Глава 3
Тумана
Тяжело дыша, я спрыгнул с пойнта в совершенно незнакомом месте. Бесплатный больничный пиджак промок от пота и прилип к спине. Барабанные перепонки еще трепетали от грохота взрывов. В последние сутки на Земле стало слишком интересно, и заурядное путешествие из Ленинграда в Тулу превратилось в увлекательное приключение. Обычно я попадаю в этот город через универсам на Октябрьской. Там готовят отличные бесплатные беляши, а я никогда не упускаю возможность воспользоваться преимуществами мегаколлективизма.
Но на этот раз беляши обломались. Из-за неполадок в сети меня выбросило в Новомосковске, где я попал под настоящую бомбежку. Пришлось под свист взрывающихся дротиков в спешке и наугад набирать код первого попавшегося телепорта в Туле. Мне повезло. Горьковский парк располагался совсем недалеко от нужной мне улицы, и остаток пути можно было пройти пешком.
С загадочным стариком, стершим кусок моей памяти, я распрощался каких-то полчаса назад и уже почти забыл о нем. Слишком много событий сконцентрировалось в эти тридцать минут. Первым делом я навел справки о судьбе убитой мною Натальи Петровны Корф.
К моему изумлению, выяснилось, что несчастная девушка погибла не в результате преступления, а от вражеских бомб. Незадолго до смерти она по неизвестной причине потеряла сознание. Ей на помощь прибыли медики, но они ничего не успели сделать, потому что дом, где они все находились, был разрушен точным бомбовым ударом. Не спасся никто. Несколько часов назад из-под обломков извлекли изувеченное тело Натальи Корф. Среди десятка файлов, посвященных ее смерти, мне попалось приглашение на панихиду, составленное на мое имя. Очевидно, меня посчитали ее другом. Я отказался от личного присутствия, но оставил прочувствованное соболезнование, сопровождаемое лицемерным обещанием жестоко отомстить убийцам. Обвинений против меня никто не выдвинул. За бесчисленными жертвами военного вторжения не заметили криминального убийства.
Судьба, или некие люди, трусливо укрывшиеся в провале моей памяти, решила помиловать меня. Светозар Ломакин теперь чист перед законом. Но что это меняет?
Абсолютно ничего, ибо мне предстоит самому наказать себя. С этого момента моя жизнь должна коренным образом измениться. Никаких виртуальных боев, никаких втычек и вообще никаких глупостей. Завтра же я отправлюсь на призывной пункт и постараюсь попасть в самое опасное место. С квалификацией разведчика меня возьмут куда угодно. Там, на войне, я кровью искуплю все свои ошибки и с чистой совестью вернусь к мирной жизни. Но это будет потом. Завтра. А сегодняшний вечер я хочу прожить как обычный человек. Простой обитатель нашего лучшего из миров. Пускай пока кто-нибудь другой спасает Землю, а я буду дышать упоительно чистым воздухом и постараюсь не думать о судьбе мироздания, а равно и о своей вине перед ним.
Если я зачем-нибудь понадоблюсь Человечеству, то достаточно одного звонка на мобильник, и я немедленно помчусь туда, куда скажут. А пока не позвали, имею полное право потратить одну ночь на себя. У меня есть очень-очень важное дело, и я не хочу отправляться на свидание со смертью, не покончив с ним.
В воздухе стоял запах остывающего камня и зелени, истомленной дневной жарой. Группа подростков оккупировала пару садовых скамеек и беспечно наслаждалась пивом. Время от времени окрестности оглашались неприлично громким смехом. Судя по всему, ребятам удалось обмануть бдительный торговый автомат и получить гораздо более крепкий алкоголь, чем им положен по возрасту. Теперь ненасытные юные хомо сапиенсы будут резвиться до тех пор, пока не упьются до состояния плохо стоящих на ногах хомо эректусов. Я оставил за спиной катящийся вниз по эволюционной лестнице молодняк и двинулся по темной аллее, петляя между небольшими едва журчащими фонтанами и смущая своим появлением немногочисленных влюбленных.
Беспорядочные и невнятные мысли вяло шевелились в недрах моего черепа. Судьба помиловала меня, а значит, я должен… Нет, я просто обязан… Кому обязан?
Я должен сказать… А ей это нужно? Чем больше я погружался в путаные размышления, тем короче становились мои шаги, тем медленнее я переставлял ноги. Зачем я иду к ней? Глупо испытывать какие-либо чувства к человеку, которому ты абсолютно безразличен. Пока не поздно, я должен забыть ее имя. Ее прекрасное имя. Тумана Сентябрь. Нет. Невозможно забыть. Уже больше года я был безнадежно влюблен, но, признавая свои нулевые шансы, держал себя в руках и ничем не выдавал свои чувства. Я твердо знал, что она станет моей. Потом. В будущем.
Я все хорошо рассчитал. Ожидаемая продолжительность жизни для меня и моих сверстников еще неделю назад прогнозировалась приблизительно в четыреста двадцать лет, а мне сейчас было чуть больше двадцати.
Так вот, я был уверен, что добьюсь ее, но не сейчас и даже не в ближайшие годы, а через пару-тройку веков.
Ведь хорошо известно, что самые крепкие пары не могут оставаться вместе дольше восьмидесяти лет, а средний срок одного супружества вообще не превышает и тридцати. В кого бы ни была влюблена Тумана сейчас, рано или поздно она станет моей. Исходя из этих соображений, я за ней не ухаживал. Просто старался почаще оказываться в одной компании с Туманой, радовался ее обществу, запоминал, что она говорила, на кого и как смотрела, собирал любую информацию в ожидании того счастливого часа, который обязательно когда-нибудь наступит. Сейчас я был не в ее вкусе, но вкусы со временем меняются. Я был готов ждать.
Но за последние сутки все очень сильно изменилось.
Впереди больше не было вечности, и в некоторые моменты мне казалось, что я уже не один раз умер. Бомбы разрушили не только дома и убили не только людей.
Они уничтожили наше бездумное счастье. Даже если завтра мы сметем врага и втопчем в землю его пепел, Человечество уже никогда не сможет быть таким же беззаботным, как прежде. Редкий оптимист рискнет распланировать свою жизнь на сотню лет вперед, когда столько напастей угрожает нашему хрупкому миру.
Космос чреват инопланетными вторжениями и вирусами, летящими сквозь пустоту на кометных хвостах.
В глубинах океанов, вероятно, прячутся морские чудовища, готовые выбраться на сушу и с аппетитом схарчить наши мозги, а под землей, несомненно, таятся страшные земляные червяки. Проклятье! Почему все так плохо, если еще вчера все было хорошо?
Улица Октябрьская сверкала огнями. Реклама, невзирая ни на что, вовсю двигала торговлю. Дело шло к полуночи. Вечный лимонадный праздник имени «Буратино» и «Тархуна», назойливое морализаторство шоколадок «Хрум» и идиотские шутки изготовителей мороженого «Льдинка», покинули рекламные экраны и стенды. Вместо жевательных резинок с бесконечно долгим вкусом, собачьего зубного крема и полезных для желудка быстрых завтраков с витаминами и настоящим синтетическим мясом начали появляться типично ночные логотипы. Пиво «Бизон», коктейль «Гвоздодер», бодрящий напиток «Втроем», ну и, конечно, одурманивающие сигареты «Полет», «Веник» и «Бамбук». Еще через пару часов на пустые улицы обрушится вал завуалированных предложений приобрести недорогие половые стимуляторы, посетить кибернетические публичные дома и даже поучаствовать в охоте на человекообразных биороботов. Что-нибудь вроде «мы гарантируем полное сходство с вашим начальником, вы сможете отрезать ему уши, вырвать сердце и надругаться над трупом. Из отрубленной головы вашей жертвы мы совершенно бесплатно изготовим уникальный сувенир для каминной полки». Порой наш мир выглядит не очень добродушно и способен даже вызывать отвращение, но я люблю его таким, какой он есть. Люблю за возможность быть тем, чем хочется, и не мешать при этом всем остальным.
Уличные кафе были заполнены посетителями. Испуганные горожане не могли оставаться дома наедине со своими страхами. Они искали и находили поддержку среди своих соседей по дому, по городу, по планете. Бросалось в глаза обилие примитивного ручного оружия.
На пластмассовых столах, между пивными кружками, поблескивали гранями охладителей автоматические лучеметы, ручные плазмометы архаичных моделей и даже древние пороховые пистолеты. Интересно, откуда столько барахла? В некоторых семьях в память о боевых заслугах предков иногда хранят что-нибудь смертоносное, но я никогда не думал, что этого оружия так много.
В одном месте к стене дома аккуратным рядком были прислонены два десятка труб портативных антигрозовых комплексов. Их даже оружием назвать сложно.
Хотя если бабахнуть из такой базуки по низколетящему спортивному планеру, то эффект может получиться достаточно разрушительный. Мужчины с эмблемами метеорологов бросали настороженные взгляды в небо и, соблюдая боевую дисциплину, пили исключительно лимонад «Колокольчик». Детский сад. Много ли смогут навоевать инженеры, врачи, учителя, рабочие, сантехники, водители автобусов и дворники? Люди весьма мирные, добрые, а зачастую и недалекие?
Я почесал свой коротко стриженный затылок и окинул придирчивым взглядом будущих соратников. Братьев, так сказать, по оружию. Так много ли они смогут навоевать? Это с какой стороны посмотреть. Население планеты находится в великолепной физической форме.
Стариков очень мало, а сейчас станет еще меньше. Многие носили «благородные седины» ради повышения авторитета. Некоторые стеснялись занимать солидные должности, обладая мальчишеской внешностью, и до последнего предела оттягивали процедуру омоложения или замены тела. Из-за войны в ближайшее время омолодятся все. В общем и целом, люди готовы к серьезным физическим испытаниям. На Земле очень популярен спорт, много экстремальных клубов. Итак, что мы имеем. Качественное пушечное мясо — это раз. Офицерский состав? Уж командиров-то у нас до дури, только вот умеющих воевать нет совсем. Это минус. Сколько у нас оружия? Мало. Планета очень давно не воевала всерьез. И все же сколько? Можно прикинуть. Позабыв о любовном томлении, я присел за свободный столик под зонтиком с надписью «Абжорка!». Ко мне немедленно подкатился робот-официант. Очень старый, с потускневшим корпусом и разнотипными видеодатчиками на пластиковом лице, покрытом мелкими трещинами.
— Здравствуйте. Закусочная «Абжорка» лучшая в нашем квартале. У нас две почетные грамоты за вежливое обслуживание и переходящее трудовое красное знамя всего микрорайона. Что пожелаете? — пророкотал он и сунул мне под нос меню в основательной кожаной обложке с золотистыми застежками.
Список платных блюд нагло красовался на первой странице. Чтобы узнать, какую бесплатную снедь преподносят в этом уважаемом заведении, пришлось бы распотрошить папку и, может быть, даже расклеить «случайно» слипшиеся листочки. Я оттолкнул меню высокомерным жестом меркурианского шахтера, чей личный счет ломится от длиннющих, как лунная ночь, трудодней.
— Сыр «Российский», растворимый «Нескафе» и бутерброд с «Докторской» колбасой, — с легким злорадством заказал я.
— Что-нибудь еще? — голос робота прозвучал обиженно, ведь я взял только бесплатное.
— Ладно, — смилостивился я. — Кофе заварной холодный. «Бристоль» или «Сухум», если сможешь. И добавь коньяка побольше. Лучше французского.
— Будет исполнено, — радостно проворковала глупая железяка и поспешила заняться претворением в жизнь моих скромных пожеланий, а я невольно восхитился мастерством программистов: они сумели запихать в простейший речевой синтезатор целое море эмоций.
Что ж, каждый зарабатывает трудодни как умеет. Кто-то добывает руду в преисподних Венеры, кто-то программирует роботов-официантов и добивается от них повышенной выручки. Если для увеличения прибылей потребуется, чтобы официанты лизали ботинки клиентам, — это будет сделано.
Из динамиков послышалась музыкальная заставка последних известий. На рекламных панно синхронно появилась тройка резво скачущих лошадей. Дробный перестук нарисованных электроникой копыт странно прозвучал на притихшей ночной улице. По закону после двадцати часов у всех рекламных экранов в обязательном порядке отключали звук. Дети ложатся спать, и их сон ничто не должно беспокоить. Очевидно, это был закон мирного времени. Дай Бог, чтобы в будущем детей будил только этот перестук, а не вой сирен и разрывы бомб. Дай Бог… Черт! Я же не верю в Бога, но ради спокойного детского сна я готов стать мучеником любой религии. Да что мучеником! Это каждый может! Я готов тысячами и миллионами сжигать ведьм, колдунов и прочих врагов Человечества, лишь бы дети нашего мира, посмотрев «Спокойной ночи, малыши», укладывались в кроватки и в самом кошмарном сне не могли себе вообразить, что кто-то злой может разрушить их дом и убить их маму.
— Опять что-то случилось, — проворчал мрачный мужской голос у меня за спиной. — Экстренный выпуск.
Посетители кафе побросали на столы вилки и отодвинули от себя тарелки с недоеденными бифштексами.
Я напрягся и приготовился услышать сообщение о новом налете. Обычно веселая и искрящаяся задором ведущая вечерних новостей Алена Глазунова выглядела подавленно, говорила отрывисто и сухо, будто била короткими очередями из пулемета. Вместо привычного «добрый вечер, друзья» она выстрелила лаконичным и жестким «здравствуйте, товарищи». Похоже, что с учетом сложившейся обстановки «добрый вечер» стало звучать слишком оптимистично.
— Продолжаются разборы завалов в жилых кварталах Ленинграда…
Ее голос не дрогнул. «Молодец, девчонка, — подумал я. — Она выдержит. Также твердо и спокойно она расскажет о многомиллионных потерях, о сгоревших городах и неудержимом наступлении врага, а потом без запинки прочитает последнее постановление Верховного Совета Земли об уничтожении планеты, ради спасения Солнечной Системы. Прочтет и вместе с последними защитниками нашего мира споет „Врагу не сдается наш гордый „Варяг““.»
— Наиболее сильно от бомбардировки пострадала Юго-Западная часть города. В настоящее время данные о жертвах засекречены. Распространение панических слухов будет караться административными арестами. Спасатели сообщают, что обеспечили прохождение техники по проспекту Ветеранов, Ленинскому проспекту и проспекту Стачек.
Я прекрасно знал все перечисляемые Аленой улицы.
Более того, большая часть моей жизни прошла в окрестностях проспекта Стачек, но среди гор ломаных бетонных плит глаза не различили ничего знакомого. Будто на экране демонстрировался пейзаж незнакомой планеты.
— Спасателям приходится применять тяжелую технику, чтобы организовать доставку воды и продуктов питания в пострадавшие районы.
Ревущие бульдозеры безжалостно перемалывали гусеницами оставшийся от домов мусор и человеческие останки.
— Эвакуация раненых затруднена многочисленными пожарами. Десятки людей, уцелевших после бомбардировки, задохнулись в каменных ловушках под завалами, — голос диктора все-таки дрогнул. — Госпитали и больницы Ленинграда переполнены. Ситуацию осложняет то, что в лечебных учреждениях не работает водопровод и отсутствует электричество. Применение портативных генераторов ограничено военным командованием. Раненые в спешном порядке телепортируются в крупнейшие лечебные центры планеты. В районе Комсомольской площади удалось оборудовать посадочную площадку спасательных космолетов, что в ближайшее время позволит организовать переброску беженцев в Минск, Таллинн, Хельсинки и на орбитальную станцию «Асклепий-6».
— Жаль, что не используют анабиозные камеры, — посетовал мужчина за соседним столиком. — Они могли бы замораживать тяжелых раненых и даже свежие трупы, а потом спокойно хранить их, пока не появится возможность оказать нормальную помощь.
— Почему вы думаете, что не используют? — спросил я.
Меня всегда бесили «специалисты», которые позволяют себе критиковать профессионалов, обладая при этом минимумом знаний и необходимой информации.
— Применение анабиозных камер в настоящее время невозможно. Применив неизвестную технологию, пришельцы подавили работу наших гипергенераторов, — сообщила Алена, и я заткнулся. — Человечество несет огромные потери. Сейчас будет прямое включение с места событий.
Стереокартинка на всех экранах стала плоской и какой-то ненастоящей. Появившийся на ней серый и зыбкий журналист внимательно посмотрел в объектив камеры и быстро затараторил:
— Да, Алена, мы в эфире. Работы по разбору завалов не прерываются ни на минуту. Три раза в час вся техника останавливается, и объявляются так называемые «минуты тишины»…
«Которые больше всего напоминают минуты молчания», — добавил я про себя. Ненавижу журналистские штампы. При репортаже из мест стихийных бедствий и техногенных катастроф обязательно нужно рассказать про «минуты тишины», показать усталое лицо спасателя и трогательную детскую игрушку, лежащую на груде битых кирпичей. Информации — ноль, зато эмоции плещут через край. «Даже видавшие виды ветераны служб спасения были потрясены…» Тьфу! Кажется, я сам мог бы без труда переквалифицироваться в плохого журналиста.
Репортаж из Ленинграда закончился, и на экранах замелькали кадры с набившего оскомину процесса по делу китайских людоедов. Даже в условиях начавшейся войны редакторы новостных лент не смогли оставить в покое этот сильно потрепанный сюжетец. Сейчас опять будут показывать маленького злобного повара, умеющего виртуозно готовить человечину, и гурманов, с удовольствием эту самую человечину пожиравших. В цепких пальцах журналистов трагедия уже давно превратилась в фарс, и зрители жаждали скорейшего смертного приговора, дабы не видеть больше мерзкие рожи каннибалов. К счастью, сидящий на пульте сотрудник оборвал новостной выпуск видеоклипом, превозносящим новый сорт пива «Фараон». В ролике утверждалось, что «Фараон» воссоздан по органическим остаткам, найденным в желудках египетских мумий. Генным инженерам удалось вырастить настоящий фараонский ячмень, настоящий фараонский солод и полностью восстановить утраченную фараонскую рецептуру.
— Следующим будет кофе «Ленин», — проворчал мужчина за соседним столиком.
Невозмутимый робот-официант принес мой заказ и замер в ожидании оплаты.
— Атака на Горький, — устало сообщила Алена Глазунова, прерывая рекламу пива. — Есть жертвы. Заместитель председателя мобилизационной комиссии Земли предупредил о запрете на отключение индивидуальных средств связи. В любой момент любой гражданин планеты может быть мобилизован для выполнения боевых и иных задач. Призывной возраст снижен до 16 биологических лет. Президиум Верховного Совета Солнечной Системы объявил об эвакуации с планеты Земля всех детей в возрасте до 13 лет включительно. Об эвакуации детей старшего возраста будет объявлено дополнительно. В расчет принимается только реальный календарный возраст. Лица, прошедшие глубокое омоложение, детьми не считаются. Подтвердились предположения о том, что агрессоры вторглись в наш мир через мощные телепортационные колодцы. Место их первоначального базирования до сих пор не выяснено. Это может быть любая из планет Солнечной Системы или, по наиболее смелым предположениям, неизвестный нам параллельный мир. Последнее утверждение решительно опровергается физиками.
Дальше я слушать не стал. Расплатился с роботом по мыслетелефону, опрокинул в рот чашечку прохладного кофе с коньяком и покинул гостеприимную «Абжорку».
В двух кварталах от кафе на чудом сохранившейся старинной улочке в блочном девятиэтажном доме жила Тумана Сентябрь. Я шаркал подошвами по узкому тротуару, заглушая невнятный гул ночного города. Тула спала беспокойным предвоенным сном. То и дело с широких проспектов доносился рокот последних выпусков новостей. За темными окнами мелькали отблески экранов, и город вздрагивал от далеких бомбовых ударов и чувствовал боль умирающих на другом конце планеты людей.
Город хмурился и готовился к битве.
С благоговением я переступил порог ее подъезда. Автомат зажег тусклый желтый свет, осветив выщербленные ступени и темно-синие стены с облупившейся краской. Торжественный и неспешный подъем на второй этаж занял у меня не меньше минуты. Мне вдруг стало тоскливо и одиноко. О чем говорить? Что обсуждать?
Между нами никогда ничего не было. Мы даже по душам ни разу не говорили. Я всегда держал свои чувства при себе, и она о них не догадывалась. Неважно, какие воздушные замки построило мое воображение, я для нее чужой малознакомый человек.
Демон ее двери приглашающе щелкнул замком. Ничего удивительного. Ведь я бывал у нее в гостях и вполне мог остаться в памяти домашнего компьютера. Я робко постучал и, не дождавшись ответа, вошел внутрь, на секунду раньше, чем решился убежать прочь. Будто прыгнул в открытый люк самолета. Шагнуть назад означало опозорить себя навсегда в своих собственных глазах.
Странно. Никто и никогда не узнал бы о моей слабости, но до конца дней своих я остался бы опозоренным.
Освещение в прихожей почему-то не включилось, и я, ориентируясь по памяти, двинулся в сторону гостиной. Здесь мало что изменилось после моего последнего посещения. Только справа от входа добавилось нечто угловатое и деревянное, высотой чуть пониже колена. Что это было, я так и не выяснил, но синяк после встречи с этой штуковиной остался знатный. Пока я брел по коридору, мне в голову пришла мысль о том, что Тумана может быть не одна, и я уже почти повернул назад, но снова передумал. Другой возможности поговорить у нас, вероятно, уже не будет. Плевать, что мой приход сюда мотивирован исключительно моими фантазиями. Плевать! Я должен поговорить с ней, иначе не будет мне покоя ни на этом свете, ни на том. А если у нее сейчас кто-то есть, то я спущу его с лестницы! Война все спишет. Время вежливости и всеобщей терпимости закончилось после падения первой бомбы.
В гостиной мерцал робкий свет свечи. На ковре и стенах шевелились щупальца зыбких потусторонних теней. Они то скрывали нарисованные на обоях цветы, то заставляли их вновь распуститься. Пахло горячим воском и жжеными спичками. Из окна тянуло нежным ароматом уснувших тополей. Вторгнувшись в чужой романтический вечер, я почувствовал себя глупцом и невежей. Я даже сделал шаг назад, мечтая незамеченным раствориться в темноте.
— Ты очень долго шел, Светозар, — тихо сказала Тумана.
Она сидела в кресле с высокой спинкой, поджав под себя голые ноги. Ее саму почти не было видно, только крошечное пламя многократно отражалось в глубине широко распахнутых глаз.
— Садись, — она показала рукой на пустое кресло.
— Там открыто, — я сделал движение в направлении прихожей.
— Никто не войдет. Садись, — ее голос звучал тепло и уютно, ему невозможно было противиться.
Я сел. По ковру прошуршал мягкими лапками домашний робот. Он проворно откупорил бутылку вина, поставил на стол бокалы и корзинку с фруктами. В моей голове было пусто, как в шлеме древнего космического скафандра. Глупо как-то все получилось. Надо было хотя бы цветы купить, что ли. И торт. Ага, может, еще и в аптеку следовало зайти? Тьфу! Не за этим я здесь. Тумана — это же неземное существо. Что-то такое светлое, безвоздушное и безгрешное. Ее нельзя лапать руками, кормить тортами и… И вообще! Почему это другим можно, а мне нельзя? Все-таки свечи придумали очень умные и гуманные люди. В их теплых бликах легко прятать смущение и идиотски сосредоточенное выражение лица. Я почти чувствовал, как по моим щекам ползают красные пятна, а в мозгу шевелятся одинокие мысли.
Если бы кто-нибудь их прочитал, я бы, наверное, умер от стыда.
— Я думала, что у нас впереди много времени. — Тумана взяла в руки бокал, и тонкие пальцы обхватили искристую бордовую полусферу вина, заключенного в невидимом стекле. — А его нет совсем. Боюсь, нашей планете осталось совсем недолго. Мы ведь не умеем воевать. Слишком много лет мирной жизни. Наши предки выдержали бы, а мы… — Она замолчала.
Я тоже взял со стола бокал. Красная нежно пахнущая жидкость притягивала взгляд. Была в ней какая-то магия. Доброе солнечное волшебство. Сгущенный солнечный свет. Вино чем-то похоже на кровь. А блестки — это разлагающиеся защитные термовирусы! От идиотской ассоциации меня затошнило.
— Послушай, Свет, я ведь даже не человек, — тихо сказала она.
— Не говори ерунды! Небольшие изменения на генетическом уровне. — Я поставил бокал с вином обратно на стол.
— Меня родила машина, Свет. Мой зародыш рос в родильном автомате. У меня даже фамилия по месяцу производства, а имя по погоде в час рождения. Я не знаю, кто мои родители, и не уверена, есть ли они у меня. Зато у меня точно есть серийный номер и гарантийный сертификат.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Меня, как робота, изготовили для решения определенной задачи. — Она сделала маленький глоток и зажмурилась то ли от удовольствия, то ли желая отгородиться от моего внимательного взгляда.
— Ерунда. Крошечное вмешательство, чтобы дать ребенку выдающиеся способности в какой-либо области. Ты должна была стать гениальным высокооплачиваемым агрономом.
Тумана кивнула.
— А стала палеонтологом, — усмехнулся я. — Ты полностью свободна и не выполняешь никаких заранее заложенных в тебя программ. Ты даже элементарной логике не подчиняешься. Ты — человек.
— Отсутствие программ главный критерий свободного человека? — вскинулась она.
— Да. — Я снова взял в руки бокал.
На этот раз, чтобы ускользнуть от ее цепких глаз.
— Ты пришел сюда, потому что не мог не прийти. Это и есть программа, Свет. Мы все запрограммированы.
— Мне больше нравится слово судьба. — Я глотнул вина и поморщился.
Мне рассказывали, что Тумана любит бесплатные французские сорта, но я никак не ожидал, что это будет такая омерзительная кислятина.
С улицы через открытое окно донесся далекий треск стрельбы и унылое бормотание диктора. Налетевший порыв ветра мгновенно заглушил и то и другое.
— Опять бомбят, — тихо сказала Тумана. — Теперь Белград.
— Я тебя люблю, — слова выскочили из меня сами собой, будто только и ждали этого не самого подходящего момента.
В прежние времена я много раз пытался выдавить из себя эту фразу. Хотел сказать ее другим девушкам и при других обстоятельствах. По словам друзей, признание в любви ни к чему не обязывало, зато здорово сокращало путь к физической близости. Но всегда эти три слова застревали у меня в глотке, превращаясь в нейтрально-пошлые «ты мне нравишься» и «какая ты красивая сегодня». А сейчас вот сказал…
— Я тебя люблю, — повторил я тверже и громче, чем в первый раз.
— Я знаю, — ее голос потеплел. — Мы должны были соединиться через сто пятьдесят лет, — мечтательно сказала она. — Ты бы к тому времени возмужал, заматерел. Думаю, что облик чуть-чуть седеющего мужчины среднего возраста подошел бы тебе больше всего. Твое лицо стало бы жестким и непроницаемым. Настолько непроницаемым, что при первой встрече люди считали бы тебя тупым солдафоном. Этаким холодным и несокрушимым айсбергом. Я бы тебе родила троих детей. Нет, даже четверых, и мы бы вместе их воспитали. Из тебя бы получился хороший отец. Умный, в меру строгий и очень-очень заботливый. Мы бы построили дом в тайге. На берегу реки. Большой просторный дом на берегу большой просторной реки. И чтобы зимой все вокруг заваливало снегом.
— Никакой тайги. Детям надо ходить в школу, — возразил я.
— Ничего. Поставим персональный телепорт. К тому времени ты будешь хорошо зарабатывать. Прекрасно будут мотаться в Тулу.
— В Ленинград, — не согласился я. — Учиться они будут только в Ленинграде.
— Жаль, что ничему не суждено сбыться. — По ее щеке пробежала ярко блеснувшая слеза.
— Все сбудется, — убежденно сказал я и, отставив недопитый бокал, встал из кресла.
Она поднялась мне навстречу.
— Странно, я все еще вижу тебя седым стосемидесятилетним космическим волкодавом. — Она внимательно смотрела на меня снизу вверх.
— С выпяченным боксерским подбородком и огромными плечами?
— Ага.
Совсем незаметно и абсолютно естественно она оказалась в моих объятиях. Будто ручеек, пробивающий подтаявший снег, вырвался наконец-то на простор. Ничего не изменилось, и в то же время изменилось все. Талая вода разлилась по черной земле и, отразив голубизну неба, перемешанную с белизной облаков, превратилась в бездонный океан. Чувства сошли с ума и перепутались. Звуки стали ярче, а запахи громче. Свет теперь пах воском, вином и тополиными листьями. Запах ее кожи и волос оглушал и не давал разглядеть, что шептали ее губы. Тонкое платьице Туманы ничего не скрывало и казалось всего лишь нематериальным свечением, окружающим ее крепкое тело. Я притянул девушку к себе, зажмурился, ослепленный стуком ее сердца, и поцеловал ее прямо в нежно вибрирующие губы. Она задрожала, но не отпрянула, а только крепче обхватила меня, вонзив мне в спину острые ноготки.
Зазвенело стекло. Это перевернулся столик, когда мы опускались на ковер. Прошуршал лапками робот, убирая перевернутый подсвечник. Шелест листвы стал громче, и откуда-то издалека донеслась приятная переливчатая музыка. Кто-то пел на шотландском языке с сильным ирландским акцентом о любви моряка и дочери дровосека. Очень хорошо пел и играл на гитаре. Я не знаю шотландского языка и не представляю, как звучит ирландский акцент, но я уверен, что не ошибся. Когда человеческие сердца покоряются настоящей любви, люди становятся всезнающими и всемогущими. Музыка длилась вечно, и казалось, счастье тоже будет бесконечным. Я запомнил каждое мгновение этих волшебных часов. В самые черные времена лучик воспоминания об этой ночи воскрешал меня к жизни или утешал перед неминуемой смертью. Оказывается, умирать гораздо легче, если знаешь, что главное событие в твоей жизни уже произошло.
Утро я встретил за маленьким круглым столиком в автоматической кормушке на набережной. Передо мной остывала тарелка бесплатной овсянки. Граненый стакан источал бодрящий запах какао. На десять ноль-ноль мы с Туманой назначили встречу у дверей юридической конторы. Оформление документов вещь не самая срочная, но в эту ночь две наши личные жизни стали одной общей, и, оглушенные открытием друг друга, еще плохо соображающие, мы не придумали ничего лучше, чем подать заявление о регистрации брака. Странный порыв, особенно если учесть, что зачинать детей в ближайшее время мы не собирались. И все же наше поведение может выглядеть непонятным только с точки зрения человека, живущего в мирное время. Когда вокруг тебя все рушится и жизнь твоя может окончиться в любое мгновение, возникает желание любой ценой зафиксировать текущий миг. Не знаю, как это объяснить, и прошу поверить мне на слово.
Сразу же после решения оформить брак Тумана отправилась в поликлинику, чтобы получить генную карту. Я проводил ее и остался ждать в кафе. На душе у меня было спокойно и радостно. Война и гибель мира стали какими-то мелкими и незначительными событиями на фоне охвативших меня чувств.
— Светозар Егорович Ломакин? — Чья-то рука легла мне на плечо.
Легко преодолев желание сломать эту самую руку и дать в морду ее владельцу, я с беспредельным миролюбием ответствовал:
— Чем могу помочь, сударь?
— На вас разнарядка из военного комиссариата с ночи висит, уважаемый, а ваш телефон не отвечает.
Я повернул голову и посмотрел на человека в белом милицейском мундире. Его лицо выражало глубочайшее сочувствие. Я растерянно вызвал справочную. Нет ответа. Телефон действительно не работал. То ли отключился сам, то ли я отключил его, чтобы никто не мешал, и забыл об этом. Лейтенант без приглашения присел за мой столик и щелкнул пальцами. Робот-официант со скрипом выехал из-за стойки.
— Военный комиссариат внес вас в реестр без вести пропавших, но пять минут назад в центральную базу данных передали запрос на генетическую совместимость с вами, — продолжил милиционер. — Мы связались с вашей невестой и выяснили ваше местоположение.
Какой позор! Я с ужасом подумал о том, что едва не превратился в дезертира, и одновременно возблагодарил судьбу за отключенный так вовремя телефон. Ведь неурочный звонок мог запросто испортить лучшую ночь в моей жизни.
— Спасибо, лейтенант, — сказал я, вставая. — Вы спасли мою честь.
— Одно дело делаем, — вежливо улыбнулся он и, полностью утратив ко мне интерес, ткнул пальцем в кнопку на жестяном пузике робота.
Тот радостно заурчал и помчался за стандартным завтраком номер восемь, а я поспешил к площадке телепорта, чтобы как можно быстрее оказаться в распоряжении военного комиссара. Бракосочетание откладывалось до Далекого и нереального «после войны», но медлить я не мог.
Мое появление на пойнте военкомата вызвало нездоровый ажиотаж. Какие-то подонки в коричневых комбинезонах накинулись на меня только на том основании, что моя персона не идентифицировалась автоматическим опознавателем. Мне пришлось пережить несколько весьма неприятных минут, когда меня поставили на колени и сразу три здоровенных придурка начали тыкать мне в затылок стволами ручных лучеметов.
При этом они беспрестанно выкрикивали ругательства и пинали меня в бока. Попытки объяснить им, что я вовсе не диверсант, ни к чему хорошему не привели. Меня начали бить всерьез. Чем бы закончилось это безобразие, неизвестно, но меня спасла некая непонятная особь неопределенного пола и возраста. У особи имелись лейтенантские нашивки и планшет глубинной идентификации. Разогнав моих обидчиков, лейтенант поскреб мне лоб специальным датчиком. Мой генетический код был в спешном порядке проверен, а моя учетная карточка найдена. В «награду» за временное исчезновение из поля зрения государства я получил не только последнюю модель мобильного телефона, которую сразу же инсталлировали в мой череп, но и гадкую отметку в личном деле. Если бы не война, то эта запись сильно осложнила бы мне карьеру, а сейчас я даже не сильно огорчился. Любовь и война странным образом смещают приоритеты.
Как быстро все меняется. Еще два часа назад я обнимал Туману, час назад глотал овсянку и строил планы на будущее, а сейчас уже стою в строю с каменным выражением на лице и преданно пожираю глазами начальство. Правда, это совершенно не мешает мне мило беседовать с моей невестой по новому телефону. Судя по непроницаемым физиономиям моих соседей справа и слева, они, так же как и я, мысленно находились далеко от военкоматовского дворика.
— Любимая. Ты как? — спросил я, не разжимая губ.
— Меня мобилизовали.
— О чем ты говоришь? Это меня мобилизовали. Ты сдала анализы?
— Я сейчас в орбитальном лифте. Еду на баржу. Я не смогу с тобой встретиться, — печально сообщила Тумана.
— Каком лифте? Какую баржу?
— Я еду на большую транспортную баржу. Мы будем готовить ее к перевозке детей на Марс, — терпеливо объяснила она. — Не знаю, чем им может помочь палеонтолог, но врач, как только приняла мои данные, сразу же выдала мобилизационное распоряжение. Я ничего не понимаю, Свет. Ты где?
— В армии.
Я наконец-то сообразил, про какую баржу говорила Тумана. Гигантские герметичные ящики давно и регулярно курсировали по маршруту Земля — Марс — Земля. Обладая посредственными скоростными характеристиками, они имели поистине чудовищную грузоподъемность и использовались для перевозки мяса, овощей, древесины и воды с Земли на Марс и продукции тамошних заводов, включая сжиженное электричество и диетические бактерии, в обратном направлении. В условиях военного времени баржи, похоже, решили использовать для спасения беженцев. Женщин же мобилизуют для обслуживания больных, раненых и детей. Детишки нуждаются в большом количестве обслуживающего персонала, а полет предстоит неблизкий.
— Я хотела бы остаться на Земле, — посетовала Тумана.
— Земля сейчас самое опасное место в Солнечной Системе, — возразил я. — Хорошо, что ты улетаешь. Мне будет спокойнее.
— Равняйсь, Ыыырнооо! — рявкнул правофланговый, и в мое поле зрения вплыл поджарый космофлотец с майорскими погонами на плечах.
Настоящий военный — это что-то вроде вымершей и воскрешенной птицы додо. Все про нее слышали, но мало кто видел. Мне офицер сразу не понравился. Было в его глазах нечто похожее на оптическую систему боевой машины, и двигался он как старый списанный робот. Явный поклонник чистого разума. Такие всех окружающих, а равно и самих себя сводят к упрощенным математическим моделями и обращаются соответственно не по-людски.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал майор очень тихо, но его услышали все, кто стоял на плацу перед зданием военкомата. — Мне не нужно говорить вам о том, что Земля в опасности. Сейчас в Ленинграде идет бой. Настоящий бой. Я бы даже сказал — битва. Срочно требуется подкрепление. Дорога каждая минута, но я считаю необходимым задержать вас, чтобы напомнить некоторые простые вещи, которые из-за их обыденной очевидности порой напрочь забываются.
— Кажется, меня отправят в Ленинград, — сообщил я Тумане.
— Расчищать завалы?
— Думаю, наоборот. Похоже, там ожидается кое-что поинтереснее, — вместо того, чтобы успокоить невесту, я зачем-то начал рисоваться перед ней. Поняв это, я поспешил исправиться и бодро соврал: — Будем строить укрепления и размещать в них роботов. Только что сказали.
— Вы все изучали теорию мегаколлективизма, — вкрадчиво поведал майор, — но не представляете, насколько это учение ценно для каждого из вас. Не представляете просто потому, что никогда не жили вне поля реального мегаколлективизма. Вы все думаете, что понимаете значение Человечества для вас, но на самом деле вы не можете этого осознавать в полной мере, потому что никогда не оказывались вне Человечества. Никто не сомневается, что и без мегаколлективизма, и без Человечества каждый отдельный индивидуум способен выжить, но будет ли он при этом счастлив? Будут ли счастливы его дети и близкие? Сегодня впервые у вас появится возможность выбрать. Вы вступите в бой с врагами Человечества, и я верю, что вы останетесь на правильной стороне и вашим наставникам не придется краснеть за вас.
Оратор говорил не по-военному сложными фразами, и я быстро потерял нить его рассуждений. Он определенно нес какую-то чушь. Какой может быть выбор, когда враг у ворот?
— Будь осторожен, Свет, у нашего ребенка должен быть отец, — пропищал в голове голос Туманы.
— И мать тоже, — усмехнулся я. — Как только закончится эта дурацкая война…
— Не тогда, когда закончится, — перебила она меня. — Ты уже почти отец. Все еще очень зыбко, но врач на обследовании сказал, что я беременна уже почти два часа. Как в анекдоте. К счастью, у тебя оказалась генная карточка первого класса, поэтому мы допущены к браку. Осталось получить твою подпись.
В первый момент я ей не поверил. «Я — отец» звучало, как «я — скрипач». Совершенно несовместимые понятия.
— Ты не шутишь? Разве подобное возможно?
— Чудеса иногда случаются, — убежденно сказала она. — С вероятностью 84 процента ты через девять месяцев станешь папой.
— Боюсь, что у вас нет ни одного шанса выжить. Поэтому в бой пойдут только добровольцы. — Взгляд майора рентгеновскими лучами прошил каменные лица призывников, мне даже показалось, что он перехватил мой разговор с Туманой. — Желающим отказаться приказываю немедленно покинуть строй. Мы отправим вас на разбор завалов в Пензу.
— Мальчик или девочка? — спросил я.
— Не знаю, не выясняла. Глубокое сканирование может быть опасным. Оно еще очень маленькое.
— Я в вас не ошибся, — губы офицера дрогнули. — Прощайтесь со своими родными, через две минуты ваши индивидуальные коммуникационные системы будут переведены под управление военных компьютеров.
— Я люблю тебя, Тумана.
— Неправильно, Свет, — ее голос звучал глуше, чем прежде, военные компьютеры вступали в свои права, с непонятной вежливостью предупреждая абонентов о скором отключении.
— Я люблю вас!
— Мы тебя тоже, Свет. Возвращайся скорее.
Добрый-добрый военный компьютер подарил мне еще немного мирного времени, и, продолжая ворковать с Туманой, я связался по параллельному каналу с ЗАГСом, отправил туда свою ментальную подпись, но так и не дождался подтверждения получения. Оглушительная тишина безжалостно отрезала меня от моей новорожденной семьи, а равно и от всего остального мира.
В одно мгновение я превратился в крошечный винтик огромной военной машины Человечества.
— Напра-во! Шагом-арш!
Подошвы вразнобой зашаркали по бетонным плитам.
— Диспетчер? — обратился я в странную пустоту в своей голове.
— Слушаю вас, Ломакин, — мгновенно отозвался мужской голос.
— На мое имя должен был поступить брачный запрос. Я его подтверждаю. Хочу быть уверен, что все сошлось.
— Сейчас проверю. Секунду.
Сговорчивость военного диспетчера показалась мне подозрительной. Не по уставу это. Неужели майор не врал и у нас действительно нет ни одного шанса выжить? Я покосился на идущих рядом со мной людей. Все мужчины. Все спокойны, уверены в себе. Не все физически развиты, но в современном бою это не так уж и важно. Да и внешний вид бывает порой очень обманчив.
Облик в наше время выбирают, как одежду. Может быть, вон тот хлюпик и прошел три омоложения, и сто лет провисел над системным блоком в каком-нибудь конструкторском бюро, и вид у него плюгавей не бывает, но все это ровным счетом ничего не значит. Нравится ему казаться хлюпиком, а на самом деле весьма вероятно, что он лет пятьдесят каждое воскресенье палит из бластера на полигоне усложненного уровня, или посещает секцию рукопашного боя, или метает копья в мишень. В общем, совершенствуется в боевых искусствах и запросто оторвет голову любому врагу Человечества.
— Точно. Есть запрос, — сообщил диспетчер. — В связи с военным положением и мобилизацией брачующихся возможно упрощенное оформление. Необходимо еще два ваших подтверждения, и все будет в ажуре.
— Я готов.
— Согласны ли вы вступить в брак с Туманой Осипо…
— Согласен!
— Подтверждаете ли вы принятие на себя обязательств в соответствии с брачным законодательством Солнечной Системы, планеты Земля?
— Подтверждаю! — чуть не выкрикнул я вслух.
— Поздравляю. С этого момента вы состоите в браке. — Мне показалось, что мужчина, чей голос синтезировался мыслетелефоном прямо в моем мозгу, широко улыбнулся.
— Сообщите ей, — весело потребовал я.
— Обязательно. Удачи тебе, Свет. Поздравляю.
— Спасибо.
Бодрым шагом мы поднялись на платформу большегрузного телепорта, который за один раз вместил всех будущих воинов. Громкий гул мощных гиперприводов, резкая смена температуры и освещенности отметили мгновенное изменение географических координат.
Стало холодно, пасмурно и грустно. Ветер швырнул мне в лицо горсть стылой воды и окутал клочьями грязного тумана. Мы шли по какому-то безлюдному поселку, топча подошвами мокрую бурую грязь. Дома вокруг были старые, обветшавшие и, похоже, давно покинутые. Нестройной колонной мы вскарабкались по лестнице с растрескавшимися ступенями и вошли в мрачное серое здание, которое доминировало над одноэтажной улицей. Никогда не думал, что на благополучной Земле можно отыскать уголок, где не ступала нога скучающего Дизайнера. Однако я ошибался. Вот оно — убожество с зарешеченными оконными проемами и корявыми дверями. Уникальное место. Сюда надо водить экскурсии пресыщенных туристов.
— Ну и вонь, — проворчал кто-то за моей спиной. — Так и обоняния можно лишиться.
Пахло гнилью, старыми тряпками и многолетней лежалой пылью, от запаха которой у меня сразу начало ломить затылок. Майор провел нас в огромный зал, размером с лунный ангар для тяжелых транспортных космолетов. Все необозримое скудно освещенное пространство было плотно заставлено стеллажами. На пороге военной сокровищницы нас ждал толстый офицер, чью форму украшали совершенно непонятные мне знаки различия.
— Какие задачи будет решать это подразделение? — донесся до меня вопрос толстяка.
— Держаться зубами за родную землю, — мрачно ответил майор.
— Тогда нам туда, — сказал военный, обозначив направление взмахом руки.
— Бегом-арш, — коротко приказал майор и личным примером задал требуемый темп.
Через пять минут легкой пробежки мы остановились.
Запыхавшийся толстяк предложил нам приступать к экипировке. Майор беспокойно посмотрел на часы.
— У вас есть ровно семь минут, — грозно объявил он. — После чего независимо от того, готовы вы или нет, подразделение отправляется на фронт.
Короткое злое слово «фронт» неприятно резануло слух. Генетический страх подленько шевельнулся где-то внутри грудной клетки. Фронт. Линия, с которой трудно вернуться. Сердце забухало четко и часто. Фронт!
«Страх — это нормально. Не боятся только идиоты», — сказал я себе и подошел к стеллажам. На первый взгляд снаряжения было очень много, однако на самом деле выбор ограничивался уровнем «не хочешь, не бери».
— А где экзоскелеты? — капризно проныл кто-то.
Я не стал оглядываться, чтобы случайно не увидеть лицо говорившего и не составить мнение о человеке по его мерзкому голосу и дурацкому вопросу.
— Экзоскелет ему подавай, — прошипел другой новобранец. — Вагоны разгружать собрался? В нас, между прочим, стрелять будут.
— Запомните, — громыхнул майор. — Что бы вы о себе ни думали — вы плохо обученные новобранцы. Ценой своих жизней вы должны хоть ненадолго связать противника, давая возможность основным силам сосредоточиться для удара. Тем не менее, правительство сочло возможным дать вам лучшее, что у нас есть. Экзоскелеты шикарно смотрятся в кино и на парадах, но в реальных условиях боя я бы не советовал таким амебам, как вы, использовать их. Человеку, не имеющему должных навыков, лучше идти на врага с самой элементарной дубиной в руках, чем в самом лучшем экзоскелете.
Мысленно я согласился с майором. Каркас с искусственной мускулатурой действительно тяжел и громоздок. Для людей непосвященных вещь, конечно, впечатляющая. Кажется, стоит в него влезть, и сразу станешь сказочным чудо-богатырем. Самый заурядный «ботаник», облаченный в экзоскелет, может бегать со скоростью гепарда и легко поднимать железнодорожные вагоны, но, как и для любого другого снаряжения, здесь нужна серьезная подготовка. Куда лучше и спокойней нарядиться в знакомый со школы защитный комбинезон «Кольчуга- 703».
Я вскрыл доставшиеся мне коробки. Содержимое пластиковых упаковок оказалось гораздо привлекательнее, чем ожидалось. Совсем неплохо для военного ведомства, обрюзгшего от длительного мирного времени.
Вполне современная и модная, хотя и не сказать что шикарная «Кольчуга-906». Нам и вправду дали лучшее.
В таком прикиде можно без парашюта или гравикомпенсатора упасть с небоскреба. Синяки будут размером со сковородку, но живым останешься наверняка. Еще в «Кольчуге-906» можно купаться в расплавленном железе. Правда, совсем недолго, но секунд тридцать генераторы вполне вытянут. Само собой можно продержаться пару суток в безвоздушном пространстве. И защита от Радиации по классу «Б» прилагается. То есть по дневной стороне Меркурия во время солнечной бури лучше не гулять, а на околоземной орбите трепыхайся сколько влезет, и ничего тебе не будет. Короче, вещь более чем неплохая. Родина не собиралась экономить на своем «пушечном мясе», и это радовало до слез.
Я скинул одежду, натянул прилагаемое к «Кольчуге» термобелье с телеметрическими датчиками. Потом аккуратно налепил на тело лепестки защитного комплекта, которые мгновенно срослись в единое целое, образовав не сковывающий движений комбинезон. С большим уважением я повертел в руках полититановый шлем с «третьим глазом», дальномером, встроенным лучеметом и прочей дребеденью. Добротно, практично, надежно. Голова уцелеет при любых обстоятельствах, остальное потом пришьют. Оп-па! Я чуть не взвизгнул от удивления. Там еще и локальное силовое поле имелось. Совсем небольшое. Только для того, чтобы надежно прикрыть череп, но, тем не менее, я преисполнился гордостью за родную цивилизацию. Нам действительно давали очень жирный шанс выжить практически в любой ситуации.
Большинство новобранцев прекрасно справились и с «Кольчугой», и со шлемом. Не так быстро, как я, но без посторонней помощи. Иначе и быть не могло. Ведь все люди в детстве ходят в школу, а в юности тянут срочную. Хотя нет. Обладатель неприятного голоса и любитель экзоскелетов в школу, похоже, не ходил и службы под благовидным предлогом избежал. Он умудрился прилепить, лепесток, предназначенный для правого бедра, на спину и теперь никак не мог его оттуда снять.
Подобные проблемы возникают разве что у невнимательных пятиклассников, но никак не у взрослых людей. Не удивлюсь, если выяснится, что его папочка является счастливым обладателем высшего социального статуса и в военкомате его чадо оказалось из-за чьей-то повышенной принципиальности.
— Готовность три минуты. Принять оружие! — рявкнул майор и двинулся на помощь неумехе.
Как я мог забыть про самое главное? Я потянулся к ящику, лежащему на верхней полке. В нем ждали своего часа электромагнитный карабин и два магазина к нему по двадцать четыре заряда в каждом. Немного старомодно, но вполне убедительно. В одном магазине патроны, начиненные антивеществом, чтобы мгновенно расщеплять любого врага на фотоны. В другом — заряды, способные образовывать сгустки высокотемпературной плазмы, дабы надежно испепелять супостата. Вроде бы не густо, но, учитывая очень скромное время жизни бойца в условиях реального боя, вполне нормально.
Даже оптимистически щедро. И не надо будет таскать лишнюю тяжесть, а значит, не придется умирать уставшим. Я пристегнул к плечу расходники для автоматической аптечки, защелкнул в кистевом зажиме лазерный резак, прилепил к поясу десяток гранат и отошел от стеллажа. Можно было еще повесить на спину рюкзак индивидуального антиграва, однако я вспомнил слова майора о том, что нам предстоит «держаться зубами за родную землю», и решил не отягощать себя крыльями.
Возможность полетать вряд ли представится, а весит эта хрень не меньше половины пуда.
— Осталась минута, — скучным голосом сообщил майор. — Стартовать будете прямо отсюда. Конкретную задачу вам поставят на месте. Неисполнение приказа приравнивается к предательству интересов Человечества и карается по законам военного времени. Напоминаю, что военное положение введено двенадцать часов назад решением Верховного Совета и подтверждено указом Золина в ипостаси Верховного Главнокомандующего. Прошу не забывать, что в ваши шлемы встроены персональные телепорты, поэтому о раненых можете не беспокоиться, их головы автоматически будут отправляться в госпиталь, равно как и головы убитых. Попытка покинуть поле боя без приказа приведет к вашей немедленной смерти. В кольчугу и шлем вмонтированы специальные устройства для автоматической ликвидации предателей. Спасать и воскрешать их будут в последнюю очередь.
— По какому праву? Вы нарушаете Конституцию! Вы пойдете под суд! — выкрикнул все тот же порядком всем надоевший любитель экзоскелетов.
«Интересно, по каким законам карается неосторожное убийство на поле боя? — подумал я. — Если меньше пожизненного, то я не удержусь и грохну это пакостное существо».
— Уничтожение предателей предусмотрено законом о военном положении! — проревел подполковник. — Эти законы вы должны были прочитать в том самом соглашении, которое подписывали при получении полного гражданства и первого права голоса на выборах. Там же записано, что отказ от полного гражданства, а вместе с ним и от воинской службы в военное время невозможен. Вернетесь с войны — откажетесь от гражданских прав и никогда больше не будете призваны на военную службу, а сейчас всем надеть шлемы!
Я дисциплинированно сунул голову в полититановый футляр. Мягкие пневмозахваты быстро срастили шлем с основными конструкциями «Кольчуги». Присоска хитроумного устройства, именуемого в просторечии «третьим глазом», приклеилась к моему лбу, и я мгновенно «прозрел», то есть стал видеть не только глазами и не только перед собой, но и то, что происходит позади, сбоку снизу и сверху. Теперь я не только четко позиционировал себя в пространстве, видел, кто друг, а кто враг, но и мог в любой момент связаться и переговорить с кем захочу. Ну, не совсем, с кем захочу. Больше всего мне хотелось бы сейчас вступить в связь с Туманой, но это, к сожалению, было невозможно.
Я попрыгал на месте и потряс головой. Сфера обзора функционировала нормально. Не мерцала, не плыла и четко держала горизонт. Я отключил «третий глаз» и осмотрелся через лицевой щиток, потом включил его обратно, закрыв глаза. Крутанулся вокруг своей оси. Открыл глаза. Две видимые картинки наложились, дополняя одна другую. Теперь у меня под ногами был не просто пол, а железный лист на бетонной плите, под которой находилась труба полуметрового диаметра. И даже не просто труба, а труба чугунная канализационная, соответствующая ГОСТ СССР 6942-98. А стена стала не просто стеной, а стандартизированной и сертифицированной пластиковой панелью, скрывающей пучки сигнальных и силовых проводов, информацию о напряжении и силе тока в которых я при желании мог бы немедленно получить.
— Представьтесь, — попросил нежный женский голос «Кольчуги».
— Пушкин, — скромно сказал я. — Александр Сергеевич. Тот самый. Я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты.
Ненавижу дурацкий ритуал знакомства с неодушевленными предметами. Тем более, что проклятая железяка наверняка идентифицировала меня, как только я сунул свою башку в дырку шлема. И не только идентифицировала, но и получила из центральной базы данных все сведения о моем здоровье, группе крови, привычках, физической подготовке, умственных способностях, выяснила наличие подходящих запасных органов в госпиталях и уже зарезервировала их для меня.
— Очень приятно, — проворковал шлем. — Я система «Ангел-хранитель-6». При обращении ко мне используйте код-идентификатор «Ангел».
— А не пошел бы ты, Ангел, к… Точнее, на… Не могу сказать матерное слово женщине, даже кибернетической.
— Куда? — с вежливой наивностью поинтересовался шлем.
Я собрался с силами и кратко, буквально тремя буквами и предлогом, сформулировал направление. И получил в ответ мощный поток отборной, первоклассной, ласкающей слух брани. Давненько я не слышал такого вычурного мата. Пару оборотов я даже запомнил, чтобы как-нибудь при случае блеснуть среди знатоков.
— Сработаемся, — буркнул я, признавая, что программное обеспечение «Кольчуги» значительно улучшилось по сравнению с теми версиями, с которыми мне приходилось работать раньше. «Ангел-хранитель-6» — это все-таки не косноязычный и тормознутый «Джеральд-4Ф» с его вечными «разрешите», «позвольте» и «не понял вас, повторите медленно».
— Входящая информация, — доложил Ангел-хранитель.
На виртуальном экране визуальной сферы появился портрет майора, рядом с которым моргнул синий индикатор низкого уровня важности. «Принять», — милостиво согласился я.
— Удачи вам, воины! — сказал шлем голосом майора.
— Служу Человечеству! — рявкнул я, и мой крик звонким ручейком влился в воинственный ор моих новоиспеченных братьев по оружию.
— Направо! Вперед! — команды высшего приоритета не требовали санкции на получение и транслировались Ангелом без промедления.
Между стеллажами заискрились диски проекционных телепортов. Кости сразу заломило от предвкушения жесткой переброски в пространстве. Мы друг за другом начали запрыгивать в висящие низко над полом бездонные ямы. Было жутко наблюдать, как люди исчезают в белых, будто нарисованных мелом на воздухе кругах. За тонкой мембраной, словно за некоей мистической гранью, нас всех ждала неизвестность. Здесь в этом ангаре мы оставались обычными мирными гражданами. Хоть и одетыми в военную форму, хоть и вооруженными до зубов, но мы все еще были инженерами, строителями, разведчиками, шахтерами, медиками.
А там… Там мы станем солдатами Солнечной Системы.
Превратимся в точки и закорючки военного компьютера Земли, в промежуточные звенья между людьми и покойниками. И самым главным жизненным вопросом для нас будет, какую память мы оставим после себя. Будут ли плевать на наши могилы и стирать наши фотки с семейных дисков или выпьют за нас, не чокаясь, и скажут что-нибудь хорошее. Почему-то в этот момент мне стало важно, что подумает обо мне мой будущий внук. Ведь у меня теперь будут внуки! Эта неожиданная мысль потрясла меня. Внезапно я ощутил себя бессмертным. Мое бессмертие таилось под сердцем Туманы.
За три шага до телепорта потной волной накатил страх. Совершенно бессмысленный. Если бы нас отправляли в самое пекло, то наверняка предупредили бы.
За гранью не было непосредственной опасности, но, тем не менее, сердце гулко забухало о грудину, в горле стало сухо, а во рту кисло. В губы услужливо ткнулась поительная трубочка. Я с благодарностью проглотил порцию апельсинового сока и прыгнул в круг. Перемещение оказалось на удивление мягким. Правда, диски телепортов в точке прибытия располагались на высоте трех метров над поверхностью почвы. Поэтому мне, как и моим предшественникам, пришлось пролететь некоторое время по воздуху.
— Влево! — громыхнуло у меня в голове. — Вперед! Не задерживаться!
Приземлившись, я послушно отпрыгнул влево. На освободившееся место немедленно шлепнулась подернутая маскировочной дымкой туша, которая, в свою очередь, тяжело сиганула вправо. Не успел я сделать и трех шагов, как перед моим внутренним взором вспыхнул красный транспарант: «Командир на связи».
— Капитан Алексей Леоненко, — вежливо представился мой непосредственный начальник.
Под его изображением на виртуальном экране была выведена полная информация об «отличнике боевой и политической подготовки, полевом пехотном офицере седьмого класса и горном стрелке четвертого уровня».
— Рядовой Светозар Ломакин, — доложил я.
— Светозар Ломакин, — медленно повторил капитан, словно пробуя мое имя на вкус. Судя по интонации, вкус ему не очень понравился. — Займите точку и ждите дальнейших распоряжений. Повторение атаки прогнозируется через четыре минуты сорок пять секунд. Постарайтесь за это время окопаться и привыкнуть.
— К чему привыкнуть? — не понял я.
— К земле привыкнуть, — мрачно пошутил он и отключился.
Точка, обозначающая мою позицию, высветилась на трехмерной схеме, проецируемой «третьим глазом» прямо в мозг. Я бодро затопал по маршруту, который был выбран компьютером. Иногда начинает казаться, что кибернетические существа стали умнее и хитрее своих создателей. Они способны быстрее нас принимать решения, и даже я, венец эволюции, рядовой Ломакин, дипломированный разведчик, беспрекословно подчиняюсь компьютерной программе. Но что такое есть эта самая программа? Всего лишь способ спрогнозировать и обдумать заранее лучший вариант действий. Может быть, программист сутками не спал, выпил цистерну кофе и скурил контейнер стимулирующих сигарет, чтобы выдумать, как оптимально прокладывать маршруты по перепаханной взрывами местности, а я всего лишь воспользовался плодами его мучительных размышлений. И при чем здесь, спрашивается, подчинение искусственному интеллекту? Точно так же тот же самый программист мог бы написать длиннющую инструкцию на ту же тему, а я мог бы ее прочитать и научиться ходить коротким путем. Только чтение и заучивание заняло бы уйму времени. А так я, ни о чем не задумываясь, поднялся по какой-то лестнице, прошел через сожженную квартиру, инстинктивно стараясь не запачкаться о прокопченные стены, почтительно обошел лежащий на полу черный скелет и вышел на улицу.
Точнее на то, что осталось от улицы.
От улицы осталось совсем немного. Справа виднелся обрушенный виадук. Двойная цепь каменных холмов обозначала место, где стояли дома. Некоторые из них уцелели. Старые добротные постройки выдержали вражеские удары, новые смело подчистую. Я затребовал у Ангела карту в гражданском формате и сразу же узнал район, где находился. Проспект Стачек рядом со старинной станцией метро «Автово». В прошлой жизни я не раз здесь бывал. Вон в той стороне должен быть парк, детские карусели и цирк-шапито. Сейчас там черная металлически поблескивающая плоскость. И именно там находится точка, в которую меня послал Леоненко. Уж послал, так послал. Голое, прекрасно простреливаемое место. Спасибо дорогому и горячо любимому командованию. Весь свой короткий век буду помнить о таком подарочке.
— Угроза атаки, — угодливо предупредил меня Ангел.
— Где? Откуда? Какого рода угроза? — быстро спросил я и ускорил шаг.
— Нет информации, — мрачно ответствовал Ангел.
Я перешел на бег. До позиции оставалось метров двести, а нужно еще успеть приготовиться. Привыкнуть к земле, как велел командир. Бежать было тяжело. Подошвы глубоко проваливались в рыхлую землю. Мускульные усилители не помогали движениям, а скорее мешали. Такое чувство, что они работали с какой-то задержкой и тормозили каждый шаг. Возможно, это было субъективное ощущение. К любому снаряжению нужно привыкнуть. Если бы я в свое время пробежал пару хороших кроссов в данной модели «Кольчуги», то сейчас она бы сидела на мне как вторая кожа.
— Выход на точку. — Ангел не дремал.
Я остановился, получил из поилки поощрительный глоток сока и осмотрелся. Много ям, много черных закрученных штопором железяк. В ста метрах впереди догорала непонятная конструкция, состоявшая из длинных тонких палок. Немного сзади возвышался воткнутый в грунт фюзеляж тяжелого транспортника с эмблемой спасателей. М-да, невеселый пейзажик.
Справа и слева появились фигурки, которые компьютер Услужливо раскрасил в зеленый цвет. Соседи выходили на свои точки.
— Прогнозируемая атака перенесена на три минуты, доложил Ангел.
— А вот за это спасибо, — сдержанно поблагодарил я и сделал несколько шагов по кругу, выискивая наиболее подходящий участок для окопа. Задача была не так проста, как могло показаться на первый взгляд. Выберешь место пониже, сократишь обзор и сектор стрельбы. Повыше — сам будешь как на ладони.
— Ангел, посоветуй что-нибудь.
Ангел прямо у меня в голове нарисовал прозрачными линиями десятиметровую траншею с глубокой норой-убежищем. Я почему-то всегда считал, что с помощью фортификационных взрывов можно выкопать только тесную щель. Век живи, век учись. По сравнению с моей задумкой вариант Ангела смотрелся комфортабельной трехкомнатной квартирой рядом с ободранной туристической палаткой. Через секунду Ангел рассчитал точки заложения зарядов. Мне осталось только воткнуть управляемые гранаты в указанных местах и отойти.
Вспышка, грохот, и в земле, как по волшебству, появился окоп с затвердевшими до каменного состояния бортами. Несколько движений лазерным резаком довели композицию до полного совершенства.
На второстепенном текстовом экране высветился штабной запрос: «ЦК ЮЗ ЛенУкрР-на: Готовность?».
Ангел ответил без моего участия: «СЛомакин — 100 %».
За СЛомакина еще одно отдельное спасибо. По экранчику ползло много занятной служебной информации, не обязательной для ознакомления, но вполне пригодной для разгона окопной скуки. Ангел постоянно обменивался данными с военной вычислительной сетью.
Еще даже не активировав оружие, я уже стал вполне работоспособной боевой единицей. Командование получало полную сферическую картинку с моего «третьего глаза», суммировало данные с теми, которые транслировались другими солдатами, зарывшимися в землю на передовой. Все это перерабатывалось, дополнялось и возвращалось ко мне, расширяя мой и без того немаленький кругозор.
В наушниках зазвучал голос капитана Леоненко.
Свой светлый лик он на этот раз демонстрировать не стал.
— Приказ всем, кто меня слышит, а слышат меня только те, кому надо слышать. Приказываю: не допустить прохождения крупноразмерных наземных целей через линию обороны. На воздушные цели не отвлекаться. Уничтожение пехоты является второстепенной задачей. Только крупноразмерные наземные цели. Как поняли?
— Вас понял, — ответил я, не повышая голоса. — Не допущу.
Выполняя приказ, я привел в боевую готовность карабин, включил и выключил лазерный резак, провел рукой по бляшкам ручных гранат на поясе. Гостинцы готовы. Милости просим, гости незваные. Приходите, повеселимся. Кто к нам с мечом, как говорится, тому сюрприз. Ждать пришлось долго. Угроза атаки постоянно откладывалась на пять-десять минут, о чем меня незамедлительно информировал старательный Ангел. Напряженное ожидание постепенно трансформировалось в тупое безразличие. Я уже не следил за сферой, полностью доверившись электронике. Тянулись часы, а вокруг ничего не происходило. Искусственная мускулатура «Кольчуги» заботливо поддерживала меня в вертикальном положении, не давая мышцам устать.
— Рядовой Ломакин, спать, — судя по шрифту текста и тембру голоса, приказ отдал штабной компьютер.
Бездушная кремнийорганическая дрянь. Как, спрашивается, можно спать в такой обстановке? Даже если бы я прямо сейчас оказался в теплой постели в безопасном месте, мне потребовалась бы пара часов и несколько стаканов водки, чтобы забыться. Компьютерам нельзя доверять командование людьми.
Что-то несильно кольнуло меня в плечо. Это Ангел ввел снотворное. Мое дыхание сразу стало ровным и редким, веки тяжело опустились, надежно и герметично скрыв от гаснущего сознания безжизненный пейзаж и цветные квадраты экранов. Мне стало немного стыдно за высший разум планеты. Впрочем, робота программировал другой человек, успокоил я себя, а человек, хоть и опосредованно, выполняющий волю другого человека — это норма. Мир неожиданно засиял сказочно не реальными красками. Я еще не заснул, но мне уже начал сниться сон. Будто иду я по парковой аллее. Рядом Тумана толкает коляску с упитанным улыбающимся всему свету карапузом. На плечах у меня сидит светловолосая девчоночка с голубыми глазками. Она с энтузиазмом трескает мороженое, время от времени, роняя сладкие капли мне на макушку. Карапуз, чье сходство со мной столь сильно, что даже немного обидно за свою индивидуальность, сосет здоровенную конфету и пускает карамельные слюни. Чтобы развеселить всех, я произношу монолог дельфиненка Димы из последнего мультсериала про бронзовых страусов. Дочь одобрительно и в то же время снисходительно хихикает. Жена улыбается, а я пытаюсь, как можно потешнее, слизнуть со своей щеки очередную каплю мороженого. Мне это удается, но я чувствую на языке не предвкушаемую сладость, а солоноватый вкус крови. Я поднимаю глаза и вижу белые ветви деревьев на фоне черного неба. Рядом — никого.
Мир пуст, а я одинок, свободен и мертв.
— К бою, — холодный голос штабного компьютера вернул меня к реальности.
Вокруг царила тьма. В плече остывала боль от укола, который меня разбудил. Сон длился почти девять часов.
Мышцы затекли, и при первом же движении я ощутил мучительную ломоту во всем теле. Пришлось замереть, ожидая, когда станет легче. Новый укол окончательно вернул меня в строй. Я закрыл глаза и полностью доверился «третьему глазу», стараясь пропитать сознание доступным ему пространством. Темнота обрабатывалась сложными фильтрами и предоставлялась мне в кастрированном, беззубом и безопасном виде. Все проверялось, подгонялось и сглаживалось и только потом транслировалось в мозг. Однако эти ухищрения удивительным образом не сужали восприятие, а, наоборот, расширяли его до пределов, недоступных обычным человеческим органам чувств.
Внимательно контролируя мою реакцию, «третий глаз» выбрал наилучший спектр пассивного восприятия. Применять любые сканирующие излучения после команды «к бою» и до команды «огонь» запрещалось, поэтому реальность вокруг меня полностью утратила краски и стала сиреневой, полупрозрачной и какой-то дряблой, словно черничное желе. Автоматически включился засадный режим. Я стал невидимым, неслышимым и совсем ничего не излучал. Как труп! Температура на поверхности скафандра в точности соответствовала температуре воздуха. Коэффициенты поглощения и отражения «Кольчуги» соответствовали таким же коэффициентам грунта. Единственное, что отделяло меня от окружающего праха, — это способность размышлять. «Интересно, откуда появятся „крупные наземные цели“? — думал я. — Телепортируются из параллельного пространства? Скорей всего, нет. Если бы они могли телепортироваться, то материализовались бы за нашими спинами и раскатали бы в лепешку штаб и основные позиции. Если бы враги могли совершать подобное, то они наверняка бы это уже сделали. Отсюда вывод: изменять точки доставки для них достаточно хлопотно. Следовательно, существует не так уж много районов концентрации ударных сил, откуда наползает на нашу планету всякая погань. Тогда почему мы, как дождевые черви, сидим по уши в земле, вместо того чтобы штурмовать опорные точки противника? Что мы ждем?»
Я начал мысленно составлять по этому поводу рапорт со своими соображениями, когда в поле зрения моего «третьего глаза» появился посторонний объект. Объект был малоразмерный и летающий, то есть меня его присутствие никоим образом не касалось. Ангел быстро исследовал цель и окрасил ее в нейтральный серый цвет.
Значит, это всего лишь птица. Наверное, голубь. Странно, я всегда думал, что по ночам голуби спят. Хотя во время войны и люди, и птицы меняют свои привычки.
Может быть, у голубя в парке, который еще вчера зеленел на этом месте, было гнездо с птенцами и сейчас он пытается отыскать свой дом и свою семью? У меня на глаза навернули слезы. С носа закапала соленая влага.
Настроение изменилось так быстро, что я не успел ни толком испугаться, ни оказать должного противодействия никчемным эмоциям. Я отложил карабин, поднял забрало «Кольчуги» и принялся тереть глаза тыльной стороной перчатки. Мне было очень грустно.
— Рядовой Ломакин, немедленно восстановите защиту, — громыхнул в ухе голос Леоненко.
— Там птенчики умерли, — всхлипнул я и, обессилев от горя, опустился на дно окопа.
Моя душа была переполнена жалостью к невинно убиенным живым существам. Я больше не хотел ни в кого стрелять, мне было глубоко противно оружие и любое военное снаряжение. Я ненавидел себя, «Кольчугу», карабин, гранаты и верховное главнокомандование, которое по своей идиотской прихоти заставляло меня убивать. Начальство я ненавидел настолько сильно, что готов был использовать против него «Кольчугу», карабин, гранаты, а также все, что только подвернется под руку.
— Какие птенчики? Вы с ума сошли! — капитан был потрясен до глубины души. — Немедленно прекратить истерику и восстановить защитный контур! Вы демаскируете передовую!
— Замочить на ночь в уксусе с водой пять-шесть голубей, — вклинился в разговор Ангел. — Поджарить и употребить с красным вином.
Краем глаза я заметил, как справа и слева от меня вдоль всей линии обороны поднялись из земли фигурки солдат. Они неуверенно топтались на месте и тянули вверх руки. Мне тоже захотелось присоединиться к ним и сделать все, чтобы эта ужасная бессмысленная война поскорее закончилась. Чтобы больше не гибли маленькие трогательные голубята. Нужно обязательно убедить Леоненко прекратить вооруженную борьбу, ибо все люди — братья.
— Капитан, давайте вместе восстановим чудесный зеленый парк, — предложил я. — Посадим деревья, проложим аллеи, сплетем гнезда и положим туда яйца.
— Что положим?
— Яйца… положим…
Леоненко нечленораздельно выругался, и мое плечо разодрала дикая боль. Я завертелся на месте. Огонь потек по жилам, добрался до сердца и взорвался, на секунду парализовав все мыслительные процессы. В голове прояснилось. Друзья и враги вернулись на свои законные места, однако боль покинула тело не сразу. Она уходила толчками в течение минуты.
— Внимание, противник применил психотронное оружие, — сообщил незнакомый мне голос. — Всем бойцам, которые не закрыты тактическими силовыми полями, немедленно доложить о самочувствии.
— Самочувствие хреновое, — послушно сообщил я и захлопнул лицевой щиток скафандра. — Что это была за инъекция?
— Представьтесь, — потребовал голос.
— Рядовой Ломакин. Солнечная Система.
На экранчике появилась лысая голова с маленькими колючими глазками, посаженными слишком близко к переносице. Как я успел прочитать, это был начальник противодействия. Чему именно он противодействовал, я прочитать не успел. Титул погас раньше, чем я полностью осознал его содержание. Впрочем, и так было понятно, что шишка знатная. Хотелось бы знать, кем он был до войны. Мне почему-то подумалось, что служил он на должности тихой, но авторитетной. Вроде директора зоопарка или заведующего домом культуры в преуспевающем райцентре.
— Антидот будет вводиться каждые пятнадцать минут, — сообщил начальник противодействия. — При первых признаках нервной неустойчивости немедленно информируйте непосредственного командира. Тогда спецсредство будет применено заранее. Система «Ангел» временно отключается, как не выдержавшая психотропную атаку. Кроме того, будьте осторожны со своими соседями. Пока в себя пришли только вы один.
От остальных докладов еще не поступило.
Меня передернуло. Каждые пятнадцать минут испытывать такую боль, которую я почувствовал только что?
Они там все с ума посходили! Ладно — один раз. Пока я не знал, что из себя представляет действие антидота, но сейчас-то я знаю. Пожалуй, лучше стать жалким хнычущим идиотом, чем сохранить рассудок такой ценой.
— Направление ожидаемой атаки изменено. — Лысая голова начальника противодействия затуманилась и завертелась на экране, в его голосе появились визгливые интонации. — Всем развернуться на сто восемьдесят градусов и немедленно открыть огонь!
Я развернулся. Приказ есть приказ, хотя и не понятно, почему его отдает не мой родной капитан Леоненко.
Не по уставу это. Не буду стрелять, пока не поступит подтверждение от капитана. Через телепатическую систему коммуникации я потребовал продублировать приказ об открытии огня по своим позициям. Мне никто не ответил, а между тем зеленые отметины на экране одна за другой меняли цвет, превращаясь в красные точки целеуказания. Слева и справа от меня полыхнули режущие глаз вспышки. Стреляли из карабинов. Били плазменными сгустками по скоплениям красных точек. На моем экране тоже появилось перекрестие прицела, и в мозгу настойчиво замигали пять пугающих букв: «Огонь». Мой карабин продолжал смотреть стволом в землю под ногами. Я не торопился исполнять дурацкий приказ. Пускай меня ждет трибунал или даже расстрел.
Я не хочу по чьей-то ошибке убить своего же товарища.
Перед моими глазами появилось перечисление грозящих мне статей уголовного кодекса и законов военного времени. У меня был неплохой выбор: от пожизненного заключения и принудительного участия в опасных медицинских экспериментах до тридцати лет на кометных рудниках в поясе Койпера. За что я обожаю нашу политическую систему, так это за возможность выбора.
Даже у самого распоследнего преступника всегда есть выбор способа, коим он сможет принести пользу Человечеству. Однако трибунал, расстрел и статьи всех на свете кодексов светили мне в далекой перспективе и не могли быть применены ко мне без участия человека, а вот приказ о болевом воздействии может отдать и штабной компьютер низшего уровня управления. В этой модели «Кольчуги» наверняка предусмотрена система физического воздействия, и сейчас мне будет очень больно. Чтобы не думать о плохом, я решил повнимательнее рассмотреть позиции, по которым мне, в соответствии с приказом, следовало, стрелять. Света от вспышек выстрелов оказалось вполне достаточно, чтобы перенастроить оптику. Я без труда различил суетящиеся фигурки солдат. Еще немного приблизив картинку, я разглядел нарукавные нашивки с цветастыми советскими гербами. Похоже, бойцам достались скафандры из старых запасов. Только кое-где виднелись синие всепланетарные эмблемы, и почти всегда они сочетались с офицерскими нашивками. Тем не менее, невзирая на знаки различия, все эти люди были отнесены «третьим глазом» к врагам.
Мои соседи справа и слева вели плотный огонь, и посланные ими сгустки плазмы расцветали огромными багровыми розами над головами наших солдат. При каждом взрыве защитные поля подергивались радужными переливами. Ответный огонь никто не вел. «Какого черта!» — мысленно выругался я.
Наших компьютерщиков за такую работу следует натянуть на самые большие и ребристые фаллоиммитаторы, какие только существуют в нашем лучшем из миров.
Противник творил в наших сетях все, что хочет! От вскипевшей во мне злости я хотел плюнуть себе под ноги, но вовремя вспомнил о закрытом лицевом щитке скафандра.
«Ладно, встречу какого-нибудь программиста, выскажу ему в лицо все, что думаю, — подумал я. — А лучше без лишних разговоров сразу дам ему в ухо. Пусть несет коллективную ответственность за собратьев по цеху».
Немного успокоившись, я сменил частоту приема сообщений. Вообще-то эту простейшую операцию я должен был сделать сразу после потери связи. Обычно за такими пустяками следит Ангел, но сейчас он отключен.
Неприятное упущение. Если даже специально тренированный разведчик, оставшись без кибернетической поддержки, становится беспомощен, как младенец, то что же будет со всеми остальными?
— …омакин! — голос Леоненко был еле слышен на фоне оглушительного шуршания помех. Откуда, спрашивается, взялись помехи на цифровом шифрованном канале?
— Здесь Ломакин, — радостно гаркнул я, пряча за демонстративной бодростью легкий стыд за свою несообразительность.
— Молодец, Ломакин. Хорошо, что вы живы и не стреляете. Доберитесь до своих соседей, настучите им по голове и прикажите прекратить огонь. У нас фатальный сбой системы, а из-за силовых полей мы не можем контролировать пространство в вашем направлении.
— Есть! — жизнерадостно ответил я и полез из траншеи. — Но до всех добраться не смогу.
— Приведите в чувство хоть одного и пошлите его дальше, по цепочке. Даю вам все полномочия.
Все-таки очень приятно, когда оказываешься прав.
И участие в опасных медицинских экспериментах откладывается на неопределенный срок, и самооценка повышается до небес. Опять же вся ответственность снова ложится на широкие плечи начальства. Никогда не думал, что короткий сеанс связи может сделать меня абсолютно счастливым человеком.
Первым делом я направился к бойцу, окопавшемуся справа от меня. Ни от кого не таясь, я шел в полный рост. Настоящих врагов поблизости не было. Даже те, кто был окрашен компьютером в красный цвет, не собирались в меня стрелять. Когда до соседнего окопа осталось метров десять, сработала система персонального опознавания, и у меня на экране появился портрет молодого человека. Очень молодого. Всего восемнадцать лет. Еще школьник. Фамилия — Смирнов, имя — Андрей. Рядовой.
— Смирнов! — позвал я и спрыгнул в окоп.
Он то ли не услышал, то ли не захотел услышать. Несовпадение диапазонов обмена исключалось, так как при малых расстояниях аппаратура переключается на другие каналы. Чаще всего ультразвуковой или оптический.
— Андрей Смирнов! — крикнул я и сопроводил свое обращение легким пинком по заднице.
Смирнов дернулся, но продолжил стрелять, даже не посмотрев в мою сторону. Я сменил тактику и похлопал солдата по плечу, решив, что если он и сейчас меня проигнорирует, то я отберу у него карабин и надеру паршивцу уши. Смирнов отодвинулся от меня и повысил темп стрельбы. Его карабин работал с сильной перегрузкой. Как бы не пришлось менять ствол. Неожиданно на наших позициях полыхнул мощный взрыв. Моему подопечному удалось пробить силовое поле и положить в разрыв несколько плазменных шаров. Три или четыре красные метки погасли, семь тревожно заморгали, обозначая раненых, нуждающихся в срочной помощи.
Снайпер, блин! Бой с врагом еще не начался, а мы уже понесли потери.
— Убей его, — прошипел Леоненко.
Я поднял свой карабин и нажал на курок. Ничего не произошло. В моей системе опознавания Смирнов все еще был «зеленым», так же как и я в его. Мы не могли стрелять друг в друга.
— Смирнов! Прекратить огонь! — Я снова толкнул солдата.
— Умри, проклятый робот! — Он развернулся и бросился на меня.
В его руке блеснул луч лазерного резака. Очень неприятно ощущать рядом с собой смерть, от которой не может защитить никакая «Кольчуга». Еще неприятнее убивать человека. Мне повезло — я был готов к нападению и оказался на полсекунды быстрее, чем противник.
Смирнов упал на колени. Добивая, я нанес ему еще один удар в область сердца и выключил свое лезвие. По моим расчетам, персональный телепорт должен был сработать сразу. Прямо сейчас нужно переместить голову несчастного Андрея в госпиталь, чтобы полностью сохранить его мозг. Я ведь специально бил в сердце, чтобы потом было легче воскресить этого человека.
— Почему его голова еще здесь? — озадаченно пробормотал я.
— Наши системы персональной телепортации больше не работают, — огорошил меня Леоненко. — Уничтожена центральная коммуникационная станция. Оставайтесь на месте, — приказал он. — Сейчас я решаю вопрос о вашей эвакуации.
Ноги стали ватными. Мне пришлось выползти из окопа и лечь на бруствер. Я не хотел убивать Смирнова.
Я думал, что его непременно спасут, поэтому совершенно спокойно наносил смертельную рану. Проклятая война! Я ведь узнал его голос. Вне всяких сомнений, это он требовал на складе экзоскелет, и именно его я хотел прикончить на поле боя. Кто знал, что именно так и получится, что жизнь беспрекословно исполнит мое шутливое желание?
Я поднял голову. Вокруг ничего не изменилось. Солдат из соседнего окопа продолжал вести огонь по нашим позициям. Ущерба от него не было никакого, поскольку он не использовал «шило», которого нам не выдали, а тупо лупил плазменными шарами по силовым панелям.
С таким же эффектом он мог бы кидаться теннисными мячиками. Правда, стрелял он строго в одну точку, и очень скоро силовое поле перестало мягко переливаться всеми цветами радуги, а посерело, не в силах больше компенсировать мощный поток энергии. Еще несколько выстрелов, и панель придется менять. Это займет секунд десять. Вполне достаточно, чтобы лишить десяток матерей их сыновей. Я вскинул карабин и вхолостую щелкнул курком. Моя система опознавания продолжала считать этого дурака своим, а отключить ее я не мог.
Опять придется резать человека, как свинью. Не хочется. Короткая и не очень яркая вспышка положила конец сомнениям. «Третий глаз» доложил о гибели стрелка.
Какая странная война. Свои стреляют по своим. Навалилась усталость. Хотелось, чтобы все это поскорее закончилось.
— Ломакин, — послышался в наушниках вкрадчивый голос Леоненко. — Это вы?
— Я, конечно. Кто же еще?
— Я пока не могу вас эвакуировать. Нам нужны данные с ваших датчиков. Не могли бы вы встать?
— Вас понял.
Я выпрямился и осмотрелся. В окружающем пейзаже появилось кое-что новенькое. На руинах жилого дома в ста метрах от меня проявился призрачный купол мегадеструктора. Он беспрестанно мерцал. То на пару секунд исчезал, то становился полупрозрачным и зыбким, то с невозможной реальностью прочерчивался на фоне черного неба. Похоже, что-то не ладилось с маскировкой. Я скосил глаза на индикатор трафика. Информация с датчиков моего скафандра широким потоком текла в штаб. От созерцания непрерывно меняющихся цифр меня отвлек шорох в наушниках. Поначалу совсем тихий. На грани восприятия. Спустя минуту шорох усилился. Я завертел головой в поисках источника звука.
Что-то случилось. Силовые поля над нашими позициями побелели и покрылись синими извилистыми зигзагами. Раздался резкий электрический треск, и яркий свет залил передовую. Мир стал черно-белым и очень контрастным. Картинка напомнила мне восход Солнца на Луне. Те же длинные шипы угольно-черных теней и клинья ослепительно белого света. «Третий глаз» зафиксировал, что наши войска несут потери, но не смог определить направление, откуда наносится удар. Метки, отмечающие живых людей, гасли одна за другой. С ума сойти! Силовые поля рвались в лохмотья, солдаты падали замертво.
Мегадеструктор бессильно крутился на месте, наводясь то на одну, то на другую точку совершенно пустого небосвода. Системы противовоздушной обороны плели в небе замысловатую сеть из паутины термических лучей и разрывов аннигиляционных ракет, словно точно знали, кого они ловят. Далеко за передовыми укреплениями, где-то в районе Комсомольской площади, неторопливо вспух огромный черный гриб. Померкли и рассыпались последние силовые панели. Люди растерянно застыли на месте. Некоторые подняли оружие, некоторые приготовили гранаты, но никто не знал, что делать.
Заминка длилась не более половины секунды, после чего всех накрыла багровая стена мощного взрыва.
Я ощутил себя лежащим на земле. Все тело разрывалось от непереносимой боли. Скрюченными пальцами я пытался сорвать раскаленную защитную панель с груди, но она не поддавалась. Пахло паленой шерстью и жженой костью. Уже ничего не соображая, я молил «Кольчугу» освободить меня от обжигающих объятий, но мыслеуправление не работало. Внезапно боль ослабела и кровь, мгновение назад переполнявшая мой рот и бурлившая в нос, куда-то пропала. Словно по волшебству наступил день.
Я не знал, сколько времени пролежал без сознания.
Вся электроника «Кольчуги» вышла из строя, и определить, который сейчас час, было невозможно. Когда я очнулся, передо мной моргали желтым и зеленым четыре куска расколотого виртуального экрана. Диагностика выдавала фатальную ошибку, а сквозь дыру над левым глазом в шлем сыпалась тонкая струйка сухой серой земли, больше похожей на пепел, чем на вечно сырую ленинградскую почву. Я попытался встать. Не получилось. Шарниры скафандра заклинило. С огромным трудом мне удалось выбраться из затвердевшей оболочки.
На мне осталось только термобелье, украшенное кружевом телеметрических датчиков. Карабина нигде не было, гранаты намертво вплавились в пояс «Кольчуги».
Я не стал их выковыривать, обоснованно опасаясь, что поврежденные взрыватели могут самопроизвольно активироваться. Разворошив остатки боевого снаряжения, я отыскал лазерный резак. Мне неприятно было держать его в руках. На лазерном лезвии, конечно же, не осталось следов крови, да и моя совесть была кристально чиста, однако никакие рассуждения не отменяли главного — этим оружием мною был убит человек.
Я сунул проклятый резак в карман, который чересчур предусмотрительный модельер разместил на кальсонах.
Нужно идти.
Передо мной расстилался воистину лунный пейзаж. Только пронзительная голубизна неба слегка портила общее впечатление, а в остальном сходство было абсолютным. Даже фасадные стены домов, кое-где чудом уцелевшие, напоминали обвалившиеся границы лунных цирков. Я решил двинуться в сторону взорванного мегадеструктора. Если будет спасательная операция, то спасатели в первую очередь доберутся до крупных ориентиров.
— Руки вверх! — вкрадчиво сказал кто-то рядом со мной.
Я послушно положил ладони на затылок, с интересом озираясь по сторонам. Вокруг по-прежнему никого не было. «Отличная маскировка, — восхитился я. — Ни малейшего мерцания».
— Представьтесь, — приказал все тот же голос.
На этот раз мне показалось, что я различил легкое дрожание воздуха рядом с собой. Оптическая невидимость у ребят на пять баллов. Где они такую достали?
С каких-нибудь старых советских складов? Сейчас такую прелесть уже не делают.
— Рядовой Ломакин.
— Руки за спину, рядовой.
Я снова выполнил приказ. На моих запястьях защелкнулись наручники. Я хотел возмутиться, но быстро передумал. Глупо спорить с человеком, который гораздо лучше меня знает текущую обстановку. Наверняка для тех, кого они собирают на поле боя, существует какой-то карантин. Проверка просто необходима, если применялось психотронное оружие. Ведь совершенно неизвестно, кто свихнулся, а кто нет. Может быть, это только сейчас я вполне правдоподобно изображаю рядового Ломакина, а к вечеру превращусь в боевого зомби и отправлюсь в самый главный штаб нарезать ломтями верховное командование.
— Иди по направлению от солнца, рядовой. Когда спросят, кто тебя взял в плен, то не забудь мое имя. Капрал Лоренц.
Я почувствовал сильный толчок в плечо. Рядом кто-то захохотал. Капрал? На Земле нет ни воинского, ни гражданского звания капрал.
— Шевели ляжками, лузер!
Еще один болезненный пинок под зад. М-да, кажется, теперь на Земле есть такое звание. Все ясно. Как же мало мы про них знаем. Меня сбило с толку его прекрасное произношение. Я почему-то был уверен, что оккупанты не могут говорить по-русски. Во всяком случае, чисто и без акцента.
