13. Как профессионал профессионалу

Ему опять предстояло убить человека. Одного, по крайней мере.

Не драматизируя и не философствуя, он должен выполнить серию технических процедур, а характер, моральные принципы – или их отсутствие – и мировоззрение избавят его от угрызений совести и зряшного умствования. Выполнить, не думая и не заботясь ни о чем, кроме одного – как выйти из этой переделки целым и невредимым: а это и само по себе дело непростое.

Коротая время ожидания, Фалько размышлял: столетиями человек пытался выработать правила, которые могли бы исправить его природу. А он, Фалько, эти правила не уважает и не соблюдает – они противны его нраву и его навыкам. Правила создают препоны, мешая природе следовать своим путем. В конце концов, животные – и двуногие без шерсти в том числе – миллионы лет погибают от болезней, старости или насилия. И, следовательно, всякая смерть безупречно логична. И собственная, разумеется, тоже, когда шарик рулетки выпадет на «зеро» и придет минута подняться из-за стола, спокойно улыбнувшись в последний раз. Или, по крайней мере, надеяться, что будет так, а не иначе.

Фалько сидел сзади, спрятав руки под полами плаща – элегантного «бёрберри», который заменил утопленника, – и привинчивал глушитель к стволу пистолета. Санчес наблюдал за этой процедурой.

– Никогда раньше не встречал, – заметил он. – Эффективно?

– Вполне. Но сильно сокращает дальность.

– А-а.

За рулем молча курил один из людей Вердье, шефа местной ячейки кагуляров – тот самый коренастый приземистый бородач, который несколько дней назад приехал за Фалько в отель и увез его в Ле-Аль, предъявив удостоверение – поддельное, разумеется – сотрудника Второго бюро.

Его напарник, надвинув шляпу на глаза и сунув руки в карманы черного непромокаемого плаща, сидел за столиком на веранде кафе на углу улиц Вуйе и л’Орн. Полотняный навес защищал его от мелкого дождика, моросившего с серого неба.

– Сколько человек внутри? – спросил Санчес.

Водитель молча растопырил три пальца.

– Женщина среди них?

Кагуляр бесстрастно кивнул. Санчес заерзал на сиденье, поглядев на Фалько неодобрительно:

– Не нравится мне, что тут будут замешаны женщины.

– Никто ее не заставлял являться.

Санчес задумался над его словами, потирая лицо желтыми от никотина пальцами. Вид у него был, как всегда, изможденный.

– Ну, наверно, вы правы.

– Да это неважно, прав я или нет. Что есть, то и есть.

Санчес подозрительно скосил на него глаза, обведенные кругами от бессонницы.

– В этом городе мне пока не приходилось ввязываться в дела такого рода, – сказал он помолчав. – Лично, по крайней мере.

– Когда-нибудь это же должно было случиться, а?

– Да, наверно.

Фалько спрятал оружие под пиджак и прикрыл плащом.

– Все мы вовлечены. Тут гражданская война, а не пикник.

– Ну разумеется… Я только хотел сказать, что…

Он осекся, потому что Фалько не проявил интереса к тому, что он хотел сказать. Руки Фалько, еще пахнувшие телом Марии Онитши – всего два часа назад он оставил ее, голую и спящую, в номере отеля «Мэдисон», – проверили «браунинг»: шесть патронов в обойме, один дослан в ствол. Убедился, что флажок основного предохранителя поднят. Второй, дополнительный, выключался автоматически, когда ладонь стрелка обхватывала рукоять. «FN 1910», в очередной раз удовлетворенно подумал он, старый и надежный «убийца королей» – отличная машинка, совершенное орудие террора. Курок скрытый, ни за что не зацепится, а значит, можно стрелять прямо из кармана. Разумеется, сейчас не тот случай, потому что с подсоединенным глушителем длина пистолета больше сорока сантиметров.

Фалько отогнул крахмальную манжету и взглянул на часы – 9.20, несколько минут до начала операции. Санчес сделал то же самое. Потом вытащил свой массивный «Орбеа», откинул, проверяя, барабан и со щелчком вернул его на место.

– Пустите в ход в самом крайнем случае, – предупредил Фалько. – Тридцать восьмой калибр очень уж громогласен, даже если стреляют в доме… Если будет возможность, предоставьте действовать мне.

– Возражений нет.

– Я иду первым, вы прикрываете.

– Ладно, – ответил Санчес.

Он закашлялся и, поднеся ко рту платок, сейчас же поспешно спрятал его в карман, чтобы скрыть возможные и ожидаемые следы. Фалько из деликатности отвернулся и стал смотреть на улицу. Их автомобиль стоял под массивными арками железнодорожного моста, а за туннелем, между выстроившихся вдоль тротуаров деревьев, поблескивал в свинцовом утреннем свете мокрый асфальт. Долговязый кагуляр по-прежнему сидел на веранде кафе, контролируя улицу л’Орн. Сидел неподвижно уже больше получаса. Но вот он поднялся и взглянул в сторону машины.

– Пошли, – сказал Фалько, открывая дверцу.

Существуют разные способы убийства: есть шумные, есть беззвучные. Первые удобней и требуют меньше тактических ухищрений, зато вторые надежней, если только ты владеешь этим искусством. Фалько, в отличие от многих, владел.

И с ощущением этой ледяной уверенности в себе, чувствуя, как пропитанный влагой воздух словно промывает ему глаза под полями шляпы, он застегнул плащ и двинулся по туннелю, прижимаясь к кирпичной стене, потом свернул направо, на нужную улицу. Он слышал за спиной шаги Санчеса и бородатого кагуляра и видел, что его долговязый напарник покинул свой наблюдательный пункт и тоже зашагал к шестиэтажному дому под номером 34.

Они сошлись у запертого подъезда и, когда длинный, достав отмычку, мгновенно его открыл, один за другим вступили в полутемный вестибюль, выводящий во внутренний дворик. Консьержки не было. Длинный кагуляр остался внизу, а они втроем, стараясь ступать бесшумно, начали подниматься по лестнице. Фалько распахнул плащ, достал из-под пиджака пистолет и снял его с предохранителя.

На площадке третьего этажа Фалько и Санчес остановились перед дверью в квартиру, а бородатый поднялся еще на один пролет и занял позицию там.

Из коридора послышались шаги, и в двери открылся бронзовый смотровой лючок.

– Добрый день, – по-французски, официальным тоном произнес Фалько, предъявляя документ. – Инспекция водоснабжения пятнадцатого округа.

Звякнула задвижка, и дверь открылась: в маленькой прихожей, переходящей в коридор, стоял человек. Средних лет, толстый, с редкими волосами, он близоруко всматривался в Фалько, пока через несколько секунд, опустив глаза, не увидел в руке вошедшего пистолет, и тогда на его лице появилась растерянность, сменившаяся паникой. Он издал какой-то странный звук – не то вскрикнул от ужаса, не то подал сигнал тревоги, – повернулся и бросился бежать по коридору. А когда уже почти добежал, Фалько поднял пистолет, задержал дыхание и выстрелил ему в спину. «Браунинг» только раз дернулся отдачей, раздался хлопок не громче пощечины, и человек упал ничком, с глухим стуком ударившись головой о плитки пола.

Фалько, следом за которым поспевал Санчес, пролетел по коридору. Перешагнул через неподвижное тело, подумал, не добить ли, но отказался от этой идеи: неизвестно, сколько патронов еще понадобится, – свернул налево, мимо двери в комнату, где из-за столика с пишущей машинкой, в ужасе опрокинув стул, вскочила женщина, и, покуда Санчес наводил на нее револьвер, проскочил дальше, в глубину квартиры, откуда по «Радио-Пари» доносился голос Люсьен Буайе, певшей «Parlez-moi d’amour». Держа пистолет двумя руками, Фалько ворвался в эту дальнюю комнату, направил его на мужчину в подтяжках, который изумленно поднимался из-за стола, и сказал:

– Тихо! Не то убью.

Но тихо не получилось. Человек в подтяжках потянулся к ящику стола, и тогда Фалько снова нажал на спуск. У него в этот миг не было намерения убивать или не убивать – он действовал безотчетно, инстинктивно, но все же достаточно осознанно, чтобы не попасть в грудь или в голову. Пуля чиркнула по столешнице, стесав ее, как рубанком, и вместе с тучей щепок рикошетом попала в руку, тянувшуюся к ящику.

Фалько обогнул стол, держа на мушке человека, который отпрянул и стал отступать к стене, пока не уперся в нее спиной, придерживая одной рукой другую, окровавленную и исцарапанную. Он был худощав, с густейшими курчавыми волосами, сросшимися бровями и плотной, трудно поддающейся бритве щетиной на щеках и подбородке. Лицо его было искажено от боли. Поджарый и жилистый, с крестьянским лицом, мельком подумал Фалько, такому больше пойдет берет, чем фетровая шляпа. Не с крестьянским, вспомнил он, а с шахтерским. Перед ним собственной персоной предстал Навахас. Коммунист, ветеран мурсийской ЧК. А ныне – новый резидент республиканской разведки в Париже.

– Моргнешь – башку прострелю.

Сильно побледневший Навахас смотрел на него, снизу обхватив раненую руку – она судорожно подергивалась и обильно кровоточила. Вероятно, ему было очень больно, потому что колени у него подгибались, и он сползал по стене, пока наконец не присел на пол.

Фалько, продолжая целиться в него, свободной рукой достал из ящика пистолет «ТТ» и сунул в карман. Потом выключил радио. Учащенный пульс мало-помалу пришел в норму. Зато заболела голова.

– Все в порядке? – раздался у него за спиной голос Санчеса.

И сам он, держа револьвер в руке, подошел удостовериться. Фалько кивнул.

– А что там с женщиной?

– Я ее связал.

– Француженка?

– Наша.

– А толстяк?

– Ему очень неважно, но еще трепыхается.

– Присмотрите за этим. Сейчас вернусь.

Он вышел в коридор.

Женщина – выкрашенная перекисью блондинка слегка за тридцать – сидела на полу у столика, и лицо ее было искажено ужасом. Санчес заткнул ей рот и стянул руки и ноги широким лейкопластырем. В нескольких шагах от нее был близорукий толстяк. Судя по кровавому следу, он, вероятно, сумел проползти немного и сейчас лежал на боку, дыша слабо и неровно. Фалько, постаравшись не выпачкаться в крови, залез к нему в карман пиджака и достал бумажник и паспорт – Хулиан Перес Туррильяс, сорока четырех лет, уроженец Берхи в провинции Альмерия. Среди других документов имелось и удостоверение агента Управления общей безопасности с гербом Республики. Фалько спрятал все в карман, приставил дуло к голове умирающего и спустил курок.

Вернувшись в гостиную, он присел на корточки возле Навахаса, который полулежал у стены, поддерживая раненую руку. Темные, заволоченные страдальческой мутью глаза с ненавистью уставились на Фалько. Тот уже понял, что красный – кто угодно, но не трус.

– Мы сторонники генерала Франко, – сказал Фалько, кивнув на Санчеса, который, молча опершись о стол, наблюдал за ними.

– Вы, – сквозь зубы процедил Навахас, – мрази фашистские.

Фалько перехватил устремленный в никуда взгляд Санчеса.

– Можешь считать, что уже отвоевался, – сказал Фалько. – Если ответишь на мои вопросы.

Навахас с неимоверным усилием скорчил гримасу, которая должна была изображать улыбку.

– Да пошел ты… – сказал он и забористо выругался.

Фалько кивнул, словно раздумывая, не последовать ли этому совету. Потом положил «браунинг» на пол и потянулся взглянуть, в каком состоянии рана, однако Навахас быстро отдернул руку и сейчас же скривился от боли, стиснув зубы, чтобы не застонать.

– Ты можешь выбраться отсюда, если…

– Я ведь уже сказал, куда тебе отправляться.

Фалько внимательно оглядел его. Как профессионал профессионала. Людям интересны только победители, подумал он. И только определенной категории победителей интересен проигравший.

– Мне известно, кто ты и откуда, – медленно проговорил он. – Зовут тебя Эмилио Навахас Конеса. Как-то раз ты приказал своим людям убить меня, но они не справились.

– Не знаю, о чем ты толкуешь.

– Еще бы. Но я-то знаю… Прежде чем тебя направили в Париж, ты от усердия носом землю рыл в красной зоне. Дважды – самое малое – побывал в России: думаю, на переподготовке, как там говорят, а в Испании арестовывал, пытал и казнил и правых, и левых. И коммунистов, и троцкистов-анархистов. Кое-кто из твоих жертв заслужил такую участь, кое-кто пострадал безвинно. Все зависит от точки зрения, да и вообще это не мое дело. Я не судья праведный и не меч карающий.

– А кто же ты?

– Тот, кто просто делает свою работу. И ничего личного, поверь. Вот только что пристрелил малого, которого и знать не знал, – твоего товарища Хулиана. Вы ведь с ним, полагаю, были товарищами? А сейчас, если не ответишь на мои вопросы, покончу и с тобой.

Навахас презрительно скривил губы:

– Ты так и так меня кончишь.

– Может, да, а может, и нет. Но во всяком случае, пока нам есть о чем говорить, будешь жить. Лучше уж так, чем никак, а?

– И что тебя интересует?

– Подробности. Как ладит посольство с новым правительством Республики, что у вас тут за люди, какие планы на будущее, какие операции затеваете. Ну, сам понимаешь… Все, что может пойти на пользу священному делу национального освобождения. Нашему крестовому походу.

– Издеваешься?

– Ну, насчет похода пошутил, признаюсь. Но все прочее – вполне серьезно.

Раненый недоверчиво покосился на Санчеса:

– А этот?

– Он относится к священным походам серьезней, чем я. Да, кстати, что это за дамочка тут?

В глазах Навахаса блеснула надежда:

– Она жива?

– Жива, конечно. Порядочные люди женщин не убивают.

– Да неужто? Спроси об этом свой мавританский преступный сброд и подонков из Легиона. Про Бадахос слыхал? А про Малагу?

– Доводилось.

– Ну, вот и отправляйся, мразь, куда послали.

В наступившей паузе Фалько и Санчес многозначительно переглянулись, покуда раненый, сцепив челюсти, осматривал свою рану. Кровь не унималась: она пропитала разодранный рукав рубашки и капала на пол.

– Ничего я вам не скажу.

– Ладно, – понимающе кивнул Фалько. – Тогда посмотрим, что у тебя здесь. Может, чего и найдем, а? И еще порасспросим твою… не знаю, кем она тебе приходится – секретаршей, ассистенткой или еще кем… Мы не торопимся.

Раненый понурился, словно в раздумье, и на миг замер. Потом с вызовом вскинул голову.

– Да здравствует Республика! – сквозь зубы бросил он.

Фалько немного наклонился к нему:

– Прости, не расслышал… Что ты говоришь?

– Я сказал, мразь поганая, «да здравствует Республика».

– А-а. Ну, пусть здравствует, не возражаю. Ты ведешь себя по-мужски. Хоть ты и сволочь краснозадая, но держишься хорошо. Что ж, каждому, как говорится, свое. – Он поднял с полу пистолет и выпрямился. – Последнее желание имеется?

– Желание у меня одно – чтоб тебя отодрали в…

Фалько кивнул почти меланхолически.

– Отдерут, не беспокойся, – произнес он, сузив глаза, где не было насмешки. – Всех нас когда-нибудь непременно отдерут.

Потом приставил удлиненный глушителем ствол ко лбу Навахаса и нажал на спуск.

Женщина, связанная и с заткнутым ртом, все так же неподвижно сидела на полу рядом с перевернутым стулом. И смотрела на них выпученными глазами, сжавшись, как испуганный зверек.

– Что с ней делать? – вполголоса спросил Санчес.

В ногах у него стояла брезентовая сумка, набитая документами. До этого с помощью Фалько он осмотрел их и отобрал те, которые могли пригодиться. Остальные перемешали и разбросали по всей комнате. А среди них Фалько оставил и поддельный, но вполне правдоподобный рапорт республиканской контрразведки о предполагаемых тайных связях Лео Баярда с фашистскими организациями. Он надеялся, что когда полиция начнет расследовать происшествие на улице л’Орн, 34, материал попадет в нужные руки.

– Что будем делать? – настойчиво повторил Санчес.

Не отвечая, Фалько вытащил из кармана трубочку с кофе-аспирином. Вытащил одну таблетку, сунул в рот, разжевал, морщась от горечи, потом пошел на кухню и запил стаканом воды. Вернувшись, задумчиво поглядел на женщину. Санчес стоял рядом с ним в коридоре и тоже смотрел на нее неотрывно.

– Она видела нас, – наконец сказал Фалько. – Сможет опознать.

Санчес побледнел. Провел ладонью по губам и стал беспокойно водить глазами по комнате.

– Это женщина… – пробормотал он.

– Женщины убивают не хуже мужчин.

– Эта же никого не убила…

– Откуда вы знаете?

– Мы вели ее, как только она приехала сюда в декабре. По паспорту, который я только что обнаружил, это Нурия Жисберт Портау… Из хорошей барселонской семьи, член компартии, дочка члена каталонского правительства. Замужем за племянником Негрина.

– Ого… Птица высокого полета.

– Похоже на то.

– А где ее муж?

– В Мадриде. Кажется, возглавляет Второй отдел генштаба.

– Тоже не воробышек…

– Еще бы. Не сомневаюсь, что это он отправил ее во Францию от греха подальше.

– Место недурное, что уж говорить. И чем же она тут занимается?

– Привезла архивы. – Санчес кивнул на брезентовую сумку, набитую машинописными страницами – к иным были подколоты фотографии. – Среди прочего, тут и досье на нашего агента во Франции. Еще она была у Навахаса шифровальщицей. Я нашел книгу кодов. Похоже на новую русскую систему одно- и двучленов, но надо будет разобраться досконально.

Фалько напряженно размышлял, сопоставляя все «за» и «против».

– В Испании ее можно было бы обменять на кого-нибудь из наших, – напомнил Санчес.

– Можно. Но сейчас мы с вами во Франции.

И он озабоченно взглянул на часы – они вошли сюда уже больше получаса назад.

– Допросить ее мы не можем. И увести с собой тоже.

Санчес хмуро и явно волнуясь сказал:

– Должен же быть какой-нибудь выход… Может, подключить этих… кагуляров? Поручить им? Как вы считаете?

Фалько уставился на него в чистосердечном изумлении:

– Что поручить?

– Пусть подержат ее где-нибудь у себя…

– Что за чушь вы несете? Зачем такой огород-то городить?

Санчес показал на убитого в коридоре, а потом ткнул пальцем в сторону комнаты, где лежал второй труп.

– Может быть, довольно? – спросил он, понизив голос.

– Довольно – что?

– Убитых.

Глаза Фалько внезапно стали похожи на расплавленную сталь.

– В Испании каждый день убивают десятки и сотни людей, – медленно и почти мягко проговорил он.

– Это совсем другое дело…

– Послушайте. Совсем другими делами я занимался, когда вы и ваши сослуживцы решили поднять мятеж против Республики. Не я эту кашу заваривал. По совокупности причин меня занесло на вашу сторону: что же, не возражаю. Делаю свое дело честно и эффективно. Но только, пожалуйста, избавьте меня от чистоплюйства и моральных терзаний. Ваши эту музыку заказывали, вам ею и наслаждаться.

– Вы тоже из наших, – удрученно возразил Санчес.

– Ошибаетесь. У меня сольная партия.

Тот хотел было что-то ответить, но закашлялся. Сплюнул в платок. Щеки, казалось, ввалились сильней, глаза запали глубже, веки воспалились и покраснели.

– Но это женщина, черт побери. – Он спрятал платок, на котором виднелись розоватые пятнышки. – Взгляните на нее.

Фалько взглянул – и мотнул головой:

– Я вижу коммунистического агента, двух напарников которой мы ликвидировали. И выйдя отсюда, она мигом выдаст нас со всеми потрохами, то есть расскажет, кто это сделал, и укажет приметы… Я-то в Париже пробуду всего несколько дней, а вот как вы можете допустить такое?

Санчес, не отвечая, опустил голову, словно внимательно рассматривал носы своих потертых башмаков.

– Хотите – я сделаю? – сказал Фалько. – Мне нетрудно. Где двое, там и третья.

Санчес, в душе которого явно происходила мучительная борьба, стоял в прежней позе. Наконец решившись, сунул руку в правый карман, где лежал револьвер. Но передумал. Так и не достав оружие, протянул руку. Подбородок его слегка подрагивал.

– Дайте ваш.

Они пристально поглядели друг другу в глаза. Фалько снял с пояса свой «браунинг» с еще не отвинченным глушителем. Прежде чем передать его Санчесу, большим пальцем опустил флажок предохранителя. Потом, словно потеряв интерес к происходящему, прислонился к стене, достал портсигар и зажигалку.

В тот миг, когда он поднес огонек к кончику сигареты, негромко хлопнул выстрел.