жест.
– Простите, сэр, – обратился к нему вахтенный штурман, вдруг вообразивший, что в предстоящей ситуации лучше держаться этого офицера, а не командира, – вы заметили, что все вражеские снаряды ложатся исключительно по корме?
– Возьмите сигарету, лейтенант, – достал из кармана портсигар коммандер. – Конечно, заметил. Этого быть не может по любой теории, но это есть. На сто кабельтов снаряды летят, как придется, а здесь – словно в тире…
В подтверждение его слов «Гибралтар» сотрясли пять или шесть мощных взрывов, перекрывших грохот его пушек. Крейсер сильно подбросило с кормы на нос, и тут же раздался душераздирающий вой бьющего через гудок и предохранительные клапаны пара.
– Машина, что у вас? – бешено заорал в переговорную трубу командир.
– Похоже, оторваны винты, сэр, – донесся искаженный вибрацией голос механика. – Машины пошли вразнос, травим пар, сэр…
– Вот и приплыли, – устало сказал коммодор и вытащил из нагрудного кармана кителя припасенную совсем на другой случай сигару. – Что же это за дьявол?
Он, конечно, имел в виду «Изумруд», завершающий циркуляцию вокруг отряда и уже перешедший на левый крамбол «Гибралтара», приблизившись кабельтов на семьдесят. С этой позиции он мог расстрелять крейсер спокойно, как на траншейном стенде тарелочки.
Но пушки его вдруг замолчали.
С переднего мостика «скаута» заморгал фонарь Ратьера.
– Что еще? – вскинулся коммодор. – Предлагают сдаться? Ни за что! Лучше все тут утонем…
– Гораздо хуже, сэр, – ответил артиллерист, продолжая испытывать наслаждение от того, как унижен его начальник. – Они пишут: «Счастливого плаванья!»
«Изумруд» отрепетовал флагами тот же сигнал, переложил руль на норд и, набирая скорость, пошел догонять успевший затеряться за горизонтом «Ватергюсс».
А британцы остались. В бессмысленном, унизительном и не таком уж безопасном положении. У обоих крейсеров были начисто снесены рули, винты, в кормовые отсеки через пробоины и разошедшиеся швы корпуса обильно поступала вода. Справиться с ней не трудно, экипажи достаточно подготовлены, и все необходимые средства имеются. Потери среди личного состава незначительны – десяток раненых и нескольких убитых.
Но что делать без хода, в нескольких сотнях миль от берега, при отсутствии радиосвязи? Болтаться в океане, ожидая очередного шторма, которому что крейсер, что весельная шлюпка? Или начинать из имеющегося брезента и матросских одеял ладить паруса, способные дать какой-то ход громадине в семь тысяч тонн?
Хорошо позабавился старший лейтенант Владимир Белли, правнук офицера, который привел в восторг самого императора Павла Первого. «Ну, Белли, ты меня удивил, так и я тебя удивлю», – заявил экспансивный царь, возлагая на шею капитан-лейтенанта орден Андрея Первозванного, положенного только генералам и коронованным особам.