Два года прошло с тех пор, как Елена вернулась из Сталинграда. Изменилось многое, в том числе, и она сама. Ее замкнутость, неулыбчивость можно было как-то понять, но как объяснить стремление помочь каждому, даже малознакомому человеку? Почему она не могла сказать неправду, даже тогда, когда это было не в ее пользу? Что двигало ею, когда она жалела даже пьяницу? А их после войны было очень много.

Ей жалко было даже тех, кто совсем недавно сделал ей что-то плохое.

Можно предполагать самое невероятное, но главным, наверное, было то, что ее так воспитали. Никакие невзгоды и беды не могли изменить натуру, сформированную добротой и лаской. Порой, наблюдая за ней со стороны, можно было увидеть в ее глазах одновременно и грусть, и любовь к людям. Наверное, это действительно передается с молоком матери…

Какими же нужно было быть, чтобы за эти трудные годы не стать зверем, а еще больше полюбить людей, понимать их тяготы, чтобы последний кусок хлеба, пусть даже с пылью и песком, отдавать соседям, которым было очень голодно без кормильца, не вернувшегося с фронта? Елена не задумывалась над этим, она просто жила так, как жили ее мама, бабушка и другие родственники.

При этом она оказалась замкнутой в пространстве, стенами которого был двор их дома. Ведь ей нельзя было показываться открыто на улице – всех сбежавших из Сталинграда девчонок разыскивали соответствующие органы…

Некоторые соседи знали, что Елена вернулась из Сталинграда, где сильно пострадала, и что сейчас ее лечит бабушка, которую все уважали. Вот и участковый милиционер относился к ней с благодарностью. Он конечно же знал о Елене, и ему было искренне жаль ее. Как уберечь девушку от недобрых глаз и языков? Самое верное – выдать ее замуж, сменить фамилию. Но Лена до сих пор надеялась, что вернется Николай, на которого «похоронка» так и не пришла, он числился в «пропавших без вести»…

Несколько раз в неделю Елена бегала к его матери – тете Стеше, – у которой с войны не вернулись оба сына. Старший был летчиком, и «похоронку» на него получили в начале 1942 года, как только его сбили в одном из боев. А вот о Николае долго не было никаких вестей, только в конце 1943 года пришло сообщение, что он пропал без вести. Но ведь не погиб! Поэтому семья все-таки жила какими-то надеждами на возвращение сына. Такая же мысль теплилась и в душе жила Елены, несмотря на рассказ однополчанина Коли. «Он ведь не был сам в том подвале», – думала она.

В очередной раз пришла девушка к родителям Николая. Те выставили на стол сухие пряники и крупные куски сахара – их раскалывали специальными щипцами.

– Новостей нет? – с надеждой спросила Елена.

– Нет… – односложно ответил отец Николая.

– Ничего, – быстро проговорила Лена, пытаясь разрядить остановку, – на войне всякое бывает. Слышали, вчера вернулся сын Гришиных? Он был в плену. После освобождения их направили куда-то под Мурманск на восстановление завода. А потом – в Краснодарский край строить коровники. Им не разрешали писать письма домой до выяснения каких-то обстоятельств. Может быть, и Николай где-то работает?

– Не будь наивной! – с горечью и каким-то раздражением проговорил муж тети Стеши, воевавший еще в Гражданскую. – Нечего зря бередить душу…

– Зачем вы так? – с укором в голосе спросила Елена.

– Затем, что годы уходят. Тебя, кстати, это тоже касается… Вот что, дочка. Меняй-ка фамилию, а то не сносишь головы. Говорят, ты в субботу отказала Василию с Социалистической улицы? Зря. Душа у парня хорошая… И не думай о нас. Мы уже свое отжили.

– Что ты говоришь, отец? – с надрывом в голосе произнесла тетя Стеша. – У нее своя голова на плечах.

– Так можно без нее остаться! – отрезал муж. – Сама же только вчера рассказывала про Марию, которая жила на Первой Перевозной. Она тоже сбежала из Сталинграда… Так ей даже не дали вещи собрать, и в «воронок» запихивали, как бандита! Одному богу известно, что с ней станется…

Прошло еще несколько месяцев, а потом Елену случайно увидел военнослужащий с передвижной радиостанции. Вскоре он посватался к ней…

Лена жила в эти дни в состоянии постоянного возбуждения – ее нервы были напряжены и взвинчены. Каждую ночь во сне ей являлся Николай. Стоило только погасить керосиновую лампу, как ее каморка наполнялась страшными отсветами, которые не исчезали, даже когда девушка закрывала глаза. По утрам она с трудом передвигала ноги, потому что вздремнуть удавалось лишь час-другой после рассвета.

– Ничего! – решительно отметала ее страхи баба Дуся. – Забеременеешь, родишь, и – куда что денется!

Жених (его звали Михаилом) тоже заметил, что с Леной происходит что-то неладное.

– Это что же с моей невестой делается? Да ней лица нет! – жаловался он бабе Дусе.

– Ты пойми, – ласково втолковывала ему старуха, – сердечко-то у девушки не железное… Замуж в нашем роду выходят один раз в жизни…

Свадьба прошла тихо, не привлекая внимания людей, хотя венчались они прилюдно, в Покровах. Елена и впрямь успокоилась, потому как их союз был скреплен церковью. Да и баба Дуся с уверенностью заявила, что Михаил должен быть хорошим мужем, потому что он с восьми лет остался сиротой, и семейный очаг будет для него благом.

Но все получилось совсем не так…