Глава 5
Тьма
Беседа была завершена. Господин Гло и Томас ушли.
Я услышал приближающиеся шаги и закрыл глаза, притворившись спящим. Несколько минут Тэн стоял рядом и неотрывно пялился на меня. Я кожей чувствовал его колючий изучающий взгляд на своем лице. Вдоволь насмотревшись, он деликатно дотронулся до моей щеки холодным пальцем. Мне пришлось «проснуться» и непонимающе захлопать ресницами, изображая изумление очнувшегося в незнакомом месте человека. Тэн уныло взирал на меня бесцветными невыразительными глазами. Некоторое время мы изучали друг друга. При этом у меня возникло устойчивое ощущение осьминожьих щупалец, скользящих по извилинам моего мозга, и я непроизвольно опустил веки, пряча взгляд. Мне стало очень страшно.
Почему-то я сразу возненавидел этого человека. Только что он ратовал за гуманное отношение к моей персоне, но я не то что не испытывал к нему ни грамма благодарности. Наоборот, мне невыносимо хотелось плюнуть в его безрадостную харю, в которой воплотились для меня все мерзости этого потустороннего мира. Если же подходить непредвзято, Тэн выглядел вполне заурядно.
Самый обычный худощавый мужчина средних лет невысокого роста, с крючковатым носом и слегка оттопыренными ушами. Широкий открытый лоб замысловато испещрен мелкими морщинками, голова, на свежий взгляд, казалась великоватой. Чем-то Эдгар Тэн напоминал карикатурного космического пришельца из старой комедии. Именно такие большеголовые твари, по предположениям предков, должны были оккупировать Землю. Вот только цвет не соответствовал. Тех красили синим, а у Тэна кожа была бледно-бежевой с несильным зеленоватым оттенком, что свидетельствовало скорее об усталости и неправильном питании, чем об инопланетном происхождении.
— Вы очнулись, господин Ломакин? Прекрасно-прекрасно, — запричитал Тэн. — Я поздравляю вас. — Движения его губ напоминали ротовые спазмы выброшенной на берег селедки. — Сегодня для вас начнется новая прекрасная жизнь. Вы даже не представляете, как вам повезло.
— Говорите медленнее, — проворчал я, с ненавистью косясь на сжимающие мой череп пластины. — Я плохо понимаю ваш австралийский. Нельзя ли поменять этот редкий язык на что-нибудь более распространенное? Мне трудно правильно воспроизводить слова.
— Я говорю на самом распространенном в мире английском языке, — теперь каждое слово он произносил громко и медленно, будто вел беседу с глухим идиотом. — Вы, кстати, тоже. Если вы не возражаете, то я повторю: вы даже не представляете, как вам повезло.
— Очень мило, — хмыкнул я. — После того, как я попал в плен, уже второй человек утверждает, что мне сказочно повезло, но каждый раз я оказываюсь связанным.
— Извините, господин Ломакин. — Моя просьба неожиданно быстро нашла отклик в сушеном мозге человека-селедки. — Сейчас я все исправлю.
Он засуетился, послышались щелчки переключателей. Устройства, фиксировавшие мою голову, исчезли.
Отключились фиксаторы на конечностях. Я попробовал пошевелить руками и ногами. Они оказались свободными, но слушались плохо. Затекли.
— Меня зовут Тэн. Эдгар Тэн. — Мой освободитель лучезарно улыбнулся.
Лучше бы он этого не делал, потому что от его улыбки мне стало по-настоящему жутко. Если меня в течение двух часов заставят смотреть на эту оскаленную рыбью пасть, я, пожалуй, не выдержу и выдам все военные тайны, которые только знаю. К счастью, мне известно немного. Хотя некоторые вещи, судя по беседе господина Гло, Томаса и моего большого друга Тэна, надежно скрыты от меня в моей собственной черепной коробке.
Я осмотрел помещение. Прямоугольная, не очень большая комната. Вдоль трех стен размещены компьютерные консоли, оснащенные весьма скромно и однообразно. Я насчитал двенадцать двухмерных мониторов.
Возле каждого по два манипулятора и усеченной клавиатуре без нейросмычек. Все рабочие места в комнате выглядели абсолютно одинаково. Трудно сразу сообразить, где у них располагался руководитель группы. По теории мегаколлективизма, лидеру всегда следует выделяться, и он просто обязан обладать несомненными материальными и административными преимуществами.
У него должен быть самый мощный компьютер, самое мягкое кресло, самый длинный отпуск и самый большой оклад в группе, иначе у его подчиненных пропадет интерес к личному совершенствованию. Я тяжело вздохнул.
Вид этой комнаты сразу показал мне, в каком диком мире я очутился.
— Тэн, — еще раз представился Тэн и протянул мне ладонь для рукопожатия. — Я здесь, чтобы сделать вас свободным и счастливым человеком.
— Ломакин. — Я изо всех сил сдавил его костлявую, похожую на рыбий скелет, пятерню. — Я здесь, чтобы убить вас всех.
Мне доставило большое удовольствие видеть, как побледнело его лицо и как расширились зрачки. Наверняка он подумал о том, что совершенно напрасно пренебрег охраной. Только насладившись его страхом, я ослабил хватку.
— Не надо причинять мне боль, — попросил Тэн и с тоской посмотрел на свои помятые пальцы. — Вы — чудовище. Кстати, предупреждаю вас на будущее — я защищен индивидуальным силовым полем и могу поставить вас на место в любой момент.
Не очень давно я уже слышал подобную фразу. Интересно, от кого? И где? Не могу вспомнить.
— Прошу вас, не делайте глупостей. Не усложняйте свое и без того непростое положение, — миролюбиво предложил Эдгар. — Следуйте, пожалуйста, за мной.
Он двинулся к двери. Я с сомнением посмотрел на свое обнаженное туловище. Из одежды на мне были только боевые телеметрические термотрусы из комплекта «Кольчуги». Секунду поразмыслив, я встал и последовал за Тэном. Мы вышли в пустой коридор, и я зашлепал босыми ногами по полосатому кафелю, совершенно не стесняясь своего вида. Пусть будет стыдно тем, кто заставляет меня ходить голым и показывать всем тело, сплошь покрытое грязными потеками проводящего геля и квадратными следами электродов. К чести Тэна надо сказать, что первым местом, куда он отвел меня, оказался душ, а первым предметом, который он торжественно мне вручил, был пакет с одеждой. Впервые после пленения я очутился под упругими горячими струями воды, и мне на мгновение показалось, что я каким-то чудом вернулся домой, в свою уютную квартирку.
Я с наслаждением вытерся тонким бумажным полотенцем, которое расползлось у меня в руках, и распотрошил пакет с одеждой. М-да. Самый тупой разнорабочий, с самым низким окладом, в самом отдаленном и недоразвитом районе Земли мог рассчитывать на нечто более достойное, чем то, что принес мне Тэн. Начнем с того, что я никогда не носил вещей, которые надевал кто-то, кроме меня. Во-вторых, это был не мой размер.
В-третьих, одежда оказалась просто грязной. Куда я попал? Невероятно. Даже если бы в нашем мире кто-то горячо возжелал вручить кому-либо подобную дрянь, то он бы ее просто не нашел.
Я хотел возмутиться, но вовремя вспомнил о своем незавидном статусе и решил не роптать. Пусть глумятся, сколько пожелают. Все равно победа будет на нашей стороне. Морщась от брезгливости, я натянул рабочий комбинезон с протертыми коленями и маслянистыми пятнами на заднице. У рубашки оказались слишком короткие рукава, и от нее плохо пахло, но ничего другого не было. Самым большим шоком для меня стали кеды с толстыми стельками, скрывавшими дыры в рваных подошвах. Так как склизкие от грязи носки уже были отправлены мною в мусорный ящик, я оказался лицом к лицу с перспективой непосредственного контакта с чужой обувью. Мои пятки должны были коснуться пропитанной прогнившим потом ткани. Еще раз напомнив себе, что солдат Солнечной Системы должен быть готов ко всему, я преодолел и это жестокое испытание. В моем мире никому в голову не приходило надевать чужие вещи. Зачем это делать, если всегда можно в любом магазине взять новые нужного тебе размера и фасона?
Бесплатно те, что попроще, за трудодни те, что покрасивее.
Злой, как собака, я вышел из душевой в коридор, где меня терпеливо дожидался Тэн.
— Прекрасно выглядите, — похвалил он меня и торжественно улыбнулся.
Я хотел его ударить, но сдержался и вместо парочки справедливых оплеух бурно высказал ему все, что думаю. И хотя говорил я по-русски, он, похоже, многое понял. Во всяком случае, его тонкие и прозрачные, как сухие березовые листья, уши покраснели до самых кончиков. Убедившись в эффективности родной речи, Я отшлифовал достигнутое на немецком, чем вызвал непонятный восторг этого костлявого, как сама смерть, существа.
— Вы говорите по-немецки! — Он в восхищении сплел тоненькие пальчики перед впалой грудью. — Почему-то наши приборы не зафиксировали этого.
— Выбросите ваши приборы на помойку, — посоветовал я.
— Как я мог забыть, — он звонко хлопнул себя по лбу. — Ведь Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом тоже творили на немецком. Наверное, вас заставляли изучать их труды в подлиннике. Верно? — Тэн выглядел абсолютно счастливым и взирал на меня с неподдельной любовью, мне снова захотелось стукнуть его.
— Кто это такие? — спросил я, с отвращением принюхиваясь к своей рубашке.
Тэн ошарашено воззрился на меня.
— В смысле, кто такие эти ваши Маркс и Энгельс? — переспросил я, слегка удивленный его реакцией. — Гениальные романисты? К сожалению, в нашем мире они неизвестны.
— Светозар, вы не знаете, кто такой Маркс? — голос Тэна звучал печально, как будто он спрашивал, на какое число я назначил съедение его любимого хомячка, и выяснил, что это число наступило еще вчера.
Кстати, я бы сейчас не отказался поесть. Пожалуй, я согласился бы даже на жареного хомяка, лишь бы он был пожирнее и не очень волосатый.
— Я не знаю, кто такой Маркс, если вы не имеете в виду того идиота, который ведет «Спой или сдохни». Кажется, его зовут Юрий Маркс.
— Вы не знаете, кто такой Карл Маркс, — потрясенно повторил Тэн.
— Да подавитесь вы своим Карлом Марксом. Поговорим о нем после. У вас существует система общественного питания? Я хотел бы с ней познакомиться. Там мы сможем спокойно поговорить о Карле Марксе.
— Вам, возможно, будет странно узнать, но у нас есть множество конкурирующих систем общественного питания, — Тэн натянуто улыбнулся, — но мы с вами туда не пойдем.
— Ладно. Где у вас кормят арестантов? Давайте пойдем туда. Я буду есть, а вы сможете постоять рядом и расспросить меня про Карла Маркса.
Он погрозил мне пальцем столь длинным, что на секунду показалось, будто в нем на пару суставов больше, чем у обычных людей.
— Перед тем как начать полноценно питаться, вы должны доказать нашему обществу, что принимаете его ценности. Вас же не станут кормить в вашем мире, если вы отвергаете идеи…. Идеи… — Он замялся, извлекая из памяти нечто совершенно ненужное и по этой причине давно позабытое. — Идеи Кастро. Вот!
— А какая связь между идеями какого-то там Кастро и едой? — На моем лице появилось искреннее удивление. — Я, конечно, не настаиваю, чтобы меня кормили. Учитывая мое положение военнопленного в дикарском обществе, я не требую регулярного питания, однако…
— Вы — демагог. — Тэн, наверное, сплюнул бы мне под ноги, если бы не считал себя беспредельно культурным и цивилизованным человеком и не хотел бы сохранить свой драгоценный имидж в своих собственных глазах. — Следуйте за мной.
Он шел и бормотал себе под нос что-то очень злое и поучительное. Я прислушался.
— У вас будет возможность включиться в жизнь нашего общества полноценным гражданином, — быстро говорил он. — Я добьюсь этого. Вы убедитесь в преимуществах свободного мира перед вашим… — он замялся, подбирая слова, не нарушающие возвышенность торопливого монолога, — перед вашим миром ограниченной свободы. Я буду счастлив, если вы окажетесь в состоянии оценить нашу доброту и милосердие. — Он резко свернул направо. — Но учтите, от вас потребуются серьезные доказательства приверженности идеалам свободы и демократии.
— Почему-то я в этом ни капельки не сомневался, — вздохнул я.
— Вы, безусловно, чудовище, но вы в этом не виноваты. Виновато общество, которое вас сформировало. У меня есть возможность исправить эту ошибку.
Мне захотелось рассмеяться. Вот рядом со мной идет человек. Он мне неприятен, но никогда в прежней жизни мне не пришло бы в голову не то что убить его, а даже ненароком задеть словом или обидеть. Я постарался бы изо всех сил, чтобы он не заметил моей неприязни. Сейчас же я готов лично расправиться и с ним, и со всем его потомством. Он часть мира, убивающего меня и моих близких. Без молчаливого попустительства таких, как он, никакая война не была бы возможна.
— Наше справедливое общество всегда предоставляет возможность выбора. — Его подбородок гордо задрался вверх. — Даже если вы враг и не скрываете этого, у вас всегда есть способ изменить свою жизнь.
«Не томи, — со злостью подумал я. — Говори уже, что придумал. Как ты собираешься добраться до секретной шкатулки в моей голове?»
— Мы согласны освободить вас и дать вам абсолютно все гражданские права, если вы поведете себя как полноценный член нашего общества. Защищая ценности нашего, а отныне и вашего мира, вы должны поведать мне о ваших встречах с Теренцем Золиным.
Мои встречи с Теренцем Золиным? Мемуарно звучит. Зачем ему было встречаться со мной? Кто он, а кто я? Какие у нас могут быть общие дела? Коридор сузился так, что мне пришлось сбавить шаг. Теперь я шел позади Тэна, наблюдая его узкую костлявую спину. Разгадка может быть только одна, печально подумал я, в моем мозгу содержится дезинформация, до которой враги обязательно доберутся, но с огромным трудом. Иначе они в нее не поверят. У меня к ней доступа нет, и, значит, она откроется сама собой, когда наступит подходящий момент. Не в моих силах повлиять на этот процесс.
Скорей всего, я сам согласился принять участие в этой операции. Наверняка у меня спрашивали согласие на подвиг, и я не смог отказаться. Дурак.
— Я ничего не знаю о своих встречах с Золиным, господин Тэн, — мой голос вполне натурально дрогнул. — А если бы и знал, то ничего бы вам не рассказал.
— Я вас понимаю, — смилостивилось рыбообразное. — Но разумные люди не должны следовать на поводу эмоций. Члены общества обязаны брать на себя ответственность. — Мы вышли к маленькой площадке перед двумя лифтами, и Тэн нажал кнопку вызова кабины. — В настоящее время вы не представляете для нас никакой ценности. Вы также бесполезны и для своего мира, который давно списал вас на военные потери. Тем не менее, у вас есть возможность изменить ход войны и принести пользу как себе, так и вашим соотечественникам. Вы должны понимать, что самое важное сейчас как можно скорее завершить войну, и сделать это нужно с минимальными жертвами. Ваша помощь может оказаться неоценимой.
Двери лифта открылись, и Тэн любезно пропустил меня первым. Я вошел и встал у дальней стенки. На экранчике над дверью бодро замигали номера уровней. 119, 114, 109… Спускаемся. Я вспомнил пингвиньи силуэты спасателей, медленно бредущих по мертвым Руинам жилого дома. «Минимальные жертвы, говоришь, — мысленно процедил я. — И не надейся. Тот, кто видел окровавленный трупик ребенка, не станет думать о минимизации жертв во вражеских городах. Глаз за глаз, и никакого милосердия».
— Вы не согласны с тем, что я сказал? — Глазки Тэна стали колючими и злыми.
Почему это случилось именно со мной? Почему Золин выбрал меня? Как же хочется врезать этому господину Тэну, чтобы его зубы вылезли наружу через щеки.
Так, чтобы позвоночник сломался сразу в четырех местах и чтоб ни один медик не взялся потом за воскрешение того, что останется от этого ничтожества. Нельзя.
Только он может включить бомбу, заложенную в моей голове. Все остальные убьют меня безо всякой пользы.
— Прошу извинить, господин Тэн. Вы, как ученый, прекрасно понимаете, что мои возможности адаптироваться в новых условиях не безграничны. — Я сложил губы в вежливой улыбке, лицо Эдгара разгладилось и вернулось к стандартному восторженно-идиотскому выражению. — Я вижу, господин Тэн, что вами движут весьма высокие нравственные установки и жизнь каждого человека является для вас высочайшей ценностью, поэтому я обещаю вам, что когда придет ваш час, вы умрете совсем не больно.
Моя улыбка стала широкой и искренней. Мой собеседник побледнел. Если за те минуты, пока мы спускались на лифте, он приобрел устойчивый синдром клаустрофобии, то я могу считать, что жизнь прожита мною не зря.
85, 80, 75… Небоскребы очень легко и приятно разрушать. Нужно всего несколько не очень мощных бомбовых ударов для полного уничтожения инфраструктуры города, а уж психическое состояние горожан после хорошей бомбардировки и представить себе сложно.
Очень-очень скоро господин Тэн будет трепетать от страха, поднимаясь в свою контору на 119 этаже. Достаточно рухнуть одной высотке, чтобы испортить настроение всему этому поганенькому мирку.
— На большее я и не рассчитывал, господин Ломакин, — выдавил из себя Эдгар Тэн. — Тем более в первый день нашего знакомства. Но в любом случае спасибо за искренность.
Кабина лифта остановилась, и внутрь вошли сразу пять человек в строгих черных костюмах, черных очках и черных галстуках-бабочках. Вначале я подумал, что это роботы, настолько они были одинаковы. Но от них пахло пивом, одеколоном и нестираными носками. Пришлось признать в них людей. Они доехали до нулевого уровня и выбрались из лифтового параллелепипеда на вольный воздух. Мы же с Тэном остались внутри и проложили путешествие теперь уже в преисподнюю. Экранчик грозно перебирал отрицательные числа.
— 10, —11, — 12… Уши заложило. По спине пробежал холодок. Что меня ждет? Каменная сырая одиночка, холод и голод?
Минус 24-й уровень. Прибыли. Снова коридор. На этот раз серый и совсем узкий. В такой тесноте легковооруженный карлик запросто остановил бы продвижение железных орд Адольфа Черного. Стало тоскливо и очень страшно.
— Нам сюда, — сказал Тэн и показал на одинокую дверь в стене.
Он долго копался в карманах, извлекая одну за другой связки старинных ключей. Долго выбирал нужный. Наконец замок щелкнул, и мы вошли. Тэн нажал на клавишу выключателя. Тусклая спираль лампы накаливания, с трудом преодолела сопротивление тьмы. Бледно-розовые стены озарились чахлым желтым светом. Мне показалось, что я видел, как неторопливо проползли по полу тени, прежде чем занять свои места в углах. Комната была обставлена с претензией на комфорт. Поверх неровного паркета распластался потертый пыльный ковер с разлохмаченной бахромой на одном краю и треугольной дырой на другом. У стены доживала свои последние Дни ребристая кровать, чем-то похожая на сдохшего от дистрофии бегемота. Стену справа украшала большая картина в тяжелой резной раме. На ней бородатые люди с серьезными лицами что-то обсуждали на фоне злобных полосатых флагов. Я подумал, что за этим полотном непременно должно скрываться что-нибудь безобразное. Например, никогда не высыхающее кровавое пятно. Рядом с картиной шершавый монолит стены был пробит стеклянной дверью, скрывавшей, судя по журчанию воды, душевую комнату и туалет. Стена напротив предполагаемого туалета, наоборот, была идеально гладкой и больше всего напоминала боковину гигантского аквариума или старинный медийный экран.
— Это комната, в которой вам предстоит сделать выбор, станете ли вы свободным или умрете, как и жили, в кабале человеконенавистнических идей. До свидания.
— А пожрать?
Дверь за человеком-рыбой закрылась, и я остался в полном одиночестве. Совсем один в недрах вражеского мира. Даже компания Тэна казалась более желанной, чем страшное одиночество. Я почел за лучшее лечь спать. Усталость должна победить голод, а сон позволит мне набраться сил перед грядущими испытаниями. Еще раз окинув взглядом убогое помещение, я выключил свет, и комната погрузилась в плотную, физически ощутимую тьму, которую не рассеивали уличные фонари или свет из окон соседнего дома. Это была иная тьма.
В такой тьме обитают чудовища, и если капельку напрячь фантазию, то они вполне могут материализоваться. Мне стало не по себе, и я еще раз щелкнул выключателем. Лучше буду спать при свете, как в детстве.
Постельное белье оказалось несвежим, и я сбросил его на пол вместе с одеялом. Голый матрас показался мне предпочтительнее в плане гигиены, чем откровенно грязные простыни. Теперь можно было попробовать заснуть, то есть выключить мозг и на время забыть обо всем. Я лег, оглядел удручающе прямоугольный периметр потолка и зажмурился. Перед глазами поплыли руины станции метро «Автово», толстое лицо Эша, кадры из рекламы стимулирующего напитка «Эгрегор», где милый Буратино, хряпнув стакан, оборачивался кошмарным деревянным чудовищем. Потом из сумятицы образов, рожденных засыпающим разумом, выплыла Тумана. Она была в синем рабочем комбинезоне. С эмблемы 26-й марсианской палеонтологической экспедиции на ее груди весело скалился череп какого-то неведомого страхозавра. Лицо Туманы скрывала дымка, и я не мог разглядеть, хмурится она или улыбается. Я что-то торопливо говорил ей и сам не понимал, что несу. Она кивала, ежилась и смотрела куда-то вниз. Мне почему-то показалось, что она торопится поскорее уйти. Я протянул к ней руки и с ужасом увидел, что рук у меня нет.
Из плеч торчали окровавленные костяные шипы. Я заорал и сразу захлебнулся в соленой теплой жидкости, внезапно переполнившей мой рот. Силуэт Туманы замерцал и рассеялся. Только страхозавр еще некоторое время плавал в воздухе и щелкал кривыми желтыми зубами.
Оказывается, щелчки издавались не во сне, а наяву ключом в замке моей камеры. Спрашивается, какой кошмар кошмарней? На пороге стоял Тэн.
— Гутен морген, — оптимистично провозгласил он с хорошим берлинским выговором.
— Чтоб ты сдох, — пробурчал я, садясь на кровати.
— Вы хорошо подумали о том, о чем я вам говорил? — быстро спросил он, не обратив ни малейшего внимания на мою реплику.
— Вы говорили мне очень много разных слов. Над какими я должен был подумать?
— Я говорил вам о лучшей жизни в цивилизованном обществе. О том, что вы должны помочь себе и своему народу. — Похоже, у Эдгара сегодня было хорошее настроение, во всяком случае, он не использовал ненавистный мне австралийский язык, а говорил на понятном немецком. — Я всю ночь размышлял о вашем уникальном случае, — доверительно поведал он и, выглянув за Дверь, махнул кому-то рукой. — Ваш блок представляет собой интереснейшую головоломку, и разгадать ее дело чести для любого ученого. И, кажется, мне это удалось. Полагаю, у меня есть ключик.
Два дюжих негра в военной форме внесли в камеру кресло с высокой спинкой и мягкими подлокотниками.
Со спинки и подлокотников свисали расстегнутые кожаные ремни. Я обыскал взглядом солдат и, убедившись, что оружия при них нет, молча вышел в крошечную туалетную комнатку. Помочившись в грязный унитаз, изготовленный из желтоватого стекла или какого-то другого стекловидного материала, я открыл кран и умылся. Я старался не касаться раковины, покрытой коричневыми разводами. Странная прихоть делать сантехнические системы не из синтетического золота, а из железа и стекла. Дикий мир. Бокс для бумажных полотенец оказался пуст, тряпка на гвозде неприятно пахла, и я вытерся рукавом своей рубашки, тоже не очень чистой, но к запаху которой я успел привыкнуть.
— Завтрак будет? — деловито осведомился я, вернувшись в камеру.
— В виде исключения, будет. Вам понадобятся силы. — Тэн лучезарно улыбнулся и показал рукой на кресло. — Присаживайтесь. Если позволите, я буду прислуживать вам.
«Началось, — подумал я. — Интересно, что придумал этот мерзавец? Что-нибудь оригинальное или мне предстоит свидание с банальным каленым железом и щипцами для вырывания ногтей? Выдержу ли? А если и не выдержу, то что? Военную тайну я все равно не знаю. Анекдот, блин. Говорил, давай запишем, а ты запомним, запомним».
— Господин Ломакин, вам в любом случае придется сесть в это кресло. Для вас же будет лучше, если вы не будете спорить, — поторопил меня Тэн.
Дабы эта мразь не подумала, что сумела запугать меня, я неспешно устроился на мягком сиденье. Тэн извлек из шкафчика в стене пластиковую тарелку и принес мне. На тарелке высилась горка странной субстанции. При некотором напряжении воображения это было похоже на мелкую лапшу, перемазанную томатной пастой.
— Что это? — опасливо спросил я.
— Ваш завтрак, — уверенно ответил Тэн.
— А ложка?
— Не положено.
— Руками ешь сам.
Цацкаться со мной никто не собирался, и тарелка незамедлительно отправилась обратно в шкафчик.
— Теперь, когда с завтраком покончено, — Тэн ехидно ухмыльнулся, — позвольте мне все-таки довести до вас мысль, которую вы так и не дали мне высказать до конца.
— Я весь внимание.
— Замечательно. — Тэн сложил ручки на впалом животике. — Я понял, что разумными доводами мне не удастся заставить вас отказаться от ваших убеждений. Даже если вы и воспримете их, ваши инстинкты будут сопротивляться. Но все же я надеюсь дать вашему разуму необходимое оправдание для принятия правильных решений, ибо ключ к скрытой в вашем мозгу информации, безусловно, упрятан в вашем сознании. Нарушение логических цепочек может сломать блокировку.
— Вы уверены?
— Вы желаете ознакомиться с методикой моих расчетов? Нет проблем! Как только наши отношения станут дружескими, я предоставлю вам доступ ко всей документации.
Эдгар сделал знак неграм, и буквально через две секунды мое тело оказалось надежно прикрепленным к креслу. Меня охватило ставшее почти привычным ощущение физической несвободы. Я не сопротивлялся. Сопротивляться нужно было раньше, когда меня оставили одного. Тогда нужно было бить унитаз и перепиливать себе глотку острым осколком. Теперь поздно. Если уж решил воевать и дойти до конца — вперед! Последний бой начинается. От ожидания чего-то невероятно страшного в животе похолодело. Я шумно сглотнул.
— У меня есть гипотеза о наличии у вас и подобных вам особей неких устойчивых императивов, в некотором приближении аналогичных нашей морали, — с лекторской убежденностью сообщил Тэн. — Вы, как человек, рожденный в тоталитарном обществе, не привыкли делать выбор, но если все-таки заставить вас его сделать, то возможен интересный эффект, который и приведет к нужному результату. Скажите, пожалуйста, сколько будет два плюс два?
— Восемь, — буркнул я.
— Отлично.
— А если бы я сказал четыре?
— Неважно, что бы вы сказали. Так же неважно, что вы выберете и как себя поведете. Меня устроит любой результат. — Тэн отодвинул в сторонку негра, встал на его место и положил мне на плечо свою сухую костлявую ладонь. — Каждому из нас время от времени приходится менять свои принципы. Только покойники остаются вечно верны своим заблуждениям. А жизнь очень изменчивая штука. Именно этим она отличается от смерти. Жизнь, хоть и бывает, уродлива, беспрестанно развивается и часто на одни и те же вопросы дает разные ответы, а смерть, как бы она ни была совершенна, не может сотворить ничего нового. Любые убеждения — это смерть.
Тэн щелкнул пальцами, и серая скучная плоскость, рубившая пространство моей камеры, отпрыгнула и преобразилась, засияв белоснежным кафелем, медицинской сталью и бактерицидными лампами. Гладкая стена оказалась толстым голубоватым стеклом, за которым скрывалась довольно большая пустая комната.
Единственным предметом мебели там было кресло, совсем не похожее на то, в котором сидел я сам. Вместо потертого кожзаменителя все его части сверкали нержавейкой. Металлическая спинка смахивала на крупную терку из-за покрывавших ее овальных отверстий.
Подлокотники с зажимами выглядели так же, как и мои, только окаймлялись узкими желобками.
«Все-таки изувечат, — решил я. — Скверно. Но почему я здесь, а не там?»
Мои пальцы сами собой сжались в кулаки. Ну, изувечат. Ну и пусть. Не я первый, не я последний. Сколько нас таких на нашей веселой планете страдало в разные времена. Ничего нового в этом нет.
— Через минуту у вас не будет возможности остановить процедуру, — сказал Тэн скучным голосом. — Вам следует прямо сейчас сделать небольшое эмоциональное усилие по преодолению заложенных с детства барьеров.
Ну почему? Почему я выжил в том бою у «Автово»?
Все равно моя смерть — вопрос времени, и только от меня зависит, станет ли она гнусно-пакостной или торжественно-праздничной. Как там в классике? Летят самолеты — салют Мальчишу. Но не будет ничего такого.
Тот фарш, который от меня останется, скинут на какую-нибудь грядку для удобрения местной почвы или просто сожгут и забудут. А что дома? Поставят в файле отметку: «Погиб при выполнении боевого задания» и тоже забудут. Мать вспомнит. Обязательно вспомнит. На то она и мать. Даже такая, как моя. Тумана будет помнить всегда. Всю свою, надеюсь, бесконечную и счастливую жизнь, если нас, конечно, не победят эти безумные «освободители». В общем, не будет никакого салюта Ломакину, и даже я сам очень недолго буду гордиться своим подвигом, ибо меня тоже не будет.
— Время на размышление истекло. Я жду вашего решения, — проскрипел Тэн. — Предупреждаю, у вас нет ни одного шанса выдержать наше воздействие.
— Давайте попробуем.
— Ответ неправильный. Возможно, у вас имеется иной вариант. — Рыбообразное ощетинилось и напряглось.
— Пошел ты, — со скукой в голосе сказал я и назвал конкретный адрес, который не может быть упомянут в общедоступном тексте.
— Каждый человек сам делает свой выбор. Не вините потом никого, кроме себя. — Тэн обиженно выпятил вперед нижнюю челюсть и стал окончательно похож на глубоководную рыбину.
В комнату за стеклом ввели знакомую мне женщину.
У Меня перехватило дыхание. Прежде я видел ее только один раз, но запомнил навсегда. Полковник танковых войск Солнечной Системы. «Железная старуха» с лицом и телом молодой женщины. Двое негров, неотличимых от тех, что стояли рядом со мной, быстро приковали ее к стальному креслу. Она не вырывалась и не протестовала. Она просто смотрела на своих мучителей, и в ее глазах клокочущее море ненависти. Казалось странным, почему враги не умирают от одного этого взгляда.
— Это Татьяна Грозная, — голосом циркового конферансье сказал Тэн. — Она примет мучительную смерть у вас на глазах. Сейчас вы можете отменить пытку. По вашей просьбе возможна также отмена смертного приговора относительно этой женщины. Учтите, что она в настоящий момент видит и слышит нас.
Она действительно заметила и узнала меня. Улыбнулась. Очень светло и радостно. Будто я неожиданно подошел к ней на улице и угостил мороженым. Хоть и была она бледна, и дрожала всем телом, и кусала губы, покрытые кровавыми сгустками, и все-таки она улыбнулась мне. «Эти твари слишком хилы против нас», — вспомнились мне ее слова. К Татьяне приблизился человек в белом комбинезоне. Он был похож на резиновую надувную куклу. Таких часто используют на полигонах для изображения пострадавших. Почему-то до последнего момента я не замечал его и так и не понял, откуда он взялся. Может быть, в соседней комнате имелась какая-то потайная дверь или малозаметная ширма. Очень скоро этот вопрос перестал меня волновать. Через минуту мне уже было совершенно безразлично все, что происходило вне металлического кресла. Весь мир, вся Вселенная сосредоточились на двух квадратных метрах.
Человек в комбинезоне загородил от меня Татьяну Грозную. В его руке блеснуло лезвие скальпеля. Не лазерного, а самого обычного — стального. Такими вскрывают нарывы и чистят стекла от налипшей краски. Я закрыл глаза. Запахло кровью. Послышался тошнотворный треск, сдавленный стон. Мои веки поднялись сами.
Чувство долга не позволяло мне спрятаться или трусливо отвернуться. Я должен был видеть это, и я увидел изуродованное лицо женщины. Я даже не сразу понял, что она. На меня смотрела красная блестящая кровью маска. Ни губ, ни щек, ни век не было. Кошмарный оскал окровавленных зубов растянулся от уха до уха. Лоб был гладкий и красный, и только на затылке топорщились остатки волос. Палач сумел за один раз снять все лицо. Мастер! Сколько же ему пришлось упражняться, чтобы научиться этому страшному искусству? Женщина шумно дышала, выдувая из обезображенного рта большие алые пузыри.
— Подонки! — Я рванулся из кресла, но путы были прочны, и меня отбросило назад, осталось только скалиться и рычать. — Вы все спятили! Вы все пойдете под суд! Для таких преступлений даже срок давности не предусмотрен! Вы сгниете заживо в поясе Койпера, но вам все равно не позволят умереть.
— Суд удел победителей. — На губы Тэна вернулась вежливая улыбка. — Действия, которые вы наблюдаете, ничуть не противоречат общечеловеческим понятиям о гуманности и принципах человеколюбия. Эта женщина не боготворит свободу и является убежденным врагом демократии, следовательно, она человек лишь по форме, а не по сути. А раз она не является человеком по сути…
Палач взял пилу с небольшого столика на колесиках и снова вернулся к Татьяне. На некоторое время у меня отключился слух. Я услышал только глухой стук, с которым на пол упала нога, отрезанная выше колена.
— Зачем? Зачем вы это делаете? — спросил я, безуспешно подавляя дрожь в голосе.
— Не стройте из себя дурачка, господин Ломакин. Мы делаем это для вашего же блага. Сознание этой женщины очень сильно изуродовано тоталитаризмом. Она не смогла бы жить в свободном обществе даже в тюрьме, а у вас есть шанс. Итак, я вас слушаю.
Тэн пытливо заглянул мне в глаза. Человек в белом комбинезоне вопросительно поднял окровавленную пилу.
— Я согласен сотрудничать и сделаю все, что вы скажете, — скрипнув зубами, сказал я. — Остановитесь.
— Хорошо, но недостаточно, господин Ломакин. Ваша психика выдержала испытание, и согласие, данное вами — формальное. Мне нужна искренность. Эта женщина оказалась не вполне удачным экземпляром. В ней мало эмоций, но мои специалисты сумели подобрать для вас один исключительный экземпляр. Как только вы его увидите, вы уже не сможете отвергнуть нашу дружбу. Пока мы всего лишь продемонстрировали вам наши возможности. Познавательно, не правда ли? Главное — впереди.
Опять послышался хруст.
— Прекратите! — не выдержал я. — Буду сотрудничать. Честное слово.
— Мальчишка! — я с трудом узнал голос Татьяны. — Сотрудничать он будет! Ты перед кем собираешься пресмыкаться? Уйди, дай мне сказать, — последние слова относились к человеку в белом комбинезоне.
Как ни странно, он послушался и отошел. Женщина смотрела на меня не моргая. У нее не было век, чтобы моргать.
— Солдат.
— Да, товарищ полковник.
— Слушай, щенок. Каждое твое слово может помочь этим нелюдям. Ты не в силах угадать, что им на пользу, а что нет. — Она замолчала, собираясь с силами.
Было слышно, как она часто сглатывает, как булькает кровь в ее горле. Ни я, ни Тэн не прерывали это жуткое клокочущее молчание. Спустя минуту она продолжила.
— Каждое твое слово принесет смерть тысячам, а может быть, и миллионам. Как только ты подумаешь о том, чтобы помочь им, сразу представь себе тысячу мертвых младенцев. Именно такой будет цена твоей искренности. Они убивают нас, а ты хочешь сотрудничать с нашими палачами. Подумай, кто ты после этого. Очень хорошо подумай, перед тем, как открыть рот.
— Она лжет! — вмешался Тэн, до которого, похоже дошло, что мученица говорит что-то не то. — Мы не трогаем детей. Дети еще не пропитались духом вашей лживой идеологии. Если они гибнут, то только случайно. Они нужны нам живыми. Мы воспитаем из них граждан настоящего свободного общества.
— Это ты врешь, козявка, — прошептала Грозная. — Я знаю, что говорю. Слушай меня, солдат. По каким-то древним нормам здания всех детских садов и многих школ в нашем мире строятся в форме буквы «Н» или «О». По старой номенклатуре это обозначало «госпиталь» или что-то в этом роде, как раз на случай воздушных бомбардировок. Чтобы не бомбили. Эти буквы хорошо видно с высоты. Очень удобно настраивать боевые компьютеры. — Она громко сглотнула. — Эти мрази в первую очередь разбомбили все здания в форме букв «Н» и «О». Я знаю. Я читала сводку.
— Она лжет! Она находится под действием тоталитарной пропаганды! Какая чудовищная дезинформация! — Тэн патетически всплеснул руками. — Заткните фанатичку!
Шумное дыхание полковника прервалось. Звуковую связь отключили.
— В ее словах нет ни слова правды. — Рыбообразное раздраженно сжало кулачки и потрясло ими перед своей мордашкой. — Но вы-то умный человек и должны понимать, что ни одна война не обходится без случайных жертв. Наши солдаты проявляют максимальную осторожность, но враги свободы имеют обыкновение укрепляться в городских кварталах, и их очень трудно оттуда выковырять. Вы должны это понимать.
Даже этому существу с ампутированной совестью было трудно осознавать себя слугой детоубийц.
— Я все понимаю. Я все видел своими глазами. Мне известно, что военные компьютеры ошибаются крайне Редко и то, что роботы никогда не бывают убийцами. Убийцы те, кто их программирует. — Я уперся взглядом в его переносицу, и он отшатнулся. — Объясните мне, Тэн: зачем вы пришли на нашу землю? Вы называете наше правительство тоталитарным. Допустим, что так оно и есть, но это наше правительство. Хотим — терпим, хотим — по столбам развешиваем. Вы-то тут при чем? Мы вас не трогали и нападать на вас не собирались. Зачем вы к нам приперлись? Зачем разрушаете наши города, убиваете наших детей и женщин? Для того чтобы сделать нам хорошо и приятно?
— Мы пришли, потому что вы не в состоянии освободиться самостоятельно. Ваш мозг отравлен. Вы — машины, винтики огромного безжалостного к людям механизма и сами не осознаете своей ужасной участи. Лучше быть мертвым свободным человеком, чем живым рабом, но разговор сейчас не об этом. Вам все равно пока не понять даже самых элементарных вещей.
— Неужели?
Голова Татьяны Грозной красным мячиком прокатилась по кафельному полу. Человек в белом комбинезоне сделал шаг назад, и обезглавленное тело в кресле засветилось оранжевым сиянием, потом вспыхнуло и распалось на черные пепельные облачка, быстро осевшие на пол, откуда их шустро смели роботы-уборщики. Вечная тебе память, Татьяна Грозная. Мои глаза наполнились слезами, но я старался сдержать их, чтобы враги не увидели моей слабости.
Тэн щелкнул пальцами, и в комнату снова ввели женщину. И снова знакомую. Меня затошнило, и мышцы мгновенно обмякли. Если бы мое тело не опутывали ремни, то я бы непременно выпал бы из кресла. Тумана!
Как? Почему? Она сейчас должна лететь на Марс или сидеть в барже на орбите Земли. Почему она здесь?
Этого просто не может быть. Мозг отказывался верить глазам.
— Если вы думаете, что это совпадение, то ошибаетесь. — Эдгар Тэн сиял. — Мне удалось получить информацию о Тумане Сентябрь из ваших нервных клеток. Эта область памяти не была заблокирована. Я передал данные своему руководству, и наши бравые маринеры взяли на абордаж баржу, которая не успела покинуть орбиту Земли. Нам повезло. На ее борту мы нашли вашу жену, и нам удалось взять ее живой.
— Убейте меня.
— Ваша просьба лишена смысла. Неужели вы хотите, чтобы столько усилий и даже жертв с нашей стороны пропали даром. Я хочу услышать ваше мнение о сложившейся ситуации.
— Она же беременна… Как вы можете впутывать женщину в мужские игры? — По моему лицу побежали слезы, и я больше не пытался их скрыть. — Отпустите ее.
— Здесь все зависит исключительно от вас. Вы думаете, мне доставляет удовольствие устраивать подобные спектакли?
— Думаю, что да.
— Вы глубоко ошибаетесь. У меня ведь тоже есть жена, и еще я кормлю самку-славянку, которая рожает мне детей. У меня восемь прекрасных детей, Светозар. Как вы можете допустить, что мне доставляет удовольствие мучить женщину?
Туману посадили в кресло и закрепили ремнями руки и ноги. Ее прекрасные руки и божественные ноги стягивали окровавленными ремнями.
— Прикажете начинать? — Тэн артистично изогнулся и заглянул мне в глаза.
«А ведь эта двуногая рыба торжествует, — подумал я. — Не преодолевает внутренние барьеры, не заставляет себя делать то, что надо, хотя этого делать очень не хочется, а именно радуется представившейся возможности повластвовать. Хоть на мгновение стать пупырышком, выпирающим над серой равниной посредственностей».
— Я убью тебя, Тэн, — пообещал я. — И умрешь ты не сразу. Обещаю тебе.
— Ваша любимая женщина сейчас будет страдать. — Градус оптимизма в его голосе несколько снизился, однако он по-прежнему верил в успех. — Одно только слово, господин Ломакин, и кошмар немедленно закончится. Искреннее слово.
— Я всегда мечтал отдать за нее весь мир.
— Так в чем же дело? Вы действительно очень умный человек! Сделайте это немедленно.
Мне вдруг захотелось, чтобы самое страшное началось поскорее. Проклятый блок! Я даже не знаю, зачем мне его поставили. Какую дезинформацию в меня залили. Если бы меня предупредили… Сказали, что я должен делать, а не использовали как известное защитное средство. Сволочи! Ненавижу! Ожидание неизбежного превратилось в кошмарную пытку. Неразрешимая дилемма буквально разрывала меня на две части. Я должен был сделать выбор, зная, что он уже сделан.
— Вы должны быть готовы на все ради своей любимой женщины, — продолжал увещевать Тэн и вдруг запнулся. — Ведь вы ее любите. Как вы можете? — он растерялся.
— Я не могу платить жизнями сотен детей за жизнь даже самого дорогого для меня человека. Просто не могу, — мертвым голосом произнес я.
— Какая патетика, — вздохнул Тэн. — Кто вам сказал, что из-за смены вашей политической ориентации кто-то погибнет? Вы поверили болтовне этой выжившей из ума воительницы? Она обманула вас. Мы делаем все, чтобы дети не пострадали. И учтите, от вашего выбора ровно ничего не зависит. Блок будет сломан в любом случае. Либо через разрушение высокого чувства к женщине, либо через разрушение не менее высокого чувства к Родине. Вы уже проиграли, и ваша Родина почти мертва. Спасите хотя бы женщину. Она вам еще пригодится. Хоть раз сделайте то, что вам действительно хочется.
— Я вам не верю, — тихо, почти мысленно, сказал я. — Можно мне поговорить с Туманой?
— Нет! — Тэн отрицательно дернул подбородком. — Вербальный контакт исключен. Вы будете слышать ее крики и только.
Я вгляделся в лицо Туманы, запоминая каждую черточку, каждый штришок. Я хотел, чтобы она вся отпечаталась во мне. Если бы я мог скопировать ее сознание!
Тогда бы я вынес мою Туману из этого ада и воскресил в новом теле. Но, к сожалению, нам еще далеко до богов.
Я смотрел, слушал, глотал слезы и запоминал. Запоминал все. Уже тогда я знал, что отомщу. Сидя связанным в кресле, я знал, что отплачу этому миру за все. Когда Тумане вспарывали живот, я потерял сознание. Помощники Тэна привели меня в чувство, и палач продолжил с того места, где я отключился. Мне не дали пропустить ни секунды омерзительного зрелища. Мою жену потрошили гораздо дольше, чем полковника. Она кричала и молила меня о спасении. Она знала, что я здесь и слышу ее.
Почему я не сдался? Разве стоит одна слезинка самого любимого человека всей Солнечной Системы? Я не знаю, как объяснить. Те, кто способен понять, поймут и без слов. Остальные понять просто неспособны. Нет у них участка мозга, нужного для понимания подобных вещей.
В какой-то момент во мне что-то сломалось, и даже тэновским профессионалам не удалось меня откачать.
Я пришел в себя ночью, в пустой полутемной камере.
Я по-прежнему сидел в кресле. Стеклянную стену оставили прозрачной и свет не выключили, поэтому, открыв глаза, я пожалел о том, что не ослеп. Картина, представшая передо мной, отпечаталась в моем мозгу навсегда. Я вижу ее во всех подробностях, стоит мне подумать об Эдгаре Тэне и о том мире, который его породил. Большая выскобленная изнутри грудная клетка, горка внутренностей в железной лоханке и туловище без рук и ног. Отсеченные конечности сложены рядом. И лицо…
Ее лицо…
Я вылез из кресла, подошел к шкафчику, из которого Тэн доставал еду, и, едва не сломав крышку, открыл его.
Внутри что-то было. Я ел. Очень трудно себе представить, что человек в моем состоянии способен есть. Однако это было именно так. Я, как робот, поглощал энергию, вводил в организм калории, чтобы сохранить в себе силы для мести. Мысли в голову я старался не допускать. Стоило задуматься, вспомнить, и всё. Конец.
Я просто разорву в клочья первого, кто войдет в камеру.
Убью одного, а остальные останутся жить. Ну, уж нет!
Они все ответят за то, что сотворили с Туманой. Я приду ко всем и каждому. Лично. Персонально. Мне удалось заставить себя лечь в кровать. Уставший мозг подчинился и отключил эмоции. Тело расслабилось. Оно жаждало отдыха. Мои мышцы — мое единственное оружие, и я должен позаботиться о них.
Никто не беспокоил меня несколько дней. Если быть точным, то дверь в мою камеру не открывалась пятьдесят четыре часа. За это время я успел провести курс индивидуальной психотерапии и сумел почти полностью восстановиться. Я много думал и пришел к выводу, что этот мир не имеет права на существование. Я не стану разбираться, кто из его жителей хороший, а кто плохой.
Мне это безразлично. Меня больше не заботит, есть ли здесь приличные люди. Я просто хочу, чтобы их не было.
Когда через пятьдесят четыре часа и тридцать две минуты дверной запор скрипнул, я стоял посреди камеры чисто вымытый, в выстиранной одежде и улыбался испуганному Тэну, который бочком протиснулся внутрь.
За его спиной я разглядел плечистого чернокожего тюремщика. Эдгар меня боялся и не скрывал этого, хорошо понимая, что даже силовое поле не гарантирует ему безопасность. Наверняка думал, что я его загрызу. Правильно думал, и, если бы мне было достаточно только его крови, он бы сейчас уже корчился в предсмертных муках. Моим первым порывом и было оторвать ему голову, но я жаждал гибели всего этого мира и не хотел испортить праздник убийством ничего не значащего ничтожества.
Тэн несколько мгновений колебался, войти ли ему одному или все-таки пропустить вперед охрану. Наконец он решился и прикрыл за собой дверь, оставив тюремщика в коридоре. Честно говоря, я был удивлен его отвагой.
— У меня для вас хорошая новость, господин Ломакин, — с наигранной веселостью сообщил Тэн. — Ваш блок был успешно сломан. Мы знаем, кто вы, и ваша ценность для нас несколько снизилась. В связи с этим комитет по сбору информации решил смягчить ваш режим содержания. Вас переведут в другое место. Возможно, там вы сможете лучше проникнуться духом нашего свободного мира. — Он невольно покосился на стеклянную стену.
— У меня уже была хорошая возможность проникнуться духом вашего свободного мира. — Я демонстративно сел в кресло и уставился на останки за стеклом.
Куски трупа, наверное, уже начали гнить. Странно, что сюда не доходит запах. — Если мне будет позволено, я бы предпочел остаться здесь.
— Честно признаться, я и сам не очень понимаю, зачем понадобился переезд. Миссия, с которой вас послали к нам, оказалась жалкой попыткой не очень умной дезинформации, и разумнее всего было бы уничтожить вас прямо здесь, — разоткровенничался Тэн. — Однако у меня приказ, который я должен выполнить. Если вы будете сопротивляться, то вас поведут силой. Собирайтесь.
Я встал и сложил руки за спиной.
— Я готов.
Тэн поспешно выскочил в коридор. Все-таки не выдержали нервишки у недочеловечишки, и в последнюю секунду он дал волю инстинктивному малодушию. Боится. Не может просчитать и поэтому очень боится.
Я вышел вслед за ним. Кроме Тэна к новому месту заключения меня должны были сопровождать уже знакомые мне охранники, высокие и очень габаритные негры. Один двинулся вперед, второй показал рукой направление и пристроился в хвост процессии. Тэн засеменил у моего левого плеча, время от времени забегая вперед, и что-то лопоча прямо в ухо идущему впереди охраннику. Негр чинно кивал ему и с непередаваемым хладнокровием вытирал белоснежным платком шею, забрызганную слюной Тэна.
Вчетвером мы едва уместились в тесном лифте. Как ни выкручивался Тэн, его прижали ко мне. Я заглянул в лицо своего мучителя и слегка оскалился. Рыбообразная физиономия сморщилась, как будто он пытался втянуть выпирающий, изогнутый, как у попугая, нос внутрь черепа. Понимал, гад, что силовое поле здесь не включишь и если сейчас я решусь напасть, охранники ему помочь не смогут. Понимал и трусил. Лифт поехал наверх и спустя полминуты открыл двери на нулевом уровне. Тяжело дышащий Тэн пулей вылетел наружу, с неожиданной силой вытолкнув своих стражей. Потрясенные мощью его напора, негры открыли рты, а один из них произнес короткое ругательство и озадаченно почесал стриженую макушку.
Холл оказался огромным, почти что беспредельным.
Сверху его накрывал гигантский купол, имитирующий небо. Искусственная полусфера не могла заменить прозрачности настоящего воздуха, однако, несмотря на поддельную иллюзорность пространства, я несколько секунд смотрел наверх. В одной половине фальшивого небосвода расплескались по облакам лучи восходящего, а может быть, и заходящего солнца, во второй сверкали звезды и уплывали в недосягаемую бесконечность спиральные галактики. Небо подпиралось стеклянными колоннами, внутри которых вверх и вниз скользили кабинки лифтов.
Соблюдая прежний строй, мы двинулись сквозь унылую массу строго одетой публики. Впервые я увидел многочисленную толпу мирных обитателей этого странного мира. Было в них что-то от роботов, и я никак не мог понять, что именно. Никаких сомнений в натуральной человечности присутствующих у меня не возникло, но какие-то мелкие черточки роднили их всех с машинами. Может быть, покрой костюмов? Он у всех, даже у женщин, был довольно стандартным, словно они получали их с одной фабрики бесплатной продукции. Но совпадающих расцветок галстуков почти не было. Да и разновидностей ботинок я насчитал не менее пяти. Безусловно, люди, но насколько они примитивны! Среди сотен индивидуумов ни одного индивидуально одетого человека. А, в общем, я, наверное, излишне строг. Подобная простота должна быть характерна для элементарно устроенных сообществ. Набедренная повязка, бусы из зубов акулы, какое еще разнообразие может быть у папуасов. Разве что живописная раскраска на лице или яркая тряпка на шее.
Тэн потянул меня к широкой стойке, где за стеклянным барьером сидели люди с натянутыми, будто приклеенными улыбками. Тэн обратился к одной из женщин, которая за секунду до этого о чем-то беседовала, приложив к щеке трубку старинного телефона. Я видел такие в кино. Симпатичная мордашка девушки осветилась безумной радостью, когда в поле ее зрения попал Тэн, и я, признаться, сперва подумал, что они уже не один год встречаются и, возможно, имеют пару общих детей.
— Это для вас, мистер Тэн, — женщина протянула ему серый бумажный конверт и сразу же вернулась к телефонному разговору, продолжая ненаправленно излучать в пространство фальшивую улыбчивую радость.
Тэн разорвал конверт и извлек оттуда зеленый прямоугольник размером с визитку.
— Держите при себе, — буркнул он, сунув мне карточку. — Это временный паспорт. В ближайшие сорок пять минут вы можете находиться вне охраняемых помещений. Если за это время мы не успеем добраться до места, вы будете задержаны полицией.
Удача сама плыла мне в руки. За три четверти часа можно многое успеть.
— Что это за здание? — спросил я, снова задирая нос к вершине купола.
Подавляющая масштабность местной архитектуры начинала мне нравиться.
— Мы находимся в межпространственном штабе по противодействию коммунизму, — важно изрек Тэн, и его худощавое тело даже немного раздулось от гордости. — Перед вами лишь незначительная часть одной из семи парадных полостей. Если вам доведется увидеть здание целиком, то вы будете потрясены до глубины души. Никакой фантазии не хватит, чтобы описать всю грандиозность замысла архитекторов и строителей. К сожалению, с близкого расстояния разглядеть что-либо сложно, так как постройка огромна. Для полного понимания величия идей антикоммунизма, воплощенных в этой громадине, нужно подняться на вертолете и посмотреть на штаб сверху. — От возбуждения на лице Тэна отразились некоторые простейшие человеческие эмоции, похожие на радость и гордость.
Мы направились к выходу. Справа от десятка посекундно открывающихся и закрывающихся дверей высился огромный мутный параллелепипед с гладкими правильными гранями. Я невольно изменил курс, увлекая за собой всю группу. Меня почему-то не остановили, давая приблизиться к странному объекту. Что это такое? Может быть, произведение местного искусства, абстрактный памятник или система массового зомбирования? По моей коже пробежали едва уловимые уколы, и стало понятно, что гигантские серые грани сгенерированы очень мощными силовыми полями. Недаром плотность толпы была здесь заметно меньше. Люди обходили это место стороной. Что же там внутри? Наверняка что-то страшное и в то же время достойное всеобщего обозрения. Священная бомба? Древний бессмертный демон? Памятник великому подвигу? Я вгляделся в параллелепипед, словно намеревался пронзить его взглядом. Похоже, устройство имело какие-то мыслеуправляемые элементы и на двух ближайших ко мне гранях появились оптически прозрачные пятна. Сквозь них проступили контуры небольшого военного корабля. Не космического, а морского. Или речного. Уж не знаю, как они классифицируются и какие имеют отличия. Корабль был довольно примитивный. Возможно, из тех, что использовали в качестве источника энергии дрова и появились сразу после парусников.
— «Аврора», — сказал Тэн, встав позади меня. — С нее все началось. Ею все и закончится. После крушения последнего коммунистического режима ее переплавят в памятник жертвам коммунизма.
«Аврора», Ленин, большевики, Гражданская война в России. Смутные образы из школьного курса. Жаль, что на уроках истории я предпочитал читать боевую фантастику. Сейчас бы не стоял тут, как дурак, и не хлопал бы глазами, а сказал что-нибудь умное. Ладно, не буду прибедняться. Про «Аврору» я знаю, только я никогда не думал, что этот ветхий крейсер, как-то связанный с историей архаичных мегаколлективистских режимов, является столь мощным символом. Этот мир населен сумасшедшими! Какую угрозу может представлять собой утлое суденышко, уже давным-давно неспособное причинить никому ни малейшего вреда? То ли дело орбитальная крепость «Брест», сожженная Орденом Лунного Храма и воссозданная из мелких обломков и космического мусора. Вот реальное, зримое и мощное воплощение светлых идей мегаколлективизма.
Чему можно научить школьников на примере старой железной калоши? Ничему. Наверное, по этой причине «Аврора» была забыта в нашем мире. Молодые любят все большое и умопомрачительное. Даже если это большое и умопомрачительное весьма и весьма тривиально по конструкции. Никого, кроме ученых, не волнуют похождения одинокой амебы в первобытном океане, хотя важнее, чем она, для возникновения жизни ничего и не было. А вот судьбой тупых безмозглых динозавров проникаются абсолютно все, хотя от них почти никто не произошел, а на возникновение человека разумного эти Древние рептилии вообще никак не повлияли. Именно поэтому Кливлендская операция и Четвертый Оберонский десант — это круто, а другие, менее эффектные события в электронных учебниках убираются за синие ссылки, необязательные для изучения. Въедливые отличники, вероятно, получают удовольствие, разбирая подробности всяческих исторических событий. Я, к сожалению, к подобным «ботаникам» никогда не относился и про «Аврору» знал только потому, что во втором классе побывал на ней во время школьной экскурсии.
До сих пор помню всю глубину постигшего меня разочарования, ибо при словах «боевой крейсер» в моем мозгу складывался совсем иной образ. И сейчас, вспоминая свои детские эмоции, я подумал о том, как я был неправ.
Старый корабль оказался так страшен для наших врагов, что они заковали его безобидный ржавый корпус в самые мощные силовые поля, которые только смогли сгенерировать.
Мы молча прошли между услужливо распахнувшимися стеклянными створками и очутились на оживленной улице. Непривычно узкие тротуары заполняли люди, спешащие по каким-то весьма неотложным делам. Все они шли с одинаковой скоростью, все были одеты в похожую одежду. Даже рост у всех приблизительно один и тот же. По правой стороне тротуара прохожие шли в одну сторону, по левой — в другую, и только на перекрестке в ста метрах от нас людские потоки перемешивались, но не теряли своей нечеловеческой упорядоченности и проходили друг сквозь друга, как зубья колес в хорошо отлаженной зубчатой передаче.
По проезжей части мчались автомобили. А может быть, это были вовсе и не автомобили, а электромобили или газомобили. Просто я тогда посчитал, что в примитивном обществе и транспорт должен быть соответствующим. Машины постоянно перестраивались и беспорядочно обгоняли друг друга. Глядя на эти броуновские перемещения, я затруднился определить, кто или что контролирует транспортный поток. Для людей управление было слишком быстрым и сложным. Для роботов слишком бессистемным. Скорей всего, направляющую роль играли люди, причем весьма безответственные, а ограничивали и упорядочивали хаос компьютеры.
Я поднял голову и убедился, что проезжая часть состоит не меньше чем из дюжины уровней, каждый из которых нависает над предыдущим, и все это пахнущее наэлектризованным железом, трещащее искрами, нарезанное ломтями пространство скрывает не только небо, но и вершины домов.
Мы влились в по-военному строгие колонны туземцев. Мне стало немного не по себе, будто вокруг шагали не живые люди, а роботы со сбитым программным обеспечением. Было непонятно, что они станут делать в следующую секунду: отрывать друг другу конечности или копать ямы для посадки деревьев. Мой взгляд постоянно натыкался на неживые остановившиеся глаза, непроницаемые лица и резиновые улыбки. Казалось, что если закончится завод таинственной пружины, движущей этим примитивным механическим миром, то все куклы остановятся, замрут в нелепых позах и немедленно начнут гнить, превращаясь в кучи дурно пахнущей улыбающейся дряни.
— Здесь очень дорогие места для парковки, — суетливо сообщил Тэн. — Поэтому я оставил машину рядом со сквером. Нам придется немного прогуляться. Вы не возражаете?
Шедший позади меня негр прогудел что-то весьма невразумительное. Мне удалось разобрать одно слово — «идиот». Похоже, он был против прогулки, но сделать ничего не мог. Некоторое время мы двигались в общем потоке. Я смотрел на прямые спины идущих впереди людей, на их одинаково подстриженные затылки.
Женщины носили волосы подлиннее, мужчины — покороче. У женщин — одна модель стрижки, у мужчин — другая, но тоже одна на всех. Тяжелый случай.
Мы свернули на узкую улочку и по пологой лестнице спустились в подземный переход. От открывшейся передо мной картины я замер, и только чувствительный тычок в спину заставил меня шагать дальше. Подземелье отличалось от поверхности так же, как мифический ад отличается от не менее мифического рая. Интересно было бы определить, где на самом деле в этом мире рай, а где ад. Наверху стерильная чистота морга, здесь смердящие кучи саморазлагающихся бутылок и пакетов. Наверху — люди-машины, здесь — люди-животные. Человекообразные чудовища, воняющие, как просроченные упаковки с креветками. Мне бросились в глаза заскорузлые руки и темные обветренные лица обитателей подземного перехода. Самое смешное, что я не смог бы точно ответить, кем бы я предпочел стать в этом мире, если бы у меня, конечно, был выбор: зловонным бедняком с раскрашенными волосами или затянутым в строгий костюм роботом?
— Прошу прощения. — Тэн потупился. — Почему-то их сегодня очень много. Если бы я знал об этом, то мы бы пошли другой дорогой. Но, я надеюсь, вы понимаете, что у каждого общества есть изнанка.
— Изнанка? Вы превращаете людей в отбросы и скромно называете это изнанкой? — в моем голосе сквозили нотки плохо скрытого превосходства.
— Антисоциальные элементы присутствуют в каждом обществе. В том числе и в вашем. Только вам об этом не говорят, а вы сами слишком ленивы, чтобы поинтересоваться самостоятельно, поэтому до сих пор пребываете в плену иллюзий.
Я промолчал, не желая тратить силы на переубеждение такой мрази, как Тэн. Придет время, и он сам, безо всяких понуканий начнет петь хвалебные песни мегаколлективизму, только это его не спасет. Любой суд даже по самым гуманным законам самого мирного времени приговорит его к смерти за гибель двух женщин, одна из которых была беременна. «А ведь могут и оправдать», — с ужасом подумал я. Найдется какой-нибудь адвокат-гуманист, который как дважды два докажет, что людоед, выросший в нормальном людоедском обществе, просто не может не кушать людей, а, следовательно, судить его по нашим законам — недопустимо.
Охраняющие меня негры ускорили шаг. Происходило что-то не совсем понятное. Охранники нервничали и усиленно вертели головами, стараясь проконтролировать каждого обитателя перехода. Я спиной почувствовал многочисленные заинтересованные взгляды, но стоило мне оглянуться, как глаза сразу же отводились в сторону. На секунду у меня появилось ощущение, что я снова, как когда-то, отбился от тренировочной группы и случайно попал под прицелы свихнувшегося боевого киборга. Тогда преподаватели обманули меня, убедив, что киборг чокнулся по-настоящему, но теперь все абсолютно точно было взаправду. Никаких учебных заданий и холостых патронов. Окружающие нас «антисоциальные элементы» были очень опасны. Опасны для людей-роботов. Мне же они давали шанс.
Я бросил взгляд на Тэна. Тот опять отчаянно трусил.
Он смотрел в пол и очень выразительно сутулил плечи, демонстрируя свое миролюбие и отсутствие желания нарываться на конфликт. Возможно, с киборгами или, скажем, с тиграми такая трусливая тактика и сработала бы, но здесь обитали животные иной породы. Покорный вид Тэна только раззадорил подземных монстров.
Их активность резко возросла. Мимо заскользили какие-то невнятные тени, и из темного угла послышались звуки ударов, стоны и ругань. Сторожевые негры напружинились и заняли позиции слева и справа от меня, выпихнув Тэна в боевой авангард.
— Обычно такое здесь бывает только ночью. Днем полиция очищает переход, чтобы добропорядочные граждане… — запричитал Тэн и вдруг резко остановился, затравленно оглядываясь по сторонам.
Мой почетный караул, а вместе с ними и я тоже застыли на месте. Послышался звон бьющих плафонов.
Нас накрыл полумрак. Нечеткие фигуры окружили нашу группу плотным кольцом. Тэн что-то быстро забормотал себе под нос. Я прислушался. Удалось разобрать обрывок фразы на австралийском: «Зачем вам мой адрес?» и «Я на вас в суд подам, срочно высылайте наряд». Похоже, он вызывал милицию, ибо ребятам, которые нас окружили, абсолютно точно был неинтересен адрес Тэна, да и красивый наряд они ему высылать не собирались.
— Русские свиньи! — прошипел Тэн.
— Не думаю, что они русские, — возразил я, всматриваясь в чумазые желто-черно-серые хари. — Вид у них вполне интернациональный. Кстати, в нашем тоталитарном мире за озвучивание подобного словосочетания можно и в тюрьме месяцок отдохнуть. У вас разве не так?
— Они русские, — прошипел Эдгар. — Ущербные гены неистребимы.
По окружившей нас толпе прошел неприятный, холодящий кровь шелест. Будто насекомые внезапно затрещали своими жесткими надкрыльями и сразу же смолкли. Мордатый небритый парень ткнул пальцем в мою сторону и требовательно взвизгнул:
— Кард, перо, кэш давай сюда фастли. Ну!
Герои-охранники отступили назад и встали спиной к спине, оставив меня один на один с толпой. Они были готовы защищать общество от меня, а вот целесообразность защиты меня от общества не была прописана в заключенных ими контрактах. Тэн начал поспешно хлопать себя по одежде и выворачивать карманы, хотя его лично еще никто ни о чем не попросил. Удивительная предупредительность в сложившихся условиях. Ни малейших признаков гордости или недовольства. Еще и заискивающую улыбочку на мордочку повесил. Раб! Настоящий всамделишный раб.
— Они имеют право так поступать? — изобразив детскую наивность, поинтересовался я у Тэна.
Пусть думает, что я никогда не читал исторической и приключенческой литературы, не смотрел старых фильмов и не имею представления о преступности в неуравновешенных примитивных сообществах. В школе я учил, что использование обезличенного золотого и валютного эквивалентов приносило гражданам много неудобств в связи с возможностью несправедливого перераспределения материальных ценностей. Теперь у меня появилась возможность убедиться в этом на практике, действительно, очень неудобно. В нашем мире грабеж невозможен в принципе, ибо для каждого числа на личном счете известен источник, и незаконным он быть по определению не может.
— Нет, они не имеют права так поступать. Они нарушают закон, — хрюкнул Тэн и попытался спрятаться между неграми.
Те плотнее сомкнулись своими могучими корпусами, и ученый садист устремился за мою спину, но враги были повсюду, и нигде он не мог почувствовать себя в безопасности.
— Я те грю, дрын-дрэх, кэш скидай. — Небритый парень демонстративно помахал коротким ножом и даже сделал несколько фальшивых выпадов в мою сторону.
Негры засеменили в сторону. Толпа расступилась, выпуская их из круга. Если бы Тэн был чуточку смелее, то и он мог бы уйти. Нападающих интересовала только моя персона. То, что ограбление ненастоящее, я понял после повторного требования кэша. Только выдающийся глупец мог предположить, что у человека в такой одежде, как у меня, может отыскаться ценный кэш. С гораздо большей вероятностью все это имелось у Тэна, но до него никто не докапывался. Следовательно, грязным обитателям подземелья был нужен я как личность.
В следующую секунду мне вдруг стало ясно, что меня непременно будут бить. Понарошку, но очень больно.
Драться не хотелось. Честно говоря, эти грязные, плохо одетые люди были мне симпатичны. Они казались ближе и понятнее человеко-роботов, с которыми приходилось общаться до сих пор. Эти, по крайней мере, не пытались перекрестить меня в свою веру. Они просто добывали себе кусок хлеба. О методах можно спорить, но право на еду — одно из главных и нерушимых прав человека со времен великого оледенения.
— У меня ничего нет. — Я улыбнулся и развел в стороны руки, демонстрируя пустые ладони.
Парень ударил. Я слегка отклонился, и кулак прошелестел рядом с моим лицом. Ответить пришлось адекватно и строго в рамках уголовного кодекса. Кажется, я сломал ему нос. От боли нападающий издал оглушительный крик. У меня даже в ушах зазвенело. Люди отступили и насупились. Вокруг нас с Тэном образовалось пустое пространство.
— Мы пропали, — запричитал Тэн. — Зачем вы его покалечили? Надо было сделать все, что он скажет!
Толпа напряглась, уплотнилась и вновь двинулась в атаку. Я завертел головой, стараясь отследить все ножи, цепи и кастеты, угрожавшие мне отовсюду. Не отследил. Кто-то повис у меня на плечах. Рядом жалобно пискнул Тэн. Я рванулся, кто-то застонал, кто-то вскрикнул. Я бил навалившиеся на меня тела короткими злыми ударами. Еще несколько сломанных пальцев и выбитых зубов, и я вырвусь на оперативный простор. Победа казалась совсем близкой, но в этот момент мне под нос сунули резко пахнущую тряпку. Я вдруг почувствовал, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Мир опрокинулся, и перед моим лицом замелькали чьи-то ноги в рваной обуви. Тэн попытался ускользнуть. Его тело окуталось полупрозрачной муаровой пленкой, и люди, державшие его за руки, с воплями прыснули в стороны. Ярко светящееся силовое поле окружило Тэна защитным коконом.
Он, пошатываясь, двинулся к лестнице, ведущей на поверхность, но ему не дали уйти. Чей-то темный хищный силуэт на мгновение скрыл его от моих глаз, и спустя секунду я увидел Эдгара лежащим на грязных каменных плитах. Очень худая, похожая на скелет девушка с нечеловеческой яростью колотила его железной палкой по окровавленному затылку. Он кричал и пытался отползти в сторону.
Меня протащили несколько метров и бросили лицом в глубокую лужу. Дышать водой я никогда не умел, а повернуть голову не мог. К счастью, кто-то заметил пускаемые мною пузыри и выпихнул мою голову из лужи.
В этот же момент девушка-скелет выхватила кривую саблю. Клинок со свистом рассек воздух и аккуратно снес Тэну его рыбообразную голову. Лезвие выбило искры из каменного пола и молниеносно исчезло из моего поля зрения. Гаснущие глаза Тэна осуждающе уставились на меня. Казалось, что он все еще способен видеть, понимать и молить о помощи.
Кто-то поднял крышку канализационного люка в сорока сантиметрах от моего носа, и обезглавленный труп полетел вниз. Грохнуло так, будто Тэн при жизни был не человеком, а авиабомбой. Из люка в потолок подземелья ударил аккуратный цилиндрический столб пламени.
Мою кожу опалило жаром. Завоняло жженой проводкой. Кто-то вычурно выругался по-русски.
Вслед за этим стены ритмично качнулись. Мелькнули, сменяя друг друга, потолок, пол, бегущие люди. Меня куда-то несли, и я все еще был жив. Остался я живым и потом, когда меня долго и неуклюже спускали в какую-то щель, обвязав тросом лодыжки. Помню, что постоянно ударялся о ржавые скобы. Помню, как меня уронили, и в моем плече что-то хрустнуло, но я ничего не почувствовал. Люди, спустившиеся вслед за мной, натянули на лица темные блестящие полумаски. Меня снова понесли. Стало совсем темно, и в течение следующих девяноста минут я не видел ничего. Из всех органов чувств только обоняние и слух продолжали верно служить мне, однако запахи канализации не несли никакой полезной информации, а уши транслировали исключительно шорох подошв и тяжелое дыхание двух десятков человек.
У многих из них были нездоровые легкие. Некоторые похитители были простужены и регулярно закатывались сильным лающим кашлем.
Болтаясь в чьих-то руках и время от времени царапая спину о каменистый пол, ослепший и парализованный, я, тем не менее, пытался размышлять. Кому и зачем понадобилось это похищение? Ясно, что нападение было хорошо спланировано и организовано, но смысл всей операции оставался непонятен.
После короткой остановки число сопровождающих меня лиц сократилось до пяти. Остальные, судя по коротким вскрикам и треску проламываемых черепов, быстро и болезненно скончались. Расправа не задержала группу. Один из оставшихся побежал впереди, остальные четверо понесли меня. Скорость движения возросла. Теперь мою не очень-то легкую тушу волокли абсолютно здоровые и отлично подготовленные парни. Дышали они ровно и глубоко, двигались плавно и свободно.
Прошел еще час. Стало немного светлее. Сквозь тьму начали проступать человеческие силуэты, стены с коричневыми подтеками ржавчины и потолок, затейливо раскрашенный черными пятнами плесени. Миновав лестницу и журчащий сточными водами коллектор, мы вышли к платформе, залитой серебристым светом.
У дальней стены виднелась машина каплевидной формы. Судя по прилизанным выступам и широкому ветровому стеклу, аппарат предназначался для быстрого перемещения в воздушной или водной среде. Мои похитители остановились. Послышалась тихая короткая команда, меня опустили, и, к своей великой радости, я почувствовал спиной холодную шершавую поверхность.
Кружилась голова, тошнило, было тяжело дышать, но я ощущал себя абсолютно счастливым оттого, что к моему телу начала возвращаться чувствительность. Паралич спадал, и я с величайшим трудом сумел слегка повернуть голову и посмотреть на людей, доставивших меня сюда. Они ничуть не походили на существ из подземного перехода. Эти ребята явно не любили ярких расцветок и презирали любое разнообразие в одежде. Все пятеро были облачены в одинаковые черные комбинезоны. У всех было очень похожее телосложение, а схожесть их лиц снова навела меня на мысль о промышленном производстве обитателей этого мира. Похитители дисциплинированно выстроились в одну линию и синхронно переминались с ноги на ногу, будто подавая кому-то сигнал о том, что готовятся к длительному ожиданию. Но заскучать в этот раз не довелось ни им, ни мне.
Из каплевидного аппарата вышел человек, и первым, что я обратил внимание, было то, как он это сделал.
Он появился из твердой на вид оболочки. Из этого несусветного происшествия существовал единственно возможный вывод: машина окружена комплексом силовых полей совершенно невероятного качества. Дело в том, что, когда нужно преодолеть стандартное поле, не отключая его полностью, в нем организуется дыра довольно большого размера, дабы завихрения на краях разрыва случайно не оторвали человеку ухо, нос или какую-нибудь другую выпирающую часть тела. Здесь же грань поля с микронной точностью очертила фигуру мужчины. Мои средненькие познания в современной физике позволили мне весьма приблизительно представить, на сколько порядков скорость их процессоров и мощность их энергетических устройств превышает наши возможности. Число получалось просто убийственное.
Мужчина, в отличие от его машины, выглядел весьма заурядно. Почти буднично. Полноватый лысоватый человек средних лет. Широкое доброе лицо внушало симпатию и даже какую-то непонятную приязнь, однако цепкие жадные глаза, укрытые за прозрачными стеклами античных очков, больше подошли бы голодному пауку, чем представителю хомо сапиенс. Его костюм казался чрезвычайно ярким, хотя в нем присутствовало всего два цвета: черный и белый. Черный фрак с длинными фалдами, похожими на тараканьи надкрылья, и белая рубашка с черным же галстуком-бабочкой. Эта вполне заурядная и в нашем мире «бабочка» вызвала в моей душе труднообъяснимое омерзение. Будто это была не деталь одежды, а настоящее мертвое насекомое.
Человек в бабочке строго посмотрел на команду моих похитителей. Те сразу подтянулись. Один из них, похоже, главный, с размаху коснулся виска двумя пальцами. Отдал честь. Человек в бабочке благосклонно кивнул и перевел взгляд на меня.
— Отлично, господа, — сказал он по-австралийски. — хорошо поработали.
К моему глубокому удивлению, его голос был мне хорошо знаком. На секунду я подумал, что ошибся, но очень характерный запах, исходящий из его рта, не оставил места для сомнений. Это был знаток мегаколлективизма господин Гло.
— Грузите, — Гло ткнул пальцем в мою сторону.
— Хотелось бы вначале получить расчет. — Главный похититель нахмурился и сделал шаг вперед.
По его виду было понятно, что наступил самый важный и самый опасный момент во всей операции. Стоило Гло сделать хоть одно неверное движение или сказать хоть слово с неправильной интонацией, и вся стая сразу же набросится на него. Уголки губ господина Гло слегка вздернулись вверх, он очень медленно сунул руку за пазуху и извлек оттуда невзрачный пакет, крест-накрест перемотанный синей лентой. Главарь приложил к пакету тонкий стерженек размером с авторучку, удовлетворенно хмыкнул и забрал плату. Один из его подельников, не дожидаясь дополнительных распоряжений, забросил меня на плечо и втащил внутрь каплевидного аппарата. Я пошире распахнул глаза, чтобы зафиксировать момент прохождения грани силового поля по зрачку, и действительно сумел заметить проблеск ярко светящейся полосы, но у меня даже ресницы не шелохнулись, настолько точно был очерчен мой контур. Потрясающе.
Внутренняя конфигурация аппарата оказалась вполне стандартной. Можно сказать, классической до примитивизма. Мне приходилось видеть нечто подобное в авиационном музее. Системы управления с множеством экранов, ручек и переключателей широко применялись до изобретения телепатического контроля. А вот пара противоперегрузочных кресел выглядела вполне привычно. Наверное, ничего лучше или хуже придумать просто невозможно.
Мы протиснулись в носовую часть аппарата, и похититель вознамерился сгрузить меня в правое кресло. С сумасшедшей скоростью я просчитал ситуацию и сообразил, что более удобного момента для побега мне не представится никогда. Нежно обняв за шею ничего не подозревающего противника я напряг мышцы, молясь том, чтобы организм, долгое время находившийся в полной неподвижности, выполнил приказ должным обозом. Рука согнулась так, будто я всю жизнь сворачивал шеи врагам Человечества. Позвонки с хрустом сломались. Мужчина молча рухнул в проход между креслами, я быстренько ощупал свеженький труп и без труда отыскал под мышкой нечто, похожее на ручное оружие.
Правда, сразу сообразить, что именно попало мне в руки, было сложно. Вроде лучемет, но слишком легкий.
Смахивает на детскую игрушку, стреляющую резиновыми пульками, краской или еще какой-нибудь чепухой. Не к месту вспомнилось, как в детстве я дал длинную очередь зеленой краской по прохожим, а потом целую неделю ходил отбывать срок в детской комнате милиции. Странные вещи происходят в жизни. Измазать краской несколько человек или разбить лицо мерзавцу — это наказуемое зло, а убить сотню человек на войне — поощряемое добро. Грядущие, более развитые поколения будут сильно удивлены нашей сложной моралью.
Я улыбнулся вошедшему в капсулу человеку с «дохлой» бабочкой на шее. Он вежливо поклонился в ответ.
По моей спине пробежал холодок, губы пересохли, и я облизал их. На лице господина Гло не отразилось никаких чувств, кроме благожелательного любопытства и легкой брезгливой жалости. Он не испугался меня, а значит, мною была допущена серьезная ошибка. Решив играть до конца, я положил палец на курок и прицелился противнику в лоб. Тот лишь усмехнулся. Его желтоватые зубы отчетливо пахли мертвечиной.
— Не делайте глупостей, товарищ, — сказал он на прекрасном русском языке. — Вы не сможете выстрелить. Бластер настроен на биополе владельца или по маске на биополя членов его команды. Опустите орудие. Я не желаю вам зла. Я всего лишь пытаюсь помочь вам найти самого себя. Вы ведь для этого прибыли к нам? Я помогу вам.
— Врешь, — буркнул я и надавил на курок.
Рифленая пластинка курка мягко ушла в рукоятку Выстрела не последовало. Господин Гло сунул руку за пазуху, откуда совсем недавно доставал пакет с платой за мое похищение. Я не стал дожидаться ответного выстрела и прыгнул вперед. Не успел! Парализующая боль колючей волной прокатилась по позвоночнику. Хватая ртом воздух, я рухнул вниз подобно мухе с отсеченными на лету крыльями.
— Как больно, — невольно пожаловался я и подтянул ноги к животу.
— Ощущение, воспринимаемое вами как боль, на самом деле не является болью, — нравоучительно сказал господин Гло и вынул руку из-за пазухи. — Правда, вам от этого факта ничуть не легче.
Его ладонь была пуста. Адская машинка, превратившая меня в червяка и продолжавшая зверски терзать мое тело, осталась там же, где и была, в его внутреннем кармане.
— Это не боль, — повторил господин Гло. — То, что кажется вам болью, на самом деле реакция на миллисекундное смещение во времени. Мы с вами сейчас находимся в разных временных потоках, и вы не можете мне навредить, даже если у вас будет оружие. Поверьте, вашей жизни ничто не угрожает. Если вы пообещаете в ближайший час не делать никаких глупостей, то я, в свою очередь, не стану применять против вас никаких специальных средств.
— Обещаю, — выдавил я.
Выбора у меня все равно не было. Еще несколько минут таких мучений, и я если не свихнусь, то стану трусливой дрожащей и очень сговорчивой тварью, согласной на все.
— Выключите, — униженно попросил я.
Он снова сунул руку во внутренний карман, и боль мгновенно исчезла.
Кроме невыразимого наслаждения от того, что страдание завершилось, я испытал непонятную благодарность к своему мучителю и даже невнятно пробурчал: «Спасибо». Еще трясясь от пережитого кошмара, я устроился в кресле и пожил локти на жесткие подлокотники. Пальцы по-прежнему сжимали добытое в честном бою и совершенно бесполезное оружие. Я посмотрел на бластер, печально вздохнул и бросил его себе под ноги.
Никчемный кусок пластика! Оружие Гло гораздо интереснее. Миллисекундное смещение во времени! Вот бы добыть этот прибор. Да еще и доставить к своим. Каких прекрасных вещей можно наделать с использованием подобной технологии. Спасательное средство, которое срабатывает раньше, чем наступила опасность, оружие, которое включается до того, как появился враг.
Пока Гло вызывал двух человек из похитившей меня команды, пока он объяснялся с ними и пока они забирали своего мертвого товарища, я пробежал взглядом по экранам и не обнаружил никакой доступной для понимания информации. Много чисел, несколько схем с движущимися пиктограммами и ни одной знакомой надписи.
— Скоты, — презрительно буркнул Гло, плюхнувшись в свое кресло. — Они были только рады тому, что их стало меньше. Доля каждого увеличилась. Болваны.
— Почему болваны? — удивился я. — По-моему, они хорошо сделали свою работу и, наверное, получили достойную награду.
— Да. Достойную, — господин Гло бросил на меня быстрый злой взгляд. — В течение часа они все умрут. Умрут также те, кто убьет их. И те, кто убьет их убийц, тоже не выживут.
— К чему такие сложности?
— Ради сохранения тайны.
— Тогда в первую очередь надо было убить меня, — Дельно посоветовал я.
— Вас-то мы и сохраняем. Тайна в вас.
— Во мне?
Гло поджал губы, показывая, что слишком занят и не намерен больше отвечать на мои вопросы. Он быстро надавил пальцем на несколько клавиш. Кресло подо мной завибрировало. На самом большом экране загорелся ярко-красный круг, вокруг которого замигали два быстро меняющихся числа, очерченных мерцающими поясняющими надписями. Очевидно, они несли в себе архиважную предстартовую информацию, которую я не понимал. Одно число ступенчато увеличивалось, второе плавно уменьшалось ровно на одну единицу за одну секунду, отмеряя время до какого-то предстоящего события. Я мог допустить, что так отражается на приборах пуск главной энергетической установки. Бесполезная информация. Бесполезная до тех пор, пока я не узнаю, что это за аппарат, на каких принципах он работает, и куда вообще мы собираемся двигаться из каменного мешка, в котором заперта эта странная машина. Мысль о том, что я нахожусь в элементарном телепортационном лифте, пришлось отбросить. Слишком сложное управление для лифта. Эта система не может быть предназначена для перемещения между телепортами. А для чего тогда она предназначена? Для путешествий под землей? Этакий подземный корабль? Смешно. Хотя что еще можно ожидать от дикарей? Они способны на любую глупость.
В момент, когда одно из больших чисел сравнялось с нулем, сила тяжести уменьшилась. Вначале я не придал этому значения, решив, что включилась искусственная гравитация, которая не всегда работает корректно. Особенно часто погрешности случаются на старых аппаратах с допотопными вычислительными устройствами.
Однако мой попутчик одним движением погасил все мониторы и вылез из кресла, недвусмысленно намекая на то, что путешествие завершено. Я тоже встал на ноги и слегка топнул по полу, примеряясь к новым ощущениям. По силе притяжения очень похоже на Марс. Очевидно, хорошая имитация. Вот только зачем?
— Следуйте за мной, — приказал господин Гло и направился к выходу.
Мы миновали силовую перепонку, выбрались из капсулы и оказались в длинном узком тоннеле, уходящем в бесконечность.
— Это Марс? — осведомился я.
— Угу, — Гло утвердительно кивнул.
У меня внутри все оборвалось. Если они с такой легкостью перемещаются с Земли на Марс, то у Человечества нет ни единого шанса отсидеться во Внеземелье.
— Как мы сюда попали? Что это за аппарат? — торопливо спросил я.
— У вас есть мозг, чтобы понять? Или нет? Полагаю, что есть.
Я не ответил. Гло был абсолютно прав. Действительно, зачем мне знать, как оно называется, если я видел это в действии. Загадочная штуковина способна мгновенно перелетать с планеты на планету, используя совершенно неизвестные мне физические принципы.
Предел наших телепортов — сорок тысяч километров, и сей предел установлен общеизвестными и неоспоримыми законами физики. Может быть, мне померещилось? Может быть, Тэн меня загипнотизировал и все, происходящее со мной, является наведенным извне кошмаром?
— Следуйте за мной, — приказал Гло. — Не отставайте. Нормальное давление в этом секторе поддерживается ограниченное время и регулируется автоматикой. Очень несовершенной автоматикой.
Он с удивительной для его возраста легкостью зарысил по тоннелю. Я поспешил за ним, настороженно втягивая ноздрями разреженный воздух. Было холодно и сыро. Пахло плесенью и мокрым снегом. На стенах лежал иней, а под ногами поскрипывал ледок. Мы ненадолго задержались у герметичных створок, открывшихся весьма неохотно. Потом минут пять скучали в шлюзовой камере. В тесном узком ящике пришлось стоять, прижавшись животами друг к другу, пока где-то за стеной шипели воздуховоды. Господин Гло совершенно меня не боялся, а я не видел смысла в немедленном нападении на него. Впервые, с тех пор как я попал в плен, мне было интересно, что произойдет дальше.
Когда мы покинули шлюз, господин Гло перешел на размеренный неторопливый шаг, и у меня появилась возможность посмотреть по сторонам. Ничего особенного я не увидел. Вполне заурядное подземелье. Только если учесть, что мы на Марсе, то проявятся любопытные детали. Цвет кирпичей, которыми были выложены стены, и некоторые особенности кладки заставили меня вспомнить читанные в детстве книги по марсианской археологии. Перед глазами встали картинки, позволявшие сравнить земную готическую кладку и похожую на нее марсианско-псевдоготическую. Вне всяких сомнений, мы сейчас находились в помещениях, построенных до появления людей на красной планете. Кто и когда обитал здесь в незапамятные времена, так и осталось загадкой. Историки предполагают, что местная цивилизация сумела дорасти до уровня нашего Средневековья, но погибла из-за изменения климата. После нее не осталось ни костных останков, ни скульптурных памятников, ни фресок, ни даже наскальной живописи, поэтому определить, как выглядели марсиане, до сих пор не удалось. Ясно только то, что по размерам они были сопоставимы с людьми. Может быть, самую малость ниже нас ростом.
Мы спустились по узкой спиральной лестнице. Ступеньки были прикреплены к стене огромного, уходящего в недра планеты, цилиндра. Если бы не пониженная тяжесть, то я бы непременно свернул себе шею, так как на всей лестнице не было двух одинаковых по высоте и ширине ступеней. Шли мы долго, и, случись что, падать пришлось бы целую вечность. Однако все рано или поздно кончается. Закончилась и эта лестница. На нижнем уровне лампы ласкали глаза мягким светом, пол сверкал гладким кафелем, а стены были обшиты материалом, похожим на дерево. Вполне земной дизайн грел душу. Впрочем, не только душу. Температура воздуха здесь была гораздо выше, чем наверху. Мы прошли по просторному удобному коридору мимо множества дверей и, никого не встретив, вошли в комнату с номером 203.
Вытянутое помещение без окон было перегружено крупногабаритными вещами и несколько смахивало на сельский промтоварный склад. Вдоль левой стены в ряд стояли одинаковые железные шкафы, выкрашенные в унылый серый цвет. На их дверцах помаргивали красными огоньками большие черные замки. Сверху на шкафах громоздились толстые конторские папки, из которых торчали кипы разлохмаченных распечаток. Всю правую стену занимали стеллажи с настоящими бумажными книгами. В конце комнаты позади сваленных в беспорядке картонных ящиков имелось удобное место для бесед с глазу на глаз. Здесь с потолка свисала большая лампа с абажуром. Рядом с низеньким журнальным столиком приткнулись два старомодных кресла с высокими наклонными спинками. Запах еды и хрустящие под подошвами крошки указывали на то, что в этом уютном тупичке иногда пьют чай с печеньем и что сюда никогда не пускают уборщиц. Даже кибернетических.
Господин Гло жестом предложил мне сесть.
— Я вынужден покинуть вас, — сказал он. — Надеюсь, вы не успеете соскучиться.
— Я подожду. Не спешите, — вежливо произнес я и опустился в кресло.