12

«It’s a lonely world» было написано во всю стену черной краской. В углу кто-то наискось добавил красной – Lorteland. Пространство у стены было огорожено полицейскими лентами. Из знакомых Рикке увидела только инспектора Беринга и криминалиста Нансена.

– Сегодня утром на Вигерслев-авеню нашли длинный сверток, упакованный в черную пленку и перевязанный скотчем, – корреспондент артикулировал с преувеличенной старательностью и зачем-то таращил глаза, – В свертке оказался не очередной труп, как того можно было ожидать, а манекен, на животе которого нарисован известный символ «лучезарная дельта» – треугольник, внутри которого находится открытый глаз…

Камера крупным планом показала рисунок. Ничего общего с обычными творениями Татуировщика, да и вообще все это выглядит как дурная шутка.

– Зло порождает зло, это так, но иногда зло вызывает желание посмеяться над ним. Или над обществом?..

Журналисты обожают вставлять в свою речь или в свои статьи подобные заезженные штампы. «Зло порождает зло» – кто бы этого не знал?

– Мы не располагаем полной информацией, но нам удалось узнать, что видеокамера, находившаяся вон там, – в кадре на секунду появилась уличная камера слежения, – зафиксировала злоумышленников и номер их машины. Мы будем информировать вас…

Вот за это в полиции ненавидят журналистов. Взял и выдал на всю Данию – «зафиксировала злоумышленников и номер их машины». Ясное дело – хочется выдать в эфир побольше новостей, но надо же иногда думать о том, что ты выдаешь. Рикке приглушила звук телевизора и позвонила Оле.

– Приветствую! – несмотря на воскресное утро, голос у Оле был совсем не сонный. – Смотришь телек?

– А тебя, как я поняла, уже разбудили?

– Три часа назад. Позвонил Ханевольд и велел срочно ехать на Вигерслев. Я уже садился в машину, когда он позвонил снова и дал отбой. А я-то еще удивлялся, пока брился – что-то наш Татуировщик рановато напомнил о себе. Так удивлялся, что даже порезался два раза. Оказалось же, что это два идиота, которым не спится по ночам.

– По телевизору сказали, что камера зафиксировала номер машины…

– Я думаю, что ее владелец уже приятно проводит время в комнате для допросов.

«Приятно – это самое неподходящее слово», – подумала Рикке. Комнаты для допросов были единственным местом в управлении, нагоняющим на нее тоску. Рикке, как психологу, иногда приходилось присутствовать на настоящих допросах. Она обычно сидела на стуле в углу, под укрепленной на потолке камерой, слушала, записывала и буквально физически ощущала весь негатив, который успел впитаться в светло-зеленые стены. У посетителей этих комнат положительных эмоций, пожалуй, и не возникало, откуда? Рикке искренне удивилась, когда узнала, что двое сотрудников управления, женщина из отдела по борьбе с распространением наркотиков и мужчина из дежурной службы, были уличены в том, что поздно вечером использовали комнату для допросов не по прямому назначению, а для интима. Какой может быть интим в столь омерзительном месте?

– А кто они?

– Я знаю не больше твоего, Рикке, но раз уж объявили, что камера засекла номер автомобиля, то я могу сделать определенные выводы. В управлении сейчас свирепствует Малыш Угле, которого ни свет, ни заря, выдернули из теплой постели, да еще и, как оказалось, не по делу. Вместо трупа – манекен! Надо же такое придумать! Погоди, сейчас начнется целая эпидемия подобных шуточек…

– А, может, это сам Татуировщик вынудил кого-то «пошутить» подобным образом, – предположила Рикке. – Знаешь, в глубине души, на бессознательном уровне, каждый серийный убийца хочет быть пойманным…

– Только не Татуировщик! – перебил Оле. – И я очень сомневаюсь, что у него есть душа. У него только первобытные инстинкты! Если бы он хотел быть пойманным, то оставил бы нам капельку своей слюны, а лучше – окурок или отпечаток пальца. О визитной карточке я даже мечтать не смею…

– Это на бессознательном уровне, Оле! – напомнила Рикке. – Он может сам не осознавать этого, но, тем не менее, хотеть! Осознает он наоборот – считает себя умным, неуловимым и ведет игру с обществом и полицией. Что есть татуировки, как не часть этой игры? Он думает, что забавляется, но на самом деле…

– Пощади! – взмолился Оле. – Ваши психологические выкладки слишком умны для моей седой головы! Не осознает, но хочет – такого, на мой взгляд, быть не может!

– Может! – разозлилась Рикке. – Очень даже может!

– У меня такого не бывает!

– Не бывает так, что не хочется пить, а рука сама тянется к бутылке?

Удар был ниже пояса и Рикке это прекрасно понимала, но эмоции брали свое и побуждали к подобным действиям.

– У меня не бывает так, чтобы мне не хотелось выпить, – нисколько не обидевшись, признался Оле. – Я засыпаю с этой мыслью и с ней же просыпаюсь. А того, что мне не хочется, я ни за что делать не стану! Вот хоть убей!

– Держи меня в курсе новостей, – попросила Рикке. – Не телевизионных, конечно.

– Учись отдыхать по выходным, – посоветовал Оле. – Завтра придешь на работу и узнаешь все новости.

Рикке подумала о том, что «шутка» с манекеном может побудить Татуировщика к новому убийству. Срочному. Внеочередному. Чтобы показать всем, кто в замке король. Это логично, ведь если для обычных людей манекен, упакованный в черную пленку, всего лишь дурацкая выходка каких-то идиотов, то для Татуировщика это нечто вроде пощечины, удара по самолюбию. Смотри, чувак, мы не просто копируем твой стиль, мы его высмеиваем! Кому такое может понравиться? А у Татуировщика куча комплексов, иначе бы он не занимался подобными делами, и самоутверждение – его кредо.

Или он сам организовал эту затею? Навряд ли. Обращаться к посторонним за содействием Татуировщик никогда не станет, особенно, к таким кретинам, которые выкладывают «труп» на виду у камер. Нет, «шутники» сами по себе, а Татуировщик сам по себе.

В голове начала созревать идея. Чтобы думалось лучше, Рикке соорудила себе смёрребрёд высотой с Краун Плазу, на который ушла добрая половина того, что имелось в холодильнике. Откусить от такого кулинарного шедевра, не вывихнув челюсть, было невозможно. Разве что крокодил справился бы с подобной задачей. Но кто сказал, что от смёрребрёда непременно следует откусывать. Можно же поступить проще – снимать вилкой или руками то, что находится сверху, и отправлять в рот. И так до тех пор, пока не дойдешь до тоста, намазанного маслом. Уж от него-то совсем нетрудно откусывать.

Рикке неторопливо ела, наблюдала за тем, что творилось на экране телевизора, чтобы не пропустить очередной выпуск новостей и думала. После того, как бутерброд был съеден, она просидела около получаса над пустой тарелкой, а потом посмотрела на часы и позвонила Нильсу.

Нильс уже успел смыться из дома, потому что фон в трубке был уличным – шум автомобилей, детские крики, обрывки чужих разговоров. Узнал о происшествии на Вигерслев, возбудился и вышел на охоту. Или просто развлекается?

– Как ты вовремя позвонила! – радость в голосе Нильса вполне могла оказаться фальшивой. – Я вышел прогуляться после завтрака и как раз сейчас подумал о том, что неплохо бы было, если бы кто-то из друзей составил мне компанию.

– А ты где?

– Примерно посередине между Новой королевской площадью и ратушей. Присоединишься?

– Я только что проснулась, – соврала Рикке. – Но выспалась славно, на два дня вперед и готова развлекаться не только вечером, но и ночью.

Это был пробный мяч, который Нильс немедленно отбил.

– К сожалению, на вечер у меня запланировано написание двух статей, – сказал он, искусно дозируя свое сожаление, так, чтобы оно едва-едва проступало в голосе. – Срочная работа, ничего не поделаешь.

Если у людей есть срочная работа, то как-то логичнее сделать ее, а потом уже гулять по городу.

И где гулять? Жители Копенгагена предпочитают гулять в парках, а не в набитом туристами центре города. Что, так вот сразу, с утра пораньше, приспичило взглянуть на ратушу или полюбоваться собором Богоматери?.. Вряд ли. А вот туристы, точнее – туристки, молодые большеглазые блондинки, представляют определенный интерес.

Туристки! Они ничего не знают о Татуировщике. Они расслаблено-доверчивы, потому что у Копенгаген пользуется репутацией одной из самых безопасных и спокойных европейских столиц. Они легко идут на контакт.

Нильс действительно возбудился и вышел на охоту! Ему нужно срочно кого-то убить, чтобы «исправить впечатление»! А Рикке он пригласил для маскировки. Или же он уже нашел ту, с которой будет сегодня забавляться и теперь просто гуляет? В любом случае, это неспроста.

Рикке снова позвонила Оле.

– Я так соскучился, – сказал Оле. – Мы не общались целую вечность…

– Оле! – одернула его Рикке. – Я звоню по очень важному делу! Первое – воздержись сегодня от спиртного. Второе – в три часа дня мы с тобой встретимся и я тебе все расскажу. Третье – непременно прихвати с собой пистолет, термос с кофе и бутерброды. Впрочем, о кофе и бутербродах я и сама могу позаботиться…

– У меня сегодня выходной, девочка, – напомнил Оле. – И моего босса пока что зовут Ханс Мортенсен, а не Рикке Хаардер. К сожалению…

– Сожалеть ты будешь завтра, если не сделаешь так, как я прошу! – пообещала Рикке. – Речь идет о Татуировщике! О настоящем Татуировщике, а не о тех засранцах, которые подложили на улицу манекен.

– А это действительно настоящий Татуировщик? – осторожно уточнил Оле. – Или очередной парнишка из богемных кругов?

– Я думаю, что настоящий! – в ярости Рикке сорвалась на свистящий шепот. – И если ты думаешь…

– Термос с кофе и бутерброды предвещают бессонную ночь, – сколь иронично, а, порой, и пренебрежительно, не отзывался бы Оле о психологии, он сам тоже был неплохим психологом, понимал, что стоит ему заговорить о деле, как Рикке тут же сменит гнев на милость. – Я должен за кем-то следить?

– Да! И, скорее всего, придется его арестовывать, – во всяком случае Рикке очень на это надеялась. – Ты должен быть вооружен, Оле.

– Что за день! – проворчал Оле. – Правильно говорила моя бабка – как день начнется, так он и закончится! Одна суета! А я-то так надеялся, что смогу провести выходной в компании старой Марты…

– Оле! У тебя появилась подружка?! Это здорово! – Рикке искренне обрадовалась за Оле. – Прости, что обломала вам свидание, но…

– Ничего, Марта подождет, – Оле не любил извинений и оправданий. – Где мы встречаемся?

– Знаешь азиатский ресторан «Ичибан» на углу Саллингвей и Годхобсвей? – Рикке намеренно выбрала заведение, которое находилось недалеко от дома Нильса, чтобы Оле не пришлось зря мотаться туда-сюда. – Там еще заправка напротив?

– Не помню, но найду, – пообещал Оле. – В три, говоришь?

– В три, – подтвердила Рикке. – И прихвати, пожалуйста, фотографию Марты. Мне очень любопытно.

– В тех кругах, где я преимущественно вращаюсь, «старой Мартой» принято называть литровую бутылку аквавита, – Оле сдавленно хихикнул, явно сдерживая более бурное проявление эмоций. – Учи родной язык, девочка.

Рикке от души послала Оле в задницу и на том разговор закончился, чтобы продолжиться в то ли китайском, то ли вьетнамском, то ли еще каком, но точно не японском заведении на углу Саллингвей и Годхобсвей. Японцы не уезжают искать счастья в далеких краях, потому что им и дома неплохо живется.

Оба, и Оле, и Рикке, позаботились о кофе и бутербродах. Оле не придется страдать от жажды и голода этой ночью. Да ему вообще не придется страдать, ведь следить за вероятным убийцей это так увлекательно! Рикке непременно напросилась бы в компанию к Оле, если бы не была знакома с Нильсом.

Сам Оле, если судить по кислому выражению его лица, ничего интересного и привлекательного в предстоящем бдении не находил. Флегматично выслушал Рикке, записал адрес Нильса, почесал в затылке и спросил:

– Ты действительно надеешься на то, что он и есть Татуировщик?

– Я не надеюсь, а подозреваю, – поправила Рикке. – Неужели множество косвенных подозрений не стоят одной прямой улики? И как мы с тобой будем жить дальше, если сейчас ты поедешь домой, а завтра утром найдут тело тринадцатой жертвы?

– То, что я проторчу около этого дома, еще не означает, что убийство не произойдет где-то в другом месте.

– Но мы же что-то делаем! – возразила Рикке. – Делаем то, что считаем нужным! Мне не нравится твой настрой, Оле. Ты же детектив!

– Вот поэтому я сейчас сижу здесь с тобой, а не дома со старой Мартой, – улыбнулся Оле. – Только уговор – не звони мне попусту. Я сам тебе позвоню, когда что-то прояснится…

Я сам тебе позвоню… Ожидание – это мука из мук. Чтобы хоть как-то отвлечься, Рикке начала наводить дома порядок. Аккуратно развесила в шкафу валявшиеся по углам вещи, подмела пол на кухне, расставила по полкам книги, которые после прочтения оставались лежать на полу возле кровати. Заодно и мысли упорядочились – Рикке еще раз обдумала историю с манекеном и решила, что это хороший повод навести Нильса на разговор о Татуировщике. Запасной вариант, на случай, если сегодня Оле напрасно продежурит возле его дома. О манекене Нильс сможет говорить свободно, ведь это его впрямую не касается и ничем ему не грозит. Значит – больше шансов «поймать» его на какой-нибудь характерной оговорке и добавить в свою ментальную копилку еще одно косвенное доказательство… косвенное, да. Эх, если бы Оле мог устроить обыск у Нильса, не спрашивая ни у кого разрешения. Где-то там, в доме, хранятся инструменты – удавка и машинка для тату. Точнее – должны храниться, ведь всегда есть вероятность ошибки.

Про вероятность ошибки Рикке вспоминала только для порядка. Она уже неделю как перестала регулярно наведываться в Вестербро, потому что успела познакомиться со всеми тамошними завсегдатаями, присмотрелась к каждому, но больше никого в подозреваемые не записала. Не было оснований. Хенрик в шутку утверждал, что Рикке так сильно «запала» на Нильса, что больше никого подозревать уже не в состоянии. Но Хенрик путал причину со следствием. Рикке ни на кого не «западала», просто больше никто не вызывал подозрений. Оставалось одно – раз в десять дней посещать галерею сладких снов и интересоваться выставленными там картинами. На всякий случай, вдруг что попадется.

На Хенрика Рикке не обижалась, потому что он подшучивал над ней по-доброму и совсем необидно. Кроме того, пытался помочь. Недавно познакомил Рикке с творчеством одного авангардиста, который рисовал во весь холст дом с квадратиками окон, а в каждом окне изображал нечто символически-абстрактное. Отдаленное сходство с рисунками Татуировщика найти было можно, но с большой натяжкой. К тому же, при более близком знакомстве с биографией художника выяснилось, что тот совсем недавно вернулся из Непала, где в течение семи месяцев «постигал истину». Хенрик утверждал, что постижение истины сводится к курению всего, что только попадется под руку. Не исключено, что он говорил правду.

Закончив наводить порядок, а точнее, устав от этого унылого в своей бесперспективности занятия (ведь завтра вещи и книги снова расползутся по привычным местам), Рикке отправилась в интернет за самыми свежими новостями.

Полиция задержала двух студентов Академии Бизнеса, один из которых был датчанином, а другой норвежцем. К своей выходке парни подготовились основательно, даже записали видеоролик с заявлением, который уже висел на Ютубе и набирал по сотне просмотров за минуту.

– Мы решились на эту акцию, потому что хотели привлечь внимание общественности к бездействию полиции, – бубнил один из студентов, судя по акценту – норвежец. – Сколько так может продолжаться? Маньяк убил уже тринадцать женщин. Мы понимали, какой резонанс вызовет наша акция, понимали, что общественность отнесется к ней неоднозначно, но, тем не менее, мы решили провести ее…

– Умницы! – похвалила парней Рикке.

Похвалила за дело, без всякой задней мысли и без малейшей тени ехидства. Если хочется безнаказанно похулиганить (эта выходка есть чистейшей воды хулиганство, а никакая не акция), то правильнее всего будет подать свое хулиганство как мужественный гражданский поступок. И вместо подзатыльника получишь лавровый венок. Рикке представила, как бесятся сейчас сотрудники управления полиции, ведь после подобного заявления этих засранцев нельзя даже оштрафовать за оставление мусора в непредназначенном для этого месте, не говоря уже о чем-то большем. Все скажут, что полиция сводит счеты с честными гражданами, вместо того, чтобы искать серийного убийства. Того и гляди у парней появятся последователи и скоро весь Копенгаген будет по ночам заваливаться длинными черными свертками. Что тогда станет делать настоящий Татуировщик?

Оле позвонил в половине одиннадцатого.

– Твой объект уже четвертый час сидит дома и долбит по клавиатуре, – доложил он. – Я прекрасно вижу его в незанавешенное окно.

– А что-то еще происходит? – спросила Рикке, которой с трудом верилось в то, что Нильс сказал правду и действительно пишет статьи.

– В доме напротив недолго скандалили два шведа. Я слышал сплошные «kukjävel» и «ta dig i häcken». Сейчас они уже спят, тихо и свет везде погашен…

– Да зачем мне какие-то шведы! Нильс ничего больше не делал?

– Один раз вставал и выходил из комнаты на пару минут, должно быть отлить. Дважды говорил по телефону. Недолго, минуту-две. Я подожду до тех пор, пока он не ляжет спать, а потом уеду.

– Только не уезжай сразу же после того, как он погасит свет, подожди немного…

– Ты еще пальцем в носу ковырять не научилась, а я уже работал в полиции, – сварливо напомнил Оле. – Я выжду как минимум полчаса.

– Не сердись, пожалуйста, – попросила Рикке.

– Все нормально, – настроение Оле менялось так же быстро, как погода в марте. – Я рассматриваю это как подготовку к новой работе. Чем преимущественно занимаются частные детективы? Такой вот слежкой за чужими мужьями и женами…

После разговора с Оле, Рикке так и подмывало позвонить Нильсу. В конце концов, она не сдержалась и позвонила, притворившись немного пьяной и страдающей от безделья.

– Рикке?! – удивился Нильс. – Какие-то проблемы?

Закономерный вопрос – на часах было уже одиннадцать, а без особого повода после девяти часов вечера звонить уже не принято. Даже друзьям и сексуальным партнерам.

– Мне просто скучно, – по-пьяному растягивая гласные, сказала Рикке и оживилась, как будто вспомнила. – Такой ужас! Двое придурков подбросили на Вигерслев-авеню манекен, упакованный точно так же, как упаковывает тела своих жертв маньяк, который делает татуировки.

– Видел в новостях, – ответил Нильс. – Действительно придурки. Представляю, что испытали родные жертв маньяка, когда узнали об этом.

– Что творится в головах у людей? – Рикке по тону Нильса почувствовала, что он сейчас закончит разговор, и попыталась помешать этому, но безуспешно.

– Что творится, то и творится, – сухо ответил Нильс. – Извини, Рикке, у меня много работы. Я позвоню тебе на неделе.

– Pis mig i øret! – выругалась Рикке, закончив разговор.

«Представляю, что испытали родные жертв маньяка, когда узнали об этом». Если Нильс Лёвквист-Мортен серийный убийца, то он заслуживает высшего балла за умение притворяться. А если он не убийца, то… А если он не убийца, то чьи-то умственные способности оставляют желать лучшего. Кто-то непременно должен остаться в дураках – либо охотник, либо жертва.

Без десяти три пришло сообщение от Оле. Всего два слова: «Поехал домой».

Double bummer.