11

– Что за странные звонки? – вместо приветствия поинтересовался Оле, ставя свой поднос на стол, за которым сидела Рикке.

– Мне надо было создать впечатление, – проглотив то, что было у нее во рту, ответила Рикке. – Я была дома у одного подозрительного типа.

– Кандидат в Татуировщики? – понимающе усмехнулся Оле, садясь за стол. – Рикке, как ты можешь есть эту цветную капусту? Она же безвкусная!

Сам он взял телячий щницель с жареным картофелем.

– Кандидат, – кивнула Рикке. – В цветной капусте, Оле, есть свой вкус, только надо ее распробовать. А если выжать на нее половинку лимона…

– То она от этого лучше не станет, – докончил Оле. – Ладно, оставим еду в покое и поговорим о деле. У тебя появился подозреваемый?

Они говорили громко, в полный голос, потому что в столовой было шумно и за соседними столиками никто, даже при желании, не мог бы услышать их разговор.

– Не знаю, – Рикке пожала плечами. – Но он довольно брутальный мужчина с интересной манерой рисования. Мне надо провести профессиональную экспертизу его рисунков и тогда я смогу определиться. Кстати, Оле, а что там у вас с этим боснийцем, как его…

– Един Балич, – подсказал Оле.

– Да-да! Что-то удалось найти?

– После заочной проверки боснийцев оставили в покое, потому что не удалось найти ничего компрометирующего. Считается, что за ними приглядывает Йоргенсен, но реально все сводится тому, что при следующем убийстве алиби Едина Балича будет тщательно проверено. А меня и Аре Мортенсен гоняет проверять сигналы о подозрительных мужчинах, которые делают нечто подозрительное. Правда сейчас сигналы пошли на убыль. До следующего раза. Так и живем. И, наверное, нет такой экспертизы, которой не подвергли бы трупы, в поисках хоть какой-то зацепки. Но зацепка у нас всего лишь одна, та же, что и была – пленку, веревки и скотч он покупает в «Фётексе», а такая зацепка все равно, что ничего. Остается молиться, уповая на то, что в следующий раз он на чем-то проколется. Следующий раз будет тринадцатым по счету, несчастливое число.

Жутко было слышать, как обыденно Оле произносил «следующее убийство» и «до следующего раза».

«Профессиональную экспертизу» Рикке провела в тот же вечер. В качестве эксперта выступал Хенрик, а местом стало тихое кафе в Вестербро, неподалеку от того пятачка, где в последнее время постоянно тусовалась Рикке. Хенрик ожидал, что пятница пройдет по обычному сценарию, то есть поход по «злачным» местам плюс ночь любви, но Рикке пришлось его разочаровать, сославшись на ежемесячные женские обстоятельства. Точнее, не разочаровать, а обмануть, потому что «обстоятельства» еще не успели наступить, но тело после Нильса требовало передышки, да и не хотелось, чтобы Хенрик увидел следы от укусов.

А еще это была проверка на вшивость. Рикке предпочитала не иметь дела с мужчинами, которые в ответ на «мне сегодня нельзя» напоминали, что есть и другие «сладкие дырочки» или «горячие местечки». Такие получали отставку мгновенно и речи о возобновлении отношений быть не могло. Подруга Лисси, относившаяся ко всему на свете очень снисходительно, не скрывала, что считает Рикки чокнутой максималисткой, но это не мешало им поддерживать дружеские отношения. У Рикке с ее характером, наверное, могла быть только такая подруга, смотрящая на все просто, иногда – чересчур просто.

– Есть сходство, – подтвердил Хенрик, разглядывая распечатанные Рикке фотографии. – Но скажу честно, если бы ты не обратила бы мое внимание, сам бы я не догадался.

– Это закономерно, – улыбнулась Рикке. – Ты не изучил рисунки Татуировщика так, как изучила их я.

– Я бы предпочел их никогда не видеть. Тебя – видеть, а их – нет.

– Что поделать? Я появилась в твоей жизни с этими рисунками в руках и от этого никуда не деться.

– Теперь ты подключишь к проверке Нильса полицию? – Хенрик вернул фотографии Рикке.

– Нет, до этого еще далеко, – Рикке вложила фотографии в пластиковый конверт и убрала в сумку. – Надо присмотреться к нему получше, постараться побольше о нем узнать и тогда уже идти к моим коллегам.

Когда работаешь в полицейском управлении круг лиц, определяющийся словом «коллеги» существенно расширяется – начинаешь называть так не только психологов, но и всех полицейских сотрудников.

– И ты будешь снова с ним встречаться? – в голосе Хенрика Рикке послышались нотки ревности. – После того, как твои подозрения подтвердились? Ты что, не понимаешь, как это опасно? Опомнись, Рикке! Оставь своего Нильса в покое, пусть им займутся те, кому положено!

Приятно получать подтверждения того, что тебя любят и о тебе заботятся. Неприятно, когда кто-то, пусть, даже, и далеко небезразличный тебе человек, указывает, что ты должна делать.

– Позволь мне самой решать, – мягко сказала Рикке, накрывая руку Хенрика, лежавшую на столе, своей узкой ладонью. – Я давно уже взрослая девочка и способна сама разобраться в том, что мне можно делать и что нельзя.

– Я бы не стал вмешиваться, если бы ты была мне безразлична! – горячился Хенрик. – Но ты просто не представляешь, каким счастьем для меня стала встреча с тобой и как страшно мне думать о том, что я могу тебя потерять!

– Не думай об этом, – посоветовала Рикке.

– Как я могу не думать?! – Хенрик даже обиделся немного. – Ты же столько для меня значишь! С недавних пор пятница стала у меня любимым днем недели!

– Даже сегодняшняя? – улыбнулась Рикке.

– И сегодняшняя тоже, – недоуменно подтвердил Хенрик, не понимая, к чему она клонит. – А что в ней такого особенного?

– Ну… – замялась Рикке, – ведь, сегодня я не смогу остаться у тебя на ночь…

– И что это меняет? – теперь Хенрик, кажется, обиделся не на шутку. – Кажется, я никогда не говорил и не давал понять, что наши отношения – это только секс! Странно, что ты так говоришь, Рикке! Секс – это здорово, а с тобой это вообще что-то бесподобное и я, конечно же, испытываю к тебе влечение определенного рода, но… Черт! Совсем запутался!

– Я тебя прекрасно поняла, Хенрик. Прости, я сказала глупость.

Чтобы загладить свою вину, Рикке пересела на колени к Хенрику (все равно в кафе кроме них никого не было), обняла его и поцеловала в губы так, что он забыл про все обиды, да и вообще обо всем забыл. Почувствовав, что все в порядке, Рикке вернулась на свой стул и попросила официанта принести ей кофе.

Кофе пах ароматом Boss Number One, одеколона Хенрика, но Рикке этого не замечала. Ей было до невозможности приятно и немного совестно, ведь Хенрик, милый наивный Хенрик, и не подозревал, до чего дошла, то есть – до чего опустилась Рикке в своих детективных поисках. «Я скажу ему потом, – решила Рикке, наблюдая за тем, как обстоятельно Хенрик пьет свой кофе. – Сама скажу, не дожидаясь вопросов. Хенрик хороший. Он меня поймет». В этом «скажу ему потом» крылась маленькая хитрость, на которой Рикке старалась не заострять внимания. Она допускала, что в ее жизни еще будет секс с Нильсом и намеревалась покаяться Хенрику оптом, сразу во всех грехах. И разве не сказал коварный итальянец Никколо Макиавелли «Il fine giustifica i mezzi», что означает «цель оправдывает средства»? Если есть цель, то…

«А вот если бы Нильс был плешивым жирным стариканом, у которого трясутся руки и плохо пахнет из рта, ты точно так же думала бы, что цель оправдывает средства? – спросила совесть. – Или передала бы его Оле для изучения?» Совесть – она такая, знает, что ей ничего не грозит, вот и говори гадости, поэтому Рикке предпочла не обращать на нее внимания. Двенадцать молодых женщин, убитых Татуировщиком, где-то там, во мраке небытия, молили о возмездии и Рикке была единственной, кто слышал их голоса.

Да, единственной, потому что все остальные или ужасались, или не обращали внимания или искали Татуировщика, выполняя свои обязанности. Но никому, кроме Рикке этот проклятый убийца не отравлял жизнь в прямом смысле этого слова. По большому счету, дело было не в работе, не в отношении Хеккерупа и Мортенсена, и, даже, не в самоуважении, а в том, чтобы Татуировщик перестал убивать, чтобы ужас закончился, чтобы первые полосы газет были заняты чем-то другим, поприятнее.

– Skide! – вырвалось у Рикке.

– Что такое? – забеспокоился Хенрик. – Кофе невкусный?

– Кофе просто замечательный! – ответила Рикке. – Это я просто задумалась. Прости, Хенрик, я сегодня не в форме. Проклятый Татуировщик…

– Ты можешь думать, что хочешь, но я все-таки скажу то, что думаю! – начал Хенрик. – Сейчас всех интересует Татуировщик. Потом появится какой-нибудь другой серийный убийца – Парикмахер или, скажем, Таксист. И ты точно также будешь пытаться поймать его, а жизнь, тем временем, будет идти своим чередом и когда-нибудь ты поймешь, что всех поймать невозможно, что ты потратила жизнь непонятно на что, хотя могла поступить иначе…

– Иначе – это как? – ледяным тоном поинтересовалась Рикке, начиная раздражаться.

– Уйти из полицейского управления в другое место, выйти замуж за человека, который тебя любит, родить детей… Это, конечно, банально, но мне кажется, что истинное счастье именно в этом, а не в пойманных серийных убийцах.

– Откуда тебе знать? – улыбнулась Рикке, чувствуя, как раздражение покидает ее. – Ты ведь никогда не был замужем и не рожал детей.

– Я так чувствую, – серьезно ответил Хенрик. – Вот смотрю на тебя и понимаю, что все эти детективные игры не для тебя. Ты нежная, утонченная красавица, а настоящие детективы – это широкоплечие мужики с квадратными подбородками и тяжелыми кулаками. Когда они хотят поблагодарить, вместо «tak» у них получается «fuck»…

– Надо познакомить тебя с моим другом Оле Рийсом, – перебила Рикке. – Возможно, что он поможет тебе составить правильное впечатление о полицейских.

– Не надо, – покачал головой Хенрик. – Я не имею чести быть знакомым с этим достойным человеком, но чувствую наперед, что мы друг другу не понравимся.

– Но почему? – удивилась Рикке.

– Потому что у нас разные интересы, разные взгляды и разные приоритеты, – убежденно ответил Хенрик. – И, вообще, я не склонен выходить за рамки своего круга общения. Мне его вполне хватает.

Люди не любят полицию и полицейских. С этим ничего не поделать. Более того – сами полицейские не любят своих коллег. Действительно, как можно любить человека, который штрафует тебя, пристает к тебе с дурацкими вопросами или еще каким-то образом досаждает. Ну и насчет круга Хенрик тоже прав, ему комфортно в своем кругу, среди тех, кто его понимает и кого понимает он. С Оле они вряд ли найдут общий язык. Хенрику вряд ли будут интересны подробности какого-нибудь свежего убийства, а Оле – разговоры о живописи. Хенрик прав – нечего их знакомить.

Жесты очень хорошо помогают тогда, когда слова звучат фальшиво, неуместно или не очень убедительно. Обнять, привлечь к себе, зарыться носом в волосы, вдыхая чудесный запах, который вдруг стал таким родным…

Хенрик и Рикке, Хенрик и Рикке, Хенрикке, Хенрикке, Хенрикке…

Хенрик все понимает. Хенрику можно все рассказать. Жаль, что сам он не любит много рассказывать о себе. Хенрик из тех, кто живет настоящим. Прошлое для Хенрика не имеет значения, потому что его нельзя изменить, потому что его уже нет. Это психологи обожают копаться в прошлом, для них прошлое с его комплексами и обидами – самый лакомый кусочек. У Хенрика, наверное, и обид никаких нет, добрые люди не обижаются, а если и обижаются, то не помнят зла подолгу. Обида – это как непогашенные угли. Чуть поворошишь – разгораются снова и жгут тебя изнутри. Лучше не ворошить, не вспоминать, не придавать значения. Так скорее погаснет. Мать Рикке любила вспоминать обиды и упиваться своими страданиями. Помнила все-все-все, начиная с походов Гудфреда. Каждая домашняя экзекуция заканчивалась сеансом воспоминаний. Какой в том смысл? Никакого.

Святая Бригитта! Спасибо тебе за Хенрика! Лучшего дара Рикке и ожидать не могла.

Все в жизни имеет смысл. Очень часто этот смысл непостижим и может показаться, что его вовсе нет, но он есть. Мы понимаем это позже или не понимаем никогда, но смысл все равно есть. Причина тянет за собой следствие, следствие, в свою очередь, становится причиной для другого следствия.

Иногда Рикке посещала ужасная мысль, настолько ужасная, что ее и всерьез воспринимать было нельзя, только как шутку из разряда «Ченый юмор». Если бы не Татуировщик, то Рикке, наверное, никогда бы не познакомилась с Хенриком, потому что им просто негде бы было пересечься. Люди, подобные Хенрику, не попадают в поле зрения полиции вообще и полицейских психологов в частности. А уж психологу, специализирующемуся на проблемах насилия, с Хенриком вообще нечего делать – он назойливую муху прихлопнуть не способен, будет выгонять ее в окно полчаса. И так забавно переживает по поводу того, что дважды пытался перейти на вегетарианское питание, но не смог выдержать долго без рыбы и мяса. Не для оздоровления хотел перейти и не по каким-нибудь религиозным соображениям, а из убеждений. Но любовь к бифштексам и копченой рыбе оказалась сильнее. Оказалась, и оказалась – против природы не попрешь, но Хенрик переживает. Рикке попробовала убедить его изменить отношение к тому, что он ест. Мясо, рыбу или туже курицу проще воспринимать как продукт, просто продукт, не более того, а не как часть живого существа, которое было убито ради того, чтобы попасть к тебе на стол. Продукт и только продукт. Ничего личного. Первая заповедь любого фермера – нельзя давать имена животным, которые предназначены на убой, они должны оставаться безликими.

И Рикке в галерею Хенрика никогда бы не пришла просто так, из интереса. Ее любовь к изобразительному искусству ограничивалась, то есть полностью удовлетворялась, творчеством уличных художников на Строгет и двумя посещениями Национальной галереи – один раз в школьные, другой раз в студенческие годы. Не более того.

Магазины, бары и рестораны они посещали разные, так что пересечься им было решительно невозможно. Разве что случайно столкнуться на улице, но Рикке не любила уличных знакомств, уж очень это стремно, а Хенрик, наверное, понятия об уличных знакомствах не имел. То есть знал, конечно, что такое случается, но на себя подобное не проецировал.

В богемных кругах Вестербро Рикке освоилась быстро. Там иначе и не получится. Два-три появления, две-три коротких беседы ни о чем, и ты уже своя – человек из тусовки. Рикке ничем не хвасталась, ни с кем не выясняла отношений, не ввязывалась ни в какие споры, старалась говорить людям приятные слова, короче говоря, усердно играла роль доброй королевы Дагмар. Бармен из «Коп ог ундеркоп» Йокум, не догадывавшийся о том, что Рикке подозревала в нем Татуировщика, однажды угостил ее пивом, а когда Рикке в ответ угостила его, проникся к ней настолько, что дал координаты своего мастера тату. Клеиться он больше не клеился. В этом кругу настойчивость была не в почете, да и в юных девах недостатка не было, так что Рикке чувствовала себя спокойно и в относительной безопасности.

Смешно подумать – Рикке начала коллекционировать живопись. Пока что только в единственном количестве, но это была не какая-то там репродукция, а настоящая картина маслом на куске оргалита, размером тридцать на пятьдесят сантиметров. Картина представляла собой черные вихри на сине-сером фоне и, согласно надписи на обороте, называлась «Низвержение в Эресунн». Обошлась она в цену двух бокалов пива. Цену назвал художник, у которого не было денег, но была жажда и картина, которую хотелось продать. Рикке угостила его пивом просто так, из сострадания, уж очень несчастным он выглядел – бледный до прозрачности с печальными глазами и трогательным хохолком на макушке. Но художник настоял, чтобы он взяла картину. Уже потом Рикке догадалась, что ему на самом деле было нужно не пиво, он хотел сбыть картину, пусть даже и за столь символическую цену. Положить начало, сделать почин, перебить хребет неудаче.

С картиной в пластиковом пакете Рикке прямо из бара поехала к Хенрику хвастаться своим приобретением. Хенрик с полминуты разглядывал картину, а потом поинтересовался, сколько Рикке за нее заплатила. «Два бокала пива», ответила Рикке. «За депрессивную картину, глядя на которую хочется утопиться в Эресунне, это слишком дорого», пошутил Хенрик. Слишком дорого! Да он просто позавидовал! Рикке повесила картину над кроватью (очень милая, в сущности, картина, ничего депрессивного, просто именно такое настроение захотел передать художник). При каждом взгляде на картину, Рикке искренне желала Андерсу Бентсону (так звали художника) поскорее завоевать мировую известность. Почему бы не пожелать хорошего хорошему человеку, да и «Низвержение в Эресунн» тогда невероятно взлетит в цене. Тогда Рикке напомнит Хенрику его слова насчет того, что она переплатила за этот шедевр.

То, что Хенрик будет рядом, чтобы Рикке могла напомнить ему, почему-то не вызывало сомнений. Рикке не верила в это, не надеялась, а просто знала. И это было очень приятное знание, знание, которое согревало.