Глава 4
Ох, нужен нам берег турецкий
В гостях хорошо, а дома лучше.
Марко Поло
В Домодедово меня и Антона отвез другой заместитель Рэмбо, большой и добродушный парень Костя.
– Приехали, хлопцы, – сказал он, когда «Мерседес» наш остановился на стоянке. – Пистолет лучше бы внутрь не тащить. Или ты, Пат, собираешься идти с ним через таможню?
А я, честно говоря, совершенно забыл про «игрушку» под мышкой.
– Не собираюсь, – признался я. – Заберешь его?
– А то, – Костя широко ухмыльнулся.
Он положил пистолет и кобуру в бардачок, мы выбрались из автомобиля и зашагали к аэровокзалу.
Время подходило к одиннадцати ночи, но жизнь тут кипела вовсю.
– Чего делать будем? – немного растерянно спросил Антон, до сих пор, похоже, не отошедший от шока.
– Как что? – делано удивился я. – Лечить нервы самым приятным способом.
«Кабинет невропатолога» мы отыскали довольно быстро – небольшой, уютный и с барменом, жутко похожим на Джета Ли.
– Привет, служивый, – сказал я ему. – Что у тебя есть выпить?
– А все что хотите, – ответил мне «Джет Ли» с рязанским акцентом. – Можно в чистом виде, можно коктейль. Ну а ежели закусить пожелаете – сэндвичи имеются со всякой снедью.
Костя сказал, что он на работе, и взял сок. Бартоломью, парень простой, фактически пролетарий умственного труда, выбрал сто граммов водки. Ну а я решил попижонить и заказал «Мохито».
– Только не с барбадосским ромом! – предупредил я бармена. – Он сам по себе сладковатый, а вместе с остальным и вовсе компот получится. С кубинским или пуэрториканским.
«Джет Ли» посмотрел на меня с уважением.
Мы сели в углу, и когда бармен принес напитки, я поднял бокал и торжественно провозгласил:
– Ну, за успех нашего безнадежного дела!
– Скажешь тоже, – пробурчал Антон, мы чокнулись и выпили.
– Кстати, а что там такое? – спросил Костя, указав на мой стакан. – Я в коктейлях не очень разбираюсь.
– Листья мяты, белый ром, сок лайма, содовая, сахар, лед, – перечислил я.
– Ну, надо же, – сказал Бартоломью без обычной своей экспрессии, а затем добавил почти мрачно: – Извращение это все. Все эти виски, коньяки, ромы и прочие текилы – просто самогон.
– Ну не скажи! – Я краем глаза заметил, что за соседний столик кто-то сел. – Самогон из сахарной патоки, который чернокожие на Карибах гнали еще триста лет назад, называется «тафия», и это пойло ты вряд ли бы взял в рот. То, что хлестали всякие пираты типа Джона Сильвера или Джека Воробья, было чуток получше и именовалось «акуардиенте», что по-испански означает «огненная вода». А современный ром очищают не хуже, чем ту же водку, и способ его производства придумал Факундо Бакарди, объявившийся на Кубе в середине девятнадцатого века…
Костя хмыкнул и поаплодировал мне, а Антон посмотрел на стопку с водкой без прежнего воодушевления.
– Браво, – сказали из-за соседнего столика низким женским голосом. – Вы во всем так же хорошо разбираетесь?
– Во многом, – сказал я и повернул голову.
Сидевшей по соседству с нами дамочке было лет тридцать, и она вполне могла сниматься в рекламе – там, где требуется показать идеал зрелой красоты. Темные густые волосы, безупречная кожа, синие глаза, и в каждом движении, взмахе ресниц – осознание собственной привлекательности.
Настоящая опытная львица, рядом с которой та же Даша показалась бы наивным котеночком.
– Ах, не подскажете ли тогда мне, какой напиток выбрать? Я боюсь летать, – призналась она с хорошо сыгранным смущением. – И хотела бы немножко приглушить страх.
– Если говорить о роме, то возьмите «Бакарди сто пятьдесят один», – сказал я. – Правда, в нем семьдесят пять градусов, и с ног он сшибает, что лошадиное копыто. Но зато о страхе точно забудете. А если хотите чего помягче, то выберите янтарный ром «Эклипс», который разливают на Барбадосе. Клянусь чем угодно, вам понравится.
О том, что и тот, и другой стоят немало, я упоминать не стал – по дамочке видно, что она способна купить весь этот кабак, а летит наверняка в Англию, в гости к Роме Абрамовичу.
Синеглазая красотка улыбнулась, но тут в разговор вмешался Бартоломью.
– Ух ты! – воскликнул он и вскочил, едва не опрокинув стул. – Не слушайте вы его!
Через мгновение он оказался за столом нашей соседки и принялся что-то ей горячо объяснять, тыча рукой в сторону стойки бара. Дамочка сохранила улыбку на лице, но видно было, что это далось ей с трудом.
– Как думаешь, есть у него шансы? – спросил Костя шепотом, нагнувшись ко мне.
– Никаких, – так же негромко ответил я.
Наш Антон считает себя ловеласом, и я не спешу его разочаровывать.
Он будет виться вокруг этой фифы, набиваться на знакомство, всеми силами показывать, какой он клевый чувак и как с ним здорово. То бишь делать то, чего делать ни в коем случае нельзя, если ты и вправду хочешь довести общение до упражнений в постели.
Если я когда-нибудь перейду от практики к теории, соберусь с мыслями и напишу книгу «Александр Патриарших. «Мои методы съема», то на первой странице будет красоваться известное тысячи лет изречение «запретный плод сладок», дополненное моими комментариями.
Нельзя сразу дать женщине понять, что ты весь ее и готов на все ради нее.
Холодное равнодушие и даже небольшое хамство – лучший вариант.
– Но не будем ему мешать, – добавил я, после чего сходил к стойке и взял сотку темного «Бакарди».
Синеглазая красотка оказалась крепкой и выдерживала щенячий напор Бартоломью целых пятнадцать минут.
– Спасибо за компанию, но мне пора, – сказала она на шестнадцатой и поднялась из-за стола. – Всего вам хорошего…
– Если захотите узнать побольше о роме, да и о других вещах… позвоните мне, – лениво произнес я, вытаскивая из кармана визитку, – через пару недель. Я как раз вернусь в Россию.
«И восстановлю симку, сгинувшую вместе с телефоном», – добавил я мысленно.
Дамочка взяла мою визитку, загадочно улыбнулась и была такова.
– Ну, Пат, как ты это делаешь? – пробормотал помрачневший Антон. – Почему на тебя они прямо бросаются, а на меня нет? Ведь я молодой, симпатичный, умный и разговорчивый!
– Учись, сынок, пока я жив, – прошамкал я тоном глубоко маразматического папаши, поучающего дебильное чадо. – Тут главное – тонкость и умение, а не напор. Кхе-кхе-кхе.
Бартоломью кинул на меня расстроенный взгляд, но тут же махнул рукой – злиться и обижаться он просто не умеет. Мы взяли по сто коньячку, и Антон обрушил на нас эмоциональный рассказ о последнем своем хобби – настольных военных играх типа «Вархаммер 40000».
Худред у нас мужчина увлекающийся, но не особенно терпеливый, поэтому очередной «страсти всей его жизни» хватает максимум на полгода: коллекционирование курительных трубок, авиамоделизм, клуб любителей бега, народные танцы, трансперсональная медитация.
И вот теперь – фигурки солдатиков и всяческой военной техники, которые нужно покупать за приличные деньги, склеивать, раскрашивать, а затем играть по серьезным правилам.
На мой взгляд – полнейшая муть.
Попытки заткнуть Антону фонтан ни к чему не привели, и уши мои начали понемногу вянуть. Но тут спасительным звонком на перемену заиграл телефон в кармане Кости.
– О, Рэмбо, – сказал тот. – Похоже, он прибыл.
– А, что? – заморгал сбившийся Бартоломью.
– А то, что хватит болтать! – посоветовал я.
Костя пообщался с начальством, а через пять минут оно собственной персоной объявилось в баре. Завидев Витю в компании парочки крепких ребят, наш «Джет Ли» сильно занервничал. Похоже, он решил, что в его заведении забили стрелку две банды московских братков.
Здоровяк Костя, немаленький Бартоломью, ну и я под метр девяносто ростом…
А теперь еще трое, и главный по виду – типичный наемный убивец из американского боевика.
– Всё пьете? – неодобрительно заметил Рэмбо, усаживаясь за наш столик и выкладывая на него черный кейс.
Сопровождающие кивнули Косте и расположились за соседним.
– Лечим нервы, – пояснил я. – Мы натуры творческие, психика у нас хрупкая, ранимая.
– Знаю я эту психику, мать вашу. – Щелкнули два замочка, и крышка кейса поднялась. – Творческие натуры. Нажраться, потрахаться да бабла на халяву срубить – вот и вся тонкость.
Я подумал, не сыграть ли оскорбленную невинность, но решил, что не стоит.
– Это тебе, – Рэмбо вытащил из кейса большой конверт из плотной синей бумаги и вручил его мне. – А это тебе, – второй такой же конверт оказался в руках у Антона.
Внутри обнаружился загранпаспорт гражданина Российской Федерации Александра Петровича Романова с моей фотографией и свежей шенгенской визой на два месяца, кредитка «Виза Голд» на того же Романова, тонкая пачка сотенных евробумажек, а также распечатка электронного авиабилета.
– Ну надо же! – воскликнул Бартоломью, которому достался такой же набор. – Это что, я теперь Соловец Антон Игоревич тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения?
– Да, – буркнул Витя. – Только орать об этом на весь аэропорт не надо. Свои документы отдадите мне, получите по возвращении. Вот еще вам… – он извлек из кейса два новеньких сотовых телефона. – Номера защищены от прослушивания, тариф с безлимитом, чтобы могли звонить и в Россию, и по Европе. В телефонные книжки забиты номера наших людей в Польше и окрестностях, а также все московские. Старые мобилы отдайте мне.
От «Сименса», купленного только сегодня, я избавился без сожалений, а вот Антон слегка постонал по поводу любимого «Самсунга». Затем безжалостный Рэмбо перерыл мой рюкзак на предмет, как он выразился, «компромата».
– Так-то лучше, – сказал он, забрав визитки на имя Александра Патриарших. – Плюс мы вам еще кое-чего собрали в дорогу.
Антон получил небольшую спортивную сумку с необходимыми в путешествии вещами – зубной щеткой, пастой, сменой белья и так далее. А мне торжественно вручили субноутбук последнего поколения с диагональю десять дюймов, легкий и тонкий, словно перышко.
– Там вся информация об объекте, – сообщил Рэмбо. – Выходы в Сеть настроены, так что работай.
– А денег тут много? – спросил я, помахав кредиткой.
– По десять тыщ евриков. Но за каждый отчитаетесь! – Витя сдвинул брови и показал кулак.
Шеф отправлял нас в бой по высшему разряду, не жалея ни сил, ни средств. Виной тому было скорее всего даже не то, что он ожидал убойного материала. Нет, причиной такой щедрости являлось задетое самолюбие – как кто-то посмел наехать на моего особого корреспондента?
И теперь наш толстяк не успокоится, пока по полной программе не отравит жизнь Джавану Сингху.
– Обязательно, и чеки привезем, – сказал я. – А если баб закажем, то только по делу – с целью добычи информации. Кстати, в Польше нас встретят? Ну, та агентка Штази, о которой шеф говорил?
– Да, конечно, прямо в аэропорту, как я понял. Еще – о своем Камазе можешь не беспокоиться, нашли мы его. Он в больнице, получил легкое сотрясение мозга, но жить будет.
Я сокрушенно покачал головой:
– И то ладно.
– Ну что? – Рэмбо глянул на часы. – Рейс у вас в два пятьдесят, сейчас без пяти полночь, пора на регистрацию.
– Эй, погодите! – встрепенулся Антон. – Вы разобрались с тем, что случилось с нами в офисе Церкви Святой Воды?
– Хм… – Витя отвел взгляд, и я понял, что ему было просто не до того. – Скорее всего у них имелся дополнительный защитный контур и баллон с галлюциногенным газом. Когда мы принялись там шуровать, контур сработал, и газ начал распыляться. Отсюда и все те глюки, и оцепенение, и страх. Когда выбрались из помещения, дурман развеялся, и мы очухались. Сектанты любят подобные штуки, вспомнить хотя бы «Аум Синрикё» и их шуточки в токийском метро.
Звучало это вполне правдоподобно – для наивных парней вроде Бартоломью.
– Тебе виднее, здоровяк, газ так газ, – скептически сказал я, давая Вите понять, что не верю во всю эту галиматью. – Пошли, фотокор, на регистрацию. Нас ждут однозначно великие дела!
Летели мы так, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Во-первых, с пересадкой.
Для начала добрались до Праги на чартерном «Боинге», под завязку набитом туристами. Пару часов проскучали в баре в свободной зоне, отдавая должное пиву – «Приматору» и «Козелу». Затем запрыгнули в самолет до Варшавы и тут очутились в бизнес-классе.
Естественно, это дело мы отпраздновали с помощью виски.
Так что в семь утра по местному времени мы высадились в варшавском аэропорту в состоянии недосыпа, в пропорции пятьдесят на пятьдесят смешанного с алкогольным опьянением. Поддерживая друг друга, выбрались в полупустой зал прилета и принялись озираться.
– Вот и Европа, – сказал Бартоломью, осоловело моргая. – Где оркестр и хлеб с солью?
– Будут тебе… – слова застряли у меня в глотке, когда я разглядел, что за особа направляется в нашу сторону.
Только в этот момент я вспомнил, что шеф сказал: «Проводником вам послужит моя хорошая знакомая».
Эта девица выглядела так, словно дядюшка Гиммлер воплотил в жизнь собственные евгенические бредни и вывел-таки породу истинных арийцев. Высокая, за метр восемьдесят, золотистые волосы, отличная фигура, холодные голубые глаза – она великолепно смотрелась бы в черной форме СС на обложке книжки под названием «Крутизна Третьего рейха».
Эта белокурая бестия смерила нас довольно презрительным взглядом и сказала недоверчиво:
– Господа Романов и Соловец?
Антон выпучился на нее, точно атеист на явившегося ему черта, да и я не сразу вспомнил, как нас теперь зовут.
– Да, это мы, – на то, чтобы составить эту короткую фразу, мне пришлось потратить минуты две.
– Меня зовут Ангелика, – сухо сообщила блондинка. – Идите за мной.
За такой роскошной барышней я был готов шагать хоть на край света.
Она вывела нас из аэропорта и усадила в новенький «БМВ», а сама заняла место за рулем.
– Если вас будет тошнить, – сказала Ангелика, глядя на нас в зеркальце заднего вида, – то дайте мне знать. Я остановлю машину. Не хотелось бы, чтобы вы испортили мне салон.
По-русски она говорила совершенно правильно, но немецкий акцент угадывался.
– Э… хорошо, – промямлил я, и мы поехали.
Почти сразу стало ясно, почему Ангелика заговорила про тошноту – водила она так, что шустрый парень из фильма «Такси» даже рядом не валялся, мчалась на бешеной скорости, будто на свете не было ни знаков, ни светофоров, ни местных гаишников.
Тут и трезвому впору ощутить рвотные позывы.
К счастью, желудок у меня луженый, так что я не опозорился, а наглец Бартоломью и вовсе задремал. Когда мы остановились в Кельце попить кофе, пришлось его натурально расталкивать.
А еще через час мы были в Кракове.
Когда оказались неподалеку от исторического центра, даже неистовой Ангелике пришлось сбросить скорость. Несколько минут вихляний, петляний, и мы остановились на узкой тихой улочке.
– Прибыли, – сообщила наша провожатая. – Отель «Коперник». Номера забронированы, так что можете поселяться. Я поставлю машину и к вам присоединюсь. Все поняли?
Судя по всему, она несколько сомневалась в наших умственных способностях.
Ну и зря. Как можно сомневаться в том, чего нет?
– Конечно, фройляйн, – сказал я. – Я и мой любвеобильный друг счастливы будем выполнить ваш приказ.
Взгляд, доставшийся мне, устыдил бы и четырнадцатилетнего балбеса, ну и я слегка смутился. Мы выбрались из машины и прошли в вестибюль маленького и очень уютного отеля.
Там двух слегка помятых и откровенно похмельных русских встретили как родных. Правда, объясняться на великом и могучем не пожелали, но не из вредности скорее всего, а просто из-за того, что давно его забыли.
Пришлось мне балакать на английской мове, сначала за себя, а потом и за Антона.
Мы расплатились с помощью кредиток, одновременно внесли залог за гостиничное имущество и получили по ключу – не по пластиковому, новомодному, а по здоровенной металлической загогулине, привешенной на «баранку» из отполированного темного дерева.
– Ух ты! – восхитился Бартоломью. – Этим дракона оглушить можно!
– Ну и отлично, – кивнул я. – Если полезет какая гнида из-под кровати, ты ее по башке…
– Господа, – вмешалась в нашу беседу появившаяся в вестибюле Ангелика. – Время не ждет. Мне хотелось бы, чтобы вы за час привели себя в порядок, и мы могли побеседовать.
Да, любят эти белокурые бестии командовать нашим братом!
Вслед за роскошной барышней мы поднялись на второй этаж, где выяснилось, что три занятых нами номера находятся по соседству, мой и Антона – рядом, а Ангелики – напротив моего.
– Шестьдесят минут, – напомнила она, постучав указательным пальцем по изящным наручным часикам.
– Мы помним, – уныло вздохнул я.
Номер в лучших европейских традициях оказался удобным, но не особенно просторным: крошечный санузел, где толстяку не развернуться, кровать, холодильник, мини-бар, телевизор и шкаф для одежды.
«Пора обезьяне стать человеком!» – подумал я, швырнул рюкзак на койку и отправился в душ.
Интенсивные процедуры облагородили меня капитальнейшим образом – исчезла щетина с физиономии, та стала выглядеть посвежее, вот только глаза остались красными.
Но уж с этим ничего не поделаешь – недосып, он и в Польше недосып.
Из номера я вышел ровно через пятьдесят девять минут после того, как в него вошел, и с удивлением обнаружил в коридоре Бартоломью: тот никогда не отличался обязательностью и запросто мог не только опоздать на встречу, а вообще забыть о том, что ему надо куда-то прийти.
– Пат-пат-патрясающе, – сказал я. – Ты чего это?
Антон принялся бормотать что-то о точности, которая вежливость королей, но я увидел в его глазах знакомый огонек и понял, что причина вовсе не в том, что худред журнала «Вспыш. Ка» неожиданно воспылал страстью к порядку. Нет, просто он нашел новый объект для душевной привязанности, и объект этот был не только красавицей, а еще и немкой.
А для фрица, даже женского пола, как известно, нет ничего хуже непунктуальности.
– А, вы уже здесь? – вышедшая в коридор Ангелика приподняла светлую бровь. – Идемте.
Мы спустились на первый этаж и через дверь рядом с ресепшеном попали в ресторанчик на пяток столов. Толстый официант приветливо заулыбался, забормотал что-то по-польски.
Ангелика выбрала стол в углу и расположилась так, чтобы видеть вход и окна.
– Теперь поговорим о деле, – сказала она после того, как осчастливленный заказом официант умчался на кухню. – Генерал сообщил мне, что я должна обеспечить контакт с человеком, известным как Ежи Твардовский. Я смогу лучше помочь вам, если буду знать, что является целью вашей встречи с ним.
«Генерал? – подумал я. – Ни фига себе. А мы-то все считаем шефа отставным майором».
Я покосился на Бартоломью – тот влюбленными глазами таращился на барышню и проявлял не больше интеллекта, чем выброшенная на берег медуза – и понял, что говорить придется мне.
– Этот ваш Ежи, – сказал я, – должен послужить нам источником информации о другом человеке. Тот известен как Джаван Сингх, – тут пришлось напрячься, вспоминая имена, – а также как Джованни Ризотто и как Ирге О’Дил. У меня на ноуте есть его фотки, позже могу показать, если надо. А кто такой Твардовский и трудно ли до него добраться?
Ангелика покачала головой, и я увидел на ее правильном лице сомнение.
– Непросто, но возможно. А что до первого вопроса… – тут белокурая бестия откровенно заколебалась. – Достоверной информации мало. Он связан с незаконной торговлей антиквариатом и драгоценными металлами, а по слухам – настоящий чернокнижник.
– Вот те на! – удивился я.
Но тут появился официант, и пришлось разговор ненадолго прервать, чтобы отдать должное журеку. Даже Антон, уловив аппетитный запах, выпал из состояния влюбленности и схватил ложку.
На второе нам подали отличное жаркое с картошкой, да еще и принесли по бокалу немецкого пива.
– Неплохо, – сказал я, сделав глоток. – Но чешское лучше. Кстати, – тут я решил расставить точки над «i», – барышня, а не слишком ли вы молоды для всех этих дел? Сколько вам было лет, когда Шта… ту контору, где вы служите, официально разогнали? Два? Три?
Она улыбнулась, да так, как улыбался своим жертвам Гестапо-Мюллер перед тем, как отправить их в концлагерь. Врать не буду, я испытал легкое беспокойство – с этой валькирии станется достать пистолет и укокошить меня прямо тут.
– Это к делу не относится, – отрезала Ангелика. – Доедайте, платите и пойдем ко мне, начнем работать.
Концлагерь пока откладывался.
Номер у белокурой бестии оказался размерами как оба наших, с огромным «траходромом», картиной на стене, изображающей папу Иоанна Павла Второго, и рабочим столом.
Я приволок ноутбук, и мы вместе полюбовались фотками лысого дедугана, теми, что сделал Антон, и старыми, раздобытыми где-то шефом – нечеткими, смазанными, плохого качества.
– Вот эту распечатаем, – сказала Ангелика, выбрав ту, где лицо Джавана Сингха (или как там его зовут на самом деле?) было видно особенно хорошо. – Давайте, я скопирую ее себе…
Ноут у нее оказался примерно такой же, как и у меня. Барышня скопировала файл, отослала его по электронной почте, и через пять минут в дверь номера постучали. Посыльный отеля притащил конверт, в котором обнаружились две отличного качества распечатки выбранной фотографии.
– Держите, – Ангелика вручила конверт мне. – Сейчас я свяжусь с группой поддержки…
Она достала сотовый, с кем-то соединилась и затараторила по-немецки.
Английский я понимаю отлично, неплохо объясняюсь по-испански, но вот из языка Гете и Бисмарка знаю лишь отдельные слова, в основном ругательства. Поэтому мне оставалось только слушать приятный голосок белокурой шпионки и надеяться, что она не сдает нас со всеми потрохами местному КГБ.
– Можно выходить, – сказала Ангелика, убрав трубку от ушка.
– С вами – куда угодно! – воскликнул Бартоломью, за последние полчаса не сказавший ни слова.
Я подумал, не врезать ли ему в челюсть для вразумления, но решил пока подождать. Есть надежда, что наш влюбчивый худред, ставший фотокором, придет в себя самостоятельно.
О том, что нужно прихватить «Никон», мне пришлось ему напомнить.
Выбравшись из отеля, мы двинулись в сторону городского центра, туда, где над домами поднимался стоящий на холме замок Вавель – нечто вроде польского Кремля, исторический пуп страны. Миновали Планты, бульварное кольцо, барбакан, прозванный острыми на язык краковянами «кастрюлей», и через ворота в огрызке крепостной стены прошли на Флорианскую улицу – местный Арбат.
Тут, в толпе гуляющего народа, Антон несколько ожил, принялся вертеть головой и щелкать «лейкой».
– Ай-яй-яй! – воскликнул он, когда не такая уж длинная улица закончилась и мы оказались на Марьяцкой площади.
Открылась красноватая громада одноименного костела с двумя разномастными башнями, Сукеннице – Суконный рынок, меньше всего похожий на рынок, и нелепая, лежащая на боку металлическая голова Аполлона, подаренная Кракову безумным скульптором-меценатом.
Что ни говори, а картина впечатляющая – тут бы да погулять, да пофотографировать как следует.
– Не отставайте, – бросила Ангелика, меньше всего настроенная на туристический променад.
Сверху, с более высокой башни костела, донесся звонкий голос трубы и оборвался на полутакте.
– Что это? – спросил Бартоломью.
– Сигнал точного времени, – сообщил я. – В Москве сейчас четыре, а тут, значит, – два.
Через пару минут мы оказались у старинного дома, вывеска на котором сообщала, что тут расположена гостиница «Под розой». Ангелика толкнула дверь, и мы вошли в старейший из краковских отелей, о коем я до сих пор только слышал, но внутри не бывал.
Но на то, чтобы полюбоваться обстановкой, времени у меня не оказалось.
Сунувшемуся наперерез нам администратору белокурая бестия предъявила некое удостоверение, при виде которого он впал в ступор и мелко-мелко затрясся. А затем с надменным видом полководца, только что взявшего неприятельскую столицу, двинулась к узкой лестнице, ведущей на второй этаж.
Вскоре я понял, что перепланировку в «Под розой» не делали с самого основания гостиницы, то есть века с шестнадцатого. Внутри обнаружилось великое множество всяких переходиков, лесенок, полутемных коридорчиков.
Попади сюда Иван Сусанин, поляки показали бы ему, почем фунт лиха.
Через десять минут блужданий по недрам отеля мы очутились перед дверью из дубовых досок. Табличка на ней дала понять, что перед нами тринадцатый номер.
– Готовы? – спросила Ангелика и, не дожидаясь ответа, вытащила пистолет.
Я с удивлением узнал в нем «Йерихон» израильского производства, пластиковую модель, что не обнаруживается обычными сканерами, да еще и с навинченным глушителем.
На стук никто не отозвался, и белокурая бестия взяла и просто-напросто выстрелила в замок. Хлопнуло, дверь открылась, и мы вслед за барышней ворвались в номер – не ждать же в коридоре, пока явятся очень сердитые парни из службы безопасности?
За дверью оказалась вовсе не комнатка вроде наших в «Копернике», а настоящая большая прихожая: шкафы вдоль стен, громадное зеркало в черной раме, раскоряченная вешалка в углу.
Но как следует оглядеться я не успел, поскольку из двери рядом с зеркалом выскочили двое крепких молодцев. Один выбил у Ангелики пистолет, второй ринулся на меня, и вовсе не для того, чтобы облобызать дорогого гостя.
Удар в челюсть привел его в плохое настроение. Не дожидаясь, пока оно улучшится, я добавил в живот и нанес завершающий в висок. Молодец с грохотом врезался в один из шкафов и сполз на пол. Ну а я помахал ушибленной рукой и собрался прийти барышне на помощь.
Но она справилась сама – заехала недругу ребром ладони в шею так, что он мгновенно утратил не только боевой дух, но и сознание.
– Ну надо же… – сказал Бартоломью, благополучно отсидевшийся за нашими спинами. – А охрана не сбежится?
– Нет, – ответила Ангелика, у которой даже не сбилось дыхание. – Обитатель этого номера позаботился, чтобы из его жилища не проникали звуки. Нужно связать этих парней, а то, очнувшись, они вновь полезут в драку. Снимайте с них штаны.
– Мы? – удивился Антон.
Шпионка пожала изящными плечами:
– Ну не мне же этим заниматься.
Вскоре руки крепких молодцев оказались связаны их же брюками, а сами они – аккуратно сложены на полу. Дверь из прихожей привела нас в некую помесь гостиной, столовой и казармы: большой стол, навесные ящики с посудой, телевизор, ковры на стенах и две раскладные койки.
На них, похоже, спали охранники, с которыми мы уже «познакомились».
– Там кухня, – сказала Ангелика, указывая на дверь в левой стене. – А нам нужен кабинет…
Вход в кабинет преграждало нечто напоминавшее уменьшенные ворота рыцарского замка – мощные створки, окованные металлическими полосами с множеством блестящих заклепок. Ворота были испещрены десятками символов, одинаково мало похожих на буквы латиницы, кириллицы или арабского алфавита. И не заперты, что выяснилось после того, как наша железная леди толкнула одну из створок, и та с душераздирающим скрипом открылась.
Я ощутил сладкий запах, наводящий на мысли о благовониях и гниющих трупах.
– Пырек? – спросили изнутри мощным голосом, и стало ясно, что хозяин номера не слышал, как мы и его охранники занимались «физкультурой» в прихожей.
Ангелика распахнула и вторую створку, и мы вломились внутрь.
Мне в глаза бросилось изобилие старинных огромных книг, сложенных в пачки прямо на полу, жаровня в углу, от которой поднимался дымок, и куча разноцветных кирпичей у окна. Только я успел подумать, что это уж слишком правильная куча, как от нее нам навстречу бросился лохматый сивобородый громадный дед, облаченный в темный балахон до пола.
Он проревел что-то по-польски, а Ангелика вместо ответа наставила на него пистолет.
Бородач, похоже, тот самый Ежи Твардовский, зловеще заухмылялся и поднял левую руку. Закачалась на цепочке цацка из желтого камня, украшенная многочисленными иероглифами.
Мне показалось, что она засветилась, точно лампочка елочной гирлянды, и пистолет в руке Ангелики начал опускаться. Стоявший позади меня Бартоломью издал похожий на стон звук.
– Эй, ты чего?! – перейдя на «ты», гаркнул я, пытаясь привести в чувство белокурую бестию. – Не спи, подруга!
Но Ангелика стояла, пошатываясь, словно пьяная, взгляд ее блуждал, а дуло «Йерихона» смотрело в землю. Нечто похожее, насколько я мог судить, творилось и с Антоном.
Твардовский издевательски захихикал, физиономию его перекосила злобная гримаса.
– Ах ты, гад! Чернокнижник поганый! – я сделал шаг вперед и от души врезал сивобородому в челюсть.
Твардовский отступил, удивленно нахмурился, рука с цацкой опустилась. Ангелика вздрогнула, точно просыпаясь, глаза ее блеснули, а пистолет вновь нацелился на хозяина номера. Ожил и Бартоломью, негромкий щелчок и вспышка возвестили, что в ход пошел фотоаппарат.
– Кончай колдовать, морда, – доступно объяснил я. – Иначе еще врежу.
– Ты устоял перед Желтым Знаком! – сказал сивобородый, и в мощном голосе его прозвучал страх. – Значит ли это, что ты явился от Него?
По-русски он говорил так, словно выучил этот язык хорошо, но долго им не пользовался.
– От кого, «от него»? – спросил я. – Мы зашли чисто по-соседски, задать тебе, старый хрен, пару вопросов. А ты вместо того, чтобы в баньку сводить да кофе налить, гипнозом балуешься.
Ангелика кинула на меня исполненный ужаса взгляд, но Твардовский, услышав про «старого хрена», слегка расслабился. Плечи его поникли, желтая цацка из руки исчезла, а в светлых, неестественно блестевших глазах появилось нечто похожее на обреченность.
– Защита рухнула, – сказал он. – Теперь все равно… Раз вы нашли меня, то и Он найдет. День расплаты скор, так что вы можете задавать вопросы, но вот делать моих изображений не стоит.
Антон вскрикнул, и следом раздался глухой удар. Обернувшись, я увидел, что Бартоломью трясет пальцами, а дорогущий «Никон» валяется на полу.
– Он раскалился, – объяснил недоделанный фотокор дрожащим голосом, – а ремень оборвался… Я не знаю, почему.
– Ладно, снимать мы тебя не будем, – сказал я. – Ну а ты уж уважь нас, поведай о своем бывшем подельнике. Зовут его Джаван Сингх, харя у него мерзкая, вот, сам полюбуйся…
Я вытащил из кармана фотку нашего лысого «друга» и предъявил Твардовскому. Тот скривился, как вегетарианец, получивший на ужин бифштекс с кровью, и принялся ругаться на незнакомом мне языке.
Послушав немного, я решил, что это либо идиш, либо ретороманский.
– Стой, дядя! – сказал я, когда сивобородый принялся драть волосы из шевелюры. – Я понял, что ты его помнишь и что ты его не любишь! Но хотелось бы конкретики – кто, с кем, когда и в какой позе?
Твардовский свирепо глянул на меня, но истерику прекратил.
– Погоди, – пророкотал он. – Вы не от Него, но против Него? Вы хотите повергнуть Его?
– Ты Сингха имеешь в виду? – я потряс фотографией. – Ну, повергнуть не повергнуть, а волос в суп накидать намерены. А если получится, то и задницу скипидаром намазать.
– Да… да… это так! – глаза Твардовского вспыхнули злым огнем, а волосатые ноздри раздулись. – Ты сможешь это сделать… я чувствую исходящий от тебя запах, чужой аромат… Чья кровь бурлит в твоих жилах? Кто были твои предки? Спустившиеся со звезд или поднявшиеся из Глубины?
Я ощутил себя посетителем палаты буйнопомешанных.
А сивобородый чернокнижник шагнул ко мне, принюхиваясь, точно охотничья собака.
– Эй, Ангелика! – позвал я. – Пристрели-ка его! Еще не хватало, чтобы меня всякие тут… обоняли.
– Ты не понимаешь! – взвыл Твардовский. – Я должен понять, кто ты! Ты должен понять, кто ты! Иначе тебе не повергнуть Его! Ведь Он стал служить тому, кому служить нельзя! Мы вместе побывали под руинами древнего Ирема, из десятерых вернулись лишь двое! Странное знание, запретное знание принесли мы с собой! Но Он взалкал власти! Он обратился к тем, кого нельзя называть по Именам! Он воззвал к Властителям Древности, что были задолго до людей, и еще вернутся, чтобы царствовать в ужасе и кровавой радости! – Тут он перешел на шепот: – Лишь по зловонию Их узнаешь ты Их. Руки Их у тебя на горле, но ты Их не видишь… Ветер невнятно произносит Их речи, земля высказывает Их мысли, Они сгибают леса и сокрушают города, но ни лес, ни город не видят руку, их разрушающую…
Это был бред, но не простой, а красивый и масштабный.
– Браво, – сказал я и картинно поаплодировал. – Тебе, дед, надо сказки писать, как Стивену Кингу. Бабла бы заработал немерено. А теперь расскажи нам про Джавана Сингха.
Как там сказал классик – терпенье и труд все перетрут?
Вот и мы попробуем воспользоваться этим рецептом.
– Ты не понимаешь, – повторил Твардовский, но на этот раз без былого напора, почти отчаянно. – Древнейшие были, Древнейшие есть, и Древнейшие будут, когда прах наших городов развеет ветром…
И дальше он понес откровенную ересь о том, что эоны назад на Землю явились некие существа, то ли боги, то ли демоны. Облаченные в иную, чем человеческая, плоть, они правили расами неких созданий, слишком мерзких, чтобы их описывать, а затем сгинули вместе со своими поклонниками.
Но их тела, скрытые под поверхностью земли, а также в глубинах моря, нашептали людям, как поклоняться Древнейшим, как произносить Слова и исполнять Обряды во время их Сезонов, – эти слова наш собеседник произнес так, что не осталось сомнений в заглавных буквах. – И доныне мертвецы, не имеющие привычной для нас плоти, лежащие в скрытых от взглядов гробницах, «говорят» с верными последователями, дают им силу, хотя «голос» их за тысячелетия истончился, и чтобы услышать его, нужно очень постараться.
– Все это крайне интересно, – сказал я, когда стало ясно – Твардовский готов распинаться на эту тему часами. – Но при чем тут наш Джаванчик? Или он из этих, Древнейших?
– Нет! – сивая борода аж затряслась от ярости, а светлые глаза вспыхнули призрачным огнем. – Ледовые пустыни Юга и затонувшие острова Океана хранят камни, на которых запечатлен их знак! Звезды свершают круги на небесных сферах, и обороты могущества вторят им! После лета наступает зима, после зимы вновь придет лето. Они ждут, могучие и терпеливые, когда придет их пора царствовать, и ускоряют ее приход!
Пришлось еще разок упомянуть нашего общего лысого знакомого, и только после этого Твардовский перешел к конкретике. Но что это оказалась за конкретика – о все боги мира!
Якобы тот, кого мы знаем как Джавана Сингха, родился чуть ли не во времена Наполеона, в середине девятнадцатого века побывал в Антарктиде, залезал в Тибет, где собирал всякие запретные знания. Пожил в Англии, где покуролесил вместе с мадам Блаватской, а в тридцатых-сороковых годах был связан с эсэсовцами и их оккультными изысканиями.
– Он стал служить тому, чему служить нельзя… – шептал хозяин тринадцатого номера, и лицо его кривилось. – Он произнес запретные Имена, вычитанные из Семи Тайных Книг Хсана, и обратил взор к глубинам океана… Жители У’ха-нтхлея отказали ему в помощи, и тогда Он начал искать гробницу великого жреца Древних… Где и как он получил Печать на плоти, я не знаю, но теперь Джаван не таков, как обычные люди. Он даже не таков, как я…
Голос Твардовского совсем затих, а сам он опустил голову и уставился в пол. Я с удивлением обнаружил, что на его макушке среди волос ползают крохотные белесые червячки.
Мы с Ангеликой обменялись взглядами, и она слегка пожала плечами, как бы извиняясь. Бартоломью, поднявший фотоаппарат, выразительно покрутил пальцем у виска.
И тут я с ним был согласен – наш сивобородый информатор, похоже, сошел с ума.
– Короче, Склифосовский, – сказал я. – Что-нибудь полезное можешь нам сообщить?
– Что? – Твардовский вскинул голову, и ноздри его опять затрепетали. – Вновь запах… Мертвой водой тянет от тебя, а она притягивает всех, в ком есть частица Их дыхания… Откуда этот аромат?
Я на всякий случай отступил на шаг.
– Узнай это, и ты проникнешь в глубь себя… – продолжал он. – Что в тебе – кровь или дух? Обратись сам в оружие… и тогда вы сможете победить. Отправляйся на остров готов среди холодного моря… там один из Кругов, его оставила пята того, чье имя мертво… А я буду молить Хастурра и взывать к его мощи, дабы отвести угрозу и скрыться от Его взгляда.
– Большое спасибо, – кисло сказал я. – Мы, пожалуй, пойдем.
