Сказать, что Макси Ханикотт человек нервный, это, считай, ничего не сказать. Каждое утро этот чувак встает с постели и проверяет, нет ли в его ботинках жучков, да не каких-то там ползуще-пресмыкающихся, а типа, как он воображает, тех, что оставляют, пока он спит, минобороны, ЦРУ и это проклятое УПЛА. Этот сукин кот садится завтракать – и копается в упаковке с хлопьями, убеждаясь, что на дно ее не приладили микрофон. В один прекрасный день он будет шагать по Закатному бульвару или по Вентуре, сзади какая-нибудь машина бабахнет выхлопом, и м-р Макси Ханикотт наложит в штаны, а потом упадет замертво от сердечного приступа. Так оно и будет, такой же верняк, как и то, что от свиней рождаются поросятки, такой или не менее театральный конец предрекают этому тщедушному человечку его друзья (такие, какие есть), зовущие его Джеком-Параноиком. Никто уже не помнит в точности, почему его стали звать Джеком, хотя параноидальная часть прозвища сомнений не вызовет у любого, кто проведет в компании этого сукиного кота минут пятнадцать подряд. Так вот, вы подумаете, мол, лучше б ему держаться подальше от всякой таинственной дури и сомнительных сделок с нечистоплотными людишками. И будете, однако, не правы. Вот, к примеру, нынче вечером сидит Макси в ночном клубе «Виски-До-Упаду», стараясь, чтоб его расслышали за хреновеньким кислотным роком в помещении, где сотня обкуренных обалдуев орут все разом. Напротив него Чарли Шесть Банок сворачивает косячок с прима-дурью, только что прибывшей из Панамы. Чарли Шесть Банок – хороший пример того, в какой компании ошивается Макси Ханикотт. Чарли этот отмотал семь лет в тюрьме Фолсома за ограбление и незаконное хранение оружия. Уверяет, будто не делал этого, а что еще он сказать может?

Макси перегнулся через стол и не то чтобы кричит, но не похоже, что самого себя слышит сквозь шум. Он и говорит:

– Бзднуть я два раза хотел на то, сколько эта хрень стоит, чел, потому как я ее в руки не возьму – ни по любви, ни за деньги.

– Не надо так, – говорит Чарли Шесть Банок. – Я считал тебя своим парнем, так? Я считал, что мы повязаны и ты парень, к кому я мог бы обратиться, когда больше мне рыпаться некуда, так?

– Знаешь, нет, – отвечает Макси. – Не в этот раз. В этот раз придется тебе кого другого найти. Я в это дело не вкладываюсь. Даже смотреть на это не хочу.

А речь, значит, идет о небольшой нефритовой статуэтке, которую Чарли Шесть Банок привез на прошлой неделе из Невады. Между ними на столе коричневатый бумажный пакет, а в пакете эта самая статуэтка. Пакет свернут сверху, вроде как масляными пятнами покрыт, будто в нем обжаренные куски курицы держали или пончики до того, как статуэтку упрятать. Чарли, тот зовет ее идолом, несет, будто вырезали ее апачи либо инки, или другую хрень в том же духе. Насколько Макси соображает, сварганили ее в прошлом месяце в Тихуане, если не в какой-нибудь буддистской лавке на Магдалена-стрит. Резавший фигурку, кем бы он ни был, должно быть, проделал самый головокружительный улет на ковре-самолете с тех пор, как Альберт Хофман, случайно хватив дури, проехался на велосипеде в 1943 году. Величиной эта штука в пакете была с кулак Макси, и когда Чарли вытащил ее из пакета и показал ему, то у Макси враз живот подвело и мурашки по рукам побежали.

– Йо, чел, не дрейфь, – восклицает Чарли Шесть Банок и такие искры из глаз пускает, что для греческой трагедии сгодились бы, или косячок засмолить. – Сорок восемь часов, идет? Черт, может, и еще меньше. Только пока Турок не вернется с этой хрени в Каталине и мне не надо будет нервы мотать, что хату мою обыщут, прежде чем я эту штуку сбуду с рук, о'кей? Полицня обыщет хату, найдет это – и тогда ни у кого дня зарплаты не будет.

– За каким чертом сдалась полицне эта хрень? – спрашивает Макси, глядя на обмасленный пакет еще смурнее, чем раньше. – Ты спер ее?

– Если б спер, так сразу б тебе сказал.

– Тогда на кой она полицне нужна?

Чарли Шесть Банок во все легкие затягивается панамской дурью и смотрит, сощурившись, сквозь дымку на Макси.

– Полицне она на хрен не нужна, – говорит Чарли, пуская дым из ноздрей что китайский дракон. – Я на всякий случай говорю, вот и все. Чего судьбу испытывать?

– Знаешь, мне это не нравится, – сообщает ему Макси Ханикотт.

– А я и не прошу, чел, чтоб тебе нравилось.

– А на кой Турку нужна такая штука?

– Иисусе, Джек, что Турку нужно, что нет – не моего ума дело, и уж наверняка, черт побери, тебя не касается вовсе. Одна ночка, по крайности, две, и ты имеешь пять процентов с моего куска просто за то, что посидишь нянькой при бумажном пакете. И только не говори мне, что тебе этот кусок в горло не полезет. Я тебя знаю, и мне получше известно.

– Пакет как раз мне нерв не чешет, – говорит Макси (сам Джек-Параноик!), кто клянется, что это инопланетяне, стакнувшись с мафией, Бильдербергским клубом и «РЭНД Корпорейшн», подстроили убийство Джека и Бобби Кеннеди. Этот чувак часами будет талдычить, как воду фторировать, как сигареты фильтровать, про то, что искусственные подсластители есть заговор баварских иллюминатов с целью умиротворения масс. В том смысле, что у этого чувака есть страсть к полетам воображения.

– Чел, про тебя в книгах надо рассказывать, – говорит Чарли Шесть Банок. – Может, утихомиришься чуток и кончишь на меня бочку катить, а? – Берет он еще щепотку, головой крутит, а потом протягивает косячок Макси. Тут так: обычно Макси рад в улет уйти с такими, как Чарли Шесть Банок, – да вот именно в этот момент он, понимаешь, думает, что было бы лучше постараться сохранить голову ясной. Вот и говорит: нет, мол, спасибочки – и опять спрашивает, откуда взялась эта штуковина в пакете. Не то чтобы ему на самом деле узнать хочется, заметьте, или надеется хоть сколько-нибудь честный ответ получить, а просто Макси представляется, будто он об этом вполне достаточно пробухтел, что Чарли уж должен бы всякую надежду потерять и отправиться поискать кого другого для уговоров.

– Я ж тебе сказал, – говорит Чарли, – ее какие-то индейцы сделали. Ты слышал когда про «партию Доннера»? Народ из нее застрял в горах и вынужден был друг друга есть, чтоб не замерзнуть до смерти.

– Ага, чел, – отвечает Макси, – слышал я про ненормальную «партию Доннера». Кто ж, дрючь-её, не слышал про ненормальную «партию Доннера»? – И садится за столик, и достает из полупустой пачки в нагрудном кармане сигаретину без фильтра.

– О'кей, так вот, чудак, у кого я приобрел этот небольшой предмет искусства. – И Чарли кивает на пакет. – Чудак этот – профессор из Солт-Лейк-Сити, того мормонского Университета Бригама Янга препод, и он уверяет, что эта штуковина принадлежала одному из выживших из «партии Доннера», кого не съели, зато сам он человечиной питался. Профессор рассказал мне, что малый тот…

– Как его звали?

– Кого? Чувака-мормона?

– Нет, чел. Того из «партии Доннера».

– Дрючь-ее, мне-то откуда знать? – говорит Чарли Шесть Банок и делает еще затяжку. – Кому какая разница, как того малого звали, чел? Ты слушать хочешь или нет?

Макси Ханикотт постукивает себе сигаретиной по тыльной стороне левой ладони, потом закуривает ее. Его передергивает, и он пялится на эту телку у барной стойки, потому как ему кажется, будто она здорово похожа на Грейс Слик, пусть сам и не выносит эту дрюченую музыку хиппи.

– Я б не спрашивал, если б не слушал, – говорит он.

И тут Чарли Шесть Банок реально громко щелкает пальцами, так что Макси подскакивает.

– Звали его Брин. Патрик Брин.

– Кого звали Патрик Брин? Профессора?

– Нет, чел. Людоеда. Как тот малый из Бригама Янга рассказывал, Брин сказал, что нашел эту штуку. – И Чарли опять кивает на бумажный пакет. – В горах, и эта вот штуковина предупредила Брина: если станут они есть мертвечину, если превозмогут тошноту и понос, то, может, и не все помрут с голоду и не замерзнут до смерти в ста милях от цивилизации и безо всякой надежды на спасателей до самой весны. Не то индейский фетиш, не то языческий идол, не то другая какая хрень, не знаю точно, и отчаявшиеся люди, ну, сам сообрази, они все просто искали хоть какого оправдания, чтоб не дать мясу пропасть. А тут – блеск! прекрасно! – спишем все на голоса из этой штуковины. Рацуха, чел, – и Чарли Шесть Банок постучал себя пальцем по лбу.

– А как она профессору в руки попала?

– Без понятия, чел. Он не говорил, я не спрашивал.

– И зачем же она Турку? – опять спросил Макси.

– Слушай, нужна она не Турку. А тому сукиному коту из Австралии, так? Так ты собираешься подержать ее для меня или как? Сделаешь – отвалю тебе семь процентов.

– Не хочется мне вляпаться с этим сглазом апачей в кучу навоза, – признается ему Макси Ханикотт и глубоко затягивается своей сигаретиной, потом зырит на часы, типа, мол, ему надо бы в другом каком месте быть, хотя ясней ясного, что нигде его не ждут. – Не нравится мне, как эта штука выглядит.

– А-а, так и быть, сжалюсь, – вздыхает Чарли Шесть Банок. Слюнявит большой палец с указательным, гасит косячок и сует его в жестянку из-под нюхательного табака. – Всегда знал, что ты псих, чел, психованный, дрючь-твою, Джек Параноик, полоумней собаки, какую машина переехала, только никогда не держал тебя за суеверного. Никогда б не указал на тебя как на шизика, кто из-за сказки про привидение отвернется от шальных денег, предоставив мне, дрючь-её, вот так на ветру болтаться.

– Чарли, ничегошеньки личного!

– Как бы не так! – огрызается Чарли, вовсе не пытаясь скрыть своего недовольства. – Только не рассчитывай, что до Турка не дойдет, как был у тебя шанс руку протянуть, а ты ничего не сделал, хорошо?

– Справедливо говоришь, – говорит Макси Ханикотт, хотя вовсе не считает слова Чарли справедливыми, велика вероятность, что он может оказаться в заднице, попав Турку под горячую руку, если не пожелает поиграться в няньки с зеленой уродиной Чарли Шесть Банок.

– Сколько у тебя времени есть? – выясняет Чарли. – Мне нужно несколько звонков сделать, чел, попробовать найти кого, кто не такой зассыха.

– По моим часам сейчас семь пятнадцать, – сообщает ему Макси, – но они отстают немного из-за всего этого избыточного электромагнетизма НАСА или еще из-за чего.

– Шел бы ты со своими дрючеными часами! – фыркает Чарли Шесть Банок, берет свой замасленный коричневатый пакет и оставляет Макси Ханикотта одного за столиком. И Макси изо всех сил старается испытать облегчение. Сидит, курит одну сигаретину за другой и пялится на телку, внешность которой и вполовину не напоминает Грейс Слик, как ему по первости показалось. Он выпьет несколько банок пива, послоняется возле оркестра, потом отправится назад в Силвер-Лейк, в клетушку о две комнатушки, которую он называл своим домом. А где-то перед рассветом этому сукиному коту предстояло проснуться от самого дурного сна, какой он только видел с самого детства. Проснуться пришлось, потому как оказалось, что он обоссал простыни. Он врубит радио на полную громкость и сядет у окна на кухоньке, станет курить и пить прямо из теплой бутылки розовую ирландскую бурду, следя за тем, как восходит солнце. Будет сидеть так, изо всех сил стараясь не думать ни о дрюченой уродине Чарли Шесть Банок, ни о снежных бурях, ни о суровом январском ветре, завывающем по перевалам высоко в горах.