11. Рокамболь в отеле «Мёрис»

– Нет, – сказал Санчес. – Это не кагуляры. По крайней мере, Вердье божится, что нет.

– Тогда остается только один вариант, – ответил Фалько.

– Красные?

– Да.

Они проходили мимо пруда в Люксембургском саду. А встретились двадцать минут назад перед кафе «Клозери де Лила» у памятника маршалу Нею. Время от времени Фалько доставал платок и сморкался. У него текло из носу и болела голова. Купание стоило ему легкой простуды, которую он лечил кофе-аспирином и коньяком.

– Могут быть и нацисты, – заметил Санчес, немного подумав. – Свою игру ведут. Или итальянцы – кто еще так халтурит?

– Возможно, – согласился Фалько. – Но маловероятно.

И покосился на своего спутника. Сегодня тот был без шляпы и без галстука, но с шейным платком и в кепке, которая вместе с усами добавляла его по обыкновению утомленному виду неуместно пролетарское обличье.

– Вам видней, – сказал Санчес. – Вашу шкуру попортить хотели… Лица их рассмотреть удалось?

– У того, кто напал спереди, – да. Среднего роста, лицо небритое, зеленовато-бледное.

– Похож на испанца?

– Может, и испанец… Хотя в Париже нетрудно кого угодно подрядить на такую работу. А ножи гражданства не имеют.

– Вам все-таки крупно повезло.

– Да уж.

В самом деле, повезло, подумал Фалько. Клинок, вспоровший ему сзади пиджак, лишь чуть задел кожу, перила оказались рядом, а в момент прыжка под мостом не проходила баржа, не то он гарантированно переломал бы себе кости.

– Крупно, – добавил он.

Он прыгнул прямо в Сену и с плеском погрузился в холодную мутную воду, от которой на миг перехватило дыхание, а потом, слегка оглушенный, вынырнул на поверхность и поплыл по течению к ближайшей набережной, меж тем как люди на мосту и на берегу тыкали в него пальцами и звали на помощь. Двоим жандармам, которые вытащили его из воды, дали ему глотнуть водки и принесли одеяло, он сообщил, что сверзился с моста по собственной глупости – слишком сильно перегнулся через перила, чтобы сделать фотоснимок. Ажаны оказались любезны – угостили сигаретой, проводили на патрульный катер, где сняли показания, а потом на такси доставили до отеля. По крайней мере, с этой стороны все обошлось.

– Есть одно объяснение, – сказал Санчес.

– Одно? У меня их несколько.

– Это самое правдоподобное. В республиканском посольстве у нас свой человек – очень ценный агент, с доступом к кодам их шифровальной машины «Криа-Маркони»… Так вот, он считает, что вас установили.

– Под каким именем?

– Имен никаких, кроме Игнасио Гасана, не называли. Но подозревают, что вы не тот, за кого себя выдаете, и, может быть, работаете на нас.

– Ишь ты… Быстро они обернулись. Я здесь всего несколько дней.

– Может быть, вас кто-то опознал. Возможно, этот самый Навахас, новый резидент в Париже.

Фалько задумался. Повадился кувшин по воду ходить, сказал он про себя и себя же имея в виду. Санчес внимательно наблюдал за ним:

– Вы не отсылали корреспонденцию обычной почтой? Во французской почтовой службе мощная коммунистическая ячейка, и они перлюстрируют письма, адресованные в Испанию.

– Не отсылал. Никогда.

Фалько продолжал размышлять, однако ему нездоровилось, и это не давало сосредоточиться. Першило в горле, лило из носу. Чертыхаясь, он в очередной раз достал из кармана платок.

– Не может этого быть, – сказал он, высморкавшись. – Слишком скоро… Странно это…

– В наше время все странно. Может быть и совпадением.

– Вот в это я не верю. В нашем деле вера в случайности и совпадения слишком дорого обходится. И опасней их ничего нет.

Санчес дернул головой. И от смешка, подавленного в самом начале, закашлялся.

– Они опасней даже, чем удар ножа на Пон-дез-Ар, например? – иронически проговорил он.

– Да, опасней.

– Тут ясно только одно – они вас вели. Боюсь, вы стали неподвижной мишенью. Надо бы поскорее покончить с делом Баярда.

– Близится к завершению.

– Отрадно слышать.

Незаметно оглядевшись, Санчес придвинулся еще ближе и протянул Фалько газету, желтым прокуренным пальцем ткнув в страницу, словно показывал заголовок статьи.

– Здесь конверт с новыми фотографиями – вы, он и эта англичанка в дружеской беседе… Еще потребуются?

– Нет. С этими будет достаточно.

– Думаю все же, что дело в Баярде. Кто-то, образно выражаясь, начал прогревать моторы и засек вас рядом с ним.

– Так скоро? – Фалько снова высморкался. – Вот это мне и удивительно.

– А мне удивительно другое. Если это красные и они вас заподозрили, почему не предупредили Баярда?

Фалько покачал головой. Красные или германский абвер. Да и самого адмирала со счетов сбрасывать нельзя. Кусать, а не лаять – это вполне в его духе. Вепрь к особой щепетильности не склонен. С него очень даже станется устроить утечку и пустить собак по следу своего агента, ибо он уверен, что тот с ними справится.

– Может быть, еще анализируют, кумекают над ситуацией?

– Ничего себе анализ – чуть не зарезали.

– Это лучше, чем пуля в затылок.

Санчес улыбнулся ему не без язвительности:

– Простите, если лезу не в свое дело, но мне кажется, что все это вас забавляет… Я ошибаюсь?

– Каждый видит событие по-своему.

– Вас пытались убить, вы славно искупались в Сене, вас вот-вот разоблачат, кто-то держит вас на мушке… Это ведь не комедия с Гарольдом Ллойдом.

– Наше дело такое…

– Да. Полагаю, что так.

Они помолчали, глядя на детей, игравших на берегу пруда. Санчес снова закашлялся, поднес ко рту платок, и хотя, скомкав, быстро спрятал, Фалько, как уже бывало не раз, успел заметить розоватые пятнышки.

– Как вас занесло в нашу среду? Вы ведь военный, не правда ли?

Тот потеребил ус:

– Неужели так заметно?

– Нет, не очень. Ну, может, только по манере носить одежду. Думаю, она, будь то мундир, сутана или сетчатые чулки проститутки, формирует характер.

Санчес снял кепку, провел ладонью по лбу с глубокими залысинами. Вид у него вдруг сделался еще более усталым.

– Восемнадцатого июля я был в казармах Монтанья. Когда ворвался этот сброд и начал убивать без разбору всех офицеров и сержантов, я уцелел потому, что переоделся и замешался в толпу сдавшихся рядовых. Солдаты меня уважали. Никто не выдал.

– Вот как? Это просто чудо.

– В полном смысле слова. – Он снова надел кепку и взглянул на Фалько предостерегающе: – Чудо… Вы верующий?

Фалько, не отвечая, сделал вид, что всецело занят выбором сигареты. После невольного купанья уже просохли и портсигар, и зажигалка, и все прочее содержимое карманов. А вот наручным часам вода причинила ущерб непоправимый – они погибли, как и уплывшие по течению плащ со шляпой.

– Я сумел добраться до улицы Кастельо, где жил мой брат, врач по профессии, – продолжал Санчес. – Прятался у него три дня, пока на нас не донесла консьержка. За нами пришли ночью. Брата увели, а я опять спасся – ушел по крышам. Перебрался к нашим в Гуадарраму… Я знаю английский, французский, немецкий, а мой племянник – секретарь графа де лос Андес. Меня направили сперва в Сан-Хуан-де-Люс, а потом сюда.

С третьей попытки Фалько смог прикурить.

– А что сталось с вашим братом?

– Его отправили в ЧК, а оттуда препроводили на кладбище… Когда моя невестка пришла требовать его освобождения, ее изнасиловали.

Санчес произнес все это холодно и отстраненно. Медленно и монотонно. Потом снова безразлично уставился на играющих детей.

– Я часто мечтаю, что когда возьмем Мадрид, я эту консьержку найду, – вдруг добавил он. – Ну не смешно ли? Сами посудите – сколько красных, так ведь? Сотни тысяч. И многие среди них – убийцы. А я хочу разыскать только ее.

Он пожал плечами. Потом склонил голову набок, погрузившись в думы и воспоминания.

– Леокадия Гаррон Эспехо ее зовут. Не забуду.

Они прошли еще несколько шагов в молчании. Санчес не без труда подавил очередной приступ кашля. Потом губы его скривила мрачная улыбка.

– И надеюсь, что доживу до встречи, – договорил он.

Сигарета не доставляла Фалько удовольствия. Казалась ему – от простуды, наверно, – безвкусной, и он выбросил ее, не докурив: дым раздражал нос и гортань.

– Относительно вас и республиканского посольства, – другим тоном проговорил Санчес. – Не знаю, что еще сказать. Это уже не в моей компетенции. Я пешка и вижу только свой кусочек доски.

– Все мы пешки.

– Да нет, вы скорей уж слон или конь… Я продолжаю получать инструкции максимально оберегать вас. И еще попросили о прямой связи с вами.

– Саламанка?

– Да.

– Неожиданно…

– В отеле «Мёрис» мы оборудовали телефонный узел для особых случаев.

– Вот как? Надежная линия?

– Вроде бы да. Обходится очень дорого, мы ее используем в случаях крайней необходимости. Нас просили устроить сеанс связи сегодня в четыре.

– С кем?

– Узнаете. – Санчес снова угрюмо улыбнулся. – Я в данном случае всего лишь курьер.

У «Липпа» подавали лучший в Париже «джин-физ», так что Фалько с ходу заказал себе порцию. Лео Баярд и Эдди Майо уже сидели под большим зеркалом в глубине зала: неизменный Пти-Пьер у стойки не спускал с них бдительных глаз. Был час аперитивов, и кафе заполняли посетители буржуазного вида, которые вели себя вполне непринужденно. В зеркале отражались гарсоны в черных пиджаках и длинных фартуках, сновавшие по залу с бутылками вина во льду и блюдами с «дарами моря». Голоса сливались в ровный гул.

– Ну, мы уже слышали о вашем купанье в Сене, – весело сказал Баярд. – Теперь желаем знать подробности.

Фалько подчинился беспрекословно. Он замечательно владел искусством живого и занимательного рассказа, а природный артистизм скрашивал даже самый банальный анекдотический случай. Последнее происшествие позволяло блеснуть мастерством и, слегка преувеличивая степень своей неуклюжести, вышучивая себя самого – в этом он тоже был большой мастер, – описать, как перегнулся через перила, потерял равновесие, бухнулся в воду и как потом жандармы выуживали его оттуда на манер тунца.

– Они сказали, что недели не проходит, чтобы оттуда не сиганул какой-нибудь самоубийца. Чаще всего топятся модистки от несчастной любви и кассиры-растратчики, но те и другие выбирают для этого безлюдье и ночную темноту. А я им на это ответил, что теперь тоже хотел бы утопиться, но со стыда.

Баярд смеялся, Эдди улыбалась, но поглядывала на Фалько задумчиво, а потом сказала:

– Вот бы не подумала, что вы так неловки.

Она была сегодня очень хороша – золотистые волосы гладко охватывали голову, как шлем, а серый костюм, в котором несомненно узнавалась рука Шанель, с белой сорочкой и галстуком, придавали ей порочную прелесть двуполого существа.

– О-о, вы бы удивились, узнав, до чего же неловок я бываю порой, – ответил Фалько.

Облокотившись о стол и держа дымящуюся сигарету на весу, возле подбородка, она произнесла с той же надменной улыбкой:

– Сомневаюсь.

– Начни я рассказывать…

Фалько достал платок и, извинившись, приглушенно высморкался.

– Попробуйте устрицу, – посоветовал Баярд.

Устрица оказалась выше всяких похвал. Фалько, уже допивший свой коктейль, сопроводил ее глотком шабли. К столику подошли какие-то знакомые Баярда, он встал и, отойдя на несколько шагов, вступил с ними в беседу, меж тем как Эдди и Фалько продолжали свой поединок взглядов.

– Пикассо сделал мой портрет, – сказал Фалько. – Я очень доволен.

– Пикассо – грубиян и сумасброд.

– Со мной он держался любезно.

– Понравились, видно. – Она замолчала на миг; улыбка медленно гасла у нее на губах. – Как и всем… Вы всегда так падаете?

– Как «так»?

– По-кошачьи, на четыре лапы.

– Делаю, что могу.

– Действительно… Делаете. Вы замечательно говорите. У вас талант к этому.

– А у вас – к молчанию.

Эдди бросила на него непроницаемый взгляд:

– Надеюсь, это был комплимент?

– Ну разумеется. Я вот только не знаю, понравился ли он вам.

Температура взгляда упала градуса на два:

– Вы и здесь делаете, что можете?

– В меру сил стараюсь.

Она помолчала и, не выпуская из пальцев сигарету, оперлась подбородком на ладонь.

– А я бы тоже хотела сделать ваш портрет… Вас не слишком затруднит попозировать мне?

Фалько не ожидал такого и потому секунд на пять промедлил с ответом. Да ни за что на свете, подумал он. Еще не хватало, чтобы его снимок появился в чьем-то фотоархиве в образе кинолюбовника. Он злорадно представил, как бы высказался адмирал, наткнувшись на изображение своего агента, например, в «Харпер Базар».

– Чем же меня это может затруднить?

– В самом деле… – задумчиво продолжая изучать его лицо, сказала она. – Чем же?

Баярд попрощался со своими знакомыми и вернулся за стол. Он, казалось, был разом и обеспокоен, и обрадован.

– Мои друзья, журналисты из «Сё Суар» и «Юманите»… Рассказали, что тяжелый крейсер «Дойчланд», стоящий на рейде Ибицы, был атакован республиканской авиацией… Двадцать два человека убито, семьдесят три ранено.

– Ух ты, – высказалась Эдди, затянувшись сигаретой.

Фалько очень хорошо сознавал всю серьезность случившегося. В эти минуты телефонные линии и телетайпы, должно быть, раскалились докрасна. Без сомнения, произошел самый значительный международный инцидент с начала войны.

– Намеренный налет? – спросил он.

Баярд развел руками:

– Неизвестно пока. Республиканцы заявляют, что произошла ошибка, но разве можно с чем-нибудь спутать такой крупный боевой корабль?

– Не сомневаюсь ни минуты, что это никакая не случайность, – сказала Эдди.

– Может начаться большое веселье… После такого Германии придется отбросить притворство и разговоры о невмешательстве. Гитлер не сможет проглотить подобное оскорбление. Непременно ответит чем-нибудь, вынудив Англию и Францию тоже не сидеть сложа руки… А? Какого вы мнения, Начо?

– Не исключено, – уклончиво ответил Фалько. – Я в этом не очень разбираюсь.

– Война вполне может принять международный характер.

Эдди не согласилась:

– Сомневаюсь, чтобы Сталин сейчас открыто выступил против Гитлера с Муссолини. По крайней мере, пока.

– Да, наверно, – сказал Баярд. – Как бы то ни было, Республика сделала сильный ход. Это настоящий… Черт, вылетело из головы. Ну? Как говорят у вас карточные игроки, когда все ставят на кон?

Он взглянул на Эдди, а потом, не получив ответа, обратился за помощью к Фалько.

– Ордаго, – подсказал тот.

– Да! Спасибо. – Баярд взял у Эдди сигарету и с наслаждением вдохнул дым. – Скажу честно – я завидую. Ведь и моя эскадрилья могла бы отбомбиться по германскому крейсеру!

– Ты бы за это жизнь отдал, – сказала Эдди.

– Не моргнув глазом.

– Для вас Испания – какое-то увлекательное приключение, – заметил Фалько.

– Так и есть, – с непритворной застенчивостью улыбнулся Баярд. – Это лучшее, что было у меня в жизни – хорошие товарищи, настоящая работа и правое дело… Что еще нужно человеку?

– Жалеете, что пришлось это оставить?

Лицо Баярда омрачилось.

– Не очень. К нам начали прибиваться люди, которым доверять нельзя… Темноватые личности… Интернационалисты неясных мастей… И эскадрилья потеряла свою первозданную чистоту, если понимаете, о чем я. А я потерял к этому вкус, вот и решил помогать Республике иначе. И сейчас делаю, что могу.

Фалько понял, что более удачного случая не представится. Не спеши только, одернул он себя. Достал трубочку с кофе-аспирином, вытряс две таблетки, разжевал и запил горечь глотком вина.

– Как идет финансирование ваших «Испанских небес»?

– Плохо идет. Через пень-колоду, – с досадой ответил Баярд.

– Я думал об этом и намерен спонсировать ваш фильм.

– Правда? Вы решились наконец?

– Решился. Если, конечно, вы не возражаете.

Баярд был ошеломлен. Спадающая на глаза челка придавала что-то юношеское его изумленному лицу.

– Это потрясающая новость, – с трудом выговорил он. – Даже не знаю, что сказать.

Фалько очень непринужденно, словно речь шла о чем-то маловажном, вытащил из кармана аваль банка Моргана, оформленный сегодня утром на площади Вандом, и положил на стол. На первой странице бросалась в глаза цифра – 100 000 франков.

– Каждый должен помогать чем может.

Прочитав поручительство, Баярд провел ладонью по лицу. Нос у него заострился, глаза счастливо заблестели.

– Дорогой друг, вы человек удивительного благородства! – сказал он, показывая документ Эдди. – Ты согласна?

– Разумеется, – ответила она, но смотрела при этом не на бумагу, а в лицо Фалько. – Редкостный человек.

Баярд, все еще не опомнившись от радостного потрясения, простер к нему руки:

– Уверяю вас, вы не пожалеете.

– Надеюсь.

– Даю вам слово. Там будет все – и Эйзенштейн с его «Броненосцем», и немецкие экспрессионисты… Кино – современнейшее из искусств. Недаром наци, которые умеют лгать как никто, уделяют ему такое внимание. Книгу прочтут тысячи, а фильм посмотрят – сотни тысяч…

Фалько в очередной раз высморкался, и Баярд замолчал. Потом ласково положил ладонь чуть ниже локтя Эдди.

– Кино, товарищ Начо, – продолжал он. – объединяет в себе всю совокупность цивилизации: комедии в капиталистических странах, батальные ленты в странах фашистских, трагедийные эпосы – у коммунистов… Вот этот жанр – наш.

– Но Франция пока не коммунистическая страна, – возразила Эдди. – Да и вашей Испании еще предстоит тяжкий путь.

Баярд не снимал ладони с ее руки.

– Она его свершит, дорогая. И моя картина немного ей поможет.

Эдди высвободила руку, чтобы взять бокал. Поднесла его к губам, поверх ободка продолжая смотреть на Фалько.

– Когда намереваетесь начать съемки? – осведомился тот.

– Не позднее августа. Я покажу вам сценарий, он уже почти готов. Там будет тридцать четыре эпизода. Мой испанский друг Луис Бунюэль сейчас его редактирует. Вы не видели его фильмы?

– Один, кажется, видел. Тот, где бритвой режут глаз, – это его?

– Его.

– Съемки пройдут в Испании?

– Да, в местах боевых действий. Играть будут не актеры, а настоящие ополченцы, крестьяне, женщины-антифашистки… Правительство – и центральное, и каталонское – обещало мне содействие.

Облокотившись о стол, подавшись вперед, Баярд говорил горячо и взволнованно. Но вдруг остановился, вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Только вот денег у них нет. Деньги доставать должен я. И потому ваше сегодняшнее предложение было так важно для меня и так меня тронуло…

– Надо бы нам подписать контракт по всей форме, – сказал Фалько.

– Конечно-конечно. Я передам вам копию договора, который заключил с Галлимаром, моим издателем: он тоже выделяет мне деньги на картину. Может быть, уже завтра пришлю.

– Годится.

– Ну и чудесно. Теперь это надо, что называется, спрыснуть, – Баярд сделал знак ближайшему гарсону. – Как насчет бутылочки шампанского?

– А вечером можем опять посидеть в «Мовэз фий», – предложила Эдди.

Без четверти четыре, оставив позади уличный шум и тщательно проверившись, Фалько прошел под аркадами улицы Риволи, шагнул через порог отеля «Мёрис» и оказался в холле, облицованном блестящей восьмиугольной плиткой, в которой отражался свет люстр. Санчес, на этот раз надевший галстук и приличный костюм-тройку, ждал его, сидя в кресле в гостиной, примыкавшей к бюро регистрации. При виде Фалько он поднялся и без единого слова первым стал подниматься по лестнице.

Молчали они и на втором этаже, где ковер глушил их шаги. Санчес и Фалько шли метрах в двух друг от друга. В конце коридора Санчес остановился у двери в suite, постучал два раза, потом, выждав, еще раз и после паузы – еще два. Когда дверь открылась, переступил порог, и первое, что увидел последовавший за ним Фалько, было направленное на него дуло пистолета. Держала его женщина средних лет, с каштановыми волосами, небрежно и не по моде собранными на затылке, одетая в синюю юбку и серый шерстяной жакет. Пистолет – черный и грозный «стар» 9 мм – у нее в руке казался непомерно большим.

– Свои, – сказал Фалько.

– Наш, – подтвердил Санчес.

Женщина опустила оружие и отступила в сторону. Просторные апартаменты, изысканная мебель, ковры и гравюры XVIII века по стенам. Налево спальня, направо гостиная. Там, на столе, был смонтирован коммутатор «Эрикссон» старой модели – провода уходили в отверстие, проделанное в стене. Окна прикрыты жалюзи, и в приглушенном свете можно было различить человека, который медленно поднялся с дивана при появлении Фалько.

– Добрый день, – поздоровался тот.

Поднявшийся оказался довольно крупным господином лет за шестьдесят, с обильной проседью в усах и светло-русой шевелюре. Замшевый жилет вносил неожиданный оттенок франтоватости в его респектабельно-корректный облик. Пахло от него дорогим лосьоном после бритья. Он не подал вошедшему руки. Несуразно – по его комплекции – маленькая и изящная, поблескивающая золотым перстнем-печаткой на мизинце, она оставалась опущена, и в этом читалось намеренное пренебрежение.

– Я граф де Тáхар, – сказал он сухо.

Фалько поклонился. Он узнал этого человека, потому что в детстве и юности не раз видел его в Хересе. Бельтран Диас-Карей, граф де Тахар, президент тамошнего Жокей-клуба, видный промышленник и латифундист, всю свою жизнь был рьяным приверженцем монархии. Соратник диктатора Примо де Риверы, активный член «Испанского Действия», депутат парламента, он после мятежа 18 июля помогал графу де лос Андесу в создании разведывательной структуры во Франции.

– Я знаю, кто вы на самом деле, – продолжал он без подготовки и не слишком доброжелательным тоном.

Фалько раздвинул губы в равнодушной улыбке:

– Мир, как известно, тесен.

– Много общался с вашим отцом, мир праху его.

– Я знаю.

– А вы, кажется, учились в одном классе с моим младшим сыном.

– Да, Луисом… Как он поживает?

– Он в Хересе и исполняет свой долг.

Услышав последнее слово, Фалько чуть было не хмыкнул иронически, однако в последний момент сумел сдержаться. Упомянутый Луис, который в гимназии был робким и туповатым заикой, после победы мятежников прославился беспримерной жестокостью по отношению к крестьянам западной Андалусии. Там во главе кавалерийского отряда он выкорчевывал марксистскую ересь и прочую дурную траву.

– Ну да, свой долг… – мягко ответил Фалько. – Как же иначе.

Граф смотрел на него очень внимательно и явно прикидывал, к какому разряду его отнести.

– И биография вашу я знаю. Моральный облик у вас, прямо скажем, оставляет желать лучшего, но профессиональные качества на высоте. В Саламанке вас очень рекомендовали.

– Мало что могу к этому добавить.

– Понимаю.

Де Тахар еще минуту вглядывался в Фалько, словно пытаясь определить, в какой степени этот красивый и отлично одетый молодой человек с сомнительной биографией и дерзкой улыбкой заслуживает ресурсов, которые он собирался предоставить в его распоряжение. Потом перевел взгляд на Санчеса, безмолвно вопрошая, готов ли тот выступить поручителем. И наконец, приняв неизбежное, смирился и включил аппарат.

– Я получил инструкции допустить вас к работе с ним. Это защищенная линия связи с Саламанкой.

– Отельный коммутатор не задействован?

– Нет, зачем же… – Тахар показал на женщину с пистолетом. – Эта сеньора – наша телефонистка.

Женщина, уже положившая «стар» на столик, сосредоточенно кивнула. В облике ее было мало женственности – она больше напоминала монахиню в миру. Туфли на низком каблуке, непрозрачные чулки. Колючие глазки.

Граф достал из жилетного кармана золотые часы.

– Ну, если не возражаете, приступим. – Он обернулся к Санчесу, а потом обратился к Фалько: – Оставить вас одного?

Какая разница, подумал тот, глядя, как телефонистка усаживается перед аппаратом и надевает наушники с микрофоном. Эта сестра Волына все сказанное передаст дословно. Так что – к делу.

– Нет, это не обязательно, спасибо, – проговорил он вслух, положил шляпу на диван, достал платок и деликатно высморкался. – По мне, так можете присутствовать.

– Алло, алло! Имение Тормес?

– Соединяю с имением Тормес, – отозвался далекий мужской голос. – Минутку.

Линия действовала лучше, чем ожидал Фалько – чисто и почти без помех. Сестра Волына споро втыкала штекеры в гнезда. После одной такой манипуляции над гнездом загорелась контрольная лампочка, а телефонистка показала Фалько на стул перед столиком, где стоял черный бакелитовый телефонный аппарат. Фалько сел и, прижав к уху трубку, ждал соединения. Перед ним на диване граф де Тахар делал вид, что перелистывает иллюстрированный журнал «Вуаля». Санчес стоял у окна, прислонившись плечом к стене, и, время от времени раздвигая ламели жалюзи, осматривал улицу.

– Алло-алло, – настойчиво твердила женщина. – Имение Тормес, ответьте.

– Сию минуту… спасибо… Есть! Тормес на проводе.

После паузы раздался щелчок и негромкий гудок. И наконец на другом конце знакомый голос проговорил:

– Алло? Рокамболь?

Фалько улыбнулся. Позывной адмирал выбрал ему сам. Имя этого вора и мерзавца подходит тебе как перчатка на руку, сказал он прощаясь. Фалько представил себе, как начальник НИОС сидит в своем кабинете, посасывая трубку и саркастически щуря оба глаза, искусственный и натуральный. И наслаждается романическим псевдонимом своего агента.

– Добрый вечер, сеньор, – сказал Фалько.

– Докладывай.

– Новостей немного. Поддерживаю контакты с Людоедом, установил с ним доверительные отношения.

– Как подвигается история со Сломанной Трубкой? Подружились?

– Откладывается ненадолго, но время еще есть. Осуществлю в ближайшие сутки.

– А что с Черным Дроздом?

– Тоже укладываюсь в срок. Надеюсь, что для этого дела уже готово внешнее прикрытие. Это так?

– Полностью готово. Не хватает последнего мазка.

– Он будет сделан.

– Значит, с этой стороны все гладко?

– Да. – Фалько замялся на миг. – Наблюдается кое-какое напряжение со стороны спутницы Черного Дрозда, но причины его я не знаю. Может быть, личная антипатия, а может быть, и недоверие.

– Препятствует работе?

– Не похоже.

– Тогда игнорируй ее. Все внимание объекту.

– Тут было еще кое-что… Я думаю, вы в курсе. Мне пришлось искупаться.

Повисла пауза. Фалько представил себе веселую ухмылку адмирала. Или перекосившую лицо гримасу гнева. Как шеф воспримет то или иное происшествие, предугадать невозможно.

– Да, нас уведомили. Ответственных удалось установить?

– Ответ отрицательный. – Фалько взглянул на Санчеса у окна. – Но дело в том, что сюда прибыло новое руководство компании, с которой мы конкурируем на местном рынке.

Пауза была такой длинной, что Фалько подумал – связь прервалась.

– Ваши предложения по этому вопросу, Имение Тормес?

– Может быть, имело бы смысл угостить нового управляющего кофе, раз уж вы там поблизости… Есть ли пути к реализации этого?

Фалько снова бросил взгляд на Санчеса, а потом на графа, который с безразличным видом листал журнал.

– По моим сведениям, немного. Здесь заняты больше сбором информации, нежели действиями. Но можно поговорить.

– А сами заняться не сможете?

– У меня чересчур обширная сфера деятельности. – Фалько помолчал и добавил не без сарказма: – Я ведь не человек-оркестр.

В трубке раздалось внятное хрюканье:

– Кем скажу, тем и будете. Ясно?

– Да куда уж ясней… – вздохнул Фалько.

– Плохо вас слышу, Рокамболь!

– Предельно ясно, сеньор!

Новая пауза. Адмирал раздумывал.

– Могу распорядиться о поддержке. Считаете это уместным?

– Ну еще бы, Имение Тормес. В вопросах такого рода чем больше народу, тем больше и шансов на успех.

– Полагаете, это остроумно?

– Полагаю, что нет, сеньор.

– Вот и не делайте из себя клоуна. Тем паче по телефону… Теперь передайте трубку основному пайщику, а сами пропадите.

Фалько поднялся на ноги и протянул трубку графу.

– Да. Слушаю, – сказал тот.

Фалько отошел к окну, где, прислонившись плечом к стене, по-прежнему стоял Санчес. Отвел в сторону рейку жалюзи и оглядел улицу Риволи. Но не заметил ничего подозрительного.

– Они хотят, чтобы я занялся еще и Навахасом, – проговорил он негромко. – И чтобы вы мне в этом посодействовали.

Санчес медленно и печально склонил голову. Он как будто и не удивился.

– Этого следовало ожидать.